- Постой! - спохватилась Оразсолтан-эдже. - Погоди, слышишь? Ты не очень перед Суханом-то… не спорь особенно. Ты человек слабый, он тебя напугать может. Говори спокойно, не горячись. А будет настаивать, не говори ни да, ни нет. Скажи с женой, мол, пойду посоветуюсь, с матерью невесты. Что-нибудь придумаем…
Мурад-ага вернулся быстро.
- Нет дома бая. На базар уехал. Жёнам своим наказал передать, чтобы я его там разыскал. Вот беда ещё! Придётся ехать в город.
- Придётся… чтоб ему лопнуть, - согласилась Оразсолтан-эдже.
- Дай мне тогда пару монет, спешить надо.
- Вот беда, ни копейки в доме нет… Утром хотела попросить, чтобы соли с базара привезли - соль у нас кончилась, - стала искать, ничего не нашла. И занять не смогла ни у кого. Может, ты на базаре у Сухан-бая одолжишь немного?
- Ай, жена, говоришь ты - сама не знаешь что! - досадливо отмахнулся Мурад-ага. - Как можно на бая полагаться? Да и разговор с ним будет не из приятных.
Оразсолтан-эдже неуверенно сказала:
- Что же делать? Может, взять тот кран, что Узук на шее носит?
- Жалко, но возьми, - согласился Мурад-ага. - Может, бог даст, этот кран на счастье пойдёт.
- Узук! Пойди сюда, серна моя! - закричала Оразсолтан-эдже, высунувшись из двери. - Узук, отцу вот на базар ехать надо, а в доме денег ни копейки. Прямо не знаем, что и делать. Ты, доченька, дай нам свой кран. Может, отцу его и не придётся потратить, тогда снова прицепишь.
Оразсолтан было неловко, словно она отнимала корку хлеба у бедняка. Но Узук молча поднесла руку к витой разноцветной нити, на которой были подвешены её небогатые украшения. Большой кран с изображением державшего саблю льва чуждо выглядел среди жёлтых медных листочков и невзрачных кабульских монет. Узук попробовала развязать узел, но тот не поддавался её усилиям, и она с досадой рванула нить подвески…
И заяц иногда кусается
Большая базарная дорога тянулась по левому берегу Мургаба. Базар собирался два раза в неделю: в понедельник - "долгий" базар, в четверг - "короткий". И два раза в неделю левобережье напоминало муравьиную тропку.
Мурад-ага проехал через мост и маленькой каплей влился в общий людской поток. Несмотря на то, что они с женой всё обговорили и решили, тревога не покидала старого чабана. И то - ещё ни разу не случалось ему попадать в такое положение, когда нужно перечить баю.
Ишак сначала подозрительно водил ухом, прислушиваясь к бормотанию хозяина, но скоро понял, что к нему это не относится, и с рысцы перешёл на шаг. Вдоль дороги было выщипано всё съедобное, что только можно выщипать- Ишак сердито и шумно выдохнул воздух и пристроился в хвост другому ишаку, на котором ехали старуха и мальчик. Некоторое время он шёл, не отставая ни на шаг. Потом, видимо, сообразил, что глотать чужую пыль ниже его достоинства, однако лень было обгонять, и он, поотстав, пристроился за четырьмя пешеходами, норовя шагать по самой что ни на есть обочине.
Это избавило от неприятности и его и Мурада-ага. Богато одетый всадник на резвом ахал-текинце проскакал мимо. Отпустив посеребрённые поводья и развалясь в седле, он мчался прямо на людей, не остерегая их. Один из пешеходов, сбитый конём, упал. Ишак, на котором ехала старуха шарахнулся в сторону, чуть не сбросив своих наездников. Густое облако пыли, поднятой сумасшедшим всадником, заставило людей чихать и отплёвываться.
Упавший поднялся, отряхиваясь и ругаясь.
- Сильно он вас ушиб? - посочувствовал Мурад-ага.
- Как на коня сел - глаза дома оставил, - сердито отозвался пешеход, выбивая пыль из тельпека. - Есть люди, нет людей - ему всё равно.
- С жиру бесится, - добавил один из попутчиков.
- Понятное дело… Ссади такого с коня - он и двух шагов не пройдёт, заохает, что сапоги жмут. А было время - вприпрыжку босиком бегал.
- Да, всё деньги. Портят они людей. Был человек, а разбогател, глядишь - нет человека. Такому не скажешь: "Аяз-хан, взгляни на свои чарыки", - у него нос в небо направлен, к земле не опускается.
- Аяз-хан знал это и потому чарыки над головой повесил.
- Этому хоть на нос повесь - всё равно не увидит.
Ввязавшись в разговор с попутчиками, Мурад-ага не заметил, как доехал до базара. Он привязал ишака в ближайшем сарае и отправился на розыски Сухана Скупого.
Базар был многолюдным и шумным. Не успел Мурад-ага сделать и семидесяти шагов, как его уже семь раз обступили нищие, хватали за полы халата, протягивали костлявые руки за подаянием. От их жалобных монотонных голосов у чабана кружилась голова и тоскливо сжималось сердце. Но чем, кроме сочувствия, мог помочь им он, сам почти такой же нищий.
В толпе нахально толкались подозрительные оборванцы, поплёвывали на пальцы, откровенно косились на пояса и карманы соседей. "Тут рот не разевай". - подумал Мурад-ага и пощупал свой единственный кран: цел ли? Один из воришек сунулся было в карман к покупателю, занятому перепалкой с продавцом. Мурад-ага не выдержал, схватил карманщика за руку.
- Что же ты делаешь, братец? - ласково сказал он перепуганному вору. - Если бы ты богатого грабил, а то ведь бедняка обираешь. Он, может быть, год кусок не доедал, собирал для базара деньги, а ты ему такое огорчение принести хочешь. Да и вообще грешно воровать. Неужто ты не можешь найти себе честного занятия?..
Рядом барышник продавал ишака. Ишак был стар, все желания его сводились, вероятно, к тихому углу, где он мог бы мирно закончить свои дни. Но желания барышника были другими. Он незаметно для покупателя покалывал ишака острым шомполом. Ишак вздрагивал от боли, вскидывал голову и смотрел на людей мутными старческими глазами, по его облезлой морде текли слёзы.
- Э, дорогой мой, да разве я стану обманывать? - разливался соловьём барышник. - У меня борода седая, чтобы врать. Смотри, какой резвый ишак! Видишь? Крепкий ишак! Целый день без отдыха работать будет - не устанет. Видишь, - на месте стоять не хочет, на работу просится! Четыре тумана платил - тебе за пять отдам: надо же детишкам заработать, правда? Даром отдаю, дорогой, бери за пять туманов. Что сам добавишь - спасибо скажу.
Покупатель, конечно, не знал, что ишак куплен барышником за три тумана, но дешёвая цена привлекала, хоть и настораживала. Он ходил вокруг животного, трогал его со всех сторон, спорил с барышником и наконец, не в силах побороть соблазна, ударил по рукам.
- Ай, молодец, видал? - сказал карманщик, с интересом, как и Мурад-ага, наблюдавший сцену купли-продажи. - Ишаку помирать пора, а его - за пять туманов! Чего же вы, ага, барышника за руку не хватали? Он разве не вор?
Мурад-ага покачал головой, вздохнул, махнул рукой.
- Иди, парень, своей дорогой. Тут, видать, кругом воры, коль даже седобородый таким грязным делом занимается, бедняка обманул.
Цепко приглядываясь к окружающим, вор ушёл, а Мурад-ага долго стоял, погружённый в раздумье. Последний раз он был в городе, когда Узук не исполнилось ещё и годика, - ездил за обновками для молодой жены. Проскакало время тушканчиком по зелёному полю да по барханам. Вроде, вчера торговал новое платье для Оразсолтан, а сегодня их стариками зовут. И не так уж они стары по возрасту, а что поделаешь - горе иссушило, бедность состарила. Старики и есть… А город изменился. Плохо изменился. Безобразий больше стало. Несчастных людей полным-полно. Все, как волки друг на друга смотрят. Может, скоро конец света настанет? Может, надо Теджала ждать? Всё колеблется, всё рушится. Эх, дочь моя несчастная, не придавило бы тебя обломками!
Вспомнив о дочери, Мурад-ага спохватился: что же стоять без толку? Надо быстрее разыскивать Су-хана Скупого.
