Трофим Тимофеевич давно слышал, будто бы Вера дала Семёну слово и обижался на дочь, - не поговорила с отцом, не посоветовалась, но себя успокаивал: "Может, пронесёт тучу мороком. Со временем одумается". Всё чаще и чаще заговаривал о Васе Бабкине, но Вера, смущённо краснея, или отмалчивалась, или переводила разговор на другое. Сейчас слова Забалуева задели больное, и старик косо посмотрел из-под нахмуренных колючих бровей:
- Что, что?..
- Сватами, говорю, скоро будем!
- Кому знать, что случится завтра!
- Ну, ну! - Сергей Макарович погрозил пальцем. - Между детьми давно всё решено. И ты не прикидывайся. Или собираешься перечить?
- Не здесь бы говорить об этом. И не так. Пора бы знать порядок…
Старик замолчал. Забалуев - тоже. "Характерами дочка с батькой одинаковы, - упрямства в них, как в редьке горечи".
Но, всегда шумный и беспокойный, Сергей Макарович не привык молчать подолгу. Протянув руку в передок коробка, где лежала связка косачей, он ухватил одного за мохнатую лапку и дёрнул к себе на колени; провёл рукой по чёрному с сизым отливом перу, поднял и, покачав на ладони, прищёлкнул языком:
- Ишь, какой хороший! Тяжёлый! Наверно, у тебя от четырёх-то плечо занемело?
- Ничего. Носил по пятьдесят селезней!..
Сергей Макарович пощупал грудь косача, выщипнул несколько пёрышек и присмотрелся к белой пупырчатой коже.
- Мягкий петушок! Из такого суп выйдет наваристый!
"Этот - Юрке, - про себя отметил Дорогин, - а вон тот Егорке…"
Недовольно кашлянув, Забалуев бросил косача под переднее сиденье. Спустя минуту принялся упрекать:
- Огородники жалуются: - не помогаешь. Спихнул с плеч и рад.
- Выращу помидорной рассады на гектар. Вот и будет помощь.
- Бригадиру молодому дал бы совет… - Сергей Макарович носком сапога шевельнул косачей. - А ты на эту дрянь время тратишь. Дурной пример показываешь! А ещё член правления!..
Трофим Тимофеевич подхватил связку косачей и приготовился выпрыгнуть из тележки. Забалуев обернулся к нему:
- Куда ты? Довезу до ворот.
- Спасибо и на этом. Хорошего - понемножку!.. Остановите коня!
Как только Мальчик замер на месте, старик, оттолкнувшись от сидения, тяжело перевалился через стенку коробка.
Повесив на плечо связку косачей, он опять зашагал по обочине грязной дороги.
Глава восьмая
1
Вася Бабкин любил все времена года и ещё не так давно жалел, что дни пролетали быстрой вереницей. Даже морозная и вьюжная зима до этого года казалась короткой. А нынче, особенно после поездки в Гляден, всё стало иным: зима бесконечно долгой, дни - утомительно-тягучими. Ни занятия в драматическом кружке, ни охотничьи вылазки в поле, ни тяжёлая физическая работа - ничто не успокаивало.
В новогодний вечер Вера хотела что-то сказать ему… Может, съездить ещё раз?.. А зачем?.. К чужой невесте!.. Она, конечно, слышала - уши обморозил. И наверно видела, как пьяный валялся на улице в снегу?.. Но ведь выпил-то с горя… Можно понять…
Мать беспокойно посматривала на сына. И ест плохо, и спит мало, и разговаривает неохотно, словно боится расстаться с глубоко затаёнными думами. Щёки побледнели, и пятна от порохового ожога стали ещё заметнее, будто тёмные щербины на белой берёзе. Ну как же не тревожиться о нём?
Не выдержав, она спросила:
- Что-то, Васятка, нынче ты завял, как перезрелый подсолнух?
- Нет, ничего я…
- Может, тебе пивца сварить?
- Даже не говори…
От одного упоминания о пиве Васю передёрнуло. А мать продолжала:
- Большой ты. Позвал бы товарищей…
- Каких? С женатиками гулять неловко, с мелюзгой - неинтересно.
Катерина Савельевна задумалась. А ведь в самом деле, сын остался без сверстников: одни ушли в армию, другие уехали учиться, третьи обзавелись семьями. Один Вася - неприкаянный. Новых друзей не завёл. А без товарищей скучно… Так? Нет, что-то другое. Парень на возрасте, на переломе. Как скворец, весну чует, а перед кем петь - не знает. Или ещё хуже: он-то знает, но его слушать не хотят. От неспетых песен сердцу тошно…
Он у неё - последний: с ним да с невесткой век доживать. Не ошибся бы только парень, женился бы на девушке с мягким характером. Вася умом не обижен, но люди не зря говорят: "Молодо-зелено"… Какая-нибудь вдова или брошенка может так закружить парню голову, что он и сам себе будет не рад…
Это - Капа! Догадка отозвалась болью в сердце: у Капитолины сын - годовалый Вовка. Хотя все знали его отца, служившего в армии, но, так как он не был зарегистрирован с Кондрашовой и свою связь считал случайной, о ребёнке говорили: "Безотцовщина!" Кому нужно такое приданое!..
В колхозе Капа у всех как бельмо на глазу - ленивая из ленивых. Характером не ровная: то кричит да словами, как иголками колет, то маслом тает, то мягкой травкой расстилается. А думает только о нарядах.
Напрасно замолвила за неё, что в саду она может пригодиться. Надо было спровадить куда-нибудь подальше.
Нет, не из-за Капы он. Та бы сразу сказала: "Пойдём расписываться!.." А тут одно сердце страдает, другое не знает. Даже, может быть, не желает знать. И матери вспомнились рассказы о гляденских девушках, которых в начале зимы Вася спас от бурана. Она слышала об этом больше от Шарова, чем от сына. Вася сказал скупо: "Привёл в избушку. Переждали девки буран и ушли домой". Только и всего. Неспроста эта скупость.
Однажды поздним вечером, накрывая стол для ужина, Катерина завела разговор о тех девушках. На её расспросы Вася отвечал, едва сдерживая раздражение, и тем самым выдал половину своей тайны.
- Что же ты не рассказываешь толком, - упрекнула мать. - Девки-то были хорошие?
- Девки везде одинаковые…
- Как их звать?
- Одна Лиза, другая Гутя…
- А остальных не запомнил?
- Ну, что ты! На память не обижаюсь…
- Лиза у них звеньевая?
- Нет… - Вася замялся, - Не она…
Ясно, звеньевая - его любовь.
Мать медленно прошлась по кухне и, остановившись против сына, сидевшего на лавке, посмотрела на залитое румянцем лицо так пристально, что он опустил взгляд.
- У неё кто родители?
- У кого?
- Ты знаешь, про кого я спрашиваю.
Вася хотел сказать: "Не знаю", но не мог произнести этого слова, - он никогда не говорил матери неправды; не подымая глаз, проронил:
-. У неё только отец… Трофим Дорогин…
- Вон кто!.. - Помолчав, мать подсела к сыну, тихо положила руку на его плечо. - Послушай, а семья-то у них большая? Сыновья при старике есть?
Она порывалась спросить: "Ты не бросишь меня, не уйдёшь к Дорогину примаком? Девка то, поди, уговаривает тебя переселиться к ним?"
А Вася считал, что думы его может знать только одна Вера и больше никто на свете. Но ей нет до него дела. - у неё жених. Она ждёт его… Значит, и говорить не о чем. И догадки строить не надо. Оттого, что он немножко проговорился, в нём пробудилась такая жгучая досада, что, при всём уважении к матери, он не мог сдержаться:
- Всё это, мама, зря. Пустые разговоры. И ты не допытывайся. Не спрашивай… - Он убежал в горницу и захлопнул за собой створчатую дверь.
Рука матери, тёплая и ласковая, лежавшая на его плече, упала на лавку. Катерина Савельевна сокрушённо вздохнула. Её ли это сын?..
Обычно Катерина, занятая многочисленными хлопотами, не ходила, а бегала по кухне. Чтобы меньше уставали ноги, снимала обувь и оставалась зимой в шерстяных чулках, а летом босая. И сейчас на ней были полосатые тёплые чулки, но она сидела неподвижно, и ноги её стыли от пола, впервые казавшегося холодным.
Материнское сердце - мягкое и отзывчивое. Уже через минуту в душе Катерины Савельевны не осталось никакой обиды - только тревога за сына: неладно складывается у него жизнь.
Она медленно поднялась и направилась в тёмную горницу. Двери не скрипнули, тихие шаги глохли в мягких половиках, которыми был застлан пол.
Остановившись недалеко от кровати, где лежал сын, она заговорила необычным для неё, глухим голосом:
- Не сердись, Васятка. Сердце по тебе болит, вот и хотела узнать…
Сын не слышал её слов. Он думал: "Нехорошо… Всё так нехорошо…"
Мать решила, что он задремал, и неслышно вышла из горницы. Одну половинку двери позабыла закрыть.
В кухне остывал никому не нужный ужин…
Васе было и горько, и стыдно перед матерью, и жаль её. Она подозревала, что у него есть невеста, и терзалась тем, что не знает её. Теперь же будет страдать ещё оттого, что сын попусту любит ту девушку.
От этой мысли Вася вздрогнул, приподнял голову и, глядя в пустой угол, спросил:
- Люблю?.. - И, тяжело вздохнув, ответил: - Если бы не любил, так разве бы…
"Во сне разговорился", - подумала мать.
Утром Катерина Савельевна, в одних чулках, быстрее, чем всегда, деловито носилась по кухне: варила картошку для поросёнка, грела пойло для коровы, подметала пол пахучим веником, связанном из мелкой полынки, потом разливала молоко по стеклянным банкам, мыла посуду, подбивала тесто в квашне, крутила мясорубку, готовя фарш для беляшей, которые любил сын.
Вася встал осунувшийся, словно после болезни, но подтянутый и ещё более замкнутый. Проходя мимо печи, кинул в огонь горсть измятых листков бумаги. На каждом по две-три строчки… Мать, хотя часто и тревожно просыпалась, даже и не подозревала, что сын, включив свет, много раз принимался за письмо, а написать, видимо, не смог.
Бросив в печь недописанные письма, Вася мысленно говорил себе:
"Я ведь Веру мало знаю. Умная, бойкая, весёлая, любит сады - вот и всё. А какая она характером? Какие у неё привычки?.. Её душа для меня - потёмки. Нечего, значит, думать о ней…" Но сердцем со всей горькой остротой он понимал, что нет на свете силы, которая помогла бы ему сделать это.
Матери, не глядя на неё, сказал:
- Не обижайся. Больше так не буду… Но ты никогда не спрашивай о ней…
- Давно ты, Васятка, не ездил на охоту. А в тайге сейчас хорошо…
- Некогда охотой баловаться. Завтра поеду в сад. Пора готовиться к весне…
2
Вместе с Бабкиным в сад приехали девушки. Вооружившись лопатами, они разбежались по сугробу, что преградил вход в избушку, и, не переставая болтать и пересмеиваться, отбрасывали снег. Вася тоже взял лопату, но Капа встала рядом с ним и, озорно оттолкнув мягким плечом, шутливо прикрикнула:
- Не мешайся, бригадир! Без тебя сробим. Твоё дело - руководить нами. - Рассмеявшись, добавила: - Силы для этого побереги…
Вася молча отошёл, будто и не собирался отбрасывать снег: проложив черту вокруг избушки, сказал, что тут надо прокопать борозду для стока воды, и направился к полосе, где была посеяна берёзка.
- Бригадир-то у нас, девки, сурьёзный! - не столь шутливо, сколь обиженно кинула Капа вдогонку. - Ему бы седую бороду подвесить!..
Вернулся он в сумерки. Девушки готовили ужин. Капа чистила картошку молча. Эго было так необычно, что бригадная учётчица Дуня озабоченно спросила её:
- О Вовке тоскуешь?
