- Ну, упрям, ты, Микита, - рассердился Забалуев. - Охота тебе все ломать через колено. Не к добру это. Понимаешь, не к добру…
Присутствовать на открытом партийном собрании Вера считала для себя за честь. А приглашение Огнева выступить в прениях взволновало ее.
- Надо бы поговорить, - сказала она, - но я не умею. На собраниях у меня путаются мысли.
- Набросай на бумажке, - посоветовал Огнев. - Ведь большую работу провели. А хорошо ли она сделана? Не везде. Были сучки и задоринки. Поговорить есть о чем.
Вспомнилось недавнее. Растревоженная тем, что начало сева конопли откладывалось со дня на день, Вера шла по краю своей полосы, брала горсть сухой, прокаленной солнцем земли и тотчас же бросала: горячая, как зола! "Упустили время - потеряем на урожае".
По дороге пылила "эмка". Вера не хотела смотреть на нее. Каждый день городские дружки Забалуева рыскают по колхозным полям - надоели!
Но машина остановилась, и Вере пришлось поднять глаза.
Приоткрыв дверцу, пожилой человек с круглым женообразным лицом, с золотыми зубами, помахал рукой, подзывая к себе:
- Эй, курносая, подойди-ка сюда!..
С чего он взял, что она курносая? Близорукий, что ли? Вера отвернулась и пошла в глубь полосы.
- Слушай, девушка! - повысил голос приезжий. - Я к тебе обращаюсь.
Вера холодно отчеканила:
- А я не хочу с вами разговаривать.
- Ой, ой! - расхохотался круглолицый. - Это почему же ты не желаешь со мной разговаривать?
- Потому, что вы не научились вежливости.
- Скажи, пожалуйста, какая обидчивая! - Навязчивый собеседник покачал головой из стороны в сторону. - Вы, может быть, снизойдете и скажете, где мне найти председателя?
- Я в конторе не служу, распорядка его дня не знаю, - ответила Вера и быстро-быстро пошла вдаль. Ей был неприятен этот человек.
А через час он снова появился на участке звена. На этот раз приехал с председателем. Они долго ходили по углу полосы, меряли землю шагами, а потом стали забивать межевые колья.
Вера подошла к ним и, сдвинув брови, спросила:
- Кому это отмеряете? Я не отдам землю!
- Это как же так ты не дашь? - развернулся грудью к ней Забалуев. - Председатель колхоза - я!
- А я - звеньевая! Мы тут снег задерживали, удобрения вносили… Землю готовили не для чужих дядей.
- Ты, девка, чересчур бойкая! - упрекнул приезжий. - Вмешиваешься не в свои дела!
- Колхозная земля - наше дело, - ответила Вера. - Здесь не магазин для розничной торговли, а поле.
- Ну, ну! - возмущался незнакомец. - Замуж выйдешь - горя хватишь. Быть твоим бокам битым…
Прошел день. Вера выдергала колья и засеяла всю полосу. А еще через день из города на грузовиках приехали огородники и на засеянной земле посадили картошку.
Сергей Макарович предупредил звено:
- Заставлю выполоть коноплю, как сорняк. Будете выдергивать по одному ростку - дочиста…
Вспомнив об этом, Вера, готовая на все, тряхнула головой:
- Я, Никита Родионович, обязательно попрошу слова. Но с уговором: если что-нибудь лишнее сорвется с языка - не пеняйте…
2
На партсобрании Забалуев ни слова не сказал о земле, отведенной городским огородникам в нескольких местах обширной Чистой гривы. По его словам, все в колхозе шло хорошо: план сева выполнен, пшеницы посеяно больше, чем в прошлом году. В полях люди работали по-ударному. Но едва он успел произнести последнее слово, как Вера заметила:
- Обтекаемый доклад!..
- Что ты сказала? - переспросил Никита Огнев, председатель собрания. - Я не расслышал.
- Говорю, доклад обтекаемый, вроде машины "Победа"!
- Мы с победой, как говорится, всегда дружны, - попробовал отшутиться Забалуев.
- С кем вы дружны - это мы видели. Знаем, - сердито сказала осмелевшая звеньевая. - Больно часто ездят дружки за колхозным добром…
- Уже начались прения! - Сергей Макарович хлопнул руками по коленям и обратился к Огневу - Может, кто-нибудь желает задать вопросы по существу? Ты спроси собрание.
- А у меня все сразу - и вопросы и выступление, - отвела упрек Вера. - Много появилось охотников получить из колхоза добро, можно сказать, так, за "здорово живешь". Иной день прислушаешься: у одного председательского дружка поросенок в мешке визжит, у другого - гусь гогочет. Со всех сторон дружки подступают ко двору, как волки. И норовят в такую пору, чтобы поменьше попадаться на глаза колхозникам. С пасеки увозят бидоны с медом, с фермы - кувшины со сливками. Осенью отгружают морковь и капусту…
- За деньги берут, - крикнул Забалуев. - Проверьте по книгам.
