Это было совершенно неожиданно. Сколько я ее знал, замуж она никогда не собиралась. Как-то мы с ней весьма трезво обсуждали наш с ней вариант и оба согласились, что от брака лучше не будет, а вот хуже станет наверняка. У всех становится. То, что Дюшка вдруг перерешила, не уязвило меня никак: хочет замуж, пускай выходит, дело житейское. Куда больше озаботило, где мне теперь ночевать. Про то рандеву у спортивного магазина я даже забыл, таким оно выглядело рискованным и туманным.
- Новость, - протянул я неопределенно, - ты ведь вроде не хотела на поводок?
- Я и сейчас не хочу, - сказала Дюшка.
- А чего ж тогда?
- Жизнь заставляет! - произнесла она с вызовом.
- Случилось что?
- Да ничего не случилось, - отмахнулась она с досадой и, наконец, объяснила: - Итальянец он.
- Итальянец? - изумился я. Вроде зарубежных граждан среди ее знакомых не было, языков не знала, английский пробовала учить, но дарований по этой части не обнаружила.
- Вьетнамского происхождения, - пояснила Дюшка довольно хмуро.
Происхождение Дюшкиного жениха меня волновало мало, моя недоуменная гримаса относилась к ситуации в целом. Но она поняла по-своему и спросила агрессивно:
- А вьетнамцы что, не люди?
Упрек в расизме был до такой степени неожиданным, что я забормотал нечто совсем уж невразумительное. Дюшка смягчилась.
- Мне плевать кто, - сказала она, - плевать куда. Лишь бы из совка. Обрыдло, сил моих больше нет. Эти очереди, нищета, эти кретины по ящику… Сам-то не думал?
- Да как-то в голову не приходило.
- Ну это врешь, - возразила она уверенно, - теперь всем в голову приходит.
Я попробовал защититься:
- Кому мы там нужны? Я уж точно никому не нужен.
Дюшка только усмехнулась:
- Мужик какой-никакой везде нужен. Думаешь, там одиноких баб нет? Да навалом! Кино надо смотреть. Кто ее трахнет, за тем и побежит.
Между прочим, только что я трахнул ее, но бежать за мной она не собиралась…
- Так ведь это там, - вяло сопротивлялся я, - без визы не трахнешь.
Для меня разговор был пустой. Ни в какие заграницы я не собирался, мне нравилось жить здесь. Пусть очереди, пусть нищета - но ведь и девки кругом живут той же жизнью, и с ними, чтобы друг друга понять, хватает двух фраз. А для меня это всегда было главным. Не так заботило, какой у меня холодильник и какая в нем колбаса - куда важней было, какая телка утром застелет постель и простирнет мои трусики. Хорошая окажется или нет, тоже не волновало: на эту ночь хорошая, а может, на неделю, а может, на год, тут уж как повезет, как друг к другу приладимся. Пусть неделю, но она мне будет союзник и сестра, ведь в тех же очередях толкается, ту же картошку покупает и за ту же цену. Друг для друга мы не нищие.
- А их и в Москве полно, - сказала Дюшка, - немок да шведок, лезут, будто тут медом намазано. Там трахать некому, сюда катят. Ни кожи, ни рожи, зато СКВ. Так что вполне можешь рассчитывать. Присмотри какую-нибудь не совсем уж отравную…
- Вьетнамского происхождения, - ляпнул я, но она, к счастью, не уловила бестактности.
- А чего? Свалим на пару, а там их пошлем. Нам бы только выехать да работу найти…
Она еще что-то говорила, я же понимал лишь одно: на этой мягкой лежанке мне сегодня не спать. И завтра не спать. Безопасная нора не получилась.
Глянул на часы. Время еще было. Но это у меня было, у нее, может, уже истекло.
Дюшка поймала мой взгляд:
- Вставать надо. Попьем чаю, и…
Мы попили чаю, и я освободил площадку итальянцу вьетнамского происхождения. В общем-то Дюшка правильно выбрала. Раз ей так лучше, пускай. Есть же страны, где даже дворникам зарплату выдают в СКВ.
С улицы я сразу позвонил Антону. Наконец-то!
- Живой? - обрадовался я.