- Ну! - шевельнула плечами Капа. - Была охота по такому плюгашу тосковать!
- Что ты говоришь? Он же тебе - родной!
- Не мой теперь - мамкин.
Капа окинула взглядом избушку, - слушает ли бригадир? - и продолжала:
- Я не успела к нему привыкнуть, - мамка сразу взяла к себе: вынянчила, выкормила. И сейчас говорит: "Мой сын, ты к нему не касайся".
- Какая у тебя мамка золотая! А другая бы…
- Она вместо меня получает от государства пособие матери-одиночке. А я про Вовку даже и забыла! И мамкой он зовёт бабушку, а меня - тётей.
- Тётя кукушка! - заметил Вася ледяным тоном.
От его слов Капа вздрогнула - не ко времени разговор; собравшись с мыслями, ответила крикливо:
- Совсем ни к чему кукушку приплёл! Я в чужое гнездо не подкидывала - в своём растёт. Говорю мамка сама отняла у меня Вовку.
- А кукушка рада!
- Не понимаешь ты простых слов! - ещё больше обиделась Капа. - Тебе, бригадиру, надо радоваться, что оголец не связал меня по рукам, - могу всё лето жить в саду, могу от колхоза торговать на базаре.
В печи горели дрова, варилась картошка. Девушки пели частушки.
Капа, позабыв о разговоре, который обернулся для неё столь неприятно, гулко притопывала каблуками новеньких сапожек, приближаясь к бригадиру. Она по-цыгански так порывисто поводила округлыми плечами из стороны в сторону, что девушки ждали - вот-вот кофточка на ней разлезется по швам. Тесные голенища сапожек тоже могут разорваться на её крепких ногах. Потоптавшись перед парнем. Капа со всей силой ударила каблуком в половицу и начала отступать к порогу, а широкими жестами мягких рук как бы устилала путь плясуну. Но Вася не двигался с места, смотрел строго и ворчал.
- Не праздник ведь. Ни к чему затеяли…
- Моргуешь мной? - спросила Капа резко. - Начальника корчишь! Скуку нагоняешь! Ну и сиди со своими строгостями…
Она с наигранной безнадёжностью махнула рукой, обняла двух девушек и стала им что-то нашёптывать. Остальные молча сидели перед печкой.
Вася чувствовал себя неловко - нарушил веселье. Но что же делать, если ему не весело? Упрекнула Капа зря: нагонять тоску не в его характере. Он умеет плясать не хуже других. В тот зимний вечер под ним гудели половицы!..
Подвинувшись к столу, Вася раскрыл тетрадь с планом весенних работ; успокаиваясь, потёр переносицу.
- Не куксись, бригадир, - грубовато посоветовала Капа. - Больше я пяткой не топну, пальчиком не шевельну. Буду ходить на цыпочках…
Она повернулась и с кошачьей лёгкостью прошлась по избушке.
- Вот построим бригадный дом - пляшите, хоть до упаду, - сказал Бабкин, не отрывая глаз от тетради.
- А ты не заглянешь к нам в общежитие? - спросила Капа, а потом насмешливо всплеснула руками, - Какое у тебя сердце ледяное! Девушек забываешь!..
Поблёскивая чёрными, как переспелая черёмуха, маленькими для её круглого лица, глазами, она продолжала:
- Что-то я не верю твоим словам. Ты не такой. Ты только притворяешься строгим. И не зря ты ездил в Гляден Новый год встречать! Присушила там тебя какая-то настырная, вот и обегаешь своих деревенских. Парни слушают старые сказки: в чужой деревне девки лучше! - Она расхохоталась. - А издалека даже верблюдица - красавица.
Вася насупился. Балагурить ему не хотелось. Капа подошла и, дурашливо присмотревшись, объявила:
- Девчонки! Он с лица переменился! Я - не в бровь, а в глаз!
- Хватит, Капка, зубы мыть!
- Помолчала бы маленько.
