Полезен был наш разговор. И все ж, друзья мои, прощайте. О встрече лучше позабыть. И он, высокий, седой, в развевающемся серебристом плаще пошел к озеру - бассейну, где обычно купались, не выезжая на пляж у моря. - Вот в этом он бесспорно прав, - глубокомысленно заметил Михей Фадеевич. - Всегда считал, что жизнь на Земле во всей Вселенной уникальна. И лучше мне придерживаться и дальше этого мнения. - Пожалуй, может быть… - неопределенно сказала Зарена. - Хотя он показался мне не совсем обычным человеком. К счастью, у него руки, а не щупальца… - Решим, нам просто привиделся сон. - Обоим сразу? - усомнилась Зарена. - Считай, что мы с тобой так духовно связаны. - Я поняла. Так будет лучше. Фигура старца виднелась на берегу пруда - бассейна. Дальше произошло столь необычное, что супруги на самом деле поверили, что "ничего этого не было, потому что быть не могло". Над озерком завис какой - то светившийся на солнце предмет, а профессор Назови медленно поднялся в воздух и, подлетев к дискообразному аппарату, скрылся в открывшемся люке. - Кошмар! - сказала Зарена. - Но он привиделся нам обоим, - напомнил Mиxей. - Впрочем, надо считать, что так оно и было. Смотри, по дорожке идет капитан в сопровождении нашего врача. Супруги вышли навстречу идущим и с улыбкой сообщили, что недомогание Зарены Александровны миновало и обморок, напугавший Михея Фадеевича, прошел. Врач счел нужным измерить у обоих артериальное давление и, успокоенный, удалился в сопровождении того же капитана. Через два дня тот же офицер, сняв охрану с резиденции президента, провожал улетающих в Центр супругов, сопровождаемых прилетевшим за ними бравым полковником, Героем Страны, который перед тем лично арестовал членов "чрезвычайного комитета". Он рассказал об этом, посмеиваясь в пышные усы. По мраморной лестнице былого царского дворца поднимались два президента, один - всей Страны, другой - основной ее части, как бы ствола огромного дерева. - Ну как, Михей Фадеевич? Считай, теперь мы квиты. Ты вытащил меня из периферийной глуши, а я тебя - из заточения в приморье. Ты уж извини, что я себя для этого главнокомандующим войсками провозгласил. Надо же было ими командовать, чтобы шайку чрезвычайщиков разогнать. Они все уверяют, что прилетали к тебе все увязывать. - Я их не принял, - мрачно отозвался Строгач. - Вот они тебя и взяли под арест. Да и меня убрать хотели. Опасен им Борец. Еще бороться станет. - Нас ждут в парадном зале журналисты, Олег Ольгович. Быть может, мы поговорим у меня в кабинете? - Почему в твоем? Мой не хуже и тоже во дворце. Они вошли в роскошный зал, где стены состояли из мраморных плит с перечислением золотом героев минувших войн. Бородатый журналист подскочил к двум президентам, снизу вверх посмотрел на огромного Борца и заглянул в глаза Строгачу. - Ну как? - спросил он. - Уживутся два медведя в одной берлоге? - В лесу медведи не грызутся, - ответил Борец. - Так то - в лесу, а здесь - дворец! - Медведь в берлоге спит, а нам с Олегом Ольговичем будет не до сна, - ответил, а вернее, ушел от ответа Строгач. Он подумал о мраморном особняке на Юге и о шахматном столике, напомнившем ему о матче чемпионов, а потом о встрече там же двух президентов, которым надо было ужиться на одной планете. Не затевать же здесь нам с Борцом матч!..И президенты разошлись по своим кабинетам, пробившись сквозь толпу наседавших на них репортеров, на ходу отвечая им.
Новелла третья. Развал
Он слыл поборникам Свободы,
Возглавил избранный Совет.
Согнул страну в горе - урода,
Зловещий выполнил завет.Нострадамус. Центурии, VI, 12.
Перевод Наза Веца
Три помощника спортивного судьи в тренировочных костюмах с трудом выволокли на помост перед тем поднятую, а теперь по желанию спортсмена взвешенную и утяжеленную штангу. Взятие такого веса будет рекордом неомира.
Рослый богатырь, ожившая древняя скульптура, неторопливо взойдя на помост, натер тальком руки, подошел к штанге и остановился, словно гипнотизируя ее. Нагнулся и ухватился за перекладину, вплотную к утяжеленным дискам, и злым рывком, словно отрывая прибитый костылями к полу груз, поднял его на необъятную грудь. И на выдохе, крякнув на весь переполненный зал Дворца спорта, толкнул штангу вверх, одновременно присев.
Теперь предстояло встать, держа снаряд над головой. Ноги не подвели. Казалось, что рекорд поставлен, но… коварная штанга повела в сторону. Богатырь засеменил, чтобы выровнять ее, но через мгновение ожесточенно бросил с грохотом непокорную тяжесть на помост.
Под гром аплодисментов атлет, не оглядываясь, исчез из виду.
В раздевалке его ждал тренер.
- Сорвалось!.. - зло сказал спортсмен.
- Не беда, дружище, ты уже чемпион, а рекорд успеешь поставить.
- Но где его ставить - то? В столицу меня переводят, - и, подумав, добавил: - Решил я, Вердлис, тебя с собой взять.
- Меня? - недоуменно переспросил тренер.
- Да, вот так, придется тебе со мной ехать. Ты мой характер знаешь. Все для тебя там сделаю.
- Так ведь ученики… Как их оставить?
- Обойдутся. На рекорд ты меня готовил. Там и поставим.
- Ну, дружище Борец, и заносит же тебя!
- Да уж, какой есть. Ты не очень собирайся. Я такого, как ты, бобыля там всем обеспечу.
Так Олег Ольгович Борец, первый секретарь Горного обкома партии, не оставивший любительский спорт, и его неизменный тренер, уступив строптивому ученику, оказалтсь вместе в Центре.
Борец говорил своему тренеру:
- Мне твои тренерские советы и в новом деле пригодятся. Понял?
- Как не понять, - соглашался Отто Вердлис, подчиняясь несгибаемой воле своего ученика.
По рекомендации самого генсека и президента Страны Строгача Борец был избран первым секретарем столичной парторганизации и сразу выделил своему тренеру квартиру в престижном доме партработников.
Домашние и те, кто "шел с ним в ногу", знали его как покладистого добряка, прекрасного товарища, веселого и общительного, обожающего своих внуков, чуткого к чужому горю, готового помочь. Но на работе он был неузнаваем.
На новом месте он сразу проявил этого "неузнаваемого". Рубил сплеча, и полетели головы нерадивых секретарей райкомов или противников реформ Строгача, ради которых тот и вызвал Борца в столицу.
Кипучая деятельность поглотила Борца, но о тренере своем он не забывал. И тот регулярно являлся к своему подопечному атлету.
- Ну как, товарищ Вердлис, что скажешь? - спрашивал грозный столичный вождь, усаживая тренера перед собой на стул, на котором дрожали его подчиненные.
- Скажу тебе, Олег Ольгович, что закис ты в кабинетной тине. И есть у тренера твоего для тебя наставления.
- Выкладывай, дружище, не бойся. Гири хочу в кабинет взять, поиграться в свободную минутку.
- Этого мало, если рекордсменом хочешь стать. И хоть видная ты персона, но придется тебе отказаться от своей персональной машины и до работы бегом добираться.
- Да ты что, Отто, рехнулся? По городу всем на посмешище?
- Не на посмешище, а в пример, в укор и в прославление.
- Это как же понять?
- А так, что это не только на пользу спортсмену оздоровительный твой бег пойдет, а привлечет внимание всего народа. А насчет смеха не бойся. На Западе президенты в сопровождении охраны гурьбой бегают для здоровья. Но, чтобы тебе выигрыш умножить, скажи, какими ты еще привилегиями пользуешься как вождь столичный?
- Ну, как все вожди: особой медициной, к нам внимательной, с редкими лекарствами, ну и если ехать куда по делам, то вагон или летательный аппарат особо удобный предоставляется, охраняемый.
- Вот вместе с персональной машиной, которую бегом заменишь, ты от всех привилегий откажешься, да погромче, чтоб всем слышно было.
- Зачем?
- Чудак ты, Борец, а еще столичный вождь партийный. Да народу всему такой твой поступок по сердцу придется.
- Так меня же содруги мои живьем сожрут, ежели я такое отмочу.
- А ты придумай что - нибудь еще похлеще, чтоб это не капризом твоим, а политической платформой выглядело. Тебя правитель почему из провинции вызвал?
- Как сторонника его инопорядков, себе в помощь.
- Вот ты и заяви на ближайшем партийном сходе, что преобразования эти не продвигаются, а ползут, как тюлени по берегу на ластах. Нужно тебе несправедливо гонимым предстать. И если крыть тебя резво будут, то полезно "мешком прикинуться", в больницу попасть.
- Что - то не пойму я тебя, дружище, загибаешь ты.
- Ничуть, славный мой чемпион. Я рассуждаю как твой тренер. Один мудрец, если помнишь, говорил: "Если Бога нет, то надо его выдумать". Ну а в нашем случае, "если сердечного приступа нет, то надо его почувствовать". Понял, что такое мешком прикинуться?
- Ну, брат Отто, тебе не тренером быть надо, а кардиналом сереньким, чтоб из - за угла козни строить.
- Какие же это козни, ежели ни против кого не направлены, а это только тренерские указания подопечному спортсмену.
- Ну, была не была! Послушаю тебя, авось штанга пойдет.
- Не штанга пойдет, а еще кое - что… потяжелее… - загадочно закончил Отто Вердлис.
Бегущий по центральным улицам столицы новый первый партсекретарь, притом без всякого сопровождения, вызвал сенсацию. Прохожие сразу узнавали его по портретам. На видео, в редакции газет и радиовещания раздались предупреждающие звонки. Журналисты бросались к своим машинам, и когда Борец подбегал к подъезду дома столичного партцентра, его ждала группа журналистов, снимавших и видеокамерами, и просто на фото рослого бегуна, держащего на руке снятый пиджак, оставшись в рубашке с цветными подтяжками.
Протиснуться в дверь подъезда не было никакой возможности. Журналисты, преградив путь, засыпали его вопросами:
- У вас испортилась машина?
- Вы перешли по примеру западных президентов на оздоровительный бег? Или это тренерский наказ чемпиону - тяжелоатлету? И не опасна ли для сердца такая нагрузка? И, наконец, почему бежите не в спортивном костюме?
- Я бы переделал одну мудрость, - сказал Борец. - "Лучше стоять, чем лежать, лучше идти, чем стоять, и лучше бежать, чем идти"! А не наоборот.
- Прекрасно сказано! - восхитился бородатый журналист. - Стоит перевернуть восточную мудрость вверх ногами, честное слово.
- Но разве вам не лучше предоставить другую машину, чтобы поберечь вас?
- В том - то и дело, что не лучше! И не только мне не нужна персональная машина, но и все привилегии, какими пользуются, раздражая народ, остальные наши руководители.
- Что вы имеете в виду?
- Закрытые распределители, специальное медицинское обслуживание, особые лекарства, отдельные вагоны, персональные самолеты. И все это - руководителям, которые отрываются от народа, хотят быть над ним.
- Какое неожиданное заявление! Вы собираетесь сломать все традиции?
- Все антинародные! А насчет бега при полном параде, то это, извините, мой просчет. Не подготовился. Теперь бег - только в тренировочном костюме и переодеваться в кабинете. Душ у меня рядом, - пообещал Борец.
- На следующий день и на видеоэкранах, и в газетах крупным шрифтом появилось это дерзкое высказывание нового столичного партруководителя.
- Что ты думаешь об этом, Михей? - спросила мужа Зарена. Михей Фадеевич пожал плечами.
- Этим руководителем надо руководить, - уклончиво ответил он.
- Послушай, что он там наговорил: "У идейных не должно быть никаких привилегий. В партию надо идти не ради выгоды и хорошей жизни, а служить идеалам, быть готовым к лишениям, даже гонениям"… Каково?
- В этом есть некоторая сермяжная правда. - неохотно отозвался Михей.
- Почему же ты не сказал этого сам?
- Мне важнее проводить преобразования, которые изменят страну, а не восстанавливать против себя тех, кто должен мне помогать.
- Должен? А если не хочет?
- В том - то и дело, что не хотят. Вот почему придется потерпеть эти борцовские фокусы. Он ценный помощник в моем деле.
- Ох, чую сердцем, не слишком доверяйся ему…
- Почему же? Если он крут, то безупречен в своей преданности мне и моим переустройствам.
- В том - то и дело, что крут. Сначала рубит голову, а потом смотрит, кому срубил.
- Ну, Заренушка, ты уж преувеличиваешь.
- Ты так думаешь? Или хотел бы так думать?
- А ты?
- Я буду почаще беседовать с ним по телефону, чтобы держать тебя в курсе дела.
- Спасибо за помощь. Уж на тебя - то могу надеяться.
- А на Ковлева?
- Разумеется. Вы оба мои "зодчие переустройства", а я… я - исполнитель, на которого все шишки летят.
- Выдержим, Михей, выдержим!
- Спасибо за поддержку, но мне пора. Машина уже ждет.
- А может быть, ты тоже бегом?
- Увы, я не чемпион. А тренер мой - ты, Заренушка.
Строгач, поцеловав жену, торопливо вышел на улицу.
- Войдя в свой кабинет, он внимательно просмотрел в газетах сообщения о странных высказываниях столичного партсекретаря товарища Борца.
- Ну и ну! - только и сказал Михей Фадеевич, занявшись подготовкой к предстоящему пленуму партии.
Борец тоже готовился к выступлению на нем, обсуждая это со своим спортивным тренером Отто Вердлисом.
- Да, Борец, своим бегом, а еще больше комментариями по поводу привилегий ты наделал, дружище, шуму, - говорил Вердлис. - Теперь выложишь все это на пленуме партии. Блюдо хоть куда, но надо бы его поперчить для вкуса и яркости.
- А что? Я могу ляпнуть. Скажу о том, что надоела мне эта постоянная телефонная опека супруги Михея Зарены. Житья не дает. Потребую, чтобы меня контролировали партийные вожди, мне равные, а не члены семьи президента Строгача.
- Этим ты в самый раз вызовешь огонь на себя. Вспомнишь, как древние мудрецы говорили: "Если чего нет, то надо то выдумать". Про сердечный приступ не забудь.
- Да сердце у меня, как у зубра из Глухоманьской пуши.
- Это, кроме нас с тобой, другим неизвестно. Но "прикинуться мешком" будет кстати.
- Хочешь, чтобы жалели меня?
- Не просто жалели, а поддержали на предстоящих выборах.
- Ах, вот ты о чем!
- Как раз об этом и не следует забывать, как штангисту нельзя забывать, за какой вес браться. Понял?
Выступление Борца на партийном пленуме было подобно взорвавшейся бомбе. Но только бомба эта была как бы на груди самого оратора. И осколки ее ранили, прежде всего, его. Упоминание о задержке преобразований никого особенно не тронуло, разве что только Строгача. Борец был вроде как бы за него, но доказывал неспособность вождя партии воплотить свои идеи, будучи президентом Страны. Но вот упоминание о привилегиях, от которых высокопоставленные партийцы должны отказаться, уподобляясь монахам - схимникам, вызвало в зале негодующий шум океанского прибоя. Выпад же против Зарены, всего лишь жены генсека партии, а не "партийного контролера", вызвало бурю возмущения не ею, а Борцом, допустившим грубый выпад в отношении всеми уважаемой безупречной Зарены.
Выступающие ораторы изощрялись в гневных обвинениях Борца, как бестактного грубияна, каким он показывает себя на партийном посту, расправляясь с неугодными, проявив политическую незрелость. Даже сам Строгач бросил в него камень, обвинив в непонимании заботы генсека о столичной парторганизации и бескорыстного желания Зарены помочь мужу, терпя "врожденную невоспитанность" Олега Ольговича Борца.
Кончился первый день пленума, и избитый до полусмерти Борец встретил дома целую команду приближенных к нему людей во главе с тренером Вердлисом.
Вердлис помалкивал, а зависящие от Борца товарищи набросились на него.
- Ты с ума сошел, товарищ Борец! - почти хором укоряли они. - Ты понимаешь, что выпустил на себя взбешенного быка на арене, а у самого и шпаги нет.
- Да я не фехтовальщик, а гиревик.
- Так нельзя гирями в зал бросаться. Ведь всякое упоминание о привилегиях - это болезненный ушиб для руководства партии, делегатов пленума. Они все этим живут. А на периферии люди вообще живут скудно. Так что, и вождям зубы на полку класть?
- Пора перестать выше других быть, - упрямо заявил Борец. - Бояре?
- Нет, так нельзя, товарищ Борец. И в конце концов, ты не один, а у тебя команда почти что спортивная, которая тебя во всем поддерживала. Спроси у тренера, как в спорте положе но!
- И что же я должен делать ради этой команды?
- Завтра на пленуме ты должен выступить и потребовать своей реабилитации, в основном повторив заботу о темпах переустройства. Но ни слова о Зарене. Спроси, в чем здесь политическая незрелость?
Борец упрямился до трех часов ночи. Но все - таки товарищи вынудили его согласиться с их требованием.
- Ладно, повторю свое выступление. Только на носилках сами выносить меня будете, а я из тяжеловесов.
Вердлис, уходя последним, сказал:
- Все идет как нельзя лучше! Послушай друзей. Еще очков наберешь…
На следующий день пленум продолжил свою работу.
Строгач предоставил Борцу слово. Тот повторил основные свои мысли и потребовал у зала доказательства своей политической незрелости. Правда, о супруге вождя партии он на этот раз не упомянул.
Но разъяренные ораторы, в числе которых Борец узнавал столичных партработников, кому досталось от него, когда он круто расправлялся с нерадивыми и рубил сплеча, изощренно поносили его, рубя теперь выше плеча, там, где была шея.
Как только не обозвали его! Каких только эпитетов он не удостоился!
Самым обидным было замечание Михея Строгача. Он сказал, что "доброе имя надо зарабатывать, а не выпрашивать у пленума".
Вердлис сам отвез сокрушенного Борца в больницу, уверяя врачей, что он, тренер этого человека, лучше профессоров ставит диагноз. Его питомца надо спасать.
В отведенной Борцу палате был телефон, и в трубке послышался голос Михея Строгача.
Он по - доброму справился о состоянии Борца и сказал:
- Вот что, друг. Истинный мудрец никогда не скажет, что он мудр. Возвращаться столичным партсекретарем тебе не стоит.
- Я прошу отставки со всех занимаемых мною постов, включая и членство в руководстве партии, куда ты меня ввел кандидатом.
- Ты все настаиваешь на своей мудрости, так пойми, что в нашей партии обязанностей добровольно не слагают. Будь готов к тому, что тебя со всех этих постов сместят. А я тебе, как президент Страны, оставляю место на правах члена правительства с сохранением всех привилегий. Бытом людей займешься.
- Работу приму, но от привилегий уволь. Я словами на ветер не бросался. Хотел бы на тебя посмотреть без машин и охраны, без личного самолета и прислуги.
- Чудак ты, брат! Это же не мои привилегии, а привилегии президента Страны, которой я служу, и послов чужих государств во дворце принимаю, и кабинет царский там занимаю. Приглашаю. Зайди как - нибудь.
- Добрый ты человек, Михей, а доброта до добра не доводит.
- Что - то ты мудрость источать начал? Ну, будь здоров, возвращайся на работу хоть на машине, хоть бегом, - и Строгач повесил трубку.
Зарена была в той же комнате, где в репродукторе звучал голос Борца.
- Поистине первые мудрые слова от него услышала. "Доброта не доводит до добра". Ты, Михей, на всякий случай, запомни их и знай - я всегда за тебя, а Борцу не верю. Напрасно ты его в правительство ввел.