- Вот именно "временно"… - Зинка тяжело вздохнула и сняла с кастрюли крышку.
- Ты покушай, я посижу, - сказал Глеб.
Зинка положила себе и молча стала есть, уставившись в тарелку.
- Ты ведь меня не любишь…
- Почему это не люблю? Полюблю… Ты женщина содержательная.
- Откуда ты знаешь?
- А чего тут знать, и так все видно…
- В Москве-то баб много… - непонятно зачем сказала Зинка.
- Навалом, - согласился Глеб. - Еще больше будет: тебя туда привезу.
- Глеб… - сказала Зинка и заплакала.
- А чего ты плачешь-то понапрасну? Я тебе ничего плохого не сказал… Хочешь, здесь поживем слегка, хочешь, туда сразу, - как хочешь… Я за тобой глядел: ты все по строительству знаешь-можешь, там таких баб мало… У меня связи по отцу еще остались… Устрою. Чего плакать…
- Я думала: ты тогда - просто так… Помнишь, в коровнике…
- Да я сроду над людьми не шутил; говорить - так всерьез, а так - лучше и не говорить вовсе…
- А родня?
- Чего родня? Мать ни при чем, сестра…
- Помню, помню, говорил уже… - Зинка схватилась за голову.
- Чего, голова?
- Да нет… А у тебя в Москве… - она замялась, - есть кто-нибудь?
- В смысле баб, что ли? Есть, Лидия Васильевна. - Глеб махнул рукой и подумал: "Жалко, Лидку не посадили…" - Зин, я уже старый, мне утомительно так-то, без толку… Это кто? - Глеб, чтобы сменить тему, взял с серванта фотографию.
- Я - "кто", не похожа?
- Шевеленая…
- Чего?
- Шевеленая, говорю… когда перед объективом дергаются.
- А-а-а, тебя и не поймешь…
- И не много потеряешь…
- Почему, Глебушка? - Зинка подошла сзади и стояла так, не зная, что делать: то ли обнять, то ли погладить. - Почему, Глеб?
- Потому что умное мною уже отговорено, - как стих сказал он. - Все умное - до тридцати пяти, потом фильм прервался, аут, как Васька говорит.
- Ну что ты несешь!..
Он обернулся.
- Опять плачешь… Чего ты? Все ж хорошо… - он погладил ее по волосам, - ты спрашиваешь - я отвечаю…
- Не говори так…
- Ну не буду, делов-то…
Зинка села на тахту плакать дальше.
- Зиночка, ну чего реве… плачешь? Ты побудь пока: я ребятам скажу, чтобы не искали, и - к тебе… Если хочешь, конечно.
- Хочу, - всхлипнула Зинка и высморкалась в лежавшее на тахте полотенце. - Сразу приходи.
Светало. Наверху шумели… Кусок потолочной штукатурки не выдержал студенческого волнения и рухнул на пустой Глебов тюфяк.
- А где Глеб? - проснулся Васька.
- У дамы, - ответил Билов.
Пока они обсуждали Глеба, к интернату подкатил грузовик. В кузове на кошме сидел Глеб и держал на руках связанного барана.
- Чего ты к нему пристал? - крикнул в окно Васька. - Положи.
- Украдут, не дай бог! По-быстрому давайте!
По дороге на Сары-су, где назначена была отвальная, Тимербая, шофера, тормознули пастухи. Верблюд увяз, перевел Тимербай, просят машиной потащить, араки, водки, дадут.
Васька заскрипел было, но понял, что придется сжалиться, и грузовик свернул за конными.
Верблюд сидел в солончаке и не волновался. Попробовали его машиной тащить: доски под него запихивали, а трос, укутанный кошмой, заводили верблюду под зад. Ничего не получалось, два часа промесили грязь, а верблюд только глубже топ.
И морду ему брезентом замотали, чтоб не волновался, - все без толку: верблюд, по брюхо сидя в солончаковой грязи, высокомерно отворачивал горбоносую голову и не помогал копошащимся вокруг него людям. Билов начал рассказывать, как его отец вытаскивал однажды верблюда, но слушать его никто не стал. Казахи плюнули и поехали за ружьем - верблюда пристрелить, а то ночью волки задерут. Глеб просился остаться постеречь верблюда от волков, а с утра по новой попробовать - трактором, но Васька чуть не за шиворот затащил его в кузов.
На берегу Сары-су, мутной речонки, Тимербай выкинул их и пообещал забрать завтра в это же время. "Гулять" отправились на островок. Туда же натащили сушняка - берега речки густо поросли кустарником. Барана Билов перенес на плечах. Баран орал, предчувствуя скорый конец. Пока натягивали брезент от солнца, разводили костер, Билов зарезал барана, ободрал его, промыл, натер солью с перцем, нашпиговал чесноком и целиком насадил на толстую рифленую арматурину с загогулиной на конце. И прихватил для крепости проволокой, чтобы баран не пробуксовывал.
