- Вспомнил он свою былую удаль и приударил за Варенькой. Та с лапочками… "Только, говорит, милый друг, нужно маменьку с ее детями удалить как-нибудь… Я никак, говорит, не могу жить с такой оравой". Не долго думая, на другой или на третий день Решилов собрался с Варенькой прокатиться, а в церкви соседнего села уже все было для свадьбы в лучшем виде изготовлено: там и шафера были, и свидетели всякие, и певчие московские. Воротившись с гулянья, молодые сичас же к домоправительнице; целуют они ее: "Милая маменька, какой мы вам суприз приготовили: мы только что, - радуют ее, - светлым венцом в Грибасовской церкви перевенчались. Вам, милая маменька, в Москве дом куплен за сто тысяч, - вы вот с завтрашнего дня помаленьку и собирайтесь туда и деток своих берите с собою. Они вам на старости лет большим утешением будут… На них на каждого муж внес вчера в банк по десяти тысяч". Видит старуха, что дочка поперек ее переехала, только, как женщина с большим понятием, увидавши, что ничего поделать уже нельзя, без всякого сердца переселилась в Москву. Молодые остались одни, и у Решилова следа даже не осталось прежнего сокрушения. Целый год мы не видели человека работящей его и свежее, а к концу года наш барин совсем и навсегда опешил, потому молодая вся в матушку оказалась - осчастливила его за один раз наследником и наследницей. Теперь богач наш ополоумел совсем: к жене вот уже несколько годов ни ногой, а живет он в отдельном флигеле, с четырьмя монахами, которые посменно день и ночь псалтырь читают над его гробом. Ночью старик и спит в этом гробу. Так живет он вот уже лет с пять, помня про одного бога и не допуская к себе ни единого живого человека, кроме монахов да по праздникам свой приходский причт; а у супруги его в большом доме от всегдашних пиров идет дым коромыслом: наследников у ней развелось видимо-невидимо - и ради них неизвестно кем и неизвестно в какую глушь запрятаны теперь решиловские дети от покойной жены, которым вряд ли когда придется воспользоваться отцовским богатством. Вот она - судьба-то - какие высокие горы раскачивает!..
В месяц своей жизни на куминой даче Петр Петрович перезнакомился со всеми замечательными старожилами околотка. Все они глубоко верили в судьбу и любили рябиновку с хорошей закуской, вроде колбасы, ветчины и т. д. Унылый, отуманенный вечно одной и той же темой их рассказов, Беспокойный несколько раз пробовал подпаивать их для того, чтобы навести их старческие мысли на более веселые события. Божьи старички и старушки, с большим удовольствием поддаваясь искусительным угощениям доброго барина, тем не менее никак не могли ему спеть какую-нибудь успокоительную песенку, а только, выкушав рябиновки не в меру, беспомощно скатывались со стульев на пол, где и засыпали мирным сном невинных младенцев. Проснувшись, субъекты эти немедленно охмелялись и потом либо принимались за новые повествования насчет судьбы, либо направлялись восвояси, предварительно до последней степени измучивши Петра Петровича бесконечным рядом разных просьбиц. Всем этим людям непременно надобилось: и вот этот остаточек сырку или ветчины, и бумажка с перышком и карандашиком для родного школьника; они вымаливали разрешения взять с собою аптекарский пузырек с недопитым лекарством и вот эту стоящую в углу бутылку, которая барину ни за что уже не потребуется; бутылочку потом требовалось наполнить барской рябиновкой, которой, как было известно по многолетнему опыту, так пользительно было в жаркой бане или просто печке растирать стариковские кости; затем следовали осенения себя крестом пред образами, бесконечные прощальные поклоны и, наконец, при самом уже выходе из избы из самой глубины стариковских внутренностей с каким-то удушливым шипением выходило последнее сказание: "А што, барин, как я хотел поскучать тебе насчет трешницы?.. Сделай такое одолжение!.. Такая у меня по хозяйству недотыка теперь - говорить не хочется"…
Все это попрошайничество ужасно надоело Петру Петровичу своими нищенскими, плаксивыми тонами.
