Подбежала она к нашему танку со свертком каким - то. Я и подумать не мог, что танк поджечь сможет. А она не то что подожгла, а обезоружила нас - наглухо заклепала орудие… букетом цветов, который в свертке был, в ствол его засунула! Тут мы и повернули на мост перед Белым дворцом и выехали на магистраль, что до нашей воинской части ведет. В пути получили подтверждение правильности наших действий. Новый главнокомандующий вооруженными силами товарищ Борец приказал всем войскам очистить столицу.
Из - за этого букета набрался я и смеха, и горя. Жена извела: с боевого задания якобы девичьи подношения привожу. Мать вмешалась, она у меня мудрая и очередную ссору притушила.
И пошли войсковые будни. Нас учили, и мы учили новеньких, как убивать сподручнее. Только это я и умел.
Товарищ Борец на нововведения был горазд и перевернул нашу жизнь гусеницами вверх. Цены на все необходимое так подскочили, что купить появившиеся зарубежные продукты и товары на офицерское жалованье и думать было нельзя. Тут Марфа себя полностью проявила: потребовала, чтобы я бросил военную лямку тянуть, а шел в торговцы или спекулянты, как раньше называлось, мешочником или "челночником" чтоб стал. А мне военную службу бросать не хотелось. С командиром части мы дружили, ему я и рассказал про свои невзгоды. Да они не только моими были. Но командир меня выбрал, когда случай подвернулся.
- Хочешь миллион заработать? - спросил он.
- Да ты что, ошалел! Миллион - это же несметное богатство! (Так тогда было.)
А он разъяснил, что для особого задания теперь уже не товарищу, а господину Борцу нужны надежные люди. Выполнение приказа - миллион!
Я сразу и не понял, что меня ждало.
Понял, когда на мост приказано было выехать, что против Белого дворца, и стрелять по указанным окнам, где "засели заговорщики с несметным вооружением, угрожая гражданской войной".
Приказ есть приказ. По указанным окнам (будь я проклят!) стрелял лично из танкового орудия. Дом - белоснежный красавец не отстреливался, а после каждого нашего выстрела выбрасывал из выбитого окна клубы черного дыма и копотью фасад портил. И стал Белый дворец черно - белым, как "знамя пиратское". Потом я узнал, что работой моей весь неомир "любовался". Западники прямую видеопередачу через спутник организовали. Позорище - хуже людоедов мы! На западе это вроде привычного боевика или репортажа из горячих точек, а для нас…
Для нас у съезда с моста автобус подъехал с кассиром, "героям дня" "гонорар" за военную лихость выплачивали. Мне миллион рублей чистоганом выдали, и соратников моих тоже не обидели. Словом, стал я сразу состоятельным человеком. О содеянном старался не думать и не знал, что стрелял я по окнам не роскошных кабинетов, где правители потом сели, а по буфету, где буфетчицы с приведенными из дому детьми и погибли. Говорят, ночью грузовики трупы вывозили, а угрожавшего гражданской войной вооружения в парламенте так и не оказалось. Но я - то об этом не знал! Ни одного из депутатов снаряды мои не задели, ну а о прочих жертвах судить не берусь, на совести они тех, кто мне приказ отдавал. Но миллион - то мой кровью испачкан! И продолжение рассказа моего тоже.
Началось мое безбедное существование. Норковое манто Марфе купили, детишек приодели, а на мне все казенное, по штату положенное. Майорские погоны пока не светили…
Но "чудо" господина Борца продолжалось. Рубль уже не копейку стоил, а к одной сотой копейки приближался. Миллион растаял в десять тысяч раз, как лед на сковородке! И снова Марфа на меня напала. В древности самым мудрым человеком считался один философ, а самой сварливой женщиной - его жена. Так ведь не Марфой же ее звали! Или верить надо в переселение душ?
Опять требовала, чтоб мне мешочником стать, а для "основного капитала" свое норковое манто и побрякушки, что от грязного моего миллиона остались, загнать. И явился я к своему другу - командиру с рапортом об отставке, а он и говорит:
- Не торопись, Ваня, "негоциант" плешивый. Есть штатное военное поручение. Тебя не торговать в военном училище учили.
И объяснил мне, что, если соглашусь внаймы к враждующим горцам пойти, дадут мне танк и отправят на юг, где они меж собой разбираются. Заключат со мной контракт "пожизненный". Это не значило, что я у них до глубокой старости служить буду. Припомнились слова одного прославленного полководца, что солдатам нельзя давать состариться.