- А ты чего, сомневался? - Голос у него был спокойный и нудноватый, как всегда.
- Все нормально?
- Да вроде.
- Я тут звонил тебе…
- Я же в Балашиху ездил, помнишь, говорил…
Я вспомнил, у него девчонка в Балашихе, наверное, говорил, я просто не обратил внимания.
- А ты как? - спросил он.
- Тоже живой, - ответил я. Это, пожалуй, было единственное, в чем я был уверен наверняка.
- Я ведь тебе тоже звонил, и утром сегодня, и днем.
Я рассказал про утренний звонок.
- А как выбрался?
- Повезло, - сказал я, не уточняя. Не так уж много было у меня времени, чтобы тратить его на необязательные подробности. - Не заметил, больше не следят?
- Вроде не следят. А за тобой?
Я ответил, что, кажется, оторвался.
- И куда теперь? - спросил он.
Я ответил, что пойду, как велено, к магазину "Спорт".
- А стоит?
Я знал Антона достаточно хорошо, понимал, о чем он сейчас думает, и знал, что предложит. И я бы на его месте предложил. А он бы отказался. Вот и я откажусь.
- Давай-ка ко мне, - сказал Антон, - хватит приключений.
Я ответил, что это будет чистая глупость, у него мать, втягивать ее в свои сложности вовсе уж грешно. А вдруг его выследили? Придут ночью и возьмут обоих.
- Кто придет?
- Если бы я знал кто!
Антоха сказал после паузы:
- А почему ты уверен, что возле магазина не возьмут?
Я возразил, что не уверен, но шанс все же есть. Зачем-то ведь мне та баба звонила. И пока что не обманывала.
- Может, специально из дому увела? Ты ушел, а они как раз и явятся в пустую квартиру.
- Будут сильно разочарованы, - отмахнулся я. - Ладно, старик, сам понимаю, рискованно. Зато есть возможность хоть что-нибудь узнать. Ты же видишь, вокруг происходит черт-те что. А мы как слепые. Баба, что звонит, хоть чего-то знает.
- Ты как поедешь?
Я ответил, что на метро.
- Выйди станцией раньше, - сказал Антон, - на Филевском. И - по Кастанаевской. А я пойду следом. Просто посмотрю, что и как. По крайней мере, будет хоть какая-то страховка.
Я согласился и поблагодарил.
…Какая там страховка! Люди кругом, десять миллионов, постовые, машины с мигалками - а человек открыт любой смерти, как мишень в тире. Застрахован лишь тот, кого незачем убивать. Да и тот… Вот Федулкина, ну за что было - а убили. А меня зачем убивать?
Я сошел у Филевского парка. Народу со мной вышло не так много, мужик со здоровым чемоданом, старик, два школьника, остальные были женщины. Ничего опасного не просматривалось. Я пошел по Кастанаевке в сторону Кунцева. Раза два остановился у витрин, это дало возможность оглянуться. Видно не было никого, лишь в отдалении обжималась какая-то парочка. Антона я не заметил, и это было хорошо: значит, и они, если следят, не заметят. ОНИ.
У магазина стояла девушка в синей косынке. Я пошел вперед, как бы даже и не к ней, а мимо, можно остановиться, можно и пройти.
Она смотрела в другую сторону, но на шаги обернулась. Худая, белобрысенькая, нос картошкой - простецкая мордашка из тех, что действуют успокаивающе. Ладно, бог даст…
Я произнес свой дурацкий пароль:
- Вы рабыня Изаура?
Она ответила:
- Фиг тебе, а не Изаура.
- Не фиг, а хрен, - поправил я.
Девчонка засмеялась. Ей было лет восемнадцать, вряд ли больше. Повернулась и пошла, движением головы позвав за собой. Я на всякий случай глянул назад. Улица была пуста, лишь та же парочка в обнимку.
Присмотревшись, я улыбнулся. Молодец Антоха, придумал. Девка под рукой прячет надежней, чем надвинутый козырек, капюшон или зонтик. Самая мирная картина.
Я поспешил за своей Изаурой. Шли недолго, сделали зигзаг между пятиэтажными панельными хрущобами и вошли в одну из них. Этаж второй, квартира восемь.
Квартирка была бедненькая и пустенькая. В комнате кровать, диван, стол под клеенкой и старый, с ободранным боком, телек. В передней куча старой обуви под вешалкой. В кухню пока не звали. Впрочем, девчонка почти сразу же спросила:
- Жрать хочешь?
Я мотнул головой.
- Ну, тогда сиди, вон телек гляди.
Она включила ящик, поиграла программами и остановилась на какой-то киношке. Мужик удирал в длинной импортной машине, а следом гналась милицейская "Волга". Очень актуальная тема.
- Сейчас приду, - сказала девчонка и пошла в переднюю. Щелкнула замком дверь.
Это мне не понравилось. Прийти, допустим, придет. Но - с кем?
Я пересел с дивана на стул, с жесткого ловчей вскакивать, поставил у ног сумку, а нож переложил так, чтобы рукоятка торчала наружу. Придвинул пепельницу, стеклянную, с отбитым краешком. Не защита, но все же…
Звук приглушил, чтобы слышать, как повернется ключ.
Ее, однако, не было минут двадцать, даже фильм кончился, кого-то поймали, только я не понял кого. Пошли новости - тут стреляют, там стреляют. Скоро, глядишь, и до Москвы доберутся.
Слышимость была, как и положено в панельном доме. Сколько народу поднималось по лестнице, я не разобрал, но не один, это точно. Ключ полез в замок. Скрип. Два голоса - Изаурин и мужской. Снова щелчок замка.
Руку я держал на ноже, да и физиономия, видно, была соответственная, она даже перепугалась:
- Ты чего? Во придурок! Да сосед это, сосед, на улице встретила. - Посмотрела на меня внимательно и, похоже, поняла: - Боишься, что ли?
- Не боюсь, но…
- Думаешь, заложу? Да я вообще никого никогда не закладывала.
Звучало убедительно. Хотя, если решит заложить, не станет же об этом предупреждать.
- Слушай, - сказал я, - ты можешь хотя бы объяснить, что происходит?
- Ничего не происходит, - помрачнела она, - привели, и сиди. Ему помочь хотят, а он тут еще с вопросами.
Я стал оправдываться:
- Я ведь не прошу все. Но хоть что-нибудь! Должен же я хоть что-нибудь понимать.
- Ничего тебе не надо понимать, - отрезала она, - что велят, то и делай! - Она достала из-под кровати матрасик, объяснила: - Тут нельзя, материна кровать, сразу унюхает. Вон там будешь спать.
Изаура бросила матрасик на пол в кухне, достала простыню, одеяло, подушку. Наволочки не было, она накрыла подушку простыней.
В кухне на подоконнике, за занавеской, я заметил телефон. И то слава богу.
- А на работу завтра пойти можно? - спросил я. Как ни странно, я уже привык, что моей жизнью распоряжаются какие-то непонятные девки, в данный момент вот эта, с носом картошкой.
- На работу? - Она растерялась. - На работу… Наверное, лучше не надо. Мало ли чего…
Это было резонно. Адрес знают. Телефон знают. Неужто не знают, где работаю? Тот малый в пятницу скорей всего как раз после работы меня и встречал. Ладно, черт с ним, позвоню утром, скажу чего-нибудь.
Я спросил:
- Как тебя хоть зовут?
- Зовут? - Она помедлила, видно, придумывала, что соврать. - А зачем тебе?
- Надо же тебя как-то звать.
- Изаура, - наконец придумала она.
- Сама же сказала - хрен тебе, а не Изаура.
Она засмеялась:
- Н-ну… Ну, Маша. Ты Вася, а я Маша.
- Ладно, Маша так Маша, - слегка обиделся я. Имя-то на черта скрывать?
Она уловила интонацию:
- Ну чего надулся? Какая тебе разница?
- Никакой, - согласился я.
- Не говорю, значит, не могу. Обещала. Можно будет, скажу. А сейчас не могу.
- Тогда уж лучше Изаура, - сказал я.
Она поставила чай, и мы попили его с конфетами, мирно, почти как родственники. Вот только разговаривать было не о чем. То есть было, еще как было - но любая тема, кроме погоды, сразу заглядывала в запретную зону. О погоде как раз и поговорили.
Потом посмотрели телек, поругали власть, поохали над стрельбой в южных районах - совсем там одурели. Как будто не одурели у нас. Как будто за мной не гонится неизвестно кто, и не помогает спрятаться неизвестно кто, и ни хрена мне не понятно - ни почему гонятся, ни почему прячут. Изаура зевнула, я понял это как намек и пошел на кухню. Потом вспомнил:
- Тебе во сколько вставать?
- В полвосьмого.
- Мне тут сидеть?
Она опять задумалась:
- Наверное.
Странно было все это. То ли сама мало знала, то ли плохо проинструктировали, то ли во всей этой бредятине был какой-то совсем уж недоступный нормальному человеку строй и лад.
Я пошел на кухню, разделся и улегся на тюфяк. Нормально. Если и не усну, то не из-за жесткой лежанки.
Курносая Изаура пошла в ванную, я услышал шуршание душа. Звонить тут можно или тоже запрет? Я в трусах прошел к телефону, набрал Антоху. Голос его был спокоен. Я сказал шепотом:
- Этаж второй, квартира восемь, дом не разглядел.
Он по инерции ответил тоже шепотом:
- Я разглядел. Как там у тебя?
Я ответил, что все нормально, утром позвоню.
На своем матрасике я вертелся, наверное, час - без всякого результата. Связных мыслей не было, но и от бессвязных отделаться не удавалось. Изаура тоже легла, сперва в комнате горела лампа, затем погасла. Время спустя опять зажглась ненадолго.
Чего она там? Тоже не спится? За мной присматривает? Ну уж тюремщика-то нашли бы покруче… Я почувствовал, что больше так не могу, еще свихнусь, чего доброго. Не могу быть один. Не могу не понимать ни хрена.
В комнате вновь зажглась лампа, мазнула светом по полу. Чего она там дергается? Я прошел в комнату, остановился возле дивана. Она лежала на спине, глаза открыты.
- Не спишь?
Ответа не было.
- Прости, - сказал я, - не могу один. Бред какой-то, но не могу.
- Спать надо, - произнесла она назидательно.
- Подвинься, - попросил я, - просто поговорю с тобой.
- Еще чего, - сказала девчонка, но в голосе не было жесткости.
Я сел на краешек дивана и легонечко подвинул ее, освобождая место. Она не помогла мне, но и не уперлась, как бы просто приняла как факт.
- Не могу один, - повторил я.
- Темноты боишься?
- Еще как!
Это была уже игра, а к игре я привык и легко вошел в ее правила.
- Так ведь свихнуться недолго, - сказал я и протиснулся к ней под одеяло.
- Ишь ты, шустрик, - проворчала Изаура, но не шевельнулась.
Я повернулся, словно бы устраиваясь поудобней, и рука сама собой скользнула вниз. Коротенькая рубашка задралась, пальцы коснулись кожи. Дальше полагалось быть резинке трусиков, но ее не оказалось - только кожа, теплая нежная кожа.
- Тебе на работу утром?
- А ты думал!
Она отвечала довольно грубо, но это не имело значения, потому что одна моя рука уже гуляла по едва заметным ее грудкам, а другая перебирала жестковатые волосы на лобке. Я спросил, где мать, не заявится ли ненароком. Оказалось, в отъезде. Я ласкал худое, слабо развитое тело, еще совсем не женское, оно никак не отзывалось на мои руки. Ну и бог с ним! Ей ничего не надо было, но ведь и мне ничего, после Дюшки если что и требовалось, так это неделя отдыха. Вот что мне необходимо было позарез - это раздвинуть, согнуть в коленях равнодушные чужие ноги и накрепко связать чужое тело со своим. Символ, не более того - но символ драгоценного союза, в который способны вступить только мужчина и женщина, символ надежности в постоянно предающем мире, знак любви, заботы и верности - пусть лишь на тот малый срок, пока гайка не сорвется с винта.
- Повернись ко мне, - сказал я.
Это был акт вежливости, не более того, я уже знал, что не повернется, но и не воспротивится, когда я сам ее поверну. Мне и раньше попадались такие, со своим представлением о хороших манерах: когда язык "Нет", а ножки в стороны.
