- Это правда. - Забалуев погрозил пальцем. - Я подымусь скоро. А пока ты, Микита, слетай на пасеку, пиво сам попробуй. Ежели крепости мало - добавьте меду. И пусть пчеловод не скупится. Праздник надо завернуть повеселее. Я люблю, чтобы все кипело. И на работе, и на гулянке.
- Праздники я тоже люблю, но гулянок не выношу, - шевельнул Огнев острыми шильями усов.
- Вчера ругали меня, как с песком протирали, - продолжал Забалуев, - а ведь я все делаю для колхозников. Не для себя.
- Знаю. Беда в том, что подходишь к вопросу не с той стороны.
- А ты умей подправить. На то ты и секретарь. Но спора не разжигай…
- С тобой на собраниях говорить трудно - ты шумишь, кричишь.
- У меня сердце нетерпеливое.
Анисимовна подошла к кровати.
- Ты бы уснул. Доктор велел в покое себя держать.
Огнев стал прощаться:
- Поправляйся. И о делах пока не думай…
- Пиво для гулянки - на твоей заботе, - напомнил Забалуев. - По нашему обычаю, на три дня наварено!
- Придется ломать худой обычай.
- Шею себе сломаешь! Ой, сломаешь!
- Не беспокойся о моей шее. А вот за разбазаривание колхозного добра…
- Не мелочничай, Микита…
- Это не мелочь! На гулянках поставим точку, - сказал Огнев твердо, словно все уже было решено. - Проведем собрание, премируем передовиков. Ну, посидим вечерок за столами, поздравим, кого следует, песни споем… И все.
Пожелав Сергею Макаровичу скорейшего выздоровления, Огнев, вышел из горницы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Третью неделю не унимался дождь. Под бесконечными ударами капель тихо, надоедливо звенели окна в новом четырехэтажном доме краевого комитета партии. По стеклу текли чистые, как пряжа в ткацком станке, струйки холодной воды, и воздух во всем доме был пропитан сыростью.
Желнин подошел к окну и, слегка откинув половинку малиновой портьеры, взглянул на улицу. На обширной площади, закованной в асфальт, всюду виднелись тусклые лужи. На них беспрестанно вздувались мелкие, как наперстки, пузыри и тотчас исчезали, чтобы уступить место другим. Старые ели у входа на бульвар опустили мокрые ветки к самой земле. Тяжелый от сырости флаг на крыше крайисполкома чуть заметно пошевеливался под ленивым ветром, который тоже казался уставшим от лохматых туч, готовых уцепиться не только за высокие дома и деревья, а даже за исхлестанную и набухшую водой землю.
Когда он кончится? Синоптики из Гидрометбюро заладили одно: "Сплошная облачность. Дождь. В ближайшие два дня особых изменений в погоде не ожидается…"
"Еще два дня… А ведь дорог каждый час".
Желнин задумался. Вспомнил недавнее. На рассвете июльского дня самолет оторвался от крымской земли и взял курс на север. Позади остались бирюзовое, по-летнему ласковое море, стройный кипарис Пушкина, белый домик Чехова, обвитый плющом дворец, где заседала Ялтинская конференция… Все он успел повидать за две недели отдыха. Ему оставалось еще полмесяца, но пришла телеграмма из Москвы: его просили поторопиться с возвращением в Сибирь. И вот он летит над необъятными, как море, украинскими степями. С небольшой высоты видны поля боев. Змеятся линии окопов, не успевшие зарасти травой. Чернеют разрушенные города и станции железных дорог, спаленные деревни. Лишь кое-где белеют новые хаты, похожие на шампиньоны… Украина еще не залечила зияющих ран. Повсюду не хватало тракторов. Не хватало волов. Люди сами впрягались в плуги. Как могли, посеяли в ту первую послевоенную весну. Но вдобавок ко всем бедам навалилась страшная засуха.
Из хлебного баланса страны выпало около двух десятков областей. Пришлось помогать государственными ссудами. На помощь пришли восточные районы, как приходили они в восемнадцатом году, в двадцать первом году, когда сибирский хлеб спасал революцию.
Нынче золотятся украинские поля. Но засуха постигла Чехословакию, и наши братья ждут помощи с востока. Хлебный баланс опять будет напряженным, потому-то и прервали его отпуск. Он знал - дорого каждое зерно, а страда будет нелегкой.
- Надежда на сибиряков, - сказали в Центральном Комитете партии. Он подтвердил - урожай у них неплохой, и ему обещали, что к уборке будут дополнительно отправлены тракторы, комбайны, автомашины…
…Эшелоны с машинами прибывали каждый день. Десятки тысяч горожан выехали на помощь колхозникам. Можно было бы уже убрать хлеб, если бы не этот нудный дождь. Три недели хлещет без передышки. Днем и ночью, утром и вечером. Колеса тракторов вязнут в жидкой земле, комбайны не могут дочиста вымолотить зерно из сырых колосьев. К токам со всех сторон подступают ручьи. А в северных районах - сплошной потоп: снопы на полосах плавают в лужах…
По стеклу все так же струился дождь… Секретарь крайкома вызвал помощника и распорядился:
- Передайте по телефону: "В двадцать четыре ноль-ноль радиоперекличка. Приглашаются секретари райкомов, председатели райисполкомов… Активу слушать на местах…".
2
Все лето Вера любовалась полосой Лизы. Пшеница вымахала чуть не в рост человека, да такая густая, что, казалось, струйки ветра не могли протиснуться сквозь нее, а скользили по поверхности. Эх, если бы такая была в поле, на больших массивах!
Всякий раз по дороге из сада в село Вера подходила к полосе и гладила колосья, длинные и полные, как молодые початки на болотной рогозе.
Однажды подруги встретились на дороге возле полосы, и Вера, всплеснув руками, сказала:
- Пшеница у тебя, однако, из всего края лучшая! Чистая, будто гребнем прочесанная!
- Вот этими гребешками прочесали! - Лиза показала свои ладони с растопыренными пальцами. - Из конца в конец строем прошли…
Она заглянула подруге в глаза:
- Не завидуешь? - И поспешила напомнить: - Ты ведь сама отказалась от целины-то. Я перед тобой не виноватая.
- Наоборот, рада за тебя, - Вера обняла подругу. - Вот как рада!..
- Твое счастье привалило мне.
- Ну-у! Я свое добуду.
- Не забывай про охотника, который за двумя зайцами гонялся…
У Веры сомкнулись брови. Зачем выдумывают небылицы? Она ни за кем не гоняется. У нее - жених. Вот отслужит в армии и домой вернется…
А Лиза пошутила еще более неудачно:
- Говорят, кому везет в любви, тот в работе проигрывает…
- Ну тебя!.. - отвернулась Вера. - Болтаешь глупости!..
Отойдя от нее, припомнила частушку, которую пели девчонки зимой в садовой избушке: "Разнесчастную любовь подруженька затеяла…" Намекали на нее. А ведь она не затевала… Да и нельзя затеять. Настоящая-то любовь приходит сама, нежданно-негаданно, как весной в лесу родник пробивается сквозь мох…
Лизу поджидали тревожные дни. Едва успели появиться на колосьях желтенькие сережки чуть заметных цветов, как начались проливные дожди. Набухая влагой, высокая пшеница клонилась все ниже и ниже.
- Боюсь - ляжет хлеб, - беспокоилась звеньевая, - От заботушки сердце вянет.
- Изловчимся - скосим жаткой! - успокаивал Забалуев. - Зерно в снопах дойдет - будет полное, увесистое!
Дождь не унимался, и Сергей Макарович тоже начал тревожиться: "Горячо достанется уборка…"
Однажды Фекла Скрипунова по пути в сад остановилась у рекордной полосы, посмотрела на полегший хлеб и вернулась в село, чтобы застать Лизу дома.
- Твою пшеничку, доченька, - заговорила озабоченно, - окромя серпа, ничем дочиста не поднять. Придется мне обучать тебя и твоих девок страдному делу.
