* * *
Сегодня у Узук день двойной радости: Сухан-бай? повезёт в пески нового подпаска на смену Берды, и ковёр сегодня будет закончен. Хороший, радостный день! Его не портят даже чёрные тучи, что ползут по самому горизонту. Ползите, тучи, ползите, вы нам не нужны, хмурые и холодные! У нас скоро праздник. Даже осеннее солнышко хочет попасть к нам на той, смотри, как играет оно на ковре, словно котёнок! Ползите, тучи, в свои недобрые дальние дали…
Узук возбуждена предстоящими событиями. Стук её гребня звонче и чище, чем обычно! Конь скачет! Слышите: конь скачет! Он везёт счастье - красивое, нарядное, улыбающееся счастье… А почему вдруг в звуке гребня зацокали копыта испуганной овцы? Вы думаете, это так просто - выйти замуж? Попробуйте, а я посмотрю. Ну и что ж, что я знаю жениха и люблю его? Люблю, а всё равно боязно думать о свадьбе, вот потому и стучит иногда гребень, словно испуганная овца бежит.
Руки Узук мелькают неуловимо, завязывая последние сотни узлов. Девушка уже не смотрит на рисунок образца. Повинуясь радостному вдохновению, она безошибочно находит нить нужного цвета, словно ожившие клубки пряжи сами подкатываются к её рукам. И пальцы вяжут, вяжут, вяжут. Они тоже словно живут своей собственной жизнью, эти тонкие проворные пальцы, они торопятся завязать последний узел.
"Скоро, - думает Узук, - совсем скоро… Может, до следующего базарного дня Берды-джан приедет в аул". И сердце девушки колотится, как пойманная птица, но не торопится улететь: ему хочется быть пойманным.
* * *
Полевая страда прошла, поэтому базар привлекал всех, даже тех, кому вообще нечего было делать там. Собственно, базар существует не обязательно для того, чтобы на нём покупать или продавать. Можно просто походить, потолкаться среди новых люден, посидеть в чайхане, послушать новости.
Почти все мужчины из аула ушли сегодня на базар. Особенно безлюдно в ряду Сухана Скупого, что стоит на отлёте от основного аула, ближе к мосту. Часть мужчин вместе со всеми аульчанамн в городе, других Сухан-бай послал за саксаулом и сухими стеблями трав, которыми очень удобно топить тамдыр, третьих - ещё куда-то. Только редкая перекличку женских голосов да стук гребней ковровщиц несколько оживлял пустой ряд кибиток.
Ударив последний раз гребнем, Узук посмотрела на ковёр и крикнула в дверь мазанки:
- Огульнияз-эдже! Мама! Идите отрезать ковёр!
В эти дни Оразсолтан-эдже и Огульнияз-эдже почти не разлучались. Они и сегодня с раннего утра сидели вместе, оживлённо обсуждая всё, что им предстоит сделать в ближайшие дни.
Услышав голос девушки, Огульнияз-эдже одобрительно сказала:
- Молодец! Быстро закончила. А ну, показывай красоту рук своих!
Вслед за ней подошла и Оразсолтан-эдже, тоже залюбовалась ковром.
- Возьмите, - Узук протянула женщинам свой кесер.
Оразсолтан-эдже и Огульнияз-эдже долго препирались, отказываясь взять нож из уважения друг к другу. "Бери ты, Оразсолтан!" - "Нет, это ваше право, раньше вы". Наконец, Огульнияз-эдже уступила.
- Бисмилла рахман рахым… - забормотала она слова традиционной молитвы и наклонилась к ковру.
Узук смотрела, как падали обрезанные нити основы, которые столько дней звенели под её руками струнами дутара. Девушке было немножко грустно, словно она провожала в дальний путь близкого человека. И в это же время ей казалось, что кривой нож в руке Огульнияз-эдже обрезает не основу, а те горести и тревоги, что тянулись к Узук последнее время.
Огульнияз-эдже подняла ковёр на вытянутых руках, сказала с ласковым сожалением:
- Эх, душа моя, если бы все твои ковры принадлежали тебе…
Ей не удалось закончить свою мысль.
Стук гребней ковровщиц превратился в дробный конский топот, резко оборвавшийся возле мазанки. Женщины переглянулись: кого аллах в гости привёл? Но не успели они ничего сообразить, как в дверях мазанки появились трое вооружённых незнакомых джигитов. Узук ахнула и испуганно присела.
Впереди шёл длиннорукий, длинноногий джигит о узкими раскосыми глазами, крупным носом и коротко подстриженной бородой на продолговатом лице. Чёрный лохматый тельпек висел у него на ремешке за спиной. Жёлтый шёлковый кушак по красному халату и сапоги на высоких каблуках говорили, что это человек состоятельный.
Несколько мгновений косоглазый вглядывался в женщин, замерших в полутьме мазанки, потом шагнул вперёд и стремительно, по-волчьи, схватил в охапку Узук.
- Эй-вай-эй! Чтоб вас бог покарал!! - завопила опомнившаяся Оразсолтан-эдже и тяжёлым гребнем изо всех сил ударила похитителя по лицу. Тот качнулся, но добычу не выпустил, а в следующую минуту гребень был вырван из рук Оразсолтан-эдже, а сама она грубо отброшена в сторону.
Второй джигит, оттолкнув Огульнияз-эдже, бросился на помощь косоглазому, по лицу которого текла кровь, схватил за ноги отчаянно сопротивлявшуюся девушку. Огульнияз-эдже полоснула ножом по хищной пятерне, вцепившейся в тело Узук. Но что может сделать маленький рабочий нож в неопытных руках старой женщины!
- Уйми старуху, Ковус! - крикнул второй джигит.
Третий из приехавших бросил поводья коней, схватил Огульнияз-эдже за руку и так вывернул её, что женщина, выронив нож, завопила от нестерпимой боли. Джигит швырнул её на землю, поднял дарты и с такой силон ударил цеплявшуюся за дочь Огульсолтан-эдже по спине, что та, как подкошенная, свалилась без памяти. Огульнияз-эдже громко кричала во дворе, призывая людей на помощь.
Джигиты быстро и умело связали брыкавшуюся Узук, заткнули ей рот платком, перебросили через седло лошади косоглазого и стали поспешно усаживаться.
Привлечённые криками Огульнияз-эдже, сбежались женщины и дети. Немногие мужчины, копавшиеся в поле, тоже услышали шум в селе и спешили на помощь, но они были далеко.
Женщины окружили лежавшую Оразсолтан-эдже, жалостно запричитали:
- Убили её!
- Он, убили Оразсолтан!
- Горе-то какое!..
- Что вы стоите! - закричала Огульнияз-эдже. - Хватайте тех! Девочку отнимайте! - придерживая вывихнутую руку, она повернулась к кибитке. - Дур-ды-ы! Беги на базар! Скажи нашим, кого увидишь, что Узук увезли, всех в селе перебили! Беги скорее!
Пользуясь заминкой, похитители успели бы ускакать, если бы не аульные собаки. Осатаневшие от шума огромные псы хрипели в свирепом лае и хватали коней чуть ли не за самые морды. Кони испуганно задирали головы, тревожно топтались на месте, не слушая понукания всадников, пятились назад.
Дурды увидел сестру на седле одного из джигитов и бросился к ней, не обращая внимания на крики Огульнияз-эдже. Девушка билась, старалась освободиться, длинные косы её волочились по земле, попадая то под копыта коня, то под лапы беснующихся собак.
- Вай, поспешите!.. Вай, что мне делать! - кричал мальчик, и слёзы текли по его лицу. - Опусти её, дядя! Не делай так, отпусти! Вай, поспешите!!!
Собаки, словно сочувствуя его горю, остервенились окончательно. Они уже не лаяли, они задыхались от ярости. Конь подпрыгивал, вставал на дыбы, тревожно ржал, не зная, как вырваться из этого свирепого кольца.
Вцепившись в сестру, мальчик резко дёрнул её на себя. То ли озабоченный джигит держал её не очень крепко, то ли помог рывок коня, но Узук упала на дорогу, собаки на мгновенье расступились, конь метнулся в сторону и - снова заплясал в рычащем и хрипящем кольце.
- Братец дорогой, руки… руки мне развяжи! - просила Узук.
Но Дурды обхватил её, ничего не слышал и только кричал:
- Не трогайте её!.. Помогите!.. Спасите её!..
Ему казалось, что если он хоть на миг отпустит сестру, её опять захватят чужие джигиты. И он изо всех своих сил прижимал Узук к земле, мешая ей освободиться самой, и звал на помощь.
Тем временем спохватившиеся женщины окружили всадников. Подоспевший откуда-то аксакал хватил длинным посохом одного джигита по голове. Второй, подскочив сбоку, стал хлестать старика плетью и сам, охнув, ткнулся в конскую гриву от удара жерди, которой орудовала рослая женщина.
- Ах, ты, поганый ишак!.. Ах, осквернитель дома… - со злым азартом выкрикивали женщины и гулко молотили палками и джигитов, и коней - по чему попадёт. Всадники отмахивались плетьми, но преимущество явно было не на их стороне. "Бейте их! Бейте поганых! Крепче бейте, пусть течёт их кровь!" - кричала Огульнияз-здже, досадуя что вывихнутая рука мешает ей самой принять участие в схватке. В этот момент до её слуха донёсся умоляющий голос Узук и призывы Дурды.