Васька охлаждал водку: замотал бутылки в мокрое полотенце и уложил замотку на солнце под ветерком.
Глеб чокаться отказался:
- Верблюду не помогли, душегубы, - и выпил, отворотясь.
Билов вертел барана и беспрерывно вытирал пот со лба. Он все старался утянуться под навес, но тогда не доставал до вертела. Оторвал от чахлого кустика ветку, привязал ее к ручке и теперь крутил барана в тени.
- Скоро? - не вытерпел Глеб.
Он лежал под солнцем на спине в брезентовых шароварах и ковбойке и придремывал в ожидании второго разлива. Под голову он нагреб песка.
- Ты бы хоть подстелил чего. Дать полотенце? - Билов полез в рюкзак.
- Не надо, - Глеб ерзанул головой по песку. - Чего канителишься-то… Ехали, ехали…
- Ты не спеши, как голый на… - осадил его Васька. - Билов! Скоро у тебя?..
- Скажу, когда придет время, - низким голосом произнес Билов. Сейчас он был главный и басил откровенно на всю возможность. - Юлиан!
Юля в плавках стоял по пояс в воде, раздумывал, купаться или нет.
- Юль! Ты в Уренгой полетишь зимой? Юль!..
- О-о-о! - завозился Глеб. - Точняк: сейчас унты опять клянчить будет временно… Отстань от него, Билов… Я тебе валенки подарю.
- Сиди, - окрысился на него Билов, - Чего суешься! Юль!..
Но Юли уже не было - он нырнул.
- Как со старшим говорит неуважительно… - вздохнул Глеб.
- А чего, действительно, привез бы нам унтята… - не отворачиваясь от солнца, сказал Васька. - Как хорошо…
К костру подошел мокрый Юлька.
- Не капай! - задергался Васька. - Вон Билов дело говорит: унты привези из Уренгоя…
- Да нет там унтов, там - газ, - сказал Юлька и растянулся на песке.
- Унты, газ… - тоскливым от затянувшейся трезвости голосом протянул Глеб. - Налили бы… Много хоть газу-то?
- Много. Под всей Западной Сибирью…
- А когда все высосут, весь газ?..
- Тогда Сибирь на два метра опустится, - сказал Билов. - Привез бы унты-то…
- Да нет там мехов, что вы, ей-богу!..
- Без мехов-то холодно небось временно…
- Шевелиться надо быстро. Как на шабашке, время - деньги, - сказал Юля, залезая под навес.
- Кстати, о деньгах, - негромко, но так, чтобы все слышали, сказал Васька.
Юля замер, Билов перестал крутить барана… Васька неторопливо подошел к барану, потыкал его ножом:
- Доходит.
Он нагнулся к куртке, достал из внутреннего кармана две тугие пачки, перехваченные крест-накрест бумажками. И бросил их на песок:
- Полторы тысячи…
Билов, оцепенев, смотрел на пачки.
- Столковались? - опершись на локоть, спросил Глеб. - Сам объяснительную подписал?
- А ты как думал? - небрежно бросил Васька и потянулся за гитарой. - …По триста пятьдесят пять… - ласково сказал Васька, перебирая струны. - Во-о-от. А если бы Глебушку послушались: и денег бы не получили, и мужику бы хорошему нагадили… За абстра-а-акцию… - Васька описал при этом в воздухе колечко. Потыкал барана. - Готов! Режь, Билов!..
Васька отложил гитару, из полотенца достал бутылку.
Билов отрезал от барана готовые куски и каждому подал на вилке.
- Мне с кровью, - попросил Глеб. - О! Вот этот! - Он принял у Билова вилку. - Дохнет в тебе эта самая, как ее… - Глеб затряс головой, вспоминая, - из волос посыпался песок. - Елена Молоховец, о!..
Жевать Глебу скоро надоело, и он прилег покурить, положив свой кусок на обрывок газеты.
- Мои деньги мне, Вась, и не давай: сразу шли Егорычу, в смысле Мане…
Юля молчал, опустив голову, не смея взглянуть на Глеба.
- Ну, за шабашку! - Васька поднял стакан и чокнулся с Юлей и Биловым.
Глеб просительно поднял пустой стакан. Васька плеснул ему из своего.
- За шабашку! За наш коровник!
- За Глеба уж давайте, молодожен как-никак… - Билов вопросительно посмотрел на Ваську.
Васька кивнул.