- Ну, уж ты, мама, придумала, - замахала руками Лиза. - Обещались приехать для кино снимать, а мы - с серпами. Стыдно…
- Стыд не в том. Вот ежели такой урожаище на землю оброним, тогда будет совестно на глаза людям показаться… И не жди ты никаких съемщиков. А то хлеб сопреет…
- Серпами не буду жать…
- Не спорь, а меня слушай. Я, доченька, за свою жизнь настрадовалась вдоволь. Семи годочков положила серп на плечо да пошла в поле. Бывало, морозы ударят, белые мухи замельтешат, а мы все еще хлебушко жнем. Страда! Теперешняя молодежь даже не знает про этакое. В хорошую погоду комбайны запустят - как одним взмахом руки урожай снимут. А нонешний год, сама видишь, из порядка выломился: урожай к тебе пришел богатырем, а на ногах устоять не мог, покорился ветру - лег. Надо поднять его. Он не погнушается, что мы явимся к нему с серпами, за все отблагодарит.
Лиза подумала и согласилась; в бригаде сказала, что уже положила серпы в керосин - ржавчину отмачивать. Над ней посмеялись: - Ты еще придумаешь руками пшеницу дергать! По-первобытному!
Сергей Макарович погасил смех:
- Гоготать нечего. Мы собрались не шутки шутить. Хлеб лежит в мокре, ненастье грозит бедой. Комбайнам - помеха. Значит, надо убирать, кто чем умеет. Жните в дождь. Снопы сразу ставьте поодиночке - ветер высушит.
Фекла объявила Дорогину:
- Хоть сердись, хоть не сердись, Трофим, а я на неделю уйду к дочери в звено. Должна я помочь своему дитю с урожаем управиться.
И вот жницы вышли на полосу. Фекла Силантьевна отмерила себе широкую делянку, которую она назвала постатью, и принялась за работу. Серп то и дело нырял в густую пшеницу, а в левой руке быстро увеличивалась горсть подрезанных стеблей.
- Вот так, девуни, жните! Вот эдак режьте! - приговаривала она, и сама, согнувшись, казалось, не шла - бежала вдоль постати. К концу пути в левой руке было полснопа. Придерживая серпом возле колосьев, она подняла пшеницу и положила на соломенный поясок; после второго захода завязала сноп и, поставив его, воскликнула:
- Зажин сделан! - Ласково провела рукой по колосьям - Ветерком прохватит - зернышко хорошо подсохнет!
- Девушки разошлись по местам. Серпы у них ныряли неумело, горсти оказывались маленькими, и Силантьевна то одной, то другой советовала:
- Пальчики, девуня, отгибай… Середним подхватывай пшеничку. Так, так. Теперь - безымянным. Мизинчиком, мизинчиком поболе…
С непривычки руки быстро устали, заныли поясницы.
- А против спины лекарство есть - трава скрипун, - успокаивала девок Силантьевна, срезала несколько стебельков с толстыми скрипучими листьями и раздала всем. - За пояс заткнешь - спина уймется.
Девушки захохотали.
- А вы не зубоскальте, просмешницы. Испытайте травку…
Молодые жницы жали хлеб, перебрасываясь шутками, и посматривали одна на другую - у кого ровнее стерня? У кого больше и красивее снопы?
Вдруг Лиза вскрикнула и, выронив серп, помахала левой рукой, - с большого пальца капала кровь.
- Ой, горюшко мое!.. Ой, рученька!..
- Не реви, девуня, - сказала мать, направляясь к дочери. - В страду со всякой жницей такое приключается. Старики-то говорили, что хлебушко потом да кровью полит…
- Тебе, конечно, не больно. А я должна терпеть. Я говорила: "Не надо серпы", - ты приневолила. Вот теперь останусь без руки…
- Слово, доченька, дали - надо сполнять. А пальчик полечим.
Девушки сбежались к подруге.
- Теперь бы залить йодом да перевязать…
- Лекарство - рядышком, - сказала Силантьевна и пошла на обочину дороги.
Лиза сунула порезанный палец в рот.
Мать вернулась с тысячелистником, пожевала его и зеленую кашицу приложила к порезу.
- Вмиг затянет. Завтра позабудешь, в какое место серп-то поцеловал, - приговаривала она, обматывая палец ленточкой, оторванной от платка.
Показала девушкам старые рубцы на своей руке.
- Вот здесь, вот… Вот еще… Все раны горьким тысячелистником залечивала. И от таких порезов в хворые не записывалась. Страдовала наравне со здоровыми.
