- Да, да! Иди! Там все есть… - промолвила бабушка, найдя, наконец, возможность сказать хоть слово.
- Ах, да… я позабыла… вот вам, бабуся, письмо от мамаши! - сказала Милочка, вытаскивая письмо из кармана и подавая его бабушке.
Милочка исчезла, а бабушка, прочитав письмо, сунула его в свою рабочую корзинку.
Тут между Евдокией Александровной и ее выучкой произошел небезынтересный и довольно оживленный разговор, хотя им и пришлось при этом перекликаться из разных комнат.
- Зачем же ты, Милочка, в окно лезла? Ведь у меня в доме двери есть! - полушутливым тоном крикнула бабушка, оборачиваясь к двери той комнаты, где Милочка справляла свой туалет.
Слышно было, как Милочка расхохоталась и сквозь смех проговорила:
- Да я знаю, бабуся, что у вас в доме есть двери… разумеется, есть! Как же можно без дверей…
Бабушка и Протасьевна переглянулись: у той и у другой на губах мелькнула улыбка. Веселый детский смех был так заразителен, что старушки не могли оставаться к нему равнодушными и сохранить свою серьезность.
- Так зачем же в окно-то прыгать? - спросила бабушка, посматривая на няню.
- Я встретила в саду какую-то женщину, она мне, бабуся, и сказала, что вы теперь в столовой, и указала мне на окно столовой… Ну, чтобы не обходить вокруг, я и влезла в окно… - объясняла Милочка. - Я дома часто в окно лазаю…
Бабушка молча посмотрела на Протасьевну и с укором покачала головой.
- Для меня ничего не значит влезть в окно… Я, бабуся, гимнастикой занимаюсь, - продолжала Милочка знакомить милую бабушку со всеми своими достоинствами и талантами. - Я в лодке плаваю со своею Лукрецией…
- Это что еще за Лукреция? - с недоумением прошептала бабушка, взглядывая на няню.
- А это, матушка-барыня, одна наша горничная девушка, Лукешка… Лукерья! - пояснила няня.
- Сама гребу… это ведь тоже - гимнастика! - продолжала Милочка. - Я по веревке лазаю, бабуся! Есть у меня гири, и я ими вот так размахиваю… так и так!..
В эту минуту в бабушкиной комнате что-то загремело и повалилось на пол.
- Это ничего, бабуся! Щеточка упала… - успокаивала Милочка.
- Господи помилуй! - вполголоса промолвила бабушка с сокрушенным видом и строго посмотрела на Протасьевну поверх очков. - Да что ж это такое? В цирк, в наездницы ее готовят, что ли? По веревкам лазает, гирями машет… Вот так барышня!
Бабушка начинала окончательно приходить в ужас за будущее своей внучки.
- А вы, бабуся, гимнастикой не занимаетесь? - вскрикнула Милочка из соседней комнаты.
- Нет, душечка! Мне гимнастика уж не по силам! - ответила ей Евдокия Александровна.
- Отчего "не по силам"? - возразила Милочка. - Ведь гимнастика бывает разная: для мальчиков и для девочек… Я думаю, есть гимнастика для молодых и для старых… Гимнастика ведь очень полезна для здоровья. Она, бабуся, знаете, укрепляет тело… Вот пощупайте-ка у меня руки! Я бы, бабуся право, советовала вам заняться гимнастикой…
- Благодарю за совет, дружочек! - с усмешкой сказала бабушка.
Слышно было, как Милочка расхохоталась - и в ту же минуту она появилась в столовой гладко причесанною, хотя и не совсем артистически.
- Бабуся! Мне ужасно есть хочется… - заявила она.
- Дуняша! Марфа! Эй! Кто тут? Давайте скорее барышне завтракать! - крикнула бабушка, стуча костылем, всегда находившимся у ее кресла.
И, надо признаться, такого роскошного завтрака, как в этот раз, давно уже не бывало в барском Ивановском доме.
Няня той порой была отпущена и пошла отдохнуть с дороги.