- А вы меня не сбивайте. Я могу мысль потерять. - Недовольно посмотрев на Сергея Макаровича, Вера продолжала - Даже коня в город увели…
- Взамен другого.
Огнев постучал карандашом по столу:
- Сергей Макарович, имей терпение.
- Несправедливость не люблю. Не выношу, - заявил Забалуев, ерзая по стулу.
Голос Веры звучал все резче и резче:
- Председатель сказал: "За деньги берут". Знаем мы, какие это деньги! Для видимости дружки платят в кассу гроши!..
Если бы все это говорил Никита Огнев или другой член партии, солидный, пожилой человек, то Забалуев, возможно, стерпел бы и выслушал бы до конца, но звонкий и острый голосок злил его. Особенно обидно было слышать все это от Веры, будущей снохи. Ежели не унять при народе, то и дома с ней наплачешься.
Забалуев вскочил, громоздкий, багровый, и, уставившись на Веру, загремел:
- За дружков критику наводишь. У меня нет дружков лично для себя - все для колхоза. Те люди, как говорится, помогают нам. Один дает кошму на хомуты, другой…
Раскрасневшаяся Вера выдержала его пронизывающий взгляд и упрямо предупредила:
- Не кричите. Не старайтесь зря. Теперь вам все равно меня не сбить. Что задумала - выскажу до конца.
Огнев поднял на Сергея Макаровича строгие глаза.
- Садись и записывай. Ответишь в заключительном слове.
- Я не привык записывать, - отмахнулся Забалуев. - Сразу объясню. Один отпускает кошму на хомуты. Другой дает головы от рыбы-горбуши. Мы из тех голов всю весну в бригадах варили уху…
- Ты мешаешь вести собрание, - резко одернул его Огнев. - Я не давал тебе слова.
Сергей Макарович осекся и сел. Вера снова заговорила:
- Очень много раздали земли разным городским огородникам. Во всех уголках - картошка. И посредине Чистой гривы - тоже картошка. Вроде оспы на полях. Отхватили и от массива моего звена…
- Ну, тут, милая, нельзя было не отдать, - опять поднялся Забалуев. - Сами с меня электричество требуете. А тот человек обещает эти - как они называются? - ну, фарфоровые чашечки для столбов. И проволоку тоже.
- Можно достать и без блата.
- Ишь какая бойкая! Пойди попытайся! Без дружков, как говорится, не проживешь. Уж я-то знаю. А ты еще молода, чтобы учить меня хозяевать! А ежели бы ты сама…
Терпение собрания кончилось. На Забалуева со всех сторон закричали так, что даже его испытанный раскатистый бас не мог заглушить возмущенных голосов:
- Порядок надо соблюдать!..
- Затеял спор, как на базаре!..
- Не хотите слушать, тогда я… тогда я… - Сергей Макарович сел. - Слова не пророню…
Вера говорила долго. И о том, что Забалуев не понимает значения лесных посадок, и о том, что севооборота нет, и о том, что хозяйство ведется без плана, а председатель зачастую все решает один, не советуется с колхозниками.
Забалуев уже не мог смотреть на нее. Ну и размахнулась деваха! Кто бы мог подумать, что она такая! Удержу не знает. Уродилась в отца! Не остановится, пока не выпалит всего!
Но вот она замолчала. После грозы обычно наступает затишье. Сергей Макарович надеялся передохнуть в тишине и обдумать заключительную речь, а тут сразу взметнулись три руки и, сливаясь, прозвучали нетерпеливые слова: "Дайте мне!" За тремя ораторами поднялись другие. Забалуев дышал тяжело, шумно, как продырявленный кузнечный мех, и все ниже и ниже опускал голову…
3
После собрания Сергей Макарович при свете луны запрягал Мальчика в ходок, а сам посматривал на дверь бригадной столовой, откуда с секунды на секунды должен был появиться Огнев.
Никита Родионович вышел не один, а с Верой. Остановившись на крылечке, они о чем-то долго разговаривали. Сергей Макарович, поморщившись, неприязненно подумал:
"Слушает, что еще нашепчет ему критик в юбке!.. Да и сам подбивает ее на что-то. Дескать, хорошо, хорошо! Всегда критикой пали, как из пушки…"
Взявшись за вожжи, Забалуев уже хотел запрыгнуть в тележку, но Огнев, окликнув его, направился к нему, по-военному подтянутый и строгий. Добра ждать было нечего, и Сергей Макарович заговорил первым:
- Ну, ну, развертываешься! Людей против меня настраиваешь. Подковыриваешь. А мы тебя выбирали не для этого.
