* * *
Студентов-биологов в общежитии было всего трое: темпераментный брюнет Олег Заманский; спокойный, немногословный Шура Маслов и пронырливый, простоватый Пашка Сенцов, как он выражался, "с Костромы". Самым ярким из них был, разумеется, Заманский. Он и внешне не походил на студента. У него были длинные, волнистые волосы, красиво зачесанные назад. По вечерам он облачался в ярко-синий пиджак с блестящими пуговицами, на руке сверкали дорогие часы.
В силу сложившихся обстоятельств биологи старались держаться вместе, хотя их мало что связывало по существу. Алексей быстро нашел с ними общий язык. Когда жара спадала, все четверо покидали общежитие и направлялись в центр города, соблюдая при этом некий ритуал. Они двигались прямо по опустевшей проезжей части, сомкнув ряды и громко распевая куплеты известной народной песни "Расписные сухари", с повторяющимися в такт движения словами:
По улице, довольно грязной, грязной.
Шел, спотыкаючись, Касьян – в дымину пьян,
в дымину пьян!
Навстречу шла ему Евсевна, Евсевна,
Его законная жена, тоже пьяна.
Пойдем домой пить чай с вареньем, вареньем
И расписные сухари, мать их дери, мать их дери!
Продолжение песни содержало, в основном, слова, не принятые произносить в приличном обществе. Зато как приятно было орать их во весь голос на пустой улице, разрезая ими гнетущую тишину. Впоследствии, во время службы в армии, Алексей не раз с удовольствием наблюдал, как лихо маршируют солдаты под "Расписные сухари".
Путь до центра был недолгим. Там находился единственный в городе ресторан, где можно было поужинать по доступной цене и даже получить в придачу кусок хлеба без карточек. Заняв отдельный столик, веселая четверка с интересом рассматривала посетителей.
Местные жители ресторан не жаловали, а приезжих было немного. Среди завсегдатаев-москвичей оказался известный киноактер Борис Андреев – создатель ходульного образа русского богатыря, обладающего огромной физической силой и в то же время ранимой душой, чем пользуются коварные злодеи. В ресторане то и дело гремел его раскатистый смех.
– Хороший артист, только всегда у него по лицу не то слезы, не то сопли текут, – язвительно заметил Олег Заманский. – А иногда даже морская вода, – добавил он, вспомнив еще один фильм с участием Андреева.
Другой знаменитостью был писатель Юрий Карлович Олеша, невысокого роста человек с тихим голосом и южным акцентом. Алексей считал себя большим поклонником творчества Олеши. Еще в детстве его любимой сказкой были "Три толстяка", а позже он оценил и другие сочинения Олеши, особенно "Зависть". Олеша держался просто, говорил мало, больше слушал. Его интересовали подробности современной студенческой жизни. О собственных планах он предпочитал не распространяться, и у Алексея почему-то создалось впечатление, что писатель переживает творческий кризис.
* * *
С прибытием из Москвы второго университетского эшелона на биофаке возобновились занятия. Правда, на одного лектора приходилось от силы пятеро студентов, причем нередко с разных курсов. Слушать такие лекции было невыносимо – от недоедания и жары студентов постоянно клонило ко сну.
Между Алексеем и его приятелями существовала договоренность: трое спят, один бодрствует. Однажды во время своего "дежурства" на лекции по дарвинизму у Алексея стали предательски слипаться глаза. "Вздремну-ка я минут пять, – решил он. – Никто ничего не заметит". Сколько времени прошло – неизвестно. Открыв глаза, Алексей с ужасом обнаружил, что находится в помещении один. Впрочем, никто его потом за это не укорял.
"Новички", как прозвали москвичей ашхабадские старожилы, держались на первых порах обособленно и вели себя высокомерно. Выяснилось, что во время налетов на столицу немецкой авиации некоторые студенты успели подежурить на крышах домов для борьбы с зажигательными бомбами и считали себя чуть ли не фронтовиками.
Часть новичков объединилась в некую коммуну: общие деньги, совместное питание, единый распорядок дня. Во время досуга коммунары громко распевали: "Наш паровоз, вперед лети!" и другие революционные песни. "Ашхабад их быстро обломает", – подумал Алексей и оказался прав. Действительно, вскоре в коммуне начались мелкие бытовые склоки, а потом у кого-то нашли припрятанные деньги. Состоялся товарищеский суд, и провинившийся коммунар был с позором изгнан из объединения. Этот эпизод положил начало взаимной подозрительности, и вскоре коммуна прекратила свое существование.
* * *
Между тем обстановка в городе начала меняться. Приезжих стало так много, что в ресторан теперь с трудом можно было пробиться, а из меню исчезли мясные блюда и больше не подавали к столу хлеб. В то же время деньги у Алексея и его друзей катастрофически таяли.