Тропинка к блаженству была совсем узка, я едва не застрял в дверях. Реакции не было ни на что, если женщина и стонала, то от боли. Словом, кайфа не словил - но я и не ждал кайфа. Я ждал, что чужая баба станет моей, пусть и условно моей, что возникнет та минимальная степень родства, которую дает даже случайная постель.
Она, похоже, и возникла - минимальная.
- Прости, - повинился я, - не мог один.
Дважды говорил ей это, сказал и в третий раз - что делать, если правда была именно такой.
- Успокоился? - спросила Изаура.
- Вроде да.
- Ну и слава богу. А то думала, у тебя вообще крыша поедет.
- В такой ситуации и у тебя бы поехала. Хоть бы что понимал! То следят какие-то, то звонят - сиди дома, то - беги… Я уж и так думал, и этак - ни хрена. Никакой причины!
- Совсем никакой? - В ее голосе все же было легкое недоверие.
- Ни малейшей.
Она долго молчала, прежде чем задать вопрос:
- Ты искал чего-нибудь?
- Да ничего я не искал! - почти крикнул я.
- А люди думают, что искал.
- Какие люди?
Она не ответила, и я пожалел, что спросил, похоже, она и так сказала мне больше, чем имела право.
- Ладно, пес с ними, пусть думают. Ты только не думай. У меня вся эта история вот где сидит! Ну вот клянусь тебе - ни сном ни духом. И даже объяснить некому!
- Может, сами поймут, - сдержанно утешила она, - пока тебе надо просто не попадаться. Один человек тоже так решил, что ты тут ни при чем.
- А чего ж тогда они лезут?
- Чего лезут, - хмыкнула она, - того и лезут. Велят, и лезут, не знаешь, что ли?
Мы полежали молча, ее слабая сиська была в моей ладони почти не ощутима.
- Если днем пойду пошляюсь, - спросил я, - как потом назад попаду? Второго ключа нет?
- У матери, - ответила она и, подумав, нашла выход: - Будешь уходить, сунь под коврик.
Мы так и уснули рядом. Ситуация была нелепей не придумаешь. Но ведь и все мои ситуации в эти дни были нелепей не придумаешь. Все до единой.
Утром, уходя, она отдала мне ключ. Я так и не узнал, как ее зовут. Обнялись и поцеловались, как любовники, а имя так и не узнал.
Впрочем, выйдя через час на улицу, я без особых усилий выяснил у мальчишки во дворе, кто живет в восьмой квартире. Естественно, мне это ничего не дало. Ну Лидка, ну Полухина - и что? Какая разница?
Я купил жратвы на двоих и бутылку. Выбор был малый, шампанское или портвейн, взял портвейн - во-первых, подешевле, во-вторых, девки такого типа обычно предпочитают сладкое. Вот и пусть будет сладкое.
Я вернулся в свой временный дом, поджарил яичницу и поел как следует. Странно, но я больше не боялся. Была глубоко скрытая нора, был день за окнами, самый обычный день, была женщина, какая-никакая, а моя, с которой вечером, бог даст, раздавим бутылочку, прежде чем ее неумелое тело поступит в мое распоряжение. Как постельный партнер она Дюшке в подметки не годилась. Но она и не была постельный партнер. Она была мой союзник и телохранитель, уж не знаю почему, но была. Дюшку можно было трахать, а к этой можно было хорошо относиться. Даже сейчас, когда я знал, что она Лидка, я про себя называл ее Изаурой, как сперва пошло, так и затвердилось.
Я позвонил на работу, сказал, что не приду и завтра, наверное, не приду, так получается. Шефа, моего ровесника, это не слишком огорчило - не придется придумывать мне занятие.
Позвонил Антону. Он был в конторе, ничего подозрительного не заметил, похоже, они его совсем потеряли из виду. ОНИ. Мы оба не знали, был им нужен он или случайно прицепились, потому что вышел из моего подъезда. Впрочем, я ведь и про себя не знал, зачем нужен. Искал я что-нибудь? Да пошли вы все к такой-то матери, ни хрена я не искал!
Рядом с телефоном лежал трепаный блокнотик. Я раскрыл: так и оказалось, книжка с телефонами. Чья, Изауры или матери?