- Да ладно вы… - заерзал Глеб. - Не в этом дело…
- Хотел ты, Глеб, в монастырь спасаться, а сам замуж идешь! - Васька еще раз чокнулся с Глебом, выпил и зажевал мясом. - Неисповедимы пути господни…
- Не в этом дело… И без монастыря можно спасаться… Знать, чем заняться… Коровник-то и дурак сложит. И диссертацию написать… Вот воспитать человека - это да, это труд…
- Вот и иди учителем, - лениво бросил Васька.
- Ага. Я с директором интерната уже говорил временно…
- Ой, Глеб! - сморщился Васька. - Обалдел - поспи.
- Вот у них… - бормотал Глеб, продолжая какую то свою мысль, - самая главная работа. Учитель и врач… Раньше еще поп… Если не халтурят… Поп, тот встречает в жизни и провожает, чтоб не так страшно помирать, учитель воспитывает, чтоб, мол, положительный человек… А врач, чтоб не загнил досрочно. Вот они и нужны, а остальные… - Глеб вяло махнул рукой.
- Ну, поговори, поговори… - Васька добродушно посмотрел на Глеба и тихонько затренькал на гитаре.
Баран капал на угли. Когда он начинал пригорать, Билов поливал барана портвейном. Глеб в момент полива барана любимым вином отворачивался и замолкал.
- Глебушка, давай еще барашка, а то ты совсем мало закусил, - заботливо сказал Билов.
- Временно не хочу.
- А ну-ка, ешь! - приказал Васька.
- Насилие… - проворчал Глеб, принимая от Билова баранье ребро с обрывками мяса. - Вот Эйнштейна взять. С одной стороны еврей, а с другой - физик, а в Бога верил…
Билов приосанился.
- Да не так, как ты! - Глеб махнул бараньим ребром и поморщился. - Долбитесь для моды… Еле-е-помазание… крестами трясете… для понта… - Глеб заглянул в пустой стакан. - Неверующих-то, их вообще не бывает… временно. Васька что думает, неверующий он? Или Юлька?.. Все верят, само собой… И Егорыч верил. В Бога верил, потому что не верил, что помрет… А помер. Давайте-ка помянем его, не чокаясь… Земля ему пухом. Хороший мужик, хотя вроде и ничего особенного…
- Вот именно, - поддакнул Васька.
Глеб сморщился.
- Да не в этом дело… А!.. - И он с досадой махнул рукой.
…Солнце поползло вниз. Билов, выпивши, осмелел и потребовал, чтобы Васька подыграл ему, стал петь романс собственного сочинения:
В кобуре моего револьвера
Я нашел два увядших цветка.
И видения дальнего лета
Я в них с тайной надеждой искал…
Вася пришел в восторг, и Билов еще стал петь… Глеб заснул, Юля ушел купаться.
…Васька очнулся первым. Недоеденный баран почернел за ночь и скрючился на вертеле. Билов, свернувшийся в комок, спал тут же на песке. Остальных видно не было. Васька окунулся в неуютную речку и попробовал грызануть барана, но раздумал и побрел на берег разыскивать остальных.
Глеб лежал как убитый: уткнутая в песок голова и раскиданные руки - на берегу, а все остальное, начиная с груди, тихо мокло в желтых водах Сары-су. Кошма была расстелена в двух шагах от берега, но до нее Глеб не дошел. Юля, слава богу, спал по всем правилам.
Васька вернулся на островок, налил себе холодного чаю.
- И мне, - умирающим голосом пробасил Билов, не меняя позы и не открывая глаза. - Шерсть в животе… Остальные как?..
- Целы.
- Не выжить, - сосредоточенно произнес Билов. - Лопнет дыня.
На горизонте вспенилась пыль. Пыль разрасталась, ползла к ним и обратилась в машину.
Из-за руля вылезла Зинка. Прошла вброд на остров, пересчитала всех…
- Живы? Ну и слава богу!
- Денежки тю-тю, головка бо-бо!.. - пожаловался Васька.
- Все? - нестрого спросила Зинка.
- Все! - уверенно тряхнул головой Билов.
- До Москвы теперь посуху, - добавил Васька.
Юлька с Биловым сворачивали брезент и кошму.
- Глеб! Иди сюда, - Зинка отворила дверцу.
- Подожди, - пробормотал он и побрел к пепелищу.
- Ты чего? - крикнул Васька.
- Кеда нету…
Действительно, Глеб кружил по островку в одном кеде.
- …Река унесла… - покачиваясь, рассуждал он и разводил руками.
- Ладно! - крикнула Зинка. - Купим новые. - И добавила тихо: - Господи! Все не как у людей!
Глеб в последний раз оглядел островок и, прижигаясь босой ногой о раскаленный песок, засеменил к машине.