"Уж узнаю же я, в чем тут суть! - энергично думал Беспокойный, любуясь Уваром Семенычем, который благодушно поваливался на траве на его пледе. - Это все вздор, что они пограбить любят нашего брата. А я вот целый год проживу с ними; в самое нутро к ним залезу, - тогда поглядим!.."
Несколько дней особенно сосредоточенно продумал о чем-то Петр Петрович, и в результате этих дум оказалось, что он сделался еще щедрее к мужикам, удовлетворяя их самые чудовищные желания. Никому ни в чем не было отказа, выносили ли это его средства или нет. В его собственном поведении произошла тоже значительная перемена: он изменил свой деликатный говор на грубый мужицкий жаргон и вместо учтивого вы стал ко всякому относиться на ты, перестал чесать голову и бороду - и в одно прекрасное утро очень изумил Увара Семеныча, отдав ему строгое приказание сейчас же вычистить ему плед и высокие сапоги и никогда вперед не брать без его позволения из комнаты никаких вещей. С тех пор не проходило на десятиверстном расстоянии ни одной сходки, ни одного сколько-нибудь замечательного харчевенного или кабачного заседания, где бы нельзя было встретить Петра Петровича в косой ситцевой рубахе, в нанковых кучерских штанах, в высоких сапогах и, на случай дождливой погоды, с пледом на руке.
Так Петр Петрович из всех сил старался, потягивая рябиновочку, овладеть таинственною загадкой, которую представляет собою жизнь "народных масс"… В довершение всего сказанного комнату Беспокойного сплошь завалили книги, каждый день проливным дождем сыпавшиеся из книжных магазинов. В отсутствие барина Увар Семеныч очень любил разбирать заглавия этих книг и ужасаться их чудовищною дороговизной.
Увар Семеныч, покуривая в креслах Петра Петровича его душистые папиросы, основательно находил, что этого полоумного, дряблого дурака бить некому, ибо какой благоразумный человек согласится заплатить пять рублей за несколько листов печатной бумаги? Ихний вон барин бывший доходу-то сто тысяч в год получает, да и то, кроме "Развлеченки" и "Современки", ничего не выписывает…
1877
ПРИМЕЧАНИЯ
В настоящем издании произведения Левитова печатаются в хронологическом порядке. Автографы его сочинений не сохранились, и точное время их написания в большинстве случаев неизвестно. Но, за редким исключением, Левитов сразу отдавал в печать все, что выходило из-под его пера, порой не успевая обработать и даже завершить начатое (как это было с его романом).
Он публиковался во многих газетах и журналах самого разного направления. Чаще других его печатали журналы "Русская речь" - в 1861 году, "Зритель" и "Развлечение" - в 1862 году, "Северная пчела" - в 1863 году, "Искра" - в 1864 году.
При жизни писателя вышло несколько сборников его сочинений:
"Степные очерки", т. I. СПб., 1865; т. II. СПб., 1866, и т. III. М., 1867.
"Степные очерки", изд. 2-е, исправленное и дополненное, кн. 1 и 2. М., 1874.
"Московские норы и трущобы". Собрали М. А. Воронов и А. И. Левитов, тт. I и II. СПб., 1866. Авторство каждого в этом издании не обозначено. В 1869 году "Московские норы я трущобы" вышли вторым изданием в одном томе и содержали только произведения Левитова. В 1875 году этот сборник (3-е издание) вышел под названием "Жизнь московских закоулков. Очерки и рассказы А. И. Левитова".
"Горе сёл, дорог и городов. Повести, рассказы, очерки и картины А. И. Левитова". М., 1874.
После смерти писателя вышли три его собрания сочинений.
Полное собрание сочинений А. И. Левитова, т. I и II. М., 1884. Первому тому в этом издании предпослана пространная статья о жизни Левитова, написанная его другом и биографом писателем Ф. Д, Нефедовым (в том же 1884 году она была выпущена отдельным оттиском).
