Миссии не удалось найти никаких указаний на то, что немцы организовали добычу радиоактивных руд и что у них появились новые, исключительно мощные потребители электроэнергии, производящие нечто такое, чего нельзя объяснить уже известными технологическими нуждами. В общих выводах, сделанных Миссией, упоминалось, что все требовавшие больших сроков разработки были в Германии запрещены, и данное запрещение делало весьма сомнительным проведение разработок атомной бомбы: "…подобное решение могло бы остаться в силе даже после реорганизации немецких исследований в 1944 году". Словом, когда полковник Паш и его офицеры выехали 22 февраля в Вашингтон, они практически не везли с собой никаких ценных данных. Плод их трудов - отчет - был составлен в весьма осторожных выражениях и его разослали очень немногим.
До образования Миссии Алсос ведущее положение в области получения сведений о немецких ядерных исследованиях занимала британская разведка. Перрин и Уэлш, работая бок о бок, сумели составить весьма подробную картину немецких достижений. И для них обоих образование Миссии Алсос явилось очень важным событием, поскольку ее ресурсы и возможности были куда богаче их собственных. Для них вопрос заключался теперь в том, насколько опасно для их монопольного положения образование этой миссии.
Поначалу, когда в декабрьские дни 1943 года в Лондоне появился один из офицеров Гровса майор Роберт Фурман, угроза показалась не особенно серьезной. Фурман был широкообразованным человеком, личным другом Гровса и прекрасным теннисистом, но его качества разведчика Перрин и Уэлш оценили весьма низко. Фурман приехал обсудить возможности проведения объединенных англо-американских разведывательных операций, и Перрин и Уэлш принимали его в правлении "Тьюб эллойз" на Олд-Куин-стрит. Как вспоминают свидетели встречи, после ухода Фурмана оба руководителя, не скрывая радости, уверяли присутствующих, что, пока американцы будут посылать людей, подобных Фурману, английским разведчикам можно не беспокоиться за свое первенство.
Однако очень скоро ситуация в Лондоне резко изменилась. Вероятно, в расчете на людей, подобных Фурману, британцы с охотой согласились на проведение совместных операций. Однако главой американской миссии стал не он, а человек совершенно иного склада. Им оказался майор Горас Калверт, хороший специалист в области разведки, прекрасно знакомый с состоянием дел в американском ядерном проекте, человек жесткий, пунктуальный и большой формалист. Калверту присвоили звание помощника военного атташе, и он вскоре прочно обосновался в одном из помещений "Тьюб эллойз", его штат был очень невелик - всего шесть человек, но все - и офицеры, и агенты - были сильными и деятельными работниками.
Калверт начал с того, что решил выяснить, располагают ли немцы нужным количеством урана, а попутно и тория. Научные же и технические возможности Германии изготовить бомбу сами по себе не вызывали у американцев в то время никаких сомнений. Поскольку с начала войны Германия, по-видимому, была лишена доступа к источникам тория, считалось, что она не располагает сколько-нибудь значительным количеством этого металла. А учитывая огромные трудности получения урана-235, предполагали, что немецкие физики скорее всего делают ставку на плутоний и что для его получения они располагают достаточным количеством природного урана. Но не только материалы интересовали Калверта. Он не забыл и об ученых. Он составил список из пятидесяти ведущих атомщиков и начал систематический розыск.
Даже если бы тяжелую воду и уран использовали в Германии не для получения плутония, следовало учитывать другую серьезную опасность - производство в ядерных реакторах больших количеств радиоактивных поражающих веществ. Эти опасения возникали уже не в первый раз, но теперь они стали более конкретными.
В январе Черчилль принял лорда Черуэлла, фельдмаршала Дилла и генерала Деверса. Последний рассказал премьер-министру о возможности изготовления в Германии бомб для заражения местности радиоактивными веществами; каждая такая бомба, по словам Деверса, могла заразить смертельной дозой участок площадью в две квадратные мили. "Все это представляется весьма серьезным", - озабоченно сказал Черчилль в ответ на сообщение Деверса. Однако Черуэлл напомнил ему об аналогичных опасениях американцев, высказывавшихся еще прошлым летом. По мнению научного советника Черчилля, подобное направление немецких работ можно было считать "почти невероятным". С мнением Черуэлла согласились, и было решено, что фельдмаршал Дилл сообщит его американцам. А британская разведка не побоялась поставить на карту свое реноме и утверждала, что атомные работы в Германии ведутся в весьма умеренном объеме и потому нечего опасаться ни немецкой атомной бомбы, ни радиоактивных поражающих веществ.