Единственное место, где можно было бесплатно и с пользой скоротать вечернее время, оказалась городская библиотека, на удивление богатая хорошей литературой на иностранных языках. Рассказывали, что книги преподнес в свое время Ашхабаду в дар какой-то заезжий меценат, очарованный гостеприимством жителей Туркменистана. Неожиданно для себя Алексей обнаружил, что не забыл французский язык, и с удовольствием погрузился в чтение романов Бальзака, Стендаля и других классиков.
К сожалению, посещение библиотеки не приглушало чувство голода. Первым не выдержал Заманский. Однажды он заявил:
– У меня сегодня день рождения. Приглашаю вас всех вечером в ресторан.
– Туда теперь не пробиться, – возразил Шура Маслов.
– Не беспокойтесь, я обо всем договорился с шефповаром. Он проведет нас со служебного входа.
– Как будем расплачиваться? – спросил практичный Сенцов.
Заманский засучил левый рукав рубашки.
– Пришлось отдать часы, – небрежно заметил он. – Ничего, это все наживное!
Ужин удался на славу, но почему-то веселья не получилось. Вскоре Заманский расстался и со своим синим пиджаком.
– Сейчас стоит такая жара, что пиджак все равно в шкафу висит, – объяснил он ребятам. – А скоро он мне вообще не понадобится, ухожу добровольцем в армию. Шикарные проводы устроим!
Казалось, меньше всего такого поступка можно было ожидать от холеного, ироничного Олега.
– Что тебя побудило к этому? – спросил Алесей, когда они остались одни.
– У меня за плечами два полноценных года на биофаке – это хорошая основа, – ответил Олег. – Полагаю, что продолжать обучение в таких условиях, как сейчас, бессмысленно. После провала под Москвой немцы опять активизировались. Надеюсь пригодиться на войне. Если останусь жив, вернусь в университет.
– И ты ни о чем не жалеешь?
– Разве что о волосах, – улыбнулся Олег.
* * *
С отъездом Заманского Алексей впервые задумался о своем ближайшем будущем. В университете закончилась зимняя сессия, и начался второй семестр, но занятия шли кое-как. Студенты недоедали, продавали последнее и хватались за любую подработку.
Поразмыслив, Алексей записался на двухмесячные курсы агротехников-хлопководов. Там он узнал, что хлопчатник – источник хлопка-сырца, который используется для изготовления текстильных изделий, что он – основа хозяйственной культуры и гордость Туркменистана. К сожалению, хлопковые поля кишели вредными насекомыми. Особенно свирепствовала тля, для ее уничтожения хлопчатник подвергали специальной обработке химикалиями. На курсах агротехников обучали, как выявлять зараженность растений по характерному налету на листьях и другим признакам.
Весной сорок второго года Алексей, заручившись справкой об окончании курсов и направлением из университета, выехал поездом в город Чарджоу – ведущий центр хлопководства, расположенный на берегу реки Аму-Дарьи. В городском управлении сельского хозяйства с Алексеем провели краткий инструктаж. Ему предстояло ежедневно совершать обход площади хлопчатника размером около тридцати гектаров, брать пробы растений и определять степень их зараженности по трехмерной шкале: слабая, средняя и сильная (один, два и три "креста" соответственно). Пользуясь этими данными, местные хлопководы могли подбирать для обработки нужные реагенты. Если же степень заражения превышала отметку "три креста", полагалось срочно сигнализировать в город для организации опыления хлопчатника с самолета. По окончании инструктажа Алексею выдали обходной лист, денежный аванс и небольшой русско-тюркский разговорник, а также посоветовали обзавестись тюбетейкой.
– Не вздумайте ходить с непокрытой головой, – предостерегли его. – Летом у нас в тени доходит до сорока градусов и выше. Население в районах смешанное: есть и туркмены, и узбеки. Всю молодежь позабирали в армию, а дома остались только женщины и старики. Они плохо говорят по-русски, так что вам придется на первых порах заглядывать в разговорник.
* * *
Алексей вспоминал свою недолгую работу агротехником-хлопководом, как особую страницу жизни. Чтобы понять Среднюю Азию, нужно походить по ее просторам пешком. Тогда, в дополнение к первоначальным ашхабадским впечатлениям – жара и тишина, появляется еще и ощущение безбрежности, бесконечности этого края. Передвигаться на расстояние в десять – двенадцать километров здесь можно только в темное время суток. Когда идешь ночью от одного аула до другого по пустынной местности, где отсутствуют селения и люди, тебя со всех сторон окружает горизонт и начинает казаться, что ты один на белом свете, а земля и в самом деле плоская. Отрезвляет лишь вой шакалов.