- Ах, бабуся! Какая у вас тут славная речка! Просто прелесть! - говорила Милочка, доедая сладкий пирожок и посматривая на сад, видневшийся в открытое окно. - Вода светлая, чистая… дно видно… все песочек, камешки блестят… маленькие рыбки так и мелькают… Это - пескари… У нас их тоже много… Я видела большого черного рака… пошла к нему, а он пятится… я только что хотела взять его, а он меня клешней за палец хвать!.. У-у, какой противный! Так он мне больно сделал… Я опять ужотко пойду на реку…
- Ах, Боже мой! Милочка… что за выражение - "ужотко"! - воскликнула бабушка.
- А это значит "ужо", "после", у нас так говорят! - пояснила Милочка.
- Мало ли что у вас говорят… Да! Вот еще хотела сказать тебе, душечка… - начала бабушка, собираясь толком поговорить с Милочкой. - Нельзя бегать одной купаться…
- Отчего "нельзя"? Можно! - спокойно возразила ей девочка.
- Нехорошо, милая… - продолжала бабушка. - А где ты купалась? В каком месте?
- А тамотко, - под ветлами…
Бабушка даже руками всплеснула.
- Ах, Боже мой! Милочка… Да разве можно так говорить… "Тамотко"! Что это за "тамотко"? - говорила старушка. - Нужно говорить "там"…
- Ну, хорошо, бабуся!.. "Там-там, там-там!" - запела Милочка и, поцеловав бабушку, побежала знакомиться с цветником и со всеми уголками обширного Ивановского сада.
По своей привычке рассуждать с самой собой, бабушка, оставшись одна, с чулком в руках, принялась шептать про себя:
"Вот так воспитание!.. Одна бегает купаться, в окна лазает… а говорит-то как! "Ужотко"… "тамотко"… Отличное воспитание, - нечего сказать!.. О, Боже, Боже мой! И что хотят сделать из этой несчастной девочки! Я уж, право, не понимаю… Нужно бы прибрать ее к рукам… Вот, если бы она пожила у меня с полгода или год, я бы забрала ее в ежовые рукавицы… Да!"
И бабушка внушительно покачала головой, смотря поверх очков в пустой угол и мысленно представляя себе, как она "прибирает" к рукам своевольную, необузданную девицу, пожаловавшую к ней в гости…
IV
Ужасное происшествие, окончившееся, впрочем, очень приятно
На другой же день в барском Ивановском доме, по словам прислуги, "вышла большая неприятность".
Дело началось с самого, по-видимому, незначительного и невинного разговора.
- У вас в комнате, бабуся, ужасно спертый, тяжелый воздух… - говорила Милочка за утренним чаем. - Отчего у вас окна не выставлены?
- Давно уж, душечка, не выставляю… так уж привыкла… спокойнее! - ответила ей бабушка.
- Но ведь спать в таком воздухе очень нездорово! - рассуждала внучка. - Я слышала, как доктор говорил мамаше, что для здоровья главное - чистый воздух, что от испорченного воздуха люди могут даже умереть… Вон вы, милая бабуся, какая бледная… Вы, может быть, оттого и бледная, что спите в душном воздухе!
- Нет, Милочка, - ничего! Я уж привыкла, - нахмурив брови, отозвалась старуха.
Она, обыкновенно, сердилась, когда с нею заговаривали о том, почему она не выставляет у себя в комнате зимних рам.
- И без того иногда плохо спится… а тут с одними-то рамами еще хуже будет!
- Напротив, бабуся, - лучше станет… Вы будете крепче спать, - настаивала Милочка.
- Ну, уж нет, - благодарю покорно! - твердила бабушка.
На том разговор и кончился.
Милочка на минуту задумалась, как бы что-то соображая, и затем ушла в сад.
Она в то утро опять одна сбегала на речку купаться, и бабушка опять стала ворчать на нее.
- А вы, бабуся, не купаетесь? - спросила ее девочка.
- Нет, Милочка! Я уж давно не купалась… - ответила ей Евдокия Александровна.
- Так вот ужо после обеда, - перед чаем, - и пойдем вместе!
- Мегси, моя милая! Я уж лет пятнадцать как в воде не была…
- Так давно? - удивилась внучка. - Так вот, бабуся, оттого-то вам и надо сходить покупаться…
- Стара я, матушка, стала…
- Так вы бы далеко не плавали, а у берега бы побулькались немножко… все-таки бы освежились! - уговаривала внучка Евдокию Александровну.
- Чего ж мне освежаться? Мне и без того не жарко… - говорила бабушка. - Старая-то кровь плохо греет.
