- Я тебе и говорю правду. Александр называл себя сыном бога Аммона. Бога этого древние греки изображали человеком с бараньими рогами. Вот и Александр, чтобы походить на своего вымышленного отца, приделал к своему шлему два бараньих рога. Понятно?
- Теперь понятно, - с облегчением сказал Берды. - А разве бывает бог с бараньими рогами? И почему его по-туркменски Аманом зовут?
- Аммоном, а не Аманом, - поправил Сергей, опять щёлкнув крышкой часов. - Я тебе не о богах хотел рассказать, ну их к лешему. Тут, брат, есть один секрет, который можно доверить только своему человеку.
Берды приосанился, серьёзно глядя на Сергея.
- Говори. Я в пустой колодец не полезу.
- Знаю, что не полезешь… Дело, Берды, такое: командиром добровольных туркменских отрядов, направляемых в. Каган, назначен Байрамклыч-хан. Правда, возражения были, что, мол, бывший царский офицер, хотя и разжалованный. Но выхода иного у нас нет. Человек он довольно тёмный, однако в настоящее время сочувствует революции и, главное, имеет военное образование. Туркмены с военным образованием нам нужны позарез, а много ты их найдёшь? Поэтому, хочешь или не хочешь, а приходится доверять Байрамклыч-хану. И надо его по-настоящему привлечь на нашу сторону. Но, как говорится, доверяя проверяй - к Байрамклыч-хану мы прикрепляем, как и всюду, официального политического руководителя, комиссара. А тебя я хотел попросить быть комиссаром негласным. Следи за Байрамклыч-ханом, только, ради всех святых, не прояви недоверие открыто. Пусть он думает, что мы ему доверяем полностью.
Задание было серьёзное, и Берды задумался. Помедлив, он спросил:
- Это какой такой Байрамклыч-хан?
- Ты его должен знать, - ответил Сергей. - Когда Бекмурад-бай умыкнул твою Узук, он посредником приезжал, мирить ваши роды.
Морщины на лбу Берды разгладились.
- Так бы и говорил сразу, что Байрамклыч-бай! - воскликнул он. - А то хан какой-то…
- Его по-разному зовут. Нам-то один чёрт, что хан, что бай. Как говорится, маленькая свинья, большая свинья - всё равно свинья. Пусть хоть падишахом зовётся, лишь бы служил делу революции. Так, я говорю?
Берды молчал, опустив голову. Сергей, прищурив один глаз, пристально смотрел на него, ожидая ответа. И не дождавшись, спросил:
- Ты о чём задумался? Сомневаешься, что не выполнишь задание?
- Нет, не сомневаюсь, - вздохнул Берды.
- Тогда о чём думал?
- Так просто. Ни о чём.
- Ты, брат, шило в кармане не держи - всё равно вылезет в неподходящий момент. Говори, что у тебя на душе!
- Сегодня я с Узук разговаривал, - Берды опять опустил голову. - Согласилась уйти со мной. Приходи, говорит, послезавтра. Приду, сказал. А теперь вот в Каган надо ехать. Как говорится, неудачнику бог мало даёт, да тот и малого не берёт. Сперва Бекмурад мешал мне жену в дом привести, теперь - ты, - Берды грустно улыбнулся и покачал головой.
- Незадача… - сочувственно произнёс Сергей и потёр подбородок. - Надо же было случиться такому совпадению! - Он подумал и решительно, закончил: - Ничего, брат! Ждала твоя Узук больше, подождёт ещё немного. Скоро и она и тысячи ей подобных свободу обретут. Но в Каган тебе ехать всё равно придётся.
- Разве я говорю, что не поеду! - сказал Берды с обидой на то, что Сергей мог расценить его слова, как слабость, и подумать о нём нехорошо. - И в Каган поеду, и в Коканд поеду - всюду поеду, куда надо! Ты не думай, что отказываюсь! Но Узук жалко- куда бы она ни повернулась, всюду ей змея на пути. Боюсь, так и погибнет она от рук Бекмурад-бая.
Они надолго замолчали. Потом Сергей положил руку на плечо Берды и открыто глянул ему в глаза.