Однако весной 1944 года американцы испытывали сильное недоверие к Интеллидженс сервис. Оно явилось следствием пережитого американцами шока, когда английская разведка с большим запозданием сообщила им о разработке другого нового вида оружия. Гровс же относительно уверенности англичан в скромных успехах немецкого атомного проекта писал: "Я не мог бы доказать этого, но уверен, что немцы, имея столь мощный научный потенциал и сильную группу первоклассных физиков, могли бы продвинуться очень далеко и значительно опередить нас". По мнению Гровса, в Германии при разработке и создании атомной бомбы не будут считаться со здоровьем и безопасностью людей и, вероятно, именно таким путем сумеют приготовлять большие количества радиоактивных веществ и снаряжать ими бомбы с обычной взрывчаткой. Внезапное применение подобных бомб могло бы вызвать панику в союзных странах.
Возможность применения радиоактивных веществ очень тревожила Гровса, и 23 марта он посоветовал генералу Маршаллу выслать к Эйзенхауэру, в Англию, офицера, чтобы специально предупредить командующего о возможности натолкнуться на "радиоактивные заграждения" при высадке войск на побережье Франции. Гровс указывал: "Радиоактивные вещества - чрезвычайно активные отравляющие агенты - известны немцам; они могут изготавливать и применять их в военных целях. Эти материалы в ходе отражения высадки союзников на западном побережье Европы немцы могут применить без предупреждения". Маршалл согласился послать к Эйзенхауэру офицера. А через несколько недель после этого главный хирург армии США приказал сообщать ему обо всех случаях заболеваний с определенными симптомами и о случаях необъяснимой порчи фотографических материалов.
Тем временем Калверт действовал. В его руках собиралось все больше сведений о ведущих немецких ученых. Список с их фамилиями он разослал в агентства, следящие за немецкой прессой, и постепенно удалось выяснить адреса почти всех упомянутых в списке ученых и составить на каждого довольно объемистые досье. Первую совершенно достоверную информацию Калверт получил от агента Бюро стратегических служб из Берна: швейцарскому профессору Шереру стало доподлинно известно о пребывании Гейзенберга в Хейсингеяе, в Шварцвальде. Почти одновременно один из самых надежных агентов в Берлине сообщил о том, что вблизи от Хейсингена видели и другого ведущего физика. К тому же Калверт уже располагал перехваченным американской почтовой цензурой письмом от военнопленного, в котором он упоминал о работе в исследовательской лаборатории - на письме стоял штемпель Хейсингена. Таким образом, новое местонахождение ядерной немецкой группы уже не вызывало сомнений. И хотя, по показаниям майора Гаспери, основные работы по взрывчатым веществам проводились в Пеенемюнде, ни один из ученых, значившихся в списке Калверта, не находился там.
Все эти сведения не особенно взволновали англичан, они по-прежнему не очень-то серьезно расценивали успехи немецких атомщиков. В беседе с Черчиллем 21 марта сэр Джон Андерсон указал, что создание бомбы в Америке почти несомненно завершится уже к лету 1944 года и ее можно будет применить против Германии. Он заверил премьер-министра в том, что "все поступающие данные, к счастью, говорят о том, что в этой области немцы не работают с особым напряжением".
4
По мере нарастания силы английских бомбардировок немецкие атомщики, особенно Герлах, Боте и Гейзенберг, все с возрастающей тревогой пытались представить себе возможный уровень достижений американских и английских физиков. Им действительно было о чем беспокоиться. Немецкая люфтваффе и немецкая противовоздушная оборона уже не были в состоянии эффективно отражать налеты союзной авиации.
