Все сразу пошло, как по писаному. Разгрузка, горячий чай, сортировка, раздевание. Вот они, раненые из-под Москвы. Они устали и измучились в летучке, хотя прибыли к нам из армейских ППГ - настоящих полевых. Ранены два-пять дней назад. Половина лежачих, но раненых с шинами Дитерихса не видно - их отобрали прямо на станции. По карточкам - ранения средней тяжести и просто легкие. А как они уже одеты, это московские раненые! Нет, немец нам не страшен. Если страна сумела так одеть солдата, значит, самые тяжелые дни уже миновали. Раздевание оказалось сложным. На каждом бойце шинель, шапка, подшлемник, ботинки с двумя портянками - байковой и суконной, рукавицы теплые. Ниже - ватный костюм: фуфайка и штаны. Еще слой - теплое белье. У некоторых под ним еще простое белье. И шарфы, не форменные, домашние - "из подарков", говорят. Женщины - раздевальщицы радостно похохатывают:
- Как кочаны капусты!
- Как на фронте дела?
Спрашивать этого не следует. Раненые - всегда пессимисты. Мы уже имеем опыт. Но, оказывается, нет, и у раненых психология изменилась.
- Немец жмет… страшное дело!
- Ну, а вы?
- Мы-то? Мы стоим. Стоим, уперлись. Мужики не любят громких слов. Никто не сказал: "Стоим насмерть".
- Как потери?
- Не очень большие. Зарылись в землю.
- Воевали летом?
- Больше свеженькие. Почти все свежие. Из эшелонов и прямо в оборону.
За два захода привезли сто тридцать пять человек. Все раненые обработаны, и большой хирургии от нас не требовалось. Но все же оперируем: рассекаем раны, если сделаны только "пятачки", удаляем осколки и пули, когда их удается нащупать… Пунктируем грудь - чтобы отсосать гемоторакс. Как жаль, что у нас нет рентгена! Заканчиваем перевязки около десяти вечера. Не быстро, но терпимо. Все довольны. Поработали для обороны столицы.
* * *
Прошли праздники. Идут жестокие бои под Москвой. Сталин замечательную речь произнес, провел парад. Все это так здорово, что и сказать нельзя. Только бы выстояли! Как это у него сильно сказано: "Враг не так силен, как его изображают… Еще полгодика, может быть, годик, и гитлеровская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений… Пусть вдохновляют вас в этой войне мужественные образы наших великих предков…" Всех русских героев перечислил от Невского до Кутузова. Сумел вдохнуть уверенность в победе. Похоже, что наступление немцев остановлено. Каждый вечер слушаю мотив: "Идет война народная…" На всю жизнь запомнится.
Мы учимся лечить огнестрельные переломы. Аркадий Алексеевич Бочаров приходит к нам чуть не каждый день и показывает вторичную обработку ран и, главное, гипс.
Началось это 6 ноября днем, когда он зашел в перевязочную, где мы с Канским налаживали сооружение из гипса и металла - мостовидную повязку при переломе голени.
- Бросьте вы это, Николай Михайлович! Давайте я сделаю как нужно. По-современному.
И сделал. Рана была хорошо обработана, он наложил гипсовую повязку прямо на рану, как на закрытый перелом. И как наложил - с блеском! Сам сделал гипсовые лонгеты, сам загипсовал, отмоделировал - получилась легкая, красивая повязка. Написал на ней дату чернильным карандашом, нарисовал рану и перелом, полюбовался секунду и сказал:
- Вот как надо!
Мы приступили с детскими вопросами, с примитивными сомнениями - он начал нам объяснять, как маленьким. Глухая гипсовая повязка - вот метод, который сделал переворот в лечении переломов на войне. Проводники его в Советском Союзе - учитель Бочарова Сергей Сергеевич Юдин и юдинцы. Мы имеем возможность учиться из первоисточников. У меня всего два года стажа - нет собственных хирургических убеждений, нет даже настоящей книжной эрудиции. Меня-то легко убедить, а вот Бочаров жалуется на "доцентов" - они не приемлют гипс, и ему трудно с ними. Поэтому и мотается из госпиталя в госпиталь, "учит показом". А мне жалуется: "Такие они консерваторы… и неучи притом". Я польщен! Доверие! Мы не консерваторы, точно.
Итак - да здравствует глухой гипс! Оказывается, - до чего я неграмотен! - писали в хирургических журналах после финской о глухом гипсе. История у него давняя и источники русские! Отец нашей хирургии, Пирогов, применял его на Кавказе - загипсовал раздробленную пулей ногу и получил эффект. Юдин возродил метод во время войны с белофиннами. Он соединил три важнейших элемента: радикальную хирургическую обработку, сульфамиды и глухую гипсовую повязку. Результаты - отличные… Говорят, за границей этот метод называют "русским". Преимущества для лечения переломов очевидны: обломки не могут сместиться, правильно и быстро срастаются, раненый может ходить, наступая на ногу, - нет атрофии мышц. Но для раны сомнительно. Не верю, что микробы погибают в гное, который медленно просыхает через гипс. Техника повязки очень важна. Юдинцы применяли лонгетно-круговую, строго стандартизованную методу, ее легко освоить. Мы уже обучились накладывать повязки на голень, предплечье и плечо. Первым гипсую я сам, потом - Канский, потом сестры. Нужно иметь штатного гипсовальщика. Канского на это дело жаль, он важен как универсал. Недостатки у этого метода тоже есть. И, в частности, для войны. Нужна отличная первичная обработка раны. А кто, где и когда будет ее делать? Нет времени, нет хирургов, нет условий. Еще: трудно наблюдать раненого под гипсом. Раны не видны, А вдруг флегмона, гнойные затеки, газовая, сепсис?.. Нужны квалифицированные хирурги и опыт.
* * *
Из резерва прислали группу медиков - все они вышли из окружения. Нам дали операционную сестру, и она сразу заболела. Подумалось: "То-то будет работник". Это Лида Денисенко. Высокая, худая, белокурая… довольно красивая. Очень скромная… Стыдно ей, что голова кружится и ходить не может. Студентка третьего курса пединститута в Смоленске. Кончила курсы медсестер во время финской, но тогда на войну не успела, а сейчас - как раз. Медсанбат. Лес. Подвижная оборона. Больше ездили, но несколько раз оперировали сутками, раненые умирали. Знаменитая Соловьева переправа через Днепр в сентябре. Потеряли все машины, погибли люди. Дали новое имущество, дивизию пополнили. Снова работа. В октябре - прорыв немцев на Вязьму. Приказали: "Из окружения выходить мелкими группами". Оказалась в лесу с подругой, немцы рядом, слышна их речь. Их подобрали наши солдаты. Очень хорошие ребята, с ними и выходили тридцать дней. Страх, голод, холод. Немцы, обстрелы, предатели в деревнях. Потеряли двух человек убитыми. Обносились, обессилели. Наконец, попали к партизанам, и те перевели через фронт. Эмоции. Досталось девке. Героизма не проявила, но комсомольский билет в поясе вынесла. И в гимнастерке пришла с треугольничками. Спросил Лиду, кем у нее отец работал в Смоленске. Она засмеялась, потом сказала:
- Первым секретарем обкома… Пока на курсы не послали перед войной. Теперь даже не знаю где. Сказали, на Ленинградском фронте.
Вчера "В последний час": наши взяли Ростов! Однако сегодня оставили Тихвин - к Череповцу близко… Но почему-то нет ощущения тревоги.