- А мамаша, вон, купается почти каждый день… - продолжала Милочка. - Она говорит, что "как выкупаешься, так точно десять лет с плеч долой!"…
- Твоя мамаша еще женщина молодая… Сравнила со мной! - возражала бабушка.
- Вот и вы, бабуся, если бы покупались, десять лет с плеч сбросили бы, - настаивала Милочка.
- Нет, душечка! Я уж откупалась…
- Ну, бабуська, какая вы упрямая! Вы совсем меня не слушаетесь! - сказала в заключение Милочка.
Бабушка усмехнулась, а барышня, вскочив на подоконник, проворно спустилась в сад, карабкаясь по стене. Бабушка не успела и рта раскрыть, чтобы остановить Милочку от такого неприличного поступка и сделать ей надлежащее внушение, как Милочки уже и след простыл.
- Вот оно - воспитание!.. Ужас! Ужас! - брюзжала старушка, смотря поверх очков на то место окна, где за минуту перед тем ей в последний раз мелькнуло Милочкино личико, веселое, смеющееся, залитое румянцем и солнечным светом.
- Нет! Надо будет заняться ею хорошенько… быть с нею построже! - продолжала бабушка.
Но после того она уж не заговаривала с Милочкой о купанье - для того, чтобы та опять не пристала к ней с просьбой идти с ней купаться.
За обедом Евдокия Александровна опять имела случай убедиться, как плохо воспитана эта "несчастная" девочка.
- Я, бабуся, была в деревне Терентьевке… знаете тамотко, за мельницей, под горой… - рассказывала Милочка, кушая суп и с аппетитом набивая себе за обе щеки вкусные клёцки. - Я там познакомилась с Анюткой, с Фроськой, с Митькой, с Филькой…
- Господи помилуй! - вскричала бабушка, в отчаянии опуская ложку на стол. - Ты одна ходила в Терентьевку?
- Да с кем же? Разумеется, одна, - просто и совершенно спокойно ответила Милочка, ловя у себя на тарелке клёцку за клёцкой. - Ведь я же - не слепая. Водят ведь только слепых, да маленьких ребят… Какая вы, бабуся, смешная!
- Отлично! Прекрасно! Вот так барышня!.. Одна по деревням бегает, - насмешливо заметила бабушка.
- Фроська - такая славная, и Филька тоже. Я звала их к себе в гости! - болтала Милочка, не слушая свою "бабусю". - Они как-нибудь ужотко все придут ко мне… Вот-то будет весело!
- Этого еще не доставало! - с ужасом восклицала бабушка. - Ты целую ораву, пожалуй, наведешь.
- Да, да, бабуся! Я их всех звала сюда… - успокаивала ее внучка. - И Гришку, и Липку звала, и маленького Ванюшку… Он, бабуся, такой смешной… Ему три года, но они его зовут Иваном Иванычем оттого, что он такой серьезный… Но, знаете, бабуся, - какая жалость! - у него ножки кривые… Вот вы увидите, - он придет!
- Да вы тут такой шум, гвалт поднимете, что мне придется из дому бежать! - ворчала бабушка.
- Зачем же, бабуся, вам убегать от нас? Вам же будет веселее, - уговаривала ее Милочка. - Мы будем бегать, играть…
- Это с Анюткой-то, да с Филькой? - перебила ее бабушка.
- Нет, и с Митькой, и с Гришкой, и с Фроськой! - возражала внучка.
- Вот так воспитание! Признаюсь… Я просто не понимаю, - как можно так вести девочку! - шептала бабушка, с сокрушением поглядывая на свою гостью.
- Милочка! Зачем ты под столом ногами болтаешь? - немного погодя, спросила бабушка.
- А у меня уж такая привычка, - ответила ей внучка. - Когда на меня ворчат, я всегда ногами болтаю…
- Дурная привычка! - рассудительно заметила бабушка. - От дурных привычек надо отвыкать. Ты теперь, душечка, в таком возрасте, что…
В то мгновение в комнате послышался какой-то дикий, протяжный рев. Бабушка даже вздрогнула от неожиданности и совсем позабыла, что она еще хотела сказать? Это Милочка изволила так громко, отчаянно зевнуть.
- Что ты, Господь с тобой! Разве же можно так зевать? Разве же это прилично? - напустилась на нее бабушка.