Полное собрание сочинений А. И. Левитова, т. I–IV. СПб., 1905 (вступительная статья В. А. Никольского).
Собрание сочинений А. И. Левитова, т. I–VIII. Изд-во "Просвещение", 1911.
Из советских изданий наиболее полным является двухтомник: А. И. Левитов. Сочинения, т. 1 и 2. М.-Л., "Асаdemia", 1932–1933 (редакция, статья и комментарии И. С. Ежова), и однотомник: А. И. Левитов. Сочинения в одном томе. М., Гослитиздат, 1956 (вступительная статья и примечания Н. И. Соколова, подготовка текста Н. С. Лебедева и Н. И. Соколова).
В настоящем издании тексты печатаются по последним прижизненным изданиям писателя с исправлением опечаток по ранним публикациям.
ЦЕЛОВАЛЬНИЧИХА
(Из дорожных воспоминаний)
Печатается по изданию: "Степные очерки", т. III. М., 1867, с. 48–113. Впервые опубликовано в газете "Русская речь", 1861, №№ 26 и 27, с подзаголовком "Очерки из народной жизни".
В сентябре 1860 года (уже работая в Москве секретарем редакции "Русского вестника") Левитов пишет сестре: "Дорога моя в Москву была совершенно счастлива… Ноги страшно болели, впрочем, на дороге встретил я в селе Зарайского уезда девушку-целовальницу, которая послужила мне поводом написать повесть: "Целовальница", которая скоро будет печататься" (Нефедов, с. LXXVIII).
СТЕПНАЯ ДОРОГА НОЧЬЮ
Печатается по изданию: "Степные очерки", изд. 2-е, кн. 1. М., 1874, с. 53–79. Впервые опубликовано в газете "Русская речь", 1861, №№ 65 и 66 под заглавием "Проезжая степная дорога. Ночь (Очерк)". Включался в другие прижизненные сборники: "Степные очерки", т. I. СПб., 1865 (под первоначальным заглавием) и в книгу: А. Левитов. Соседи. Степные очерки. СПб., 1868.
ПОГИБШЕЕ, НО МИЛОЕ СОЗДАНИЕ
Печатается по изданию: "Жизнь московских закоулков. Очерки и рассказы А. И. Левитова". Изд. 3-е, М., 1875, с. 222–263. Впервые опубликовано в журнале "Зритель", 1862, №№ 16 и 17, под заглавием "Из московских нравов. Совершенно погибшее, но весьма милое создание". Подпись: Иван Сизой.
Стр. 91–92. Кто не имеет тени, тот не должен выходить на солнце… Передо мной заходили фантастические приключения Петра Шлемиля… - Иван Сизой вспоминает героя романа немецкого писателя Адельберта Шамиссо (1781–1838) "Удивительная история Петра Шлемиля", который продал дьяволу свою тень (душу) и стал отверженным среди людей. По ассоциации и контрасту в представлении Ивана Сизого обитатели Марьиной слободки имеют "неоправданно длинные тени" потому, что они не растратили свои души.
НАСУПРОТИВ!..
Печатается по изданию: "Степные очерки", 2-е изд., кн. 2. М., 1874, с. 151–179.
Впервые опубликовано в журнале "Развлечение", 1862, №№ 23 и 24, под заглавием "Дорожный очерк (Степные нравы)". Входил также в состав первого издания "Степных очерков", т. III. М., 1867, под первоначальным названием.
Для каждого из этих изданий автор редактировал текст.
Плеханов, делавший пометки на полях сочинений Левитова (в изд. 1884 года), отчеркнул начало второй главы и строки, следующие ниже: "Иду я - и со мною вместе идет безотвязная дума о мысленном убожестве этой прекрасной стороны…" и т. д., написав: "Отношение Aufklдrer'а" (то есть просветителя) ("Литературное наследие Г. В. Плеханова", сб. VI. М., Соцэкгиз, 1938, с. 239).