- В самом деле, Капитолина, дала бы языку передышку, - попросил Вася. - Говорят, молчание - золото.
- Хочешь, чтобы я разбогатела? - У Капы от смеха заколыхалась грудь. - Ладно, попробую. - Повернувшись к девушкам, она притопнула каблуком: - Девки, тихо! Ш-ш-ш-ш… Как тараканы - по щелям!
Вася захлопнул тетрадь и вышел из избушки.
3
К концу марта рухнули зимние дороги, и в полдень ни конному, ни пешему нельзя было двинуться за околицу: что ни шаг, то - по колено в мокрый снег. Все низинки заполнились вешней водой. Вася недовольно посматривал на дряблый снег: транспортная бригада не успела привезти лес. Опять сад останется без бригадного дома. Опять всё лето девушкам придётся ютиться в тесной избушке, на чердаке да под сараем. А ведь людей прибавилось. Где их размещать? Неужели ставить шалаши?..
Но в глубокую ночную пору холодный ветер так сковывал снег, что крепкая корка звенела под ногами, как стекло. По такому насту можно было ехать даже без дороги…
Перед рассветом Вася услышал резкий стук.
- Эй, засони! - крикнул кто-то за дверью избушки. - Подымайтесь!
Девушки всполошенно повскакивали. Вася, откинув крючок, широко распахнул двери и увидел перед собой усы Грохотова, обмёрзшие ледяными сосульками и оттого блеснувшие при луне зеленоватым отливом.
Опираясь на палку, Кузьма Венедиктович пригнулся, заглянул в тёмную избушку и спросил:
- Перепугал, небось? А переполошил я вас не зря. Послухайте! - Он повернулся лицом к полю и, сдвинув папаху, прислушался первым. Там необычно, как бы с лёгким присвистом, скрипел снег под многими десятками полозьев. - Чистая музыка! Всех лошадей впрягли - вот какая забота о вас! Говори, бригадир, куда сваливать лес. И девки пусть выходят помогать.
Пока Вася одевался, лошади показались у ворот сада. Место для постройки бригадного дома было давно выбрано и очищено от снега, и возчики сами увидели, где надо сваливать прямые, звонкие сосновые брёвна. Девушки, орудуя стягами, под командой Кузьмы Венедиктовича откатывали брёвна в штабели.
На востоке побледнело небо. Снег из голубого превращался в розовый. Возчикам нужно было возвратиться в село раньше, чем солнце успеет снова размягчить снег, и они, повёртывая лошадей с пустыми санями, спешили скрыться за лесной опушкой. Когда рассвело, в саду из приезжих остались только плотники да Кузьма Грохотов.
- Я к тебе - в помощники! - объявил он бригадиру. - Примешь?
Вася обрадовался, - заботы о постройке дома отпадут от него.
К середине дня плотники положили в стены первые брёвна. Грохотов похаживал с топором и требовал:
- Подвиньте чуток это бревно. Так, так… Здесь подтешите…
Девушки расстилали мох. Капа, окидывая взглядом всю постройку, удивлялась:
- Ой, какие будут комнаты! Да и много их! Куда нам столько? Бригадир, растолкуй.
Бабкина радовало, что скоро бригада переберётся в просторный дом.
- Здесь встанет стол учётчицы. Рядом - спальня для женщин…
- Ты покажи, где - для парней? - дурашливо приставала Капа.
За ними шумной стайкой двинулись девушки.
- Не липни, Капка, ко всякому слову. Не мешай.
- Там - кухня, - продолжал рассказывать Вася. - Слева - сушилка для одежды, справа - столовая. Возле неё - красный уголок…
- Для свиданий? - спросила Капа, стараясь казаться серьёзной, но не сдержалась и захохотала; притопнув ногой, кликнула: - Девки, сюда! Поглядите - тут можно наплясаться досыта!
Плотники, позабыв о работе, тоже балагурили. Грохотов кашлянул. Девушки умолкли. Старика все уважали, и никто не вступил с ним в пререкание. Капа, схватив мох в охапку, пошла опять расстилать его по брёвнам.