Глянув на землю, где лежал серп, сказала дочери:
- Подыми. Пшеничка тебя ждет-поджидает…
И Лиза опять покорилась матери; хоть и медленно, а все-таки подвигала свою постать.
- Эдак, доченька, эдак, - подбадривала Силантьевна. - Страдовать пошла - забудь про боли, про недуги…
3
Облака подымались все выше и выше, сбиваясь в белые громады. Солнце, пользуясь каждой прогалинкой, кидало на землю потоки тепла и вскоре просушило воздух. Но на дорогах по-прежнему блестели большие лужи. Желнин выехал в районы на "газике", способном пройти по любой дороге, в какое угодно ненастье.
За окраиной города раскинулись, приподнятые к горам, необъятные поля. Там и сям виднелись комбайны. Гул тракторов сливался с шумом автомашин. Нагруженные хлебом, они устремились в город бесконечной вереницей. Приятно пахло свежим зерном пшеницы, овсяной соломой, освобожденной от летних тягот землей.
В Луговатке Желнин отыскал Шарова и, пригласив его в машину, поехал по той дороге, что разрезала Чистую Гриву на две половины. Андрей Гаврилович сидел рядом с шофером, полуобернувшись к спутнику. Шаров, слегка наклоняясь к нему, рассказывал с такой горечью, с какой люди говорят только о больших бедствиях:
- У нас хлеба держались до прошлой недели. Помните, в пятницу был ливень? Я ехал на коне. Пшеница стояла высокая, чистая. Вижу - наваливается черная туча. Решил переждать на току, под крышей. Ударил крупный дождь да с таким шалым ветром, какой бывает только в зимнее время: с одной стороны побьет-побьет, забежит с другой и еще прибавит. Даже под крышу захлестывал. На ток со всех сторон хлынула вода - коню по щиколотки! Кончился этот шквал. Выглянул я из-под крыши - нет хлеба! Все лежит. Страшно смотреть. Колос утопает в воде. Я вам скажу, на моей памяти не бывало такого. Хотя бы легли хлеба в одну сторону, а то… Да вон, п-посмотрите!
Справа от дороги - огромный массив спелой пшеницы. Она не колыхалась под ветром, не шумела колосьями, а расстилалась по земле, будто узорчатая скатерть. Замысловато переплелись поваленные стебли.
- Комбайном такую невозможно взять, - говорил Шаров. - Ножи то идут поверху, то - еще хуже! - подрезают колос. Вместо двадцати пяти центнеров оказывается в бункере десять. Остается единственное - косить вручную.
- Косите, - сказал Желнин. - Не теряйте времени.
- Литовок в Сельхозснабе нет.
- У колхозников небось найдутся старые косы.
На соседнем поле пшеница была посеяна широкорядно. Она выросла высокая и тоже полегла. Убирать ее приходилось на таком низком срезе, что скошенное поле походило на неумело побритую голову: всюду виднелись черные ссадины.
Подъехали к комбайну. Желнин, сбросив плащ, первым догнал машину, на ходу поднялся на мостик, поздоровался с чубатым парнем, что стоял за штурвалом. Рядом с Желниным встал Шаров.
Поблескивая деревянными лопастями, крутилось низко опущенное мотовило, но полегшая пшеница не поддавалась ему.
Ножи подрезали встречную струю возле самой земли, и вскоре длинная солома копной вспучилась на транспортерах. Еще секунда - и машина захлебнется. Чубатый парень, одетый в удобный комбинезон, пронзительно свистнул. Трактор остановился. Парень, придерживаясь за поручни, повис над хедером, пинками расправил солому. Когда полотна опустели и молотилка проглотила последние срезанные стебли, тракторист, по новому сигналу, плавно стронул агрегат с места и повел, настороженно приглядываясь и прислушиваясь ко всему. Вот струя полегшего хлеба круто повернулась, как бы убегая от машины, и ножи заскользили по поверхности. Комбайнер повернул штурвал, чтобы сбрить все "под нуль", но через несколько секунд сгрудилась земля, трактористу, после двух свистков, пришлось включить задний ход. Комбайн дрогнул и неохотно попятился, чтобы стряхнуть землю с ножей…
Трудна уборка полегшего хлеба!
