Сад - Афанасий Коптелов 19 стр.


4

Рано утром Вася показал своим помощницам, как резать черенки с тополей, а сам отправился на грань колхозных земель, где его бригаде предстояло в мае посадить лесную полосу. Поля выглядели пёстрыми. В едва заметных ложбинках ещё лежал снег, а на бугорках уже чернели пласты осенней вспашки. Слева зелёной стеной стоял бор. На опушке, в берёзовых зарослях хохотали куропаты, заметные на снегу только по коричневым шалям, которые весна уже успела накинуть на их тонкие шеи. Вот один показался на сугробе и, отманивая человека, побежал в сторону поля. Вася, хотя и был без ружья, уступил охотничьей страсти и пошёл за ним. Куропат вспорхнул, и в голубом просторе засияли белые крылья. Сначала он растревоженно ругался, а отлетев подальше - залился громким хохотом. Казалось, по чистому небу летел комок снега, смеясь над бойким ветром и тёплым солнцем. Вдруг он, словно сражённый солнечным лучом, упал в борозду и как бы растаял в ней. Но через минуту показался на чёрном гребне пласта и опять побежал впереди человека.

- Кому ты сейчас нужен, веснушчатый женатик, - громко рассмеялся Вася над нехитрой уловкой куропата. - И жену твою никто не потревожит. Пусть сидит на гнезде… - Он повернулся и опять пошёл возле бора.

Куропат, обрадованный успехом своей уловки, снова взметнулся в воздух и, заливаясь насмешливым хохотом, полетел к своей подруге.

"Хорошая пора!" - подумал Вася. Он вышел на грань; опираясь рукой на межевой столбик, посмотрел на ровные, как пол, безлюдные поля будённовцев. Там не было ни одного кустика, и ветер вольно гулял над голой землёй; расшибаясь о грудь, посвистывал возле ушей, играл прядью волос, выбившейся из-под мягкой колонковой шапки.

Далеко за будённовскими полями лежали, невидимые отсюда, земли "Колоса Октября", а ещё дальше, за голубой весенней дымкой - Гляден. Этим утром оттуда могли выйти девушки с лопатами на плечах - задерживать талые воды… Если пройти навстречу километров десяток, можно издалека узнать знакомую тоненькую гибкую фигуру…

И опять вспомнились Васе те вьюжные дни и вечера, вихревая пляска, посев берёзки, короткий разговор с девушкой. У неё нет таких залихватски-грубых слов, какие любит Кондрашова. Самые простые слова у Веры - как песня. С нею, наверно, всегда хорошо, легко, весело. О чём ни заговорит - заслушаешься!..

"Может, всё-таки написать ей?" - Но тотчас же, словно не он сам, а кто-то другой, более благоразумный, холодно возразил: - "А зачем писать? Чтобы она там посмеялась со своими подружками?.. Сожмёт в руке письмо и расхохочется: "Домовой-то помешался!.."

"Но что же делать?.. Её не забудешь…"

Он сорвал шапку с головы и резко махнул ею от лица до колен.

- Вот ещё выискалась незабудка!..

Эти раздражённые слова не избавили от раздумья. Вася стоял с непокрытой головой, позволяя ветру забавляться прядями волос, и вполголоса повторял слова из песни:

- Незабудочка-цветочек… Подходит: по глазам она такая…

Ему понравилось, что и он придумал для Веры прозвище.

"Сегодня же напишу ей письмо. Может, ответит…"

За спиной, где-то совсем близко, послышались торопливые удары копыт о мёрзлую землю. Обернувшись, Вася увидел, что к нему подъезжают двое на верховых лошадях. Одним оказался Шаров, одетый в шинель и офицерскую фуражку, другим - Герасим Матвеевич Кондрашов, бригадир первой полевой бригады, маленький, с морщинистым и таким смуглым лицом, что оно казалось задымленным. Подстриженные когда-то густочёрные, а теперь местами поседевшие усы Герасима были так прокурены, что выглядели пегими. И одет он был пестро - дублёный полушубок, на голове - заячья ушанка с чёрной тулейкой.

Вася, застигнутый врасплох, стоял перед ними с шапкой в руках.

- Ну, что ты, парень, встопырился? - усмехнулся Кондрашов. - Молитвы, что ли, бормотал?

- Наверно, стихи заучивал, - вступился за Васю Шаров.

- Это для чего же стихи - в поле? - продолжал смеяться старый бригадир. - Чтобы после черешки в земле отрастали дружнее?

- Надо говорить - черенки, - поправил Вася. - А молитвы, может, вам нужны?

- Обхожусь без них. Даже перезабыл все. "Отче наш" и то не помню. Мне агротехника помогает лучше родной матери! А вот как ты поведёшь своё дело - это бабушка надвое сказала. Поглядим.

Кондрашов невзлюбил молодого бригадира с тех пор, как Вася отказался послушаться его совета. А совет был простой: "Хоть парень ты рисковый, а не берись за весеннюю посадку лесной полосы. Отложи на осень. Заяви председателю, что не подготовился". Герасим Матвеевич говорил так потому, что жалел ту длинную ленту земли, которую было решено "отхватить" у него под лесные посадки. Земля-то больно хорошая - чёрный пар, приготовленный под пшеницу!.. Но Вася, не дослушав, сказал, что для него майский день дороже осенней недели.

Сейчас Вася насторожённо смотрел на Шарова. Зачем они приехали вдвоём? Не удалось ли Кондрашову склонить председателя на свою сторону?

Павел Прохорович спешился и подошёл, разминая ноги.

- Мы надеялись застать тебя в саду, но опоздали. Кузьма Венедиктович сказал: на разведку ты отправился.

Только теперь Вася заметил, что держал шапку в руке; кинув её на голову, сказал, что у отца была привычка - сначала самому посмотреть землю, всё распланировать и только после того вести людей на работу.

Кондрашов мешковато свалился с копя, насмешливо спросил:

- И чего ты вырядился, как на свадьбу?

- Неужели щеголять, как вы в рваном малахае? Не шапка, а воронье гнездо!

- В девичьей стае петухом похаживаешь, а жениться не можешь.

- Это не ваша забота!

- Можно бы и прислушаться. Земля, деды сказывали, нарядных да форсистых не любит. Верно! Я помню, лён сеяли без штанов, а репу - с хомутом на шее. Кидает голоногий мужичок семена, а сам - знай нашёптывает: "Вырасти, ленок, мне, бедному, на порты!.." Вот была "агротехника"!

Они шли вдоль межи. Шаров с Бабкиным делали по одному шагу, коротконогий Кондрашов - по два.

- Как только закончат здесь прибивку влаги, - говорил Павел Прохорович садоводу, - сразу отмеривай себе ленту и ставь колышки. С посадкой не зевай. Сосед-то у тебя - орёл. Проспишь - он засеет пшеницей!

- Мой план - главнее всего! - сказал Кондрашов. - Лесные посадки район с нас не спрашивает.

- Мы сами с себя спрашиваем, - заметил Шаров.

- За недосев пшеницы не поздоровится.

- Ты перекроешь план в другом поле. Я надеюсь.

- Греха не будет, если с лесом повременим, - продолжал Кондрашов с возраставшей настойчивостью. - Ты, Павел Прохорович, подсчитай, сколько мы тут урожая снимем!..

- Пятилетний план для нас - закон. Никаких отступлений! - предупредил Шаров. - Весной посадим первую полосу, осенью - вторую.

- Да ведь этак у нас прибавляется весновспашка. За это не погладят по головке…

- Ничего, всё объясним.

- По весновспашке пшеница родится хуже. На урожае потеряем.

- Зато в конце пятилетки богатый урожай будет не редкостью, а постоянным. Да ты вот возьми хоть сад. Если бы Филимон Иванович не вырастил заставу из тополей - мы бы с тобой не видали яблок.

Васе было приятно, что отца вспоминают добрым словом. А ведь первые годы вот также старики жалели землю, отведённую под сад. Отец рассказывал - на собрании шумели: "Лучше на той земле посеять огурцы - дело знакомое". "Овощи дадут колхозу деньги, а сад - пустая затея".. Через несколько лет "затея" обернулась полумиллионным доходом. Вот и эта новая "затея" покажет себя - прибавит хлеба!

Шаров остановился и провёл рукой воображаемую черту:

- Здесь встанут тополя. - Два раза широко шагнул по-журавлиному длинными ногами и снова как бы провел черту. - Здесь - тоже тополя. Между ними - жёлтая акация. Тут ещё тополя. Вот так. строчка за строчкой.

- А какому звену поручить посадки?

- Ты - бригадир, тебе виднее.

- Так и быть, дам тебе добрый совет: ставь мою сестру Капу, - сказал Кондрашов, - На ферме она пришлась не ко двору. А ты насчет её работы не сомневайся, только сумей проявить подход. Похваливай почаще, - будет работать, как миленькая!

- Ну, что же, я попробую… - Вася взглянул на Шарова. - Может, выйдет толк?..

- Действуй смелее. И в людей верь, - посоветовал председатель. - Я тебе скажу, людей надо проверять и воспитывать на трудных поручениях.

Глава девятая

1

Отгремели ручьи. Растаял снег в саду. Только возле защитных лесных полос он всё ещё лежал сугробами.

Приближался праздник весны. Так Дорогин называл дни, когда расцветали яблони. И старик готовился к встрече праздника. С утра до вечера ходил от дерева к дереву, щупал прошлогодние побеги, - хорошо ли перезимовали? - присматривался к набухающим цветочным почкам, намечал ранетки для искусственного опыления. Деревья-отцы были выделены ещё осенью. Среди них - яблони-южанки, которые расцветали раньше ранеток и нередко попадали под заморозки. В иной год бутоны погибали, не успев раскрыться. Садовод не мог собрать пыльцы. Нынче он ещё среди зимы позаботился об этих стланцах: поверх снега раскинул камышовые маты. Сейчас они сияли под солнцем золотыми квадратами. Дорогин шёл туда.

Под ногами мягко крошились комья земли, перекопанной поздней осенью. Ветерок разносил приятный аромат клейких почек тополя.

Под матами сохранились снежные бугры. Снег продлил нежным деревьям спокойный зимний отдых. Теперь пора будить их. Освободившись от покрова, они торопливо наполнят почки соками земли и подоспеют с пыльцой ко времени.

Идя вокруг одного из бугров, садовод сдёргивал маты. Под лучами солнца сиял зернистый снег. Крупинки его превращались в радужные капли, с бугра во все стороны текли светлые ручейки.

Присматриваясь к каждой яблоне, Дорогин прошёл по всем кварталам сада, и ему стало ясно, где и что он будет делать этой весной. В одном месте выкорчует погибшие деревья и посадит молодые, в другом - обрежет сухие ветви, в третьем - привьёт в крону черенки новых сортов. Всё отмечено в его записной книжке.

Ночи становились теплее и теплее. Вот уже лопнули яблоневые почки, показались светлозелёные трубочки будущих листьев и едва заметные, как булавочные головки, зародыши бутонов.

Утихали весенние ветры. Постепенно воздух настаивался на пробудившихся травах, на ранних луговых цветах.

По вечерам Трофим Тимофеевич озабоченно прислушивался к голосам птиц, словно тревожился за старых знакомых, - не запоздали бы дальние путешественницы по дороге в родные края.

Однажды в сумерки он услышал за оградой сада такой пронзительный свист, что человеку, незнакомому с птичьим миром, могло показаться - озорной мальчуган гонит стадо коров, вот-вот щёлкнет длинным пастушьим кнутом.

Через минуту свист повторился, и Дорогин одобрительно кинул в темноту:

- Молодец, погоныш! Своё дело исполняешь - отсталых поторапливаешь!

Трофим Тимофеевич знал, что с секунды на секунду подадут голоса птицы, которых пригнал погоныш. И, действительно, они не заставили себя ждать. Сначала послышался тонкий голосок, похожий на лёгкий всплеск волны:

- Пить, полоть! Пить, полоть!..

- Пей. перепёлочка, пей, с дороги жажду утоляй, - ответил Дорогин. - А полоть - наша забота. Мы про то помним.

Затем с ближнего острова донёсся скрипучий крик коростеля. Ему отозвался такой же крикливый сосед, и они, подзадоривая друг друга, завели свою бесконечную перекличку.

Дорогин, словно дирижёр, взмахнул рукой:

- Дёргай, ребята, дёргай!..

И коростели "дёргали" до рассвета.

А с восходом солнца в густых зарослях у подножия сопки весело запосвистывала золотистая иволга. Теперь все друзья были в сборе, и праздник весны мог начинаться. Иволга на раскалённых крылышках принесла тепло, - холодным утренникам пришёл конец.

Деревья в саду быстро набирали силу: бутоны с каждым часом становились всё крупнее и крупнее. Ещё день, и розоватые лепестки откинутся в стороны, открывая доступ шустрым пчёлам. Садоводу, мечтающему о новых сортах, надо спешить, завтра его вмешательство уже будет запоздалым.

Трофим Тимофеевич принёс мешочки из белой марли и надел на облюбованные ветви ранеток. Пусть поутру расцветает сад. пусть кружатся пчёлы - они не смогут попасть на оберегаемые цветки. Теперь дело - за пыльцой. Скоро откроются бутоны на стланцах, что зимовали под снежными сугробами, и тогда - за работу. Будут, будут у него новые гибриды! Выносливые деревья поднимутся в полный рост и дадут такие яблоки, которые можно будет хранить до весны.

2

Тихое солнечное утро. Ни один лист не шелохнётся.

Ещё в комнате через открытое окно Трофим Тимофеевич услышал, что где-то рядом гудят пчёлы, будто вьётся рой в поисках нового жилья.

Под окном стояла яблоня, белая от цветов. Это она пробудила в пчёлах редкостный трудовой азарт. Перелетая с цветка на цветок, маленькие работницы сновали во всех направлениях, и было удивительно, как они не сталкивались в воздухе.

Для искусственного опыления всё было припасёно заранее. Но придут ли его помощники? Вчера Фёкла Скрипунова сказала, что Егорка обязательна прибежит, а Юрка, ясное дело, от дружка не отстанет. Она тут же похвалилась:

- Уж мой-то внучок такой работящий, такой хлопотун, что сердце не нарадуется! - И предупредила: - Ты пиши ребятам трудодни по совести, не забижай.

- Не беспокойся, Силантьевна, - сказал садовод. - Опыление - такая работа, что каждый цветок в книгу вписывается.

- Вижу - куда-то вписываете, а трудодни, сказывают, нейдут. - Она понизила голос до шёпота и потянулась губами к уху Трофима Тимофеевича. - Запиши, будто ребята расшпиливали стланцы. Мне учётчица подсказала, никто не дознается.

- Этого никогда не будет, - посторонился от неё Дорогин. - Молодым лгать вредно, старым непотребно. А в правде счёт не теряется!

Ни с председателем, ни с бухгалтером садовод пока что не говорил о своих юных помощниках, - знал, что, не дослушав до конца, начнут упрекать: "Сам себе лишнюю маету придумываешь, да ещё ребят собираешься впутать…" Лучше всего поставить контору перед совершившимся фактом.

От сторожки через весь обширный сад, деля его на две половины, пролегла тенистая главная аллея. Там, переплетаясь ветвями, густо росли клёны, уже богато одетые лопушистой листвой. Справа и слева - небольшие кварталы, защищённые с трёх сторон зарослями жёлтой акации. Идя по аллее, Дорогин заглядывал то в один, то в другой квартал. Вот прямые ряды ранеток. Для постороннего глаза все деревья походят друг на друга, как братья-близнецы, которых различает только родная мать. Для него все они - разные: у одного дерева ветви никнут, у другого - устремляются ввысь, у третьего - раскидываются в стороны. У каждого - своё сортовое название. И цветы у них разные: на одной яблоньке - порозовее, на другой - побелее. Но все походят на лёгкие облака. Вот сейчас всколыхнутся и поплывут в голубое поднебесье…

- Дядя Трофим!.. Дядя Трофим!.. - донеслись голоса юных друзей.

Дорогин вернулся на аллею. По зелёному туннелю к нему бежали мальчуганы в трусиках и майках; остановились запыхавшиеся и схватили его за руки:

- Мы - яблони опылять!..

- Пойдёмте, ребятушки! Пойдёмте! - Дорогин повёл- ребят в тот квартал, где яблони зимовали под буграми снега. Они глянули туда и на минуту остановились, словно боясь вспугнуть розоватые облака, отдыхавшие на земле, знать, не первый час.

Ребята бросились к ближней яблоне, припали к её веткам, нюхали и рассматривали цветы.

- Егорка, гляди! Вот тычинки!

- Без тебя знаю… Сейчас начну собирать.