Ниже, против слов: "Вы бы их, сударь, по суслам-то заехали без разговору, небойсь бы всякий пустил" (стр. 109 наст, изд.) - Плеханов написал: "Дикости противополагается добровольное холопство" (там же).
СТЕПНАЯ ДОРОГА ДНЕМ
Печатается по изданию: "Степные очерки", изд. 2-е, кн. 1, М., 1874, с. 80–147. Впервые опубликовано в журнале "Зритель", 1862, №№ 24, 25, 26, 27, под заглавием "Степная дорога". Перепечатывалось в первом издании "Степных очерков", т. I. СПб., 1865, под первоначальным названием и с подзаголовком "День".
РАСПРАВА
Печатается по изданию: "Степные очерки", изд. 2-е, кн. 1, М., 1874, с. 33–52. Впервые опубликовано в журнале "Зритель", 1862, № 44, под заглавием "Мирской суд".
"КРЫМ"
Печатается по изданию: "Жизнь московских закоулков", изд. 3-е. М., 1875, с. 110–145. Впервые опубликовано в журнале "Зритель", 1862, №№ 47 и 48. Подпись: Иван Сизой.
МОЯ ФАМИЛИЯ
(Из воспоминаний временнообязанного)
Печатается по изданию: "Горе сёл, дорог и городов". М., 1874, с. 73–97. Впервые опубликовано в журнале "Якорь", 1863, № 3, под заглавием: "Лирические воспоминания Ивана Сизого. 1. Мои старики", с подписью: Иван Сизой. В переработанном виде напечатано в газете "Неделя", 1868, №№ 7 и 8, под заглавием: "Моя фамилия (Старый рассказ)".
Г. В. Плеханов в своем разборе первого тома сочинений Левитова (1884 года) написал о герое этого очерка: "Легко понять, как вырастает озлобление и как поэзия будущего ("Zukunftstaats") необходима для устранения этого озлобления". Он отмечал присутствие в очерке "психологии классовой борьбы и ненависти" ("Литературное наследие. Г. В. Плеханова". М., Соцэкгиз, 1938, с. 239 и 240).
САПОЖНИК ШКУРЛАН
Печатается по изданию: "Степные очерки", изд. 2-е, кн. 1. М., 1874, с. 343–355. Впервые опубликовано в журнале "Развлечение", 1863, № 5, с подзаголовком "Степной очерк".
МОСКОВСКИЕ "КОМНАТЫ СНЕБИЛЬЮ"
Печатается по сборнику "Жизнь московских закоулков", изд. 3-е. 1875, с. 12–109. Впервые опубликовано в журнале "Библиотека для чтения", 1863, №№ 7, 8, 9.
Очерк перепечатывался также в первом и втором изданиях сборника "Московские норы и трущобы". СПб., 1866 и СПб., 1869.
НРАВЫ МОСКОВСКИХ ДЕВСТВЕННЫХ УЛИЦ
Печатается по изданию: "Жизнь московских закоулков", изд. 3-е. М., 1875, с. 294–324. Впервые опубликовано в журнале "Московские губернские ведомости", 1864 (неофициальная часть), №№ 4 и 5, за подписью Иван Сизой, с подзаголовком "Очерки" и эпиграфом:
По Москве девка гуляла,
Красоту теряла,
Красоту она теряла,
В острог жить попала!..Из народной песни.
Перепечатывалось также в прижизненных сборниках: "Московские норы и трущобы", т. II. СПб., 1866; "Московские норы и трущобы", изд. 2-е. Спб., 1869.
При переизданиях очерк подвергся незначительной переработке.
БАБУШКА МАСЛИХА
Печатается по изданию: "Степные очерки", изд. 2-е, кн. 1. М., 1874, с. 292–313. Впервые опубликовано в "Современнике", 1864, № 8 с подзаголовком "Степные нравы".
В обоих изданиях "Степных очерков" перепечатывалось без существенной переработки.
ГАЗЕТА В СЕЛЕ
Печатается по изданию: "Степные очерки", изд. 2-е, кн. 2. М., 1874, с. 180–200. Впервые опубликовано в журнале "Будильник", 1865, №№ 6 и 7, под заглавием "Газета (Степные нравы)".