У нас что-то вроде хирургического праздника: обработали и загипсовали "бедро", то есть перелом бедра. Фамилия раненого - Смагин, кадровый старшина, артиллерист, воюет от самого Бреста. На подступах к Москве осколком фугасной бомбы оторвало левую руку и раздробило правое бедро. Привезли к нам на самолете, не по профилю. Но не отправлять же его - очень тяжелый. Губы пергаментные, температура под сорок, а он шутит с сестрами. Видно, парень сильный. Гранулирующая культя плеча и грязная вялая рана на передней поверхности бедра… Аркадий Алексеевич посмотрел и посоветовал наложить глухую гипсовую повязку. Мне стало не по себе. У парня септическое состояние, а мы его замуруем. Но авторитет Бочарова велик. Он послал за ЦУГ-аппаратом в другой госпиталь, его принесли через полчаса. Приготовили набор гипсовых лонгет, все, что полагается. Дали эфирный наркоз, взгромоздили на ЦУГ-аппарат - я его тоже в первый раз вижу. Сооружение сложное, пожалуй, самим не сделать, а без него нельзя. И раненого уложить на него непросто, нужен наркоз. Бочаров сделал разрез на задней поверхности бедра для стока гноя и наложил высокий глухой гипс - от сосков до кончиков пальцев. Парень проснулся и, несмотря на озноб, все равно шутил. Такие должны поправляться. Воля к жизни.
* * *
13 декабря. Ура! Ура! Ура! "В последний час": "Поражение немецких войск на подступах к Москве!" Наши остановили немцев и перешли в контрнаступление. Освободили Солнечногорск, Истру, десятки других населенных пунктов. Уничтожено массу техники, разбито много дивизий. Выстояли все-таки, выстояли, не отдали Москву, а теперь гонят немцев! И как гонят! Скоро прибудут раненые - уже "наступающие". Возможно, их будет много.
А на дворе -27°! Но нашим солдатам мороз не страшен. Еще не видел ни одного обмороженного. С утра хожу по палатам и поздравляю раненых. Они уже знают и тоже ликуют. И их кровь влита в эту победу.
- По сто грамм надо, товарищ военврач!
Надо бы, верно… Но есть строгие приказы. Может, дать вина для тяжелых? Нет, нельзя - обида.
Смагин лежит с высокой температурой, но веселый, даже торжественный. - Не зря! Главное, не зря я без руки остался. Теперь скорее поправиться, скорее!
Думаю: "Еще и без ноги можешь, и вообще можешь умереть". Мы лечим его всеми средствами годинской школы.
Теперь мы все устремлены вперед. Скоро поедем! Не знаю, куда двинемся. Мы теперь фронтового подчинения. Не важно - нужно работать. Хорошо работать!
Сводка опять отличная. Взяли Клин и Ясную Поляну! Наступают на нескольких фронтах сразу: на Таганрог, на Калинин, на запад от Ельца и, главное, под Москвой. В газетах портреты Жукова и других генералов - наверное, командующие армиями.
Япония напала на Соединенные Штаты, разгромила военную базу на острове Пирл-Харбор. Потери у американцев большие. Рузвельт объявил войну. Говорят, что это выгодно для нас, что теперь мы будем союзниками..
* * *
Кретин и дурак я. И не мне руководить хирургией в госпитале. "Плохо, Николай Михайлович, очень плохо". Так сказал Бочаров, больше ничего не прибавил. Только что пришел со вскрытия, лежу на кровати, перебираю всё в памяти. Где я ошибся? Почему? Первое - раненый долго ждал перевязки. Не было должной сортировки. Успокоились, что все раненые примерно одинаковые…
Красноармеец Георгиев, 24 года. Ранен четыре дня назад - в наступлении. В наступлении! И все ему сделали правильно сначала - до нас. В сортировке с шести утра, температура - 38,2°. На перевязку попал только в два часа дня. Значит, не расспросили, он пожаловался бы. На стол положили сильного парня, с отросшей черной бородкой на бледных щеках. Когда развязывали, кричал от боли. Вид у раны был безобидный… Точно помню. Но голень отечна. Повязка, шина, в палату. Ничего не заметили. Значит, не сумел заметить! Или плохо смотрел? Перевязки продолжались. Очередь в сортировке была большая, и мы спешили. Нельзя, значит, спешить. Нет… спешить нужно, но сортировать… А, все это - пустые разговоры. Нет опыта…
Дальше была ошибка. Палатная сестра пришла часа через три и попросила Лизу зайти посмотреть: "Георгиев беспокоен, срывает повязку, кричит!" Я услышал, сказал: "Сделать ему морфий. Он просто невропат…" Именно я виноват, потому что иначе докторша сходила бы, может, что-нибудь и нашла бы… Это было в шестом часу. В восемь сестра снова пришла - не помог укол. "Кричит, что повязка давит! Постоянно воду пьет, мечется…"
Глава шестая
ПОДОЛЬСК
Как долго длятся эти переезды. Вчера, 7 января, мы, наконец, приступили к работе. И какая работа! Нам отвели три верхних этажа госпиталя, что в школьном здании. Профиль - "средняя тяжесть". На первом этаже расположился эвакопункт - он сортирует всех поступающих: кого в ГЛР, кого в спецгоспиталь для тяжелых, остальных - нам.
За неделю многое изменилось. Уже нет терапии, вместо нее - второе хирургическое отделение с новым начальником. Кандидат медицинских наук Залкинд, мой старый знакомый по Архангельску. Был ассистентом на факультетской хирургии, где я пробыл два месяца перед тем, как сбежать совсем. Ученик Бурденко, нейрохирург. Интересный человек, книголюб, эрудит. Курит трубку и оттопыривает нижнюю губу. Увы - он назначен ведущим хирургом.
Бочаров сказал:
- Иначе нельзя. Он кандидат, а вы еще молоды. Но он не будет вами командовать, вы будете совсем самостоятельны, со своим профилем… Обещаю вам.
Бог с ним. Дело не в звании - так я себя утешаю. Важно, чтобы работать самостоятельно.
Залкинд и я руководим бригадами, каждая обслуживает по сто пятьдесят раненых. Работаем по двенадцать часов. Живем в бывшем роддоме. Ничего живем, удобно. Сплю на высокой родильной кровати.
Сегодня наша смена. Торопимся утром в госпиталь с Линой и Лизой - они, естественно, в моей бригаде, так же, как Зоя и Тамара. А Канского у меня забрали.
Холод адский. Пускай, фрицев нужно морозить. Раньше в нашей северной деревне так морозили тараканов. Около госпиталя стоят две открытые полуторки и автобус. Санитары снимают с них носилки. Слышу монотонные слова-стоны:
- Ой, скорее; скорее!.. Ой, холодно!
Главный приемник ЭП - физкультурный зал ("вокзал") - вмещает до двухсот человек. Середина заставлена носилками. Вдоль стен и в проходах сидят. Справа у входа регистрация - стол, фельдшер в окровавленном халате. Все заполнено по завязку. Очумелый, заросший, опухший военврач ходит между рядами и сортирует. С ним сестра, еще несколько санитаров разносят питье, еду, судна. Гул голосов, дым махры, света мало - окна заделаны фанерой, горит лампочка под потолком. Я бодренько спрашиваю:
- Ну, как обстановка, доктор?
- Что, не видишь? Если к полудню летучка не придет - друг на друга ставить будем. Ты на смену? Забирай вот этих, правый ряд. Свеженькие, из армии…
Ординаторская еще свободна от носилок, и там собрались наша и ночная бригады. Залкинд сидит со своей трубкой, важный, прямой, как гусь.
- Устал, знаешь… Человек пятьдесят перевязали… Ты посмотри, пожалуйста, новых.
Пятьдесят - это мало, я знаю, но не положено спрашивать и советовать. Мы все-таки мужчины.
- Пошли, девчата!
Машина закрутилась. Лина, Лиза в перевязочную - обрабатывать новых, я в обход - сортировать. Первое - отобрать на эвакуацию. Нужны места, ЭП задыхается. Отправлять в хорошем состоянии, с хорошими повязками. Отмечать: "Лежа", "Сидя". Второе - на перевязку, не пропустить газовую, кому надо - гипс. Да, Бочаров уже требует гипс, хотя нам совсем не до него - барахтаемся в потоке раненых, в постоянном цейтноте, кризисе мест. "Вы госпиталь! И сейчас не русско-японская война". Все понимаю, но как охватить?
У нас вид приличий. Кровати, белье, халаты. К сожалению, это внешне. Моем только тех, кто задерживается, потому что пропускник забит ранеными.
Полегчает - разберемся. "Когда полегчает, уедем, - так сказал Бочаров. - Наступать".
Раненые не тяжелые, но большинство лежачих. Ранения мягких тканей и переломы голени, стопы. А обмороженных по-прежнему нет. Это при таком-то морозе, при наступлении, когда нет блиндажей и окопов, когда села сожжены. Да, интенданты молодцы!
А вот вши - есть. Не так много, сам не вижу, но сестры говорят, что есть. Вещи прожариваем. Того и гляди, сыпной тиф, как в гражданскую был.
Перевязки. Принести раненого на носилках, положить на стол - двое санитаров-носильщиков. Развязать бинт, шину, салфетки - обнажить рану. Если перевязка первая после операции, обработки раны, марля приклеилась, больно. Можно перекисью смочить и медленно-медленно отдирать от кожи. Хорошо, но очень долго. Времени нет. Можно рывком - без предупреждения.
- Что ты делаешь, холера!.. Что ты рвешь! Отмочить нужно…
Тамара - мастер уговаривать, взывать к мужскому терпению.
- Ты потерпи, родной, потерпи… Я сразу сниму, немножко больно будет, но зато быстро… А так, если отмачивать, - и больно, и долго. Хорошо? Ты же солдат, потерпи.
Зоя стоит у стерильного стола в стерильном халате и перчатках, по всем правилам.
Все операции я делаю сам - это быстрее. Маленькие рассечения - под местной анестезией, большие - под наркозом. Оперируем примерно каждого пятого. Радикальные иссечения уже явно опоздали - вторые-третьи сутки идут. Но рассекать необходимо. Газовой пока нет. Зимой микробов меньше. О гипсах: для глухих повязок условий нет - во-первых, времени требуют, во-вторых, эвакуацию задерживают. За прошлый день наложили всего четыре - три на голени и на плечо с жилеткой. Но есть паллиатив - гипсовые лонгеты как транспортная иммобилизация улучшенного качества. Не вижу особого смысла, но требует Бочаров. Так и крутим:
- Санитары! Стол пустует! Живее!
- Варя, лонгету на голень!
- Зоя, все для иссечения, под местной!
- Тамара, наркоз!
- Лиза, запиши: "Кириллов. Слепое пулевое ранение средней трети левой голени, с переломом большебериовой кости, осколчатым. Отек. Рана 3×0,8, не обработанная. Операция. Рассечение: разрез 9 см до кости. Удалены свободные костные осколки - 2. Пуля не найдена. Повязка с хлорамином. Шина Крамера до паха. Эвакуация - "лежа". Перед эвакуацией посмотреть. Все. Следующий?
Периодически в перевязочной появляется кипящая Любовь Владимировна:
- Николай Михайлович! ЭП требует принять еще восемь лежачих. Положить некуда. Говорят, все равно принесут. Что делать?
- Что делать?! Почем я знаю что! Кладите по двое!
- Но это ужасно!..
И так часов до четырех, пока обед не принесут. К восьми вечера приходит другая бригада. После ужина и уборки перевязочной, часов в девять, они вступают на главную линию, а мы отправляемся на вечерний обход и начинаем несрочные повторные перевязки. Возвращаемся в свой роддом в час или два ночи. Бредем по морозу и снегу, чуть живые, но удовлетворенные. Хотя всех дел не переделать и что-то до утра осталось, но не срочное.