Трофим Тимофеевич подал им пинцеты и показал, как вырывать эти усики, золотистые от пыльцы. Ребята притихли, занятые важным поручением. Не каждому школьнику доверяют такую работу!

Собранные тычинки они раструсили тонким слоем в бумажные коробочки и поставили на подоконник, залитый солнцем. К вечеру подсохшая пыльца отделилась от тычиночных нитей и её ссыпали в пробирки. А на следующее утро начали опыление. Поднявшись на лесенки возле Ранетки пурпуровой, которой предстояло стать матерью новых гибридов, мальчики снимали марлевые мешочки с веток. Трофим Тимофеевич, стоя на земле, был на голову выше своих помощников. Он останавливал то одного, то другого:

- Погоди. Бережливее раскрывай бутон. Не мни лепестки. Вот так, левой рукой. Двумя пальцами. Так, так… Теперь правой наноси пыльцу. Осторожно, осторожно. - Старческий голос звучал трепетно. - Цветок живой. Не делай ему больно. Поранишь пестик - всё завянет попусту.

У мальчуганов не хватало терпенья. Они ёрзали на лесенках. Им хотелось всё делать быстро: опылить одну, две, три сотни цветков. Даже тысячу! А то и больше! Но Трофим Тимофеевич ворчал:

- Потише, ребятки. Потише… Юра, не роняй пыльцу!..

А что ему, Юрке, делать, если она такая мелкая и рассыпается сама? Он ещё наберёт. Сколько надо - столько и наберёт! Нехорошо, конечно, что пальцы выпачкал, но иначе у него не получается. А как Егорка? Мальчик глянул на друга и расхохотался: у того весь нос был жёлтым от пыльцы!

- Эх, вы, замарашки! Торопливы - небережливы! - упрекал старик. И всё-таки был доволен, что у него есть помощники: ему оставалось только надевать марлевые мешочки да на деревянных бирках писать имена деревьев-матерей и деревьев-отцов.

Ребята не умолкали:

- Дядя Трофим!.. А, дядя Трофим!.. Апортом опылили - какие яблоки вырастут?

- Большущие? С ваш кулак? Ага?

- Вырастут обыкновенные ранетки.

- Такой же кислющий мордоворот?!

- Из-за чего же стараемся?..

- Из-за семян, ребятки. Семена посеем - новые яблоньки вырастим. Вот они-то и дадут нам ещё невиданные плоды.

- А как будут расти? Возле земли поползут или кверху поднимутся? - спросил Егорка.

- Я знаю. Знаю! - закричал Юрка. - Дядя Трофим положил яблони на землю, от зимы сберёг. А теперь хочет на ноги поставить. Не те, а другие, новые, здешние. И чтобы никаких морозов не боялись! И чтобы вот такие яблоки росли! - Он потряс руками так, что казалось, держал большой плод, и стал тормошить старика. - Правда, дядя Трофим? Скажите - правда?

- В Сибири все садоводы над этим бьются, не ждут милости от природы, по взять их, ребята, не легко. Надо во всём соблюсти меру. Не досолишь - худо, пересолишь - ещё хуже.

- А соль какая? Откуда берется? - рассмеялись мальчуганы.

- Щепотку от яблони-отца, две - от матери. А бывает, сделаешь наоборот… лет семь-восемь ждёшь результатов: то ли радость, то ли огорчение принесёт тебе новый гибрид? Глядишь - яблоки хорошие, обрадуешься, а зимой мороз деревце погубит. Приходится такому гибриду добавлять зимостойкости, отдавать его на воспитание ранетке-матери, а она при этом перебарывает - кислоты подбавляет изрядно, да и яблочки мельчают. Выходит- садовод пересолил. И пересол-то - на спине.

Ребята рассмеялись громче прежнего. Егорка сказал:

- Мичурин бы добился! Вырастил бы крепкую яблоню!

- Дядя Трофим тоже всё может сделать, - вступился за садовода Юра, - Вот увидишь - вырастит! Давай на спор. Ну, давай!..

Егорка не ответил. Услышав посвист иволги в соседнем квартале, он спрыгнул с лесенки и, положив на землю пробирку с пыльцой, побежал туда.

Его друг, притопывая ногой, крикнул, чтобы он не смел пугать птицу, но, не выдержав, сам бросился вдогонку.

- Эх, помощники! Упорхнули - глазом не моргнули!

Назад Дальше