Один пожилой хлопкороб, немного говоривший по-русски, сумел объяснить Алексею, что шакалов не следует бояться. Они никогда не нападают на людей первыми, поскольку питаются только падалью, и ждут, когда человек свалится с ног от усталости. Так что засыпать в пустыне опасно – это правило Алексей твердо усвоил.
Жители аулов отличались радушием. Узнав, что Алексей прибыл для борьбы с вредителями хлопка, они готовы были оказать любую помощь и отдать ему последнюю лепешку. Гостеприимство было присуще как мрачноватым туркменам, так и веселым узбекам. Если Алексей пытался протянуть кому-нибудь деньги, люди в ответ только качали головой.
Чекуртка – яман (тля – это плохо), – говорили селяне. – И уруш (война) – тоже яман. А вот часы – это якши (хорошо).
При этом они долго рассматривали наручные часы Алексея и широко улыбались. Для того чтобы показать, где находится следующий по обходному листу аул, Алексея поворачивали корпусом в определенном направлении по отношению к солнцу и говорили:
– Бу гидты (так иди)!
Этого было достаточно. Вообще Алексей обнаружил, что у местных жителей совершенно иное представление о времени, чем у горожан. Обитателю аула безразлично, доберется он до города сегодня или через три дня. Ему и в голову не придет попросить, чтобы его подвезли.
Алексею нравилась работа хлопкороба-обходчика, и он с удовольствием наблюдал, как растет и созревает хлопчатник. Когда на растениях стали раскрываться плоды, коробочки, в которых содержался хлопок-сырец, его командировка подошла к концу. Получив в городском управлении деньги под расчет и, неожиданно для себя, похвальную грамоту, Алексей отправился обратно в Ашхабад.
* * *
После долгого пребывания на азиатских просторах обстановка в городе произвела на него удручающее впечатление. Прошел слух, что университет в скором времени перебросят на север, и занятия на факультетах были, по существу, свернуты. Первым, кого Алексей встретил по возвращении из Чарджоу, оказался Пашка Сенцов.
– Нам с Шуркой Масловым повестки из военкомата пришли, – сказал он невесело. – Когда немцев от Москвы отогнали, думал – проскочу. А они теперь на юг поперли.
В общежитии Алексея ждала короткая открытка от Марии, в которой та сообщала, что семейство Крыловых срочно переезжает из Тбилиси в Самарканд, и прилагала новый адрес.
Поскольку университет в Ашхабаде практически перестал функционировать, каждый заполнял свой досуг, как умел. Одни студенты убивали время на базаре, продавая или меняя барахло. Другие предпочитали укрываться от жары в общежитии и вообще не вставали с коек. Некоторые, напротив, не выдерживали замкнутого пространства и бродили по улицам, нацепив на голову лошадиную соломенную шляпу с прорезями для ушей и шаркая по тротуару полуотвалившимися подошвами ботинок.
Математики и физики-теоретики ходили, как правило, группами и вели между собой научную полемику. По-видимому, они не теряли времени даром. Среди торгующих на базаре можно было увидеть теперь не только студентов, но и преподавателей. Однажды Алексей услышал рядом с собой знакомый бас доцента-эмбриолога Перегудова, упитанного мужчины с крупным носом и оттопыренными ушами, который яростно что-то доказывал покупателю. "Как подошла бы ему сейчас лошадиная шляпа!" – невольно подумал Алексей.
На почве бездействия и жары среди студентов были зафиксированы случаи легкого помешательства. Так, астроном Володя Бам неожиданно объявил, что разочаровался в выбранной специальности и собирается посвятить свою жизнь изучению не болидов и астероидов, а мхов и лишайников. Зоолог Игорь Зубцов, придя в отчаяние от назойливого кошачьего мяуканья по ночам, стал собственноручно истреблять всех кошек в городе.
* * *
Наконец, пришла долгожданная весть: Московский государственный университет в полном составе будет переведен в город Свердловск. До места назначения добирались поездом больше месяца. Дорога была изнурительная, с непредвиденными остановками, поскольку приходилось пропускать военные эшелоны.
В Самарканде поезд задержался на сутки, и Алексею удалось повидаться с родными. Он без труда разыскал дом по адресу на открытке, полученной от Марии еще в Ашхабаде, и обнаружил, что Крыловы ютятся втроем в двух крошечных комнатах тесной квартиры. Дома Алексей застал только Тему с Марией.
– Кого я вижу! – радостно воскликнула Мария.
Тема улыбнулся, и братья крепко обнялись. Словно стесняясь этого порыва, они, молча, стояли, глядя друг на друга.