БЕСПЕЧАЛЬНЫЙ НАРОД
(Шоссейные типы, картины и сцены)
Печатается по изданию: "Горе сёл, дорог и городов". М., 1874, с. 263–338. Впервые опубликовано в журнале "Дело", 1869, №№ 1 и 2.
ПЕТЕРБУРГСКИЙ СЛУЧАЙ (Очерк)
Печатается по изданию: "Горе сёл, дорог и городов". М., 1874, с. 341–393. Впервые опубликовано в журнале "Дело", 1869, № 10.
Один из наиболее автобиографических очерков Левитова. Прообразом семинариста Василия Западова явился друг Левитова Я. Е. Соколов.
После опубликования очерка в журнале "Библиограф" (1869, № 2, ноябрь) появилась заметка (без подписи), в которой высоко оценивался этот очерк.
ГОВОРЯЩАЯ ОБЕЗЬЯНА
(Эпизод из романа "Сны и факты")
Впервые опубликовано в журнале "Свет", 1879, № 11, с. 274–291. В настоящем издании печатается по этому тексту.
В мае 1870 года Левитов сообщал своему другу: "Теперь пишу большой роман, - написал листов семь. Остается бездна, но к зиме он кончен будет. Называться будет, кажется, "Сны и факты", а может быть: "Затихшая буря", - верно еще не знаю" (Нефедов, с. СXII).
Он собирается публиковать роман в "Вестнике Европы", но обстоятельства не дают завершить работу, и Левитов "берет первые главы, соединяет их в нечто целое" и отсылает в журнал (т а м жe, с. СXV). В письме редактору "Вестника Европы" М. М. Стасюлевичу он пишет 5 октября 1870 года: "Рекомендую Вашему вниманию прилагаемую при письме главу. Этот эпизод назван "Говорящей обезьяной", потому что человек, выведенный в первой главе, в момент его сумасшествия, за отсутствием людей, покупает обезьяну, которая говорит ему вещи, совершенно его удовлетворяющие и потому дающие ему возможность умереть более или менее счастливо. Очерк этот будет большой (до 6 листов), и, опасаясь, что начало его Вам не понравится, я прошу Вас в возможно скором времени уведомить меня, - угодно ли Вам будет, судя по началу, его продолжение. К 15 ноября я не дальше 1 декабря я его кончу и вышлю. Вторая глава уже почти готова" ("М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке", т. V. СПб., 1913, с. 249).
Через неделю (13 октября} Левитов отправил еще одно письмо М. М. Стасюлевичу, в котором извиняется за несовершенство посланного отрывка и излагает план всего романа.
"Длиннота монологов 1-й главы меня глубоко озабочивала. Я хотел в ней представить человека крепкого и физически и морально, который сам сознает неизбежность своего сумасшествия и причины этой неизбежности. Я хотел было оживить длинноту этих монологов частыми входами в комнату к молодому человеку сестры и матери, - и, поступая с этою целью, я испачкал много бумаги и увидел, что я ошибся. Сестра и мать своим присутствием всегда выводили этого человека, готового отдать душу, чтобы никого, никогда и ничем не обеспокоить (это одно из оснований очерка), из его мира мыслей и воспоминаний на действительную почву - и, следовательно, сумасшествия не получалось. И вот я решился послать главу с ее длинными, характеризующими, впрочем, сумасшествие, монологами, жертвуя беллетристической формой нескольким мыслям, которые иногда показываются в монологах, к сожалению, только слишком маскированные.
Пославши главу и долго думав об ней, я пришел к убеждению, что ее монотонность оживить можно, что я и сделаю в оставшейся у меня черновой. Я впущу к молодому человеку лица, воображаемые им, и заставлю его говорить с ними, злиться на них и т. д., все равно как бы с лицами действительными.
Меня не затруднит никакая переправка, потому что я помню, как вы сказали мне однажды: не спешите.