- Я не хочу успокаивать и утешать тебя, друг. Могут убить Узук, могут убить любого из нас, - время нынче тревожное и нелёгкое. Врагам границу переходить не требуется, среди нас гуляют, за одним столом сидят. В самом Ашхабаде полковник Ораз Сердар засел. Друг он нам? Враг, один из самых опасных. Рядом с ними Эзиз-хан со своими сотнями джигитов готов в любую минуту ударить революции в спину, в Хиве Джунаид-хан хозяйничает, восстали бухарцы. Да и у нас, в Мары, положение не лучше - тоже немало таких, которые против нас клинки точат.
- Это верно, - согласился Берды. - Бекмурад-бай за неделю три сотни всадников соберёт вокруг себя. Надо их всех крепко в кулаке держать! Говорят, слабо сожмёшь камыш - руку порежешь. Мы должны крепко сжать!
- Молодец, что понял, - кивнул Сергей. - О том же и я говорю. Мы, марыйские большевики, должны быть очень бдительными и очень решительными, отдать революции без колебаний и сомнений всё, что имеем. Кстати, ещё один вопрос. Мы в Совете обсуждали пути формирования добровольных туркменских отрядов. Кое-что сделано, но к разговору об отрядах ещё придётся вернуться. Не будешь против, если мы это дело- тебе поручим?
- Организация отрядов дело нехитрое, - сказал Берды. - Особенно, когда за него берутся такие орлы, как мы с тобой, верно? А вот ты мне скажи, как будет женский вопрос решаться?
- Это дело, брат, посложнее, чем ты себе представляешь, - ответил Сергей.
- Но решать его надо? - настаивал Берды.
- Надо, и он будет решён.
- В революционном порядке решать надо!
Сергей засмеялся.
- Это ты малость перегнул палку! Сходу, брат, эту крепость не возьмёшь. Допустим, у человека две жены - что предлагаешь делать?
- Развести!
- С какой женой развести?
- С той, которую муж не любит. Это уж пускай он сам решает.
- А кто будет разведённую кормить?
- Сама прокормится.
- Как это ты себе представляешь?
- Земельный участок от мужа ей выделю!
- А туркменская женщина умеет землю обрабатывать, - ты об этом подумал?
- Пусть учится!
- Пока научится, с голоду умрёт. Это тебе не русская баба. Той дай арбу - она сядет и поедет как ни в чём не бывало. А туркменка и арбу в арык свалит, и лошадь погубит, и сама покалечится. Дай ей соху - быку ноги побьёт. Нет, парень, кто двух жён имеет, пусть их кормит пока. А время придёт - яблочко созреет. Согласен со мной?
- Ай, если подумать, немножко согласен.
- То-то и оно! А ещё подумай, ещё больше согласишься. Женский вопрос у вас, брат, весьма и весьма запутан - тут тебе и традиции, и обычаи, и религия. И всё это так крепко в сознании сидит, так глубоко корни пустило, что сразу не вырвешь… Ну, ладно, иди спать а я на вокзал звонить стану. Или, мажет, ещё со мной посидишь?
- Спать хочу, - откровенно признался Берды, подавляя зевок.
- А то посиди. Мне с тобой приятно побеседовать ещё.
- Нет, Сергей, пойду, до свиданья.
- Завтра прямо с утра собирайся и приходи в Совет.
- Ай, мы всегда собраны и готовы, - Берды накинул на плечо винтовочный ремень. - Кибитка на плечах, ложка за поясом - долго ли собираться.
Мир широк, да дороги тесны
Войска эмира Бухарского встретили туркменских джигитов-добровольцев, идущих, на выручку Колесова, под Чарджоу. С седьмого по десятое марта в местечке Дивана- баг, что означает Сад Безумцев, продолжалась перестрелка. Перевес попеременно клонился то в одну, то в другую сторону. Десятого марта, сконцентрировав свои силы, бухарцы перешли в решительное наступление. Часть их конницы сделала обходный манёвр и с грозным криком "Алла!" напала на добровольцев с той стороны, откуда они не ожидали удара.
Джигиты встретили Наступающих плотным огнём, но не выдержали и стали отходить. Атаку эмирской конницы поддержала пехота. Положение добровольцев становилось всё более угрожающим. И в этот момент навстречу вражеским конникам повёл своих джигитов Берды.
Грудь о грудь столкнулись храпящие кони, с лязгом скрестились сабли - и закипел жестокий рукопашный бой. Перестрелка перед ним - детская забава. Пуля слепа и долго ищет жертву, а найдя, чаще ранит, чем убивает. Свистящая полоса стали более верна руке и более беспощадна, и нужно иметь большое мужество, чтобы бросить себя в визжащий смертью сабельный лес. Но туркменским джигитам мужества было не занимать.
Вслед за воинами Берды поднялись в атаку другие отряды туркмен и конные красногвардейцы. Их поддерживали огнём пулемётчики, отсекая эмирскую пехоту от конницы, поминутно укладывая её на землю. Особенно отличался пулемётчик Маслов. Слившись воедино со Своим "максимом", он то давал частые короткие очереди в промежутки между лавами наступающих конников, то рассыпал широкий смертоносный веер пуль по вражеской пехоте. Видимо, он был настоящим знатоком своего дела й имел крепкую руку, так как султанчики пыли, выстроченные его пулемётом из сухой земли, часто шли почти вплотную с лавиной джигитов.
Маслов сразу приметил Берды, когда тог поднял в атаку свой отряд. Бросив ручки "максима", пулемётчик вскочил на ноги, пытаясь из-под руки разглядеть джигита, но сотня уже мчалась на врага. Тогда он потряс кулаками, закричал: "Бей их, гадов, браток!" и снова прильнул к пулемёту, стараясь не выпускать из поля зрения отряд Берды.
Его постоянная поддержка оказалась очень результативной. Едва масловский пулемёт, прорубал брешь во вражеской коннице, как туда устремлялся со своими джигитами Берды. Короткая жаркая схватка, и бухарцы поворачивали коней. А Маслов переносил огонь в другую сторону и тотчас туда же мчался Берды.
Не выдержав стремительного удара красногвардейцев и джигитов, бухарская конница отступила. Не давая врагу опомниться, Берды со своим отрядом вклинился в левый фланг эмирской пехоты. Красногвардейцы ударила по центру. Вслед за ними поднялась в атаку пехота. Эмирские войска дрогнули и побежали.
В этот момент шальная пуля нащупала Берды. Он дрогнул от горячего удара, с удивлением повёл вокруг, тускнеющими глазами и, выронив саблю, оскользаясь непослушными ватными пальцами в жёсткой канской гриве, трудно ловя сознанием гаснущие отзвуки боя, стал медленно сползать с седла. Конь, почуяв необычное поведение всадника, замедлил бег и остановился.
Сознание вернулось к Берды уже в Чарджоуской больнице. Он с недоумением оглядел незнакомую комнату - ослепительно белую и пустую. Возле двери, нахохлившись, как степной беркут на кургане, сидел широкоплечий, тонкий в талии, смуглый человек с недобрым тяжёлым взглядом и сильной проседью в окладистой красивой бороде. "Байрамклыч?" - попробовал догадаться Берды. Память восстанавливалась медленно и неуверен-но, не было сил пошевелить губами.
Встретившись взглядом с Берды, Байрамклыч-хан свёл к переносице тонкие крылья бровей, несколько секунд помедлил, поднялся гибким и лёгким кошачьим движением. Подойдя к кровати, приподнял голову Берды, поднёс к его губам кружку с водой.
Берды пил долго и жадно, чувствуя, как с каждым глотком всё чётче и чётче проясняется сознание. Напившись, он удовлетворённо перевёл дыхание, по губам его скользнула тень благодарной улыбки. Байрамклыч-хан поставил на тумбочку кружку и снова присел на табурет у Двери, поглядывая на Берды.
В коридоре громко заговорили. Берды прислушался.
- Покажите мне его! - требовал кто-то по-русски. - Здоровый такой туркмен с красивыми чёрными усами!
Голос медсестры возражал:
- Здесь здоровых нет, товарищ, здесь раненые и больные. Мы к ихним усам не присматриваемся. Как зовут вашего друга?
- Не знаю я, сестричка, имени его! - с досадой сказал русский. - Давайте я сам по палатам посмотрю. Я видел, как он раненый упал.
- Может, не ранили его, а убили?