– Отец сейчас в Изоинституте, но скоро придет к обеду, – нарушила тишину Мария. – Он теперь редко бывает дома, иногда даже ночует в мастерской, там не так душно. Видишь, в какой тесноте мы здесь живем. То ли дело было в Грузии – там отца буквально носили на руках.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Тема благополучно окончил в Тбилиси школу с математическим уклоном и в дальнейшем собирается поступать в МГУ на мехмат.
– Он у нас молодец! – с гордостью произнесла Мария. – Никогда ни на что не жалуется и мне по хозяйству помогает. Все книги, какие только дома были, перечитал.
В голосе Марии Алексей уловил не свойственные ей прежде нотки нежности. Он взглянул на брата, и тот улыбнулся. Похудевший, бледный, но с ясным, открытым взглядом. Чувствуется, что знает, куда ему двигаться. Вот тебе и тихий, боязливый мальчик, которого Алексей когда-то опекал от хулиганов во дворе.
Наступила пауза.
– А что поделывает Антон? – спросил Алексей, чтобы поддержать разговор. – Наверное, в армии служит?
– Что ты, Антон теперь большой человек в Москве, – возразила Мария. – Он там какими-то продовольственными складами заведует.
Алексей даже присвистнул от удивления.
– Значит, с картами и клиентами покончено?
– Никто об этом больше не вспоминает. Антон такой солидный стал. Вера с Митей сейчас ни в чем не нуждаются.
"Чушь какая-то, – подумал Алексей. – Антон – и солидный человек. Ни за что не поверю!"
Ход его мыслей прервал звук приближающихся шагов, дверь распахнулась, и в комнату вошел Крылов. Алексей давно не видел отца и сразу ощутил, как тот постарел и сдал. Казалось, Крылов даже не понимает, кто перед ним находится.
– Здравствуй папа! – приветствовал его Алексей.
– Алешка, Алешка… – пробормотал Крылов. – Большой, загорелый! Какими судьбами, откуда?
– Да вот, по дороге из Ашхабада в Свердловск, с университетом, – объяснил Алексей.
– Где же ты так загорел?
– На хлопковых полях.
– Так ты что, теперь ботаник?
– Нас посылали в совхозы на трудовой фронт.
– А должны были направлять на военный фронт! – неожиданно загремел Крылов. – Почему немцы так далеко на юг продвинулись? – гневно обратился он к сыну, словно это была его вина.
По старой привычке Алексей решил не возражать отцу, зная, что тот быстро успокоится. Между тем, Мария успела поставить на стол тарелки с приборами, а Тема принес из кухни кастрюлю с супом.
– У нас теперь, как у местных жителей, все в одном котле – и первое, и второе, – сказала Мария.
Похлебка была сытная, густая, с кусками курицы и душистыми травками. Ели молча, заедая суп хлебом. После обеда Алексея разморило. Усилием воли он встряхнулся и увидел, что Крылов дремлет, сидя на стуле.
– Отец очень устает, – произнесла Мария извиняющимся тоном. – Не стоит его сейчас тревожить.
– Да и мне пора, – спохватился Алексей, встав с места. – Вдруг поезд ненароком раньше времени тронется.
– Что ты тогда будешь делать?
– Догонять на попутных!
Мария протянула ему небольшой сверток.
– Вот шерстяные носки местной вязки, в Свердловске пригодятся. И немного денег, – добавила она. – Береги себя.
Подошел Тема. Они крепко пожали друг другу руки, и Алексей отправился на станцию.
Свердловск
С вердловск так и остался в сознании Алексея, как самый холодный и неприветливый город среди всех, где ему довелось побывать. Приехавших из Ашхабада студентов и педагогов расселили по квартирам местных жителей. В преддверии морозов свердловчане, пережившие уже одну тяжелую зиму, восприняли это уплотнение, мягко говоря, без энтузиазма. Алексей попал на подселение к одинокой угрюмой старухе, которая жила на первом этаже в крошечной квартире, видимо, служившей когда-то хозяйственным помещением. К единственной жилой комнате примыкали, вместо прихожей, неотапливаемые сени, где старуха держала козу. В этих сенях, куда с трудом удалось втиснуть деревянную койку и стул, Алексею и предстояло провести зиму вместе с козой.
Оценив обстановку, он решил, что необходимо как можно скорее обзавестись теплыми вещами. Хозяйка сообщила ему, что в доме проживает портниха, которая чинит и перелицовывает старую одежду в обмен на хлеб. Поторговавшись, Алексей уговорил женщину привести в порядок и утеплить за две буханки хлеба куртку, провалявшуюся без надобности в Ашхабаде.
– Ватные брюки и валенки купишь на базаре, – сказала портниха. – Без валенок ты зимой пропадешь.