С минуту оставшийся в живых гладиатор обессиленно лежал, проливая кровь на песок. Толпа зашумела, закричала ему, чтобы он поднялся и снял шлем. Медленно, с видимым усилием гладиатор взял в руки меч и, опираясь на него, встал. Он постоял, слегка шатаясь, а потом наклонился и зачерпнул горсть песка. Втер песок в рану и смотрел, как тот падает мягкими красными хлопьями. Потом поднял окровавленную руку и снял шлем.
Под шлемом оказалось бледное от потери крови лицо грека Александроса. Он улыбался, а толпа выкрикивала оскорбления. На солнце блеснули монеты, которые они швыряли, но не ему, а в него. По всему амфитеатру деньги с проклятиями переходили из рук в руки, и на гладиатора уже не обращали внимания. Он снова упал на колени, и ему на помощь выбежали рабы.
Тубрук проводил Александроса бесстрастным взглядом.
- Может, стоит поговорить с ним насчет обучения? - спросил Юлий, с довольным видом собирая деньги в мешочек.
- Нет. Думаю, он не протянет и недели. В любом случае у него мало выучки, только хорошая скорость и реакция.
- Для грека, - вставил Марк.
- Да, хорошая реакция для грека, - рассеянно ответил Тубрук.
Пока убирали кровавый песок, зрители говорили о своем; правда, Гай и Марк заметили, как некоторые с криками и поддельными стонами изображают только что увиденный бой. Юлий похлопал Тубрука по руке, обращая его внимание на пару человек, которые спускались к ним по рядам. В тогах из грубой шерсти, без металлических украшений, оба выглядели в цирке немного не к месту.
Юлий и Тубрук поднялись, мальчики за ними. Отец Гая протянул руку и поздоровался с тем, кто подошел первым; тот наклонил голову в ответ.
- Приветствую вас, друзья. Садитесь, пожалуйста. Это мой сын, а это мальчик под моей опекой. Они ведь могут на пару минут отойти за едой?
Тубрук вручил обоим по монете, и мальчики, не задавая вопросов, хотя и без особого удовольствия, прошли между рядов и встали в очередь у лотка с едой. Они видели, что четверо говорят о чем-то, касаясь головами, но их голоса терялись в шуме толпы.
Через несколько минут, пока Марк покупал апельсины, Гай заметил, что двое благодарят отца и снова жмут ему руку. Затем каждый повернулся к Тубруку, и тот дал им по монете и попрощался.
Когда они вернулись на свои места, Марк раздал каждому по апельсину.
- Кто эти люди, отец? - полюбопытствовал Гай.
- Мои клиенты. У меня таких в городе несколько, - ответил Юлий, аккуратно очищая апельсин.
- А чем они занимаются? Я никогда их не видел. Юлий посмотрел на сына и улыбнулся, увидев его интерес.
- Они мне полезны. Голосуют за кандидатов, которых я поддерживаю, или охраняют меня в опасных местах. Передают мне письма… в общем, выполняют тысячи мелких поручений. В обмен я им плачу по шесть динариев в день.
Марк присвистнул.
- Это же целое состояние!
Юлий перевел взгляд на Марка, который тут же опустил глаза и стал вертеть в руках апельсиновую корку.
- Эти деньги тратятся не зря. В Риме полезно иметь людей, к которым можно быстро обратиться за помощью. У некоторых богатых сенаторов сотни клиентов. Это часть нашего государственного устройства.
- А твоим клиентам можно доверять? - вмешался Гай. Юлий хмыкнул:
- Можно - если дело стоит не больше шести динариев в день.
Рений вышел без объявления. Только что зрители оживленно переговаривались, не глядя на пустую арену, и вдруг открылась маленькая дверь и выпустила человека. Сначала его не заметили, потом начали вставать и указывать на него пальцами.
- Почему они так радуются? - спросил Марк, щурясь на одинокую фигуру, которая стояла под палящим солнцем.
- Потому что Рений вернулся. Теперь ты сможешь рассказывать собственным детям, что видел его бой, - улыбнулся Тубрук.
Зрители стали скандировать все громче и громче:
- Ре-ний! Ре-ний!
Уже не было слышно ни шарканья ног, ни шуршания одежды. Это имя осталось единственным звуком в мире.
Рений поднял меч в знак приветствия. Даже издали было заметно, что он еще не поддался годам.
- Неплохо для шестидесяти лет. Правда, живот не плоский. Только посмотрите на этот широкий пояс, - пробормотал Тубрук себе под нос. - Избаловал ты себя, старый дурачина!
Пока старик принимал почести от толпы, на арену цепочкой вышли рабы-гладиаторы. Каждый был в набедренной повязке, не стеснявшей движения, и с коротким гладием. Ни щитов, ни брони.
Римляне затихли. Рабы построились ромбом, Рений остался в центре. На миг в цирке повисла тишина. Загон открыли, и оттуда донесся резкий рык. Обливаясь потом, рабы вытянули на песок клетку со львами. Толпа возбужденно зашепталась. Через прутья львы производили отталкивающее впечатление: тяжелые головы над огромными сгорбленными плечами. Эти твари, казалось, созданы, чтобы массивными челюстями размалывать все живое. Клетка долго дребезжала по песку, и львы сердито помахивали лапами.
Наконец рабы остановились и подняли молоты, чтобы выбить деревянные штыри, запирающие переднюю стенку клетки. Зрители облизывали пересохшие губы. Молоты опустились, и железная решетка упала на песок. В тишине явственно прозвучало эхо от удара. Один за другим огромные животные вышли на арену - таким быстрым и уверенным шагом, что толпе стало не по себе.
Самый большой лев вызывающе зарычал на людей, стоявших напротив него. Те не шелохнулись, и животное принялось ходить взад-вперед перед клеткой, не спуская с них глаз. Другие львы зарычали и побежали по кругу. Первый присел на задние лапы и вдруг без малейшего предупреждения кинулся на рабов. При виде приближающейся смерти те подались назад.
Рений лающим голосом выкрикнул какие-то команды. Трое храбрецов в переднем углу ромба встретили льва с мечами наготове. В последний момент лев быстро прыгнул и сбил двоих из них с ног, ударив лапой по груди. Оба упали замертво: их грудные клетки превратились в месиво костей. Третий ударил мечом по густой гриве и почти задел самого льва. Лев молниеносно, точно кобра, сомкнул на его руке челюсти. Несчастный с криками кинулся прочь, второй рукой держась за обрубок, из которого хлестала кровь. Другой меч царапнул льва по ребрам, третий перерезал сухожилия, и у зверя неожиданно подкосились задние лапы. Обозленный лев защелкал челюстями. Рений что-то прорычал, и рабы отступили назад, давая ему добить животное.
В тот миг, когда Рений наносил смертельный удар одному льву, напали остальные. Один вцепился в голову убежавшему раненому. Челюсти кратко клацнули - и все было кончено. Лев сел рядом с трупом, перестав обращать внимание на людей, и вгрызся в мягкий живот. Его быстро убили тремя ударами мечей в пасть и грудь.
Рений встретил последнего льва, который кинулся на него слева. Лев сшиб с ног раба, защищавшего Рения, и перепрыгнул через него, щелкая зубами. Челюсти зверя внушали страх, а огромные черные когти торчали как навершия копий, готовые вонзиться в добычу и разорвать ее. Рений встал поудобнее и ударил льва мечом в грудь. Из открывшейся раны хлынула липкая темная кровь, однако меч соскользнул с ключицы. Лев бросился на Рения, и тот чудом успел увернуться. Рений прокатился по песку и ловко поднялся, не выпустив меча из рук. Пока зверь соображал, где он, Рений уже успел вонзить меч ему в сердце, которое тут же разорвалось. Лев обмяк, словно сталь рассекла нарыв, и, истекая кровью, повалился на песок. Он все еще осознавал, что происходит, и тяжело дышал. Теперь вид животного внушал не страх, а жалость. Из окровавленной груди послышался тихий стон. Рений направился к льву, доставая из-за пояса кинжал. Разорванные легкие тщетно силились вдохнуть, на песок стекала розовая слюна.