- Что вы, сестра! Разве таких, как он, убивают!
- Смерть не выбирает, - сказала медсестра, - не смотрит, кто такой, а кто не такой.
- Да жив он, я вам говорю! Первый своих джигитов на эмирских собак повёл, погнал их без оглядки, а вы: "убили"!
- Товарищ красногвардеец, остановитесь! Если вы будете так себя вести, я пожалуюсь вашему командиру!
- Да что у вас сердца нет, что ли?
- Это вас не касается. А по палатам ходить я вам не позволю. Говорите, как зовут раненого, и тогда…
Голоса отдалились.
Берды, с трудом шевеля губами, проговорил:
- Байрамклыч-ага… позовите… того… русского…
Через минуту, широко шагая, чуть ли не бегом в палату влетел пулемётчик Маслов. Замер на пороге, присмотрелся к Берды и уже осторожно, на цыпочках подошёл к кровати.
- Не узнаёшь меня, браток?
Что-то знакомое почудилось Берды в склонённом над ним лице. Он попытался напрячь память, вглядываясь в красногвардейца, но ничего не вспомнил и опустил веки на уставшие от напряжения глаза.
- Нет… Видел где-то… вспомнить не могу… - сказал он, подбирая русские слова. Вообще-то он уже хорошо говорил по-русски, однако сейчас было трудно сосредоточиться.
Красногвардеец всплеснул руками.
- До мы же с тобой в казематке ашхабадской сидели вместе! Неужто запамятовал? Орлом меня тогда звали. А нынче - всё, кончился Орёл, нынче есть красногвардеец Маслов! Пулемётчик первой руки!
Ни кличка Орёл, ни фамилия Маслов ничего не подсказали Берды, однако в памяти что-то просветлело, когда красногвардеец сказал слово "рука". Вспомнился мокрый цементный пол камеры, мрачный надзиратель, хрипло дышащее перекошенным ощеренным ртом злое лицо, совершенно не похожее на то, что склонилось сейчас над ним, хруст в вывернутой руке и стон противника.
- Узнал, - с трудом произнёс Берды, цепляясь за ускользающее сознание. - Руку… тебе… портил немножко… Не обижайся… ты тоже… - Он замолчал, медленно проваливаясь в чёрный колодец безпамятства.
Мягко ступая чуть искривлёнными ногами человека, большую часть жизни проведшего в седле, подошёл Байрамклыч-хан, потрогал Маслова за плечо рукояткой плети.
- Идите пока, раненому отдых нужен, крови много потерял.
- Да-да, - заспешил Маслов, - конечно, мы тоже не без понятия… Скажи-ка, друг, как его зовут-величают?
Огрызком карандаша он записал имя Берды на каком-то замусоленном клочке бумажки и ушёл, сказав на прощание: "Поправляйся, браток! Мы ещё повоюем с тобой!"
Через несколько минут после его ухода Берды открыл глаза и спросил:
- Уже ушёл?
Байрамклыч-хан кивнул.
- Ушёл… Большевик, что ли?
- Нет, - сказал Берды, подумал и поправился: - Не знаю… Может, большевик… может нет…
- В тюрьме с тобой за что он сидел?
Медленно, с частыми перерывами Берды рассказал историю своего драматического знакомства с Масловым. Когда он дошёл до кульминационного момента схватки в камере, Байрамклыч-хан хищно сверкнул глазами и шумно задышал, словно он сам дрался сейчас не на жизнь, а насмерть с жестоким противником. Рука, держащая плеть, сжалась так, что побелели суставы.
- Вот так и познакомились, - закончил Берды.
- Убить надо было! - сожалеюще сказал Байрамклыч-хан.
- Не надо, - возразил Берды, - он не злой, он несчастный был. Теперь, смотри, красногвардейцем стал.
Байрамклыч-хан ссутулился и снова стал похож на нахохлившегося беркута. После довольно продолжительного молчания, он спросил, указав глазами на забинтованную грудь Берды:
- Не полегчало?
- Можно терпеть, - сказал Берды.
- Пока мы из Кагана вернёмся, поправишься?
- Постараюсь.
- Ну, ладно… Я тут попросил, чтобы за тобой получше ухаживали. Сейчас ещё раз напомню.
- Вы уже уходите? - спросил Берды с надеждой, что Байрамклыч-хан не уйдёт - тоскливо было оставаться одному:
- Надо идти, - Байрамклыч-хан встал. Люди ждут - время не ждёт. Поправляйся. - Помолчал, поправляя ремень, и добавил: - Тут наши джигиты есть, легко раненые. Скажу, чтобы зашли к тебе.
- Спасибо, - с благодарностью сказал Берды. - Счастливого пути!.. Пусть ваше оружие всегда будет острым!
Через несколько часов красногвардейцы и добровольческие отряды туркменских джигитов, перейдя Аму-Дарью, двинулись на Каган.
Осёл найдёт своего хозяина
Воспользовавшись тем, что значительная часть революционных сил выехала из Закаспийской области на борьбу с Бухарским эмиром, зашевелились контрреволюционные элементы. В борьбу против. Советов они вовлекали баев, мулл, ишанов. А те, зная психологию дайхан, умело играя на странах, традиций и обычаев, представляли немалую опасность. Люди, кричали они на базарах, у мечетей, во всех местах, общественных сборищ, люди, Советы - это не власть. Вы остались без власти и защиты, люди! Если поведёт на вас своё войско иранский хамза, у вас нет предводителя, который мог бы дать ему отпор! Ваши дома будут разрушены, ваши братья - убиты, дети - угнаны в плен, сёстры, дочери и жёны - опозорены! Люди, внемлите, голосу истины! В Теджене народ встал под знамёна Эзиз-хана, хивинских туркмен защищает Джунаид-хан, а кто есть у вас? Разве вы хуже всех остальных? Или вы ложку у аллаха украли, что должны ходить сиротами, без собственного хана? Собирайтесь, марыйские туркмены, выбирайте себе достойного предводителя - щит, меч и опору!
С каждым днём, не встречая должного отпора, крикуны наглели и распоясывались, всё больше. И однажды на большом марыйском базаре глашатай закричал:
- Правоверные! Пришло время избрать своего хана! Пусть завтра все вожди и старейшины племён и родов собираются здесь, на базаре, под навесом! Завтра будут выборы хана!
Марыйский Совет был озабочен сложившимся положением. Если опасность контрреволюционных вылазок в Ашхабаде, и Кизыл-Арвате в какой-то мере приглушалась расстоянием до этих, городов, то здесь, в Мары, необходимость немедленной решительной борьбы вставала в полный рост. Но как бороться, что противопоставить врагу, если все лучшие вооружённые силы брошены на Бухарский фронт?
А меры требовались радикальные. Каждый день увеличивал число одураченных дайхан, каждый день промедления мог привести к сотням лишних жертв. И всё же, учитывая сложившуюся обстановку, действовать надо было не прямо, а как-то исподволь, окольными путями. Это понимали все члены Совета. И хотя нашлись горячие головы, предлагавшие немедленный арест вражеских агитаторов, большинство не согласилось на такую крайнюю меру. Совет принял, иное решение.
- Значит, силу применять мы не имеем права? - Спросил Клычли, поочерёдно обводя глазами Сергея, Карагез-ишана и Агу Ханджаева.
Они сидели в доме Сергея. Было утро. Со стороны городской дороги доносились голоса, рёв ослов, ржание и топот коней.
- Торопятся хана себе на шею посадить! - Подмигнул Ага Ханджаев.
Его реплика осталась без ответа. Сергей, помолчав, сказал:
- Силой, Клычли, мы ничего не сделаем. Во-первых, силы у нас мало. А во-вторых, чего добьёмся, если даже разгоним сходку и. арестуем крикунов? Вероятно, только того, что нарушим обычай и оттолкнём от себя тех, кто сегодня сомневается и колеблется. Говорят, что лучше откровенный враг, чем сомнительный друг. Я с этим не согласен. Врагов у нас и так полон хурджун. Мало мы сделали, чтобы привлечь на свою сторону всю туркмен-скую бедноту. Вот теперь и расплачиваемся. А ведь к нам не только беднота, но и многие зажиточные сочувственно относятся - тот же Хан Иомудский или Махтумкули-хан. По мне, лучше обойти осиное гнездо, чем швырять в него палку.