- Девушку развяжите, неразумные! - испугалась Огульнияз-эдже. - Кони затопчут! Развяжите руки ей! - И она, охая от боли в плече, побежала к Узук.
Но старуха опоздала на каких-нибудь полминуты. Один из джигитов дико гикнул, хлестнул коня и, свесившись в седле, на полном скаку подхватил Узук - это был ловкий джигит. Дурды, не разжимая рук, поволокся Следом, но разгорячённый конь джигита цапнул его зубами за плечо. Треснула и обагрилась кровью рубашка, мальчик упал.
Из села с жердями, вилами, лопатами бежали женщины н ребятишки. Однако всадники уже вырвались из плотного окружения и, нахлёстывая копён, мчались к мосту. Спешившие с поля мужчины - их было четверо - кинулись наперерез, но не успели. Одни из них, видимо, собравшийся поохотиться, вскинул ружьё, в конский топот вплёлся звучный хлопок выстрела.
Женщины напряжённо следили за погоней. Поняв, что похитителей уже не догнать, они разом, перебивая друг друга, заговорили.
- Хватит галдеть! - прикрикнула на них Огульнияз-эдже. - Бросьте палки! Раньше надо было махать… И ума ни у кого недостало руки девушке развязать!..
Женщины оправдывались.
- Где в такой суматохе подумать было…
- Я сама две палки об этих чертей обломала!..
- А меня косоглазый - плетью! Вон, платок порвал…
- Бедная наша красавица Уз!
- И мужчины поспешить не могли! Как черепахи тащатся!
- Они тоже не зайцы… Вон, запыхались как…
- И как эти бандиты решились втроём на село напасть?
- Видимо, знали, что в базарный день мужчины дома не сидят!
- Подумать только: среди бела дня нашу девушку увезли!
- А я по земле шарю - хоть бы железка какая ржавая попалась…
- Это всегда так: нужна палка - камышина под руку лезет!
- Пропала бедняжка Узук…
- А кто они такие, аламаны эти?
- Шайтан их разберёт…
- По степи много шакалов рыскает - все они рыскают…
- Безбожники окаянные!
- Вот тебе и свадьбу сыграли…. Как отцу сказать?..
- Оразсолтан-эдже жива ли?
- Жива… Отвели её в кибитку…
- Плачет она… Песню какую-то поёт. Может, умом от горя тронулась?
- Тронешься, когда родную дочку бандиты из рук вырвали.
- Ах, сестрицы, что же теперь будет?
- Догонять надо! Поубивать их, как бешеных собак!
- Надо на коней, да в погоню - далеко не уйдут.
- Пусть наши мужчины берут ружья и догоняют!
- Верно!
- Правильно, пусть скачут!
- Ай, вах, далеко они удрали…
- Дальше земли никуда не денутся…
- Ну, довольно! - снова вмешалась Огульнияз-эдже, унимавшая кровь на плече Дурды; мальчик стонал и болезненно морщился. - Козлёнок блеял да жил, а ягнёнок молча подох. Чего попусту языком молоть? Снаряжайте наших джигитов… Эй, мужчины, садитесь на коней да снимите позор с аула!
- Где они, кони? - угрюмо сказал тот, что стрелял. - На наших клячах далеко не ускачешь, эдже. Их хромой ишак обгонит…
- У арчина есть лошади, - сказала одна женщина.
Её поддержали.
- Верно, у Мереда-ага есть!
- Добрые кони…
- Два приза на прошлых скачках взяли…
- Пошли к арчину!
- Да он тоже на базаре.
- Жена дома. И лошади дома - сама видела, работник поить их водил.
- А может, эти джигиты просто пошутили? - предположил кто-то.
- Муллой тебе быть, сестрица! - насмешливо отозвалась Огульнияз-эдже, направляясь к дому арчина. - Зайца на вертел посадили, а он всё думал, что с ним шутят.
Жена и сноха арчина Мереда стояли у своей кибитки, издали посматривая с любопытством, что там творится в ряду Сухана Скупого. Подойти ближе они считали ниже своего достоинства.
Когда женщины, коротко объяснив случившееся, попросили коней, жена арчина некоторое время молчала, словно поражённая их дерзостью. Какое ей в конце концов дело до этой смазливой оборвашки Узук, дочери байского чабана! Умыкнули её - и слава аллаху, одной задавакой в ауле меньше. Стоит ли из-за этого пустяка шум поднимать!
- Рассёдланы наши кони, - высокомерно ответила она. - Всё равно не догоните… И потом - наши кони не привыкли к чужим седокам…
Пришлый парень, служивший в работниках у арчина, с готовностью выступил вперёд.
- Есть сёдла, хозяйка… Я уже подседлал троих на всякий случай. Можно прямо садиться и ехать…
Жена арчина неожиданно рассвирепела,
- Кто тебе велел седлать?! Меред-ага приедет вечером - я тебе велю глаза твои бесстыжие выколоть! Ишь, нашёлся указчик! Немедленно расседлай и попону накинь на лошадей, а то я тебя самого взнуздаю, ишак безродный.
Парень безропотно кинулся исполнять приказание. Окружающие недоуменно пожимали плечами: с чего это женщина взбеленилась, стыд забыла - перед людьми нехорошими словами работника ругает? Но жена арчина Мереда знала, почему ей не нужно, чтобы аульчане догнали похитителей и вернули Узук! Недобро блеснув глазами, ещё живыми и страстными на тронутом увяданием лице, она отрезала:
- Коней не дам! Я ими не распоряжаюсь. Пуля попадёт или захромает какой - как мужу отвечать буду? Не дам!!
- Пусть не доведётся хозяину ездить на коне, который не пригодился в такой день! - возмущённо зашумели женщины.
- Пусть они околеют в стойле!
- Пусть им…
Жена арчина презрительно скривила губы и, удовлетворённая, хлопнула дверью кибитки. Сноха торопливо последовала за ней.
Лучшую дыню съедает шакал
Чтобы обмануть возможную погоню, похитители свернули с большака и гнали по бездорожью до тех пор, пока взмыленные кони начали спотыкаться. Тогда они поехали шагом.
Косясь на безжизненное тело девушки, Ковус спросил:
- Куда поедем, Аманмурад?
Косоглазый брат Бекмурад-бая понял вопрос, но счёл нужным притвориться непонимающим.
- Как это - куда? Разве мы заблудились?
Он потрогал опухшее, в кровавых подтёках лицо, хищно оскалил зубы и тоже взглянул на неподвижную Узук, перекинутую через шею коня, словно длинный чувал с пшеницей. Ковус перехватил его взгляд, посмотрел на свою руку, где чернел след от ножа Огульнияз-эдже, выругался, пощупал шишку на голове - от чьей-то палки - и повторил:
- Я спрашиваю: к кому мы "её" повезём!
- Прямо к себе домой, - продолжал притворяться Аманмурад. - Если такое сокровище нашёл, можно никого не стесняться… А куда нам ещё ехать? Может, ты, Сапар, знаешь?
Третий всадник, тот, что подхватил Узук с земли, подъехал ближе.
- О чём вы спорите?
- Да вот Ковус сомневается, куда нам везти девушку, Я говорю, прямо домой надо ехать. А ты как думаешь?
Дуя на посиневшую от удара шеста кисть руки, Сапар пожал плечами и посмотрел на Ковуса,
- Смотрите сами. Я бы на твоём месте поостерёгся домой ехать. Сам знаешь, какой шум женщины поднимут…
- Вот и я об этом говорю, - поддержал Ковус. - А нам лишний шум ни к чему. Того, что мы наделали, вполне хватит.
Аманмурад дёрнул усом в кривой усмешке.
- Никакого шума не будет! Любой бабе шею сверну, если задумает скандалить… Со мной шутки плохи.
- Что верно, то верно, - неожиданно весело согласился Ковус. - Коль сел на верблюда, за седло не спрячешься… Можно и домой. В случае чего Аманмурад всегда добрую палку сыщет и сумеет скандалистку хлопнуть промеж лопаток, чтобы она задрыгала ногами, как мать нашей невесты… ха-ха-ха-ха…
Откинувшись на торока, Ковус захохотал. Сапар тоже засмеялся.
- Согласен, - сказал он сквозь смех, - до села Амандурды-бая от нашего - рукой подать. У нас крикнешь - у них отзывается. Разве тётушка, скандала которой мы опасаемся, не прибежит туда? Прибежит - коней расседлать не успеем! Она и так уже три дня на нас подозрительно посматривала… Словом, Аманмурад-джан, как ни вертись, а придётся тебе перед тётушкой Тачсолтан ответ держать. Никудз мы от неё не спрячемся, она, как добрая тазы, всё вынюхает… хе-хе-хе…
Ковус прервал нервный смешок Сапара:
- Смеяться после будем… Надо дело решать, братья. Мы везём девушку из чужого аула. Что ты ни говори, а мы украли её - и дело это может обернуться скверно. Домой нам ехать не следует. Пусть село Амандурды-бая неподалёку от нашего, но везти девушку надо именно туда. Они - свои люди, род у них большой, сильный. В случае чего, они нам всегда помогут. И надо же как-то улаживать с похищением… Амандурды-бай или кто-то из его ближайших родичей нашими посредниками будут, будут мирить обе стороны, Только туда - и нечего спорить…