Рений что-то сказал зверю, так тихо, что зрители ничего не услышали. Потом положил руку ему на гриву и рассеянно потрепал, словно свою любимую собаку. И лишь потом гладиатор вонзил ему в горло меч, и бой закончился.
Зрители перевели дыхание, как будто не дышали уже много часов, и с облегчением рассмеялись. На песке лежало четверо мертвых, а Рений, старый убийца, стоял на ногах, хоть и шатаясь от усталости. Толпа снова начала выкрикивать его имя, но Рений быстро поклонился и покинул арену, исчезнув в темноте за дверью.
- Тубрук, скорей за ним! Наибольшую цену ты знаешь. Только целый год, не забудь - целый год службы!
Тубрук исчез в толпе, и мальчики остались вести вежливую беседу с Юлием. Правда, без Тубрука разговор быстро угас. Юлий любил сына, но разговаривать с детьми ему не нравилось: они трещат как сороки, несдержанны и совсем не соблюдают этикет.
- Если верить его репутации, он будет строгим учителем. Когда-то во всей империи ему не было равных. Впрочем, Тубрук расскажет об этом лучше меня.
Мальчики радостно закивали и про себя решили, что, как только смогут, вытянут из Тубрука все, что им хочется знать.
Мальчики снова увидели Рения, лишь когда наступила осень. Гладиатор подъехал на мерине к каменному двору конюшни и спешился. То, что он ездил верхом, как военный командир или член сената, указывало на достаточно высокое положение в обществе. До его приезда мальчики как раз прыгали на сеновале с высоких снопов. В таком виде, покрытые пылью и соломой, они не могли появиться перед гостем и наблюдали за ним из-за угла. Рений оглянулся по сторонам, но тут навстречу вышел Тубрук и взял у него поводья.
- Тебя примут, как только ты освежишься.
- Я проскакал меньше пяти миль! Я не в пыли и не в поту, как животное. Веди меня прямо сейчас, или я найду дорогу сам! - хмуро отрезал старый солдат.
- Вижу, что твои милые и обходительные манеры ничуть не изменились с тех пор, как мы работали вместе.
Рений не улыбнулся. Мальчики ожидали или удара, или гневной отповеди.
- А я вижу, что ты так и не научился разговаривать со старшими! Я надеялся на лучшее.
- У тебя все юноши!.. Да, теперь понятно, почему ты не хочешь меняться.
Рений застыл, медленно моргая.
- Мне что, достать меч?
Тубрук не шелохнулся; Марк с Гаем только теперь заметили, что на нем ножны и старый гладий.
- Я только хочу тебе напомнить, что управляю поместьем я, свободный человек, как и ты. Жить в мире выгодно нам обоим. Здесь никому не делают поблажек.
Рений улыбнулся.
- Ты прав! Что ж, веди меня к хозяину. Я бы хотел познакомиться с человеком, на которого работают такие занятные люди.
Когда они ушли, Гай и Марк переглянулись; глаза мальчиков блестели от возбуждения.
- Он будет с нами суров, но вскоре преклонится перед нашим неожиданным талантом… - прошептал Марк.
- Он осознает, что мы - его последний великий труд перед тем, как отдать богам душу, - с энтузиазмом подхватил Гай.
- Я стану лучшим мечником страны, особенно потому, что я с детства каждый вечер растягиваю руки, - продолжал Марк.
- Тебя прозовут Воинственной Обезьяной! - благоговейно произнес Гай.
Марк швырнул ему в лицо сеном, и они с притворной яростью вцепились друг в друга и покатились по полу сеновала. Гай оказался сверху и придавил всем телом грудь Марка.
- Я буду чуть-чуть лучшим мечником, чем ты, но из скромности не стану смущать тебя в присутствии дам.
Он принял гордую позу, и Марк снова сшиб его в солому. Оба сели, чтобы отдышаться, и погрузились в мечты. Наконец Марк сказал:
- На самом деле ты будешь управлять поместьем, как твой отец. У меня нет ничего, и моя мать - шлюха, ты знаешь… Нет, молчи. Мы оба слышали, что сказал твой отец. У меня нет наследства, кроме имени, да и то запятнано. Славное будущее ждет меня только в армии. По крайней мере у меня благородное происхождение, и мне дадут хороший чин. Если Рений будет нашим учителем, это поможет нам обоим, но мне - больше.
- Ты всегда будешь моим другом. Ничто не встанет между нами, - четко выговорил Гай, глядя ему в глаза.
- Мы вместе найдем свой путь.
Оба кивнули и в знак заключения договора пожали друг другу руки. Вдруг в дверном проеме возникла знакомая массивная фигура.
- Идите умойтесь! Когда Рений поговорит с твоим отцом, он захочет на вас посмотреть.
Мальчики медленно поднялись, и по их движениям было заметно, как они волнуются.
- Он жестокий? - спросил Гай.
Тубрук в ответ не улыбнулся.
- Да, жестокий. Он самый жестокий человек, какого я знаю. Он побеждает, потому что другие чувствуют боль и боятся умереть или остаться калекой. А он не человек, а меч, и сделает вас такими, как он сам. Очень возможно, вы никогда его не поблагодарите - вы его возненавидите, но то, что он вам даст, не раз спасет вам жизнь.
Гай вопросительно посмотрел на управляющего.
- Ты его знаешь?
Тубрук кратко рассмеялся лающим, безрадостным смехом.
- Можно и так сказать. Рений готовил меня к боям, когда я был рабом.
Он отвернулся, блеснув глазами в солнечном свете, и ушел прочь.
Рений стоял, расставив ноги на ширину плеч и сцепив руки за спиной, и хмуро говорил сидящему перед ним Юлию:
- Нет. Если хоть кто-то вмешается, я сразу уеду. Ты хочешь, чтобы из твоего сына и этого сучьего отродья сделали солдат. Я знаю, как это сделать. Я занимался этим всю жизнь. До одних наука доходит только при виде врага, до других - никогда, и я видел таких в неглубоких могилах на чужой земле.
- Тубрук будет иной раз говорить с тобой об их успехах. Его суждения обычно безошибочны. В конце концов, он ведь твой ученик, - сказал Юлий, снова пытаясь вернуть утраченную инициативу.
Сила духа этого человека подавляла. Едва войдя в комнату, он взял разговор в свои руки. Вместо того чтобы рассказывать о своих требованиях к обучению сына, Юлий обнаружил, что отвечает на вопросы Рения о поместье и о том, где можно тренироваться, да еще и оправдывается.
- Они очень юные, и…
- Еще год - и было бы слишком поздно. О, можно взять двадцатилетнего и превратить его в хорошего солдата, сильного и жестокого. Но из ребенка можно сделать несгибаемый металл. Некоторые уже сказали бы, что ты затянул, что настоящее обучение должно начинаться в пять лет. Мое мнение: десять лет - оптимальный возраст, чтобы мышцы и легкие правильно развивались. Если начать раньше, обучение может сломить дух; если позже - дух слишком прочно станет на неверный путь.
- В какой-то мере я согла…
- Ты - настоящий отец сучьего отродья?
Рений спросил отрывисто, но спокойно, словно говорил о погоде.
- Что? О боги, конечно нет! Я…
- Хорошо. Это осложнило бы дело. Тогда я принимаю годовой контракт. Я дал тебе слово. Пусть мальчики через пять минут выйдут на двор конюшни для осмотра. Они видели, что я приехал, так что должны быть готовы. Я буду ежеквартально отчитываться тебе в этой комнате. Если не сможешь приехать, соблаговоли меня известить. Всего хорошего!
Он развернулся на пятках и широкими шагами вышел из комнаты. Юлий раздул щеки и медленно выдохнул, слегка ошеломленный, но довольный.
- Пожалуй, это как раз то, чего я хотел, - сказал он и впервые за утро улыбнулся.
ГЛАВА 5
Мальчикам сразу сказали, что им дадут возможность как следует высыпаться. Восемь часов, с позднего вечера до рассвета, их никто не трогал. Все остальное время отводилось на обучение и закалку, если не считать минутных перерывов, когда они поспешно запихивали в рот еду.
Радость Марка потускнела в первый же день, когда Рений взял его шершавой рукой за подбородок и всмотрелся в лицо:
- Слабохарактерный, как мамаша.
Больше он ничего не сказал, но Марка мучила унизительная мысль, что старый солдат, расположения которого он так хотел добиться, возможно, видел в городе его мать. Он сразу устыдился своего желания понравиться Рению и решил, что станет самым лучшим учеником и без похвалы этого старого козла.
Рения было легко возненавидеть. С самого начала он называл Гая по имени, а Марка только "мальчиком" или "сучьим отродьем". Гай понимал, что он говорит так специально, чтобы использовать ненависть как толчок для их развития. И все же, видя, как друга в очередной раз унижают, Гай не мог не чувствовать раздражения.
По поместью протекала небольшая холодная река, которая впадала к море. Через месяц после начала занятий Рений отвел их до обеда к реке и указал на темную воду.
- Залезайте!
Мальчики переглянулись и пожали плечами. От холода тело тут же начало неметь.
- Так и стойте, пока я за вами не приду, - кинул Рений через плечо.
Он отправился в дом, слегка пообедал, искупался и лег вздремнуть на весь жаркий день.
Тело Марка оказалось гораздо чувствительнее к холоду, чем у его приятеля. Уже через пару часов лицо его посинело, и от дрожи он не мог говорить. К концу дня ноги Марка онемели, а мышцы лица и шеи болели от постоянного сокращения. Мальчики заставляли себя говорить, чтобы хоть как-то отвлечься от холода. Тени на земле удлинились, и приятели замолчали. Гаю было гораздо легче, чем Марку. Его ноги и руки уже давно онемели, но дышал он по-прежнему легко, а Марк с трудом втягивал в себя воздух мелкими глотками.
День холодал, хотя в тенистой части быстрой реки это было незаметно. Марк стоял, склоняя голову то на один бок, то на другой. Один его глаз наполовину погрузился в воду и медленно моргал. Марк то и дело впадал в забытье, пока нос не заливала вода, и тогда он фыркал и снова выпрямлялся. Ему было все больнее и больнее. Задание Рения стало для них сражением, но не друг с другом. Они будут стоять, пока их не позовут, пока Рений не вернется и не прикажет им вылезать.
Когда день прошел, оба поняли, что вылезти из воды уже не могут. Даже если бы Рений явился прямо сейчас и поздравил их, ему самому пришлось бы их вытаскивать - и если боги это видят, он как следует бы вымок и испачкался.
Марк то впадал в забытье, то резко вздрагивал и приходил в себя, возвращаясь в холод и тьму. Ему вдруг пришло в голову, что он может умереть здесь.
В один из таких моментов мальчику вдруг стало тепло, он услышал приветливый треск костра. У костра стоял старик. Он подпихивал ногой горящие поленья и улыбался искрам. Старик повернулся и заметил, что мальчик смотрит на него, побелевший от холода и растерянный.
- Подойди к теплу, мальчик, я тебя не обижу.
Лицо старика было покрыто швами шрамов, морщинами и многолетней грязью. На руках с опухшими суставами шевелились вены-веревки. Старик был в ветхой дорожной одежде, с темно-красным платком на горле.
- Что тут у нас? Угорь!.. Неплохой улов, но на двоих не хватит. А вот если ты отрежешь себе ногу, тогда наедимся оба. Не бойся, я сумею остановить кровь.
Огромные брови встопорщились, глаза заблестели, рот открылся, показав мягкие десны, влажные и сморщенные. Старик похлопал себя по карманам, и его движение повторили тени на темно-желтых стенах.
- Стой спокойно, мальчик, я припас для тебя пилу…
Он закрыл ему лицо рукой, грубой, точно камень, почему-то очень большой, больше, чем у любого человека.
Марка обдало отвратительной вонью гнилых зубов.
Мальчик очнулся и зашелся в сухих рвотных позывах. Его желудок был пуст. Уже поднялась луна. Гай был по-прежнему рядом, его лицо едва виднелось над черной блестящей водой - голова то исчезала в темноте, то появлялась снова.