- Для чего меня выбирали - я знаю, - спокойно заметил Огнев. - А тебе советую все повторить в райкоме партии. И чистосердечно рассказать, как недостойно ты вел себя на открытом партийном собрании.
- Райкомом не пугай. Больше твоего в райкоме бывал. И в крайкоме - тоже. Меня в ЦК знают!..
- А зачем ты кричишь? Чтобы все слышали, где тебя знают?
- У меня голос такой. Я говорил и буду говорить: можно бы ко мне прислушаться. Ты по партийному стажу в сыновья мне годишься.
- В партии человека ценят не по годам, а по делам.
- Ты мои заслуги хочешь зачеркнуть? Не выйдет.
- Заслуги твои останутся при тебе. А кричишь зря: глухих здесь нет.
Не таким был Огнев до войны. Не таким. Будто подменили его на фронте. Как топору, добавили закалки: руби камень - не погнется острие. Весь переменился. Даже лицо другое. Что же в нем новое? Глаз не видно, - от козырька фуражки падает тень. Слегка поблескивает кончик носа. Темнеют усы. Вот они-то и изменили облик. Гвардейские! А чего в них хорошего? Пошевеливаются, словно у таракана! Тыловой жизни Микита не знал, в коренниках не ходил…
В этом - все…
Минутное раздумье остудило Сергея Макаровича, и он стал втолковывать Огневу:
- Нам с тобой нельзя портить отношений - мы в одну упряжку впряжены. Надо идти ровно, ухо в ухо, как пара коней в плугу. А ежели вразнобой - толку не будет. Я дерну, а ты попятишься - тебя костылем ударит по запяткам; ты дернешь, я останусь на месте - меня хряснет. Обоим - больно. А вдруг ногу перебьет? Хромать кому охота? Лучше заботиться, друг о друге, беречь, помогать…
- Вот для этого и существует критика.
- Я о ней слышал раньше тебя. И скажу, что пускать ее надо с умом. Бывает, вожжи ослабишь - кони помчатся, тогда их не остановишь.
- А зачем останавливать?
- Не останавливать, а - в руках держать, особливо на поворотах.
- Ты что же, боишься из тележки вылететь? - спросил Огнев, и под его усами блеснули зубы в короткой усмешке.
- Я не боязливый! - снова закричал Забалуев, грозя пальцем. - И нечего намеками говорить да по-цыгански гадать. Я - человек прямой и дисциплину знаю. Будет решение - печать отдам. А так, без директивы, ты под меня не подкапывайся, не затевай…
- Сергей Макарович!
- Я давно Сергей. Пятьдесят два года Сергеем зовут…
- С тобой невозможно разговаривать. Сколько раз я тебя предупреждал насчет этих "дружков"? Ты не хотел слушать. Считал, что секретарь парторганизации придирается к тебе. А вот теперь на собрании услышал то же самое. В протоколе записано… Поедем в райком. И там тебе придется все выложить начистую.
- Ну что ж, поедем. Только дай маленько отдышаться.
Забалуев грузно сел в ходок. Мальчик дернул так резво, что из-под колес полетели комки земли.
4
На исходе ночи Забалуев побывал во всех полевых бригадах и на фермах, поговорил со сторожами, выкурил с ними по папироске. Но ничто не помогало: как только оставался один - тяжелые думы о недавнем собрании снова наваливались на него. Домой приехал утром, все еще хмурый, по двору прошагал столь стремительно, что куры, боясь пинков, разлетелись по сторонам. А когда поднимался в сени - под лестницей испуганно взвизгнул кудлатый Бобка.
Жена вошла, осторожно ступая на старую домотканую дорожку; тихо поставив ведро с молоком, украдкой глянула на мужа. Он, в картузе и кожаной куртке, сидел у стола, уткнув кулаки в бедра и тяжело уставив глаза в пол.
Матрена Анисимовна подвинула к нему кринку молока:
- Испей парного.
Сама отошла к печи и, сложив руки на животе, стала ждать, когда у Макарыча "отмякнет карактер".
Забалуев взял кринку, и, отпыхиваясь, долго пил теплое молоко; для последнего глотка так запрокинул голову, что картуз свалился на лавку, а с лавки - на пол.
Жена подняла картуз, повесила на крюк и опять выжидательно застыла у печи.
- Во сне такое не снилось… - проговорил Забалуев и встрепенулся, словно его обдало морозцем.
- А что стряслось-то, Макарыч? - Жена сделала два шага к нему и снова остановилась. - Кто тебя изобидел?
- Меня обидеть нельзя. Я не теленок! В руки не даюсь! - загрохотал Забалуев, приходя в ярость.
Анисимовна знала, что туча пройдет мимо, что "все громы и молнии" будут направлены на отсутствующего обидчика, и заговорила смело:
- Завсегда у вас на собраниях какие-то неприятности.
- Таких еще не бывало… Понимаешь, цыплята курицу принялись учить!
- Небось комсомольцы?!
- Ежли бы чужие - я бы ни о чем не думал, а то, как говорится, отбрила будущая сношка!
- Да что ты?! - всплеснула руками Матрена Анисимовна и приложила ладони к щекам, словно у нее вдруг заболели зубы. - Ой, ой, ой!..
- На открытом партийном!.. Разошлась, уму непостижимо!.. Будто тупой бритвой по сухой голове скребла!.. У меня аж в висках застучало, как после угара!..
- Батюшки мои! Да она что, с ума спятила?!
- В отца: везде свой нос сует. А характером вроде кремня, чуть-чуть словом тронешь - искры летят.
- Не дай бог, ежели в замужестве такой себя покажет.
- А какой же еще? Кремень не пшеница - муки из него не намелешь.
- Не пугай ты меня, Макарыч…
- Правду надо знать вперед.
- Может, в семье-то будет стыдиться.
- Ну-у! При людях и то не постыдилась! Она тебе критику задаст!..
- Бедный Сенечка! Замается с ее норовом! - Анисимовна подступила к мужу. - Скажи ты мне, чего он погнался за ней? Может, как сын отцу, рассказывал?
- Ни звука не обронил.
- Ведь ничего в ней завлекательного нет. Девка тощая- кости да кожа, будто мясом ее бог обделил.
- Какой тебе бог! - рассердился Забалуев. - Глупость парню в башку ударила!
- А ты отец - отговори.
- Отговоришь Семёнку, попробуй! Я по себе сужу: задумал тебя замуж взять - ничто мне было нипочем.
- Дак ведь я никакой такой критики на свекра-батюшку не наводила. Покорная была. А у них что же такое получится? Коса наскочит на камень - дзик да дзик. Неужели сына не жалко?
- А что я с ним поделаю? Из всей деревни выбрал кралю!.. И упрямства в ней, как в редьке горечи.
- О себе подумай. Где в старости будешь дни коротать? Сыновья на войне полегли. Один остался… Как тебя приголубит такая сноха?
- Обойдусь без нее. На ветру жизнь доживу, как упряжной конь в оглоблях…
- А ежели хворь свалит?
- Не свалит! - Сергей Макарович стукнул кулаком по столу. - Не поддамся!.. И ты не тяни нуду…
Поджав сухие губы, Анисимовна замерла посреди комнаты. Стало слышно, как в пазах и щелях шуршали тараканы.
Пожалев примолкшую жену, Забалуев смягчил голос:
- В колхозе все зовут ее Сенькиной невестой. И нам с тобой остается честь семьи соблюдать… Девка норовистая, вроде молодой кобылки, а парень приедет, уздечку накинет, может, и сумеет угомонить.
- Есть же в деревне другие девки. И дороднее Верки, и лицом не щербаты, и умом богаты.
- Никто не спорит - имеются такие. Но жениться-то, как говорится, не нам с тобой…
Сергей Макарович, не вставая с лавки, скинул кожаную куртку; снимая сапоги с длинных и крепких ног, пробороздил подковами каблуков по некрашеному щелястому полу.
- Я залягу, - объявил жене. - Всем говори - захворал.
"Не все рассказал, - подумала Матрена Анисимовна. - Еще кто-то подбавил мужику горести. Даже синим стал, будто от лихоманки полынного настою выпил…"
Спрашивать не решилась. Придет добрая минута - сам расскажет.
Сергей Макарович, поболтал ногами, сбрасывая портянки, и босиком прошел в горницу…
К вечеру стало известно - председатель заболел.
Огнев решил навестить его. Анисимовна пожаловалась:
- Свалился старик-то у меня. Ни ногой, ни рукой не может шевельнуть.
Она провела гостя в горницу. Забалуев лежал в кровати, под пестрым одеялом, сшитым из ситцевых лоскутков; на голове белело мокрое полотенце; на щеках, верхней губе и подбородке проступила седая щетинка.
- Спасибо, что наведался, - промолвил он глухо. - Понимаешь, уложил ты меня.
Никита Родионович взял стул и, подсев к больному, спросил, был ли у него врач.
- Порошки велено глотать, - ответил Забалуев и правую руку положил на грудь. - Мотор подносился.
- Может, тебя на курорт отправить? Я позвоню в город, попрошу путевку.
- Ишь ты какой!.. Лето не для того, чтобы по курортам разъезжать.
- Ты не беспокойся, мы с хлебом управимся.
- Я вижу, тебе охота без меня со всем управиться…
- Не говори пустяков. Сейчас важно тебя поднять.
- Я живучий.
Матрена Анисимовна вмешалась:
- Помолчали бы лучше. Опосля успеете наспориться.