Ночь за ночью в Берлине выли сирены и взрывы сотрясали даже мощный, глубоко упрятанный под землю бункер во дворе Физического института, где вовсю шли работы. Но, хотя люди и экспериментальный котел оставались в безопасности, дело продвигалось медленно; частые выключения электроэнергии, перебои в снабжении сильно тормозили работы. Тем с большим напряжением трудились ученые. Не покладая рук Гейзенберг и его группа собирали большой подкритический реактор, в который предстояло залить 1,6 тонны тяжелой воды. Целью их эксперимента являлось изучение характеристик реактора с пластинчатой конфигурацией элементов и вопросов стабилизации получения нейтронов.
В ночь на 15 февраля, как записал в своем дневнике Герлах, случился "катастрофический налет". В ту ночь прямо в Химический институт, где Ган и его сотрудники проводили широкие исследования продуктов расщепления урана, угодила большая бомба. Правда, драгоценный генератор Ван де Граафа уцелел, но институт уже не мог продолжать работу в Берлине, Его пришлось эвакуировать в Тайльфинген, находившийся примерно в десяти милях к югу от Хейсингена. Однако здание Физического института благополучно пережило самую страшную волну английских бомбардировок и стояло невредимым. Тем не менее было решено эвакуировать из него еще оставшуюся часть.
В дневнике Багге под датой 20 февраля записано: "Решение эвакуироваться в Хейсинген до некоторой степени преждевременно". Но ему самому недолго оставалось пробыть в Берлине. Ровно столько, сколько понадобилось, чтобы стать очевидцем гибели только что законченного нового образца его изотопного шлюза. Это случилось в самые последние дни марта, когда в завод "Бамаг-Мегуин" опять попали бомбы. 1 апреля Багге вынес вещи из своей берлинской квартиры, погрузил их в мебельный фургон и отправил свою молоденькую жену в Нойштадт. Две недели спустя он и сам очутился неподалеку от Франкфурта, в Бутцбахе, где снова (в который раз!) занялся изготовлением изотопного шлюза.
А разрушения в Берлине все ширились и некоторые казались столь ужасными, что у немецких физиков возникли опасения, не применяют ли англичане каких-то особых бомб, в которых хотя бы частично развивается термоядерная реакция. Как помнит читатель, они сами, хотя и безуспешно, экспериментировали в этой области. Однако Герлах и Боте не считали полученные результаты окончательными; быть может, рассуждали они, союзники сумели сделать то, чего не удалось немецким физикам. На эту мысль их наталкивали размеры некоторых бомбовых воронок в Берлин-Далеме, которые значительно превышали все, что им доводилось видеть раньше; не менее сильным бывало и действие взрывной волны - одной бомбы оказывалось достаточно, чтобы в целом квартале сорвать с домов крыши.
Уж не потому ли действие оказывалось столь сильным, что в бомбы дополнительно закладывали небольшой термоядерный заряд? В таком случае в воронках должна была бы обнаруживаться радиоактивность. Были и другие данные, которые немецкие ученые истолковывали в этом же смысле. В конце мая Герлах писал Герингу:
Поступающие из Америки сведения о предполагаемом массовом производстве тяжелого парафина и его использовании для изготовления взрывчатых веществ, а также тот особый интерес, который проявился в разрушении норвежского завода тяжелой воды, показывают значение, придаваемое американцами тяжелой воде, и тем самым - необходимость уделить в Германии особое внимание применению ядерных реакций во взрывчатых веществах.
Герлах также просил Департамент армейского вооружения проверить на радиоактивность бомбовые воронки и посмотреть, нет ли в неразорвавшихся бомбах тяжелой воды или веществ, содержащих тяжелый водород. В бюро Дибнера подготовили несколько счетчиков Гейгера - Мюллера, и Герлах лично наблюдал за техниками, когда в Далеме они обследовали на радиоактивность бомбовые воронки. Результаты, разумеется, оказались отрицательными; на их основании было дано заключение об отсутствии каких-либо доказательств о сбрасывании на Берлин термоядерных бомб.