Медленно, с ежеминутными остановками, комбайн двигался вокруг большого массива. Пшеница лилась в бункер тяжелым ручьем. Желнин и Шаров заглянули туда, сунули руки в зерно, взяли по горсти: влажное, очень влажное!
Андрей Гаврилович, пропустив пшеницу между пальцев, последние зерна медленно разжевал: хороши хлеба растут на Чистой гриве!
Павел Прохорович посмотрел на небо. Там медленно проплывали облака. Из белых они уже превратились в серые и теперь расползались вширь. Скоро опять занепогодит. В тридцать четвертом, он помнит, дожди хлестали вплоть до белой крупы. Что, если и нынче случится такая напасть? Как быть с сырым зерном? Уже сейчас завалены все тока. Сушилка не успевает пропустить даже третьей части того, что поступает от комбайнов.
- К будущему году стройте зернофабрику, - посоветовал Желнин. - Я видел, на селекционной станции. Поточная линия: веялки, сушилка, опять веялки, уже для сухой очистки, сортировка. У въезда сыплют в бункер сырую пшеницу, прямо из-под комбайна, а на другом конце принимают в мешки сухое зерно. И все двигает электричество! Рабочих шесть человек.
- А у нас на очистке зерна - семьдесят! И то не управляются…
Пообещав прислать чертежи, Желнин направился в Гляден. По дороге он останавливался еще несколько раз. Поля колхоза "Колос Октября" заросли пыреем, молочаем и сурепкой. Все там полегло, одни толстые, жилистые стебли осота стояли прямо, маяча пушистыми султанчиками. Набухшие в ненастье, колосья еще не успели просохнуть. Кое-где на них зеленели ростки.
Неподалеку виднелись люди. Желнин подъехал к ним. Это были студентки педагогического института. Они неумело подкашивали хлеб и отбрасывали в валки; двигались так скученно, что могли порубить одна другой ноги. Андрей Гаврилович расставил их по местам, некоторым показал, как держать черенок литовки, как точить лезвие оселком. '
К полосе подошел трактор с комбайном на прицепе, чтобы обмолотить то, что подкосили девушки.
. - Отчего у вас хлеб такой сорный? - спросил Андрей Гаврилович бригадира тракторного отряда.
- Оттого, товарищ Желнин, что вы Забалуеву мало шею мылите! В передовиках ходит! - ответил бригадир упреками. - А вы бы пригляделись к нему… Как добрые люди, к примеру луговатовцы, готовят землю? По нескольку раз лущат культиваторами, сначала спровоцируют сорняки - заставят прорасти, потом уничтожат подчистую и только после того начинают сеять. А Забалуев норовит все одним махом сделать, чтобы меньше платить за работу МТС. Больно экономный! Только от этой "экономии" - кругом убыток…
Прямота понравилась Желнину; пожимая руку бригадиру, он сказал, что "крайком поправит" Забалуева.
Большая полоса была наполовину скошена комбайном. Остались обширные кулиги, где пшеница лежала, прихлестанная к земле. Одну из таких кулиг убирали тракторной сенокосилкой, которая брила все под корень. Но трактор шел по скошенному хлебу и тяжелыми клыкастыми колесами вминал его в землю. На тракторе и на сенокосилке сидели молодые парни. Андрей Гаврилович остановил машину:
- Обмолачиваете? Мышам на корм зарываете?
- Что приказано, то и делаем, - ответил тракторист и, протянув растопыренные руки, добавил: - Не могу же я своими пятернями отгребать.
- Заглушите мотор.
Парни, ворча себе под нос, ногами откидывали скошенный хлеб, освобождая место для прохода трактора вокруг кулиги…
Забалуева не удалось найти в поле. Не застал его Желнин и в селе. Бухгалтер Облучков, прищелкнув языком, сказал:
- В страдную пору Сергея Макаровича ловить - все равно что за вихрем гоняться! Везде норовит побывать. Где затруднение - сам командует.
Желнин направился в сад. Машина шла по дороге через коровий выгон, в углу которого был рекордный участок Лизы Скрипуновой.
Андрей Гаврилович подъехал к жницам. Девушки, перешептываясь, окружили машину. Подошла Фекла Силантьевна с серпом на плече.