- Я слыхала, бабуся, что громко зевать очень полезно, а удерживаться вредно, - возразила Милочка.
- Как уж не "полезно", - передразнила ее бабушка и не выдержала, - расхохоталась.
После обеда, когда солнце сходило с балкона, бабушка обыкновенно появлялась на балконе, усаживалась в низкое, мягкое кресло и с час, а иногда и долее, "сидела в задумчивости", как она говорила, а в действительности тихо, сладко дремала под пенье и щебетанье птичек, обвеваемая теплым, легким ветерком. Так, как по писанному, все произошло и в тот день, о котором идет теперь речь. Только что солнышко ушло с балкона, бабушка вышла на балкон, уселась в свое кресло и стала все более и более "задумываться", а голова ее все ниже и ниже склонялась на грудь. Птички пели свои вечерние песенки, и ветерок нежно обдавал бабушку ароматом цветов.
В то время, когда бабушка так глубоко "задумалась", что уже не чувствовала, как у нее по щекам и по носу бродили мухи, в спальне ее шла кипучая работа.
Работу справляли торопливо и без шуму, чтобы не обеспокоить старушку. Дуняша, впрочем, долго отказывалась, долго не соглашалась на просьбы Милочки: ей казалось положительно страшным делом то, что предложила ей сделать барышня.
- Уж я говорю: можно! Ничего не будет! - уговаривала ее Милочка.
- Ой, барышня, право… Как же это - без спросу? - шепотом твердила ей Дуняша.
Но Милочка сумела-таки настоять на своем. Дуняша покорилась, но все-таки продолжала шептать:
- Ой, барышня, достанется нам с вами… помяните мое слово!
- Ничего, ничего, Дуняша! Не бойся! - ободряла ее барышня.
И так, пока бабушка сидела, "задумавшись", на балконе, в спальне ее торопливо и в тишине совершалось страшное дело и приходило уже к концу.
Когда Евдокия Александровна пробудилась из своей "задумчивости", Милочка с веселым и любезным видом, но как бы несколько смущаясь, подошла к ней: такой вид бывает у человека, сделавшего, по его мнению, хорошее дело, но не вполне уверенного в том, найдут ли другие это дело хорошим, как за это дело люди отнесутся к нему, к человеку, потрудившемуся над этим делом, - погладят ли его по голове, или "дадут подзатыльника".
- Пойдемте, бабуся! Что я вам покажу!.. Что-то хорошее, хорошее! - сказала Милочка, беря бабушку за руку и пытаясь поднять ее с кресла.
- Что у тебя там такое? - отозвалась та и, зевая и кряхтя, встала с кресла.
- Вот сейчас увидите! - говорила Милочка, таща бабушку за руку в ее спальню.
Вошла бабушка в спальню, да так и ахнула.
Евдокия Александровна больше всего на свете боялась сквозного ветра, и для того, чтобы было спокойнее, она решила раз и навсегда не выставлять в своей спальне зимних рам, и уже лет десять зимние рамы не выставлялись. Только в жару она выходила на балкон и отворяла окно в столовой или в зале, но никогда в одно и то же время два окна разом в двух комнатах не отворялись. Избави Боже!
А тут вдруг бабушка увидала, что в одном из двух окон ее спальни зимняя рама выставлена, окно открыто, и свежий воздух из сада волной вливается в комнату.
Мгновенье казалось, что бабушка как будто окаменела и, как статуя, неподвижно стояла середи комнаты, грозно нахмурив брови и смотря на раскрытое окно.
- Это что такое? Кто это? - только и смогла она выговорить, с ужасом и негодованием смотря на открытое окно.
- Это я вам, бабуся, сюрприз хотела сделать… Ведь теперь лучше? Не правда ли? - любезным, кротким тоном сказала ей Милочка, держа ее за руку.