Впоследствии профессор Боте утверждал, что он неизменно считался с такой возможностью. Кстати, уже после войны Герлаху довелось слышать от англичан и американцев, что и они высказывали подобные опасения относительно немецких бомб, но вскоре убедились в их безосновательности.
Внимание союзников к немецкому производству тяжелой воды диктовалось совершенно иными соображениями, чем предполагал Герлах. Вскоре после вступления в должность новому полномочному Представителю пришлось признать, что в Германии "положение с тяжелой водой сделалось критическим". С прекращением производства тяжелой воды в Норвегии все планы обеспечения ею рухнули. Как докладывал Герлах Имперскому исследовательскому совету и Герингу, "норвежский завод и основные источники производства исходного продукта все еще не восстановлены. И на возобновление производства в Норвегии нет никаких надежд". К тому же пришлось расторгнуть контракт с "ИГ Фарбениндустри" на строительство завода высокой концентрации - завод все равно не принес бы никакой пользы, поскольку снабжать его необходимым количеством исходного продукта - низкоконцентрированной тяжелой воды - было уже неоткуда. Электролизный завод итальянской фирмы "Монтекатини" в Мерано и немецкие заводы в общей сложности способны были обеспечивать производство всего лишь нескольких сот килограммов тяжелой воды в год, а этого было явно недостаточно.
В отличие от Герлаха Хартек более оптимистично расценивал общее положение. Он утверждал, что его еще можно исправить, и продолжал добиваться своего. В середине апреля 1944 года он заново пересмотрел четыре возможных способа производства низкоконцентрированной тяжелой воды:
1) предложенный им самим простой процесс дистилляции воды при низком давлении;
2) процесс перегонки жидкого водорода Клузиуса - Линде;
3) процесс двойного температурного обмена Хартека - Суэсса;
4) принципиально новый процесс двойного температурного обмена с применением сероводорода, предложенный доктором Гейбом.
По мнению Хартека, за основу следовало взять второй и третий процессы и немедленно приступить к созданию мощного завода. Эти процессы можно было бы использовать либо совместно, либо один только третий, поскольку для второго требовалось много электроэнергии и очень чистый исходный водород.
Хартек считал необходимым осуществлять новое производство совершенно автономно, вне всякой прямой связи с крупными предприятиями. Теперь он знал, сколь внимательно следят союзники за тяжелой водой в Германии, и не сомневался, что они обязательно подвергнут бомбардировкам установки для производства тяжелой воды. И если бы их соорудили на территории какого-либо крупного предприятия, то неизбежные "воздушные налеты, направленные на прекращение производства SH.200, могли поставить под угрозу все предприятие". Упоминая о возможности получения низкоконцентрированной тяжелой воды на уже существующих предприятиях, Хартек даже в совершенно секретном документе, направленном в Имперский исследовательский совет, не посмел привести названия этих предприятий. Он боялся не только английской и американской авиации, но и их разведки.
Вскоре Хартек начал энергично добиваться разрешения на строительство завода тяжелой воды. По его расчетам, завод должен был войти в строй в течение двух лет и выпускать по две тонны тяжелой воды в год. Письменные обоснования он подкрепил краткой исторической справкой:
В течение 1940 и 1941 годов все еще не было ясно, какое количество SH.200 необходимо для реактора. Имелись лишь грубые оценки - примерно пять тонн на реактор. Учитывая, что в те годы разрешались только разработки с "немедленным выходом", мы должны благодарить тех, кто контролировал соблюдение указанного положения, уже за одно то, что атомные исследования все же велись. Включив в наши планы Норвежскую гидроэлектрическую компанию, мы без больших затрат смогли удовлетворить наши первые нужды в SH.200 и тем самым выполнить начальные исследования конфигураций котлов и провести необходимые измерения.
Потеря Норвежской гидроэлектрической компании, а также благоприятные результаты, полученные на первых опытных котлах, привели к совершенно новой ситуации. И, исходя из этого, можно считать весьма удовлетворительным, что проблему производства SH.200 уже удалось исследовать в столь многих аспектах. При том состоянии дел, какое существовало в 1941 и 1942 годах, никто не посмел бы взять на себя ответственность за решение вложить несколько миллионов марок только в производство SH.200.