Он быстро прошёл через скотный базар, добрался до халатного ряда и убавил шаг, заглядывая в каждую лавку, - бай торговал где-то здесь. Вскоре до него долетел хриплый голос Сухана Скупого.
Завязав на покупателе тесёмки тёмно-коричневого халата и разгладив складки на спине, Сухан Скупой отступил в сторону.
- Красивый халат, братец! Очень красивый. И кайма на нём шёлковая…
Мурад-ага скромно остановился у порога лавки и поздоровался. Некоторые из посетителей ответили, другие, увлечённые торгом, продолжали спорить. Сухан Скупой упорствовал.
- Нет, сказал, не уступлю ни копейки! За такой халат вдвое дороже брать надо. Я из уважения к тебе так дёшево отдаю.
Присутствующие стали уговаривать.
- Уступите ему, яшули, парень хорошую цену даёт.
- Он бедный человек, а ты из-за двух медяков не разбогатеешь.
- Скинь хоть пятак!
- Ни копейки!
- Ладно, - сказал парень, торговавший халат, - держи свои медяки, коль уступить не хочешь. Ты не разбогатеешь - я не обеднею.
Сухан Скупой взял деньги, пересчитал их, спрятал в карман и сел, тяжело отдуваясь, словно после тяжёлой работы.
- Иди, братец. Халат добрый, пусть тебе для свадьбы пригодится.
- Спасибо за доброе слово, ага - сказал покупатель, выходя, - только очень уж скупым торговцем ты оказался.
- В торговле твёрдость нужна, - проворчал Су. хан Скупой. - Одного пожалеешь, другому уступишь - всё из твоего кармана. Их много, а ты один. Им один-два медяка не в убыток, а тебе прибыль большая. Понял меня?
Последние слова относились к младшему брату Сухана Скупого, помогавшему баю в торговле. Тот кивнул: понятно, мол. Тогда Сухан Скупой поднялся и пошёл к выходу. Проходя мимо Мурада-ага, поманил его за собой.
Там, где кончились лавки, между торговым рядом и сараем стояла камышовая мазанка - чайхана. К ней и направился Сухан Скупой. "Неужто в чайхане будем разговаривать? - несказанно удивился Мурад-ага. - Ведь такого ещё в жизни не было, чтобы бай угостил бедняка чашкой чая за свой счёт!". Но удивление Мурад-ага было преждевременным. Сухан обогнул чайхану, подошёл к глухой стене мазанки, сел на корточки, откашлявшись, сказал:
- Ну-ка, садись.
Мурад-ага опустился рядом.
Расчёсывая пятернёй бороду, бай спросил:
- Когда приехал?
- В село или на базар? - не понял Мурад-ага.
- В село.
- Вечером приехал. А сюда - недавно.
- Значит, ты был в селе?
- Да. С пастбища - прямо в село. Так мне передали.
- А тебе не передавали, зачем я тебя вызвал?
Мураду-ага не хотелось первому затрагивать щекотливую тему, и он покривил душой.
- Ничего ясного я там не слышал. Передали мне, что вы на базаре и велели за вами ехать. Вот я и приехал, не задерживаясь.
- Хм… Значит, так ничего и не слышал? Ну, не беда… Дело в том, что один человек… Словом, сваты к тебе приезжали, дочку сватать. Потому и пришлось тебя вызвать. Дочь - твоя, ты - отец… Что ты ответишь?
Мурад-ага помолчал, собираясь с духом, и спросил:
- А что за люди сватают? Вы их знаете?
- Очень хорошо знаю! Большая семья и богатая. Пятеро братьев, у всех достаток хороший, и родом они не кулы.
- Который же из братьев хочет жениться? Младший?
Сухан Скупой несколько замялся.
- Видишь, какое дело… Будь он холост, сам понимаешь, к вам бы не обратились. Но - человек хороший… Как я понял, сватают не для старшего, а который за ним - для пего. Второй по старшинству. Он так же богат, как и старший.
Сухан-бай мог бы сказать своему чабану, что Узук сватают для человека, которому уже за сорок, он не очень хорош внешностью и крут нравом, у него было две жены, младшая умерла в прошлом году… Это и ещё кое-что мог рассказать Сухан Скупой. но он предпочитал говорить другое.
- Я тебя очень ценю, Мурад. Не говорил тебе об этом, но в душе уважал тебя. С тех пор, как ты стал у меня пастухом, овцы, чтоб не сглазить, приумножились. Ты не думай, что я этого не вижу и не ценю твои труды. Люди говорят, что я… э-э-э… бережливый. Конечно, я не люблю пускать добро по ветру. Но всё время я думал сделать что-нибудь хорошее для тебя, такое, чтоб тебе на всю жизнь память была. И так я прикидывал, и этак и вот - случай подвернулся: Бекмурад-бай попросил посоветовать, где найти хорошую девушку на выданье. Я сразу же подумал о вашей семье и сказал Бекмурад-баю, что найду невесту для его брата. Ты думаешь, Мурад, это малая ответственность - породнить бая с бедняком? Большая ответственность. Но я решился взять её на себя. Я сказал себе: "Вот случай, чтобы сделать Мураду незабываемое добро, посадить ему на голову птицу счастья - хумай. Когда он породнится с Бекмурад-баем, о чём ещё мечтать останется? Небесное желание человека на земле исполнилось! В шелка одеваться будет, в масле купаться…
Мурад-ага слушал вкрадчивую речь Сухана Скупого, прерываемую кашлем и утробными вздохами, и думал, как бы это ему набраться решимости для ответа. За двадцать лет чабан хорошо изучил алчную натуру бая, про которого говорили, что он "до ветру пойдёт - и то под себя смотрит: нельзя ли употребить вдело". Ни о каком добре для ближнего Сухан Скупой даже во сне не помышлял. Но сейчас Мураду-ага казалось, что бай не такой уж плохой человек, может, он и вправду заботится о семье Мурада, хочет сделать, как лучше.
- Когда я сказал Бекмурад-баю о девушке, - продолжал между тем Сухан Скупой, - тот заколебался: семья, мол, нищая. Но я уверил его, что Мурад, то есть ты, человек честный и работящий, а девушка на наших глазах выросла. Он и согласился. А теперь ты решай. На твою голову птица хумай села. Она один раз в жизни прилетает к человеку. Не сумеешь поймать - больше случая не представится. Но ты человек благоразумный, я тебя знаю. Говорят богатому - благо, бедному - не счастье. Ты можешь стать богатым. В семье Бекмурад-бая любой сундук открои - неё доверху полны золотом и серебром. И среди такого богатства суждено жить вашей дочери. Вах! Кто возится с мёдом, тот облизывает пальцы. Ваша дочь будет облизывать, а вы - тоже. Приедет она к вам в гости - шесть золотых привезёт. Ещё раз приедет - ещё четыре. На третий раз - пять желтячков. Вот вам и обеспечено пропитание на целый год, а то, что ты как пастух зарабатываешь, целеньким останется. Через полгода я дам тебе несколько овец. Они станут основой твоего благосостояния. Будут они умножаться из года в год, а там, глядишь, целое стадо получилось. Хочешь - возле аула паси, хочешь - в пески гони, а то найми себе чабана, а сам дома сиди, чай пей или торговлей заняться можно… Ты слушай мои слова - понял, откуда приходит богатство, как оно открывает твою дверь?
- Придёт к нам богатство или нет, я не знаю, но ваши слова я понял, - хмуро ответил Мурад-ага, не поднимая головы.
- Да ты что! - изумился Сухан Скупой. - Богатство через твой порог перешагнуть хочет, а ты не видишь, дверь держишь?
- Что такое богатство? - вздохнул Мурад-ага. - Большая часть нашей жизни уже прошла, осталась меньшая часть. Зачем нам богатство? Не оно нас волнует, а то - доведётся ли увидеть счастливой нашу дочь.
Сухан-бай доверительно наклонился к чабану.
- Все желают этого, дорогой, разве ты один. Хорошо будет твоей дочери в семье Бекмурад-бая. О вашей дочери я забочусь, как о своей собственной, никакой разницы между ними не делаю. Если обижать её начнут, я первый на защиту встану. - Сухан-бай, кряхтя, почесал спину о стенку чайханы и закончил: - Ну, что скажешь? Думай быстрее, а то меня ещё в лавке дела ждут.
- Кто же думает жениться? - спросил Мурад-ага, так и не решившийся на окончательный ответ.
- Сказал тебе: второй по старшинству брат.
- Он, наверно, не очень молод?
- Наверно, не очень, молодой к тебе не обратился бы. - раздражённо сказал Сухан-бай и сунул в рот кончик бороды.
- А своя семья у этого брата есть?
- Детей нету у него… А жена… кажется, есть одна. Да тебе-то что от этого?… Ну, отвечай!
- Что я могу ответить? Дочь у нас ещё молодая, замуж ей рано… Зачем говорить о сватах? Да и… вы сами знаете…
- Брось. Мурад, хитрить. Кто станет ждать совершеннолетня дочери, когда богатый жених пришёл! Чем скорее ты её пристроишь, тем спокойнее для тебя, хлопот меньше. Девушка, что бабочка, раскрыл ладони, отпустил её на волю - и лети себе на здоровье.
- Насчёт беспокойства вы верно сказали, да ведь родная дочь-то… Как её выбросишь? Сердце не позволяет.
Сухан-бай рассердился, но сдерживая раздражение, снова заговорил о тех благах, что ожидают семью Мурада-ага, если он согласится на замужество дочери. Говорил он долго и красноречиво, а убедившись, что слова не производят на пастуха никакого впечатления, дал волю гневу. Вырвав из рук Мурзда-ага палочку с гвоздём на конце, которой погоняют осла, он зло воткнул её в твёрдую землю.
- Подумай, Мурад! Вспомни, с кем ты разговариваешь! Я с ним советуюсь, как с человеком, а он… Место своё знай, вот что! Ты взгляни на себя, взгляни на людей, которые с уважением пришли к тебе. Они - кто?… А ты - кто?… Не ради тебя, ради меня пришли почтенные люди в твой дом. Они меня уважают, потому и пришли, а так они даже не посмотрели бы в твою сторону. Понять это надо, надо шевелить мозгами, а не ушами…
- Правду вы говорите, - покорно согласился Мурад-ага. - Мы знаем, что только из уважения к нам пришли сваты в наш дом. Но дочь паша молода, годик-другой может подождать. Да и мать её одна останется, помочь ей будет некому. Я вот поеду сейчас, с матерью посоветуемся, что она скажет, а тогда…
- Настоящий мужчина в таких делах с женщиной не советуется. Где советчица женщина - там толку не жди. Отцы наши и деды мудрые были, говорили: "Где волосы длинные растут, там ума совсем мало". Они знали, что говорили.
- Верно вы сказали. Только, что ни говори, а мать есть мать: она родила дочь, кормила, вырастила её… Я ведь всё время в песках с отарой. Пусть и мать скажет своё мнение. Я так думаю, Сухан-бай.
- Выкормила?! - вскипел Сухан Скупой. - Кто её кормил? Чей хлеб едят отец и мать? Чей ты хлеб ешь, не мой ли, уже двадцать с лишним лет? На моём хлебе дети твои выросли, а ты, как свинья: "Обед твой съем, а в миску нагажу". Так, что ли? Ты меня лягаешь в лоб, как зажиревший осёл своего хозяина. Но мы ещё посмотрим, кто кого больнее лягнёт? Ты ещё взвоешь, когда твою дочь на крупе копя увезут!
Привлечённые криком, появились любопытные: что такое случилось? Кричать в деловом разговоре на базаре вообще не солидно, позорно для уважающего себя человека, и Мураду-ага было очень неловко. Правда, люди близко не подходили, но они всё равно слышат вопли расходившегося торговца халатами. А Сухану Скупому было наплевать на всё. Он не знал, что такое стыд. Но тем не менее, бросив сердитый взгляд на любопытных, он понизил голос.
- Что же ты молчишь? Позор! В таких делах отец с матерью на яшули полагаются, а вы, значит, не уважаете меня. Столько времени ел мой хлеб, а доводишь меня до такого позора. Ай-я-яй, Мурад… Не знал я, что нет в тебе благодарности, не держал бы у себя такого чабана… Люди мне доверяют, едут свататься, а теперь я должен сказать, что родители невесты не согласны? Это у змеи два языка, а у меня один. Если я сказал "да", как завтра скажу "нет"? Стыд и срам на мою седую бороду! Что люди скажут? Ай-я-яй!..