- Это - ты? Ты? - собравшись, наконец, с духом, выпалила бабушка. - Как это так? Не сказавши мне, без спросу?.. Да как же это можно? Как ты смеешь распоряжаться?.. Нет! Это уж чересчур… Что это за самовольство! И какой дурак тебя послушался? Вероятно, Дуняшка!.. Завтра же ее прогоню! Ноги ее не будет здесь!.. И окно завтра же… сегодня же… сейчас вот прикажу вставить…
Тут еще, как на грех, Красотка, любимая бабушкина кошка, вздумала некстати тереться около ее ног. Бабушка ее не заметила и как-то наступила ей на хвост. Кошка, конечно, не могла знать, что бабушка и без того находится в сильном расстройстве; кошке стало больно, - она испустила отчаянный, душу раздирающий вопль и страшно зафыркала. Тут уж бабушка окончательно вышла из себя: ей было и жаль свою любимицу, и досадно на нее.
- У-у, мерзкая! Вечно под ноги лезет… Вот я тебя! - кричала бабушка, замахиваясь костылем, между тем как кошка благополучно удирала из комнаты.
Бабушка сердито выдернула руку из руки Милочки и пошла в столовую, жестоко стуча костылем по полу.
- Я хотела лучше сделать… о вашем здоровье забочусь, а вы на меня же сердитесь! - говорила Милочка, идя за ней следом. - Ну, бабуся, вот что мы сделаем: если будет холодно, если вы озябнете сегодня ночью, мы завтра же вставим раму… Хорошо, бабуся? Вы согласны?
Но бабушка ни с чем не соглашалась, ничего слушать не хотела, бранилась ужасно и стучала костылем.
- Если бы я знала, что у меня внучка такая вольница, я бы и в гости к себе ее не пригласила! - с досадой проговорила она, хмуря брови.
- Я бы и сама ни за что не поехала сюда, если бы знала, что у меня бабушка - такая ворчунья, такая злая, сердитая, - сказала Милочка в свою очередь.
Бабушка уселась в свое кресло и долго еще ворчала. Милочка сидела на стуле у окна. Она грустно смотрела в сад и сидела тихохонько-смирнехонько, как шаловливый котенок, только что получивший по "некоторому случаю" здоровую головомойку. Обе они, - бабушка и внучка - надули губы и сидели молча, не смотря друг на друга.
Потом как-то вскоре, - как это случилось, я уж, право, не знаю, - Милочка очутилась у бабушки, на коленях и прижималась своей разгоревшейся щечкой к ее бледной, старческой щеке, а бабушка обнимала ее и, лаская и целуя, приговаривала: "Ох, уж ты, моя вольница!"
Окно в бабушкиной спальне ни сейчас, ни завтра, ни на следующий день не было вставлено, а Дуняша спокойно оставалась на своем месте.
V
Собираются взять Милочку в ежовые рукавицы
Наконец Евдокия Александровна решилась повнимательнее заняться "несчастною девочкой", приучить ее к порядку, к хорошим "манерам" и вообще прибрать к рукам. Очевидно, на эту "бедную девочку" дома внимания не обращают; надо же хоть бабушке подумать о ней…
Началось с того, что однажды утром бабушка серьезно сказала Милочке:
- Если ты, душечка, вздумаешь куда-нибудь идти, то нужно спрашиваться… По крайней мере, ты должна сказываться каждый раз…
- А если я пойду в сад или в огород?.. Тоже сказываться? - спросила Милочка.
- Ну, тут, конечно, не надо… А вот если далеко куда-нибудь… - пояснила ей бабушка.
И после того, бывая в саду, Милочка, вскарабкавшись по стене до подоконника, заглядывала в столовую где бабушка, обыкновенно, сидела в своем кресле, и крикнув: "Бабуся, прощайте! Я ухожу далеко!" моментально спрыгивала со стены и скрывалась за кустами.
Затем бабушка сделала еще другое строгое распоряжение.
- Без спросу, Милочка, гостей к себе не принимай! - весьма решительным тоном проговорила она.
- Хорошо, бабуся! - согласилась Милочка. Вскоре как-то после того бабушка услыхала в передней топот нескольких пар босых ног, шушуканье и шепот, и немного погодя Милочка с сияющим видом появилась в столовой.
- Бабуся! Ко мне из деревни пришли мальчики и девочки… Ведь я могу с ними в залу пойти? Зала так же стоит пустая… - сказала она.
На тот раз день выдался ненастный; шел мелкий дождь, и серые облака задергивали все небо от края до края мглистой дымкой.
- Ах, Милочка! Что тебе за охота возиться с деревенскими ребятишками? - возразила бабушка. - Что тебе за интерес в этих грязных оборванцах?