Не я один завербовался. Время стало такое, что люди, чтобы жить получше, чем угодно готовы торговать. И, вроде меня, даже собой. Поколение калеченых получилось. И тот меня поймет, кто постарается мысленно себя в моей шкуре представить.
Приехал к горцам. Они против князя - генерала, власть в их краях захватившего, силой пошли, разбойником его называли, приписывали ему грабежи поездов и грузокараванов, захват заложников, фальшивомонетное дело и банковские подлоги. Словом, пиратство современное. Нормальная жизнь в его крае затухала, детей учить перестали, пенсионерок забыли. Только кто стрелять умеет, те ему нужны. А заводы пусть стоят!..
Представлял я его лохматым, диким, с глазами навыкате.
Жил он в местном "Доме власти", "дворцом князя" именуемом, как деспотам положено, да им он и был!
Нам требовалось на танках к зданию по улицам проехать и пострелять в многоглазье стеклянных окон его "дворца".
И казалась мне такая задача пустяковой, и один раз уже проделанной прогулкой, и не где - нибудь, а в столице.
Прогулка вышла поучительной.
Впереди меня на танке водитель был из враждебных князю местных горцев, знающий здесь все закоулки.
Я в перископ узкие улицы рассматривал. Строй красивых домов, позади садики с плодовыми деревьями. Наверное, чудесны в цвету, а тогда - видел девушек с корзинами на задних дворах.
Тишина кругом.
Вдруг затормозил мой водитель.
- Вперед смотри, капитан! - кричит мне.
Поверить трудно! Горит свечой передний танк с местным экипажем.
Повернул перископ на задний обзор. И следующий за нами танк тоже горит. Вот уж поистине "между двух огней". И ни туда, и ни сюда!..
А снаружи кричат и в броню колотят:
- Сдавайся в плен, жив будешь. Не хочешь - подожжем! Изжарим!
Я было про армейскую честь вспомнил, но экипаж мой из таких же, как снаружи, горцев горбоносых, только папахи на шлемы сменили. Они в один голос:
- Хочешь - жарься в железной посудине, капитан, а мы вылезем. Плен как хрен. Горек, но не без пользы.
Открыл я люк башни, высунулся, а меня водой обдало. Оказывается, дождь пошел. Все лучше, чем огонь.
Так меня, как мокрую курицу, в плен и взяли, и еще больше унизили. Не только личное оружие отобрали, но пояс сняли и кинжалом в серебряных с чернью ножнах все пуговицы на штанах срезали. Приходилось руками их придерживать.
Местные горцы папахи свои сменили на шлемы, с пленных снятые, и в моем уцелевшем танке укатили, пополнив трофеем вооружение князя.
Отвели нас в сырой подвал старого дома с балкончиками.
Сидеть приходилось на сыром полу. На нем же мы и спали.
А утром к нам в подвал явился ни кто иной, как сам князь. И оказался он не воображаемым мной злодеем с всклокоченной бородой, а горным красавцем и генеральском мундире, щеголеватый, гладко выбритый, с модно подстриженными усиками, с запахом одеколона.
Ребят из моего экипажа он приказал куда - то увезти, подозреваю, в свой танковый отряд зачислил, а ко мне подошел и руку протянул.
Я даже растерялся, но обменялся с ним рукопожатием.
- Мать есть? - спросил.
- Есть, - буркнул я, штаны придерживая. - Не из яйца вылупился.
- Где живет?
Назвал я свою воинскую часть.
- Пусть приезжает за тобой. Отпущу с ней на волю.
- Да что я, ребеночек, что ли? - с армейской спесью попробовал я возмутиться.
- Хуже, - коротко заключил он. - Даже не военнопленный, поскольку войны нет, а просто диверсант плешивый. Сотоварищи твои по бандитизму в железных кастрюлях своих изжарились. А тебя с матерью отпущу, потому что по закону гор материнская любовь у нас высоко ценится.
Много позже понял я, как хитер "князь - разбойник". Его во всех грехах обвиняли, а он о своем человеколюбивом решении по видео на весь мир раззвонил и, видимо, желанную реакцию кое - где вызвал. Про его разбойное правление краем готовы были и позабыть.
Я уж потом узнал, как командир к моей матери пришел.
Представляю себе эту сцену, словно сам там был.
Пришел командир, о здоровье всех справился, на детей взглянул, восхитился ими, Марфе ручку поцеловал, потом и говорит матери моей:
- Цены за проезд на юг, Мария Карповна, опять подняли.
- Если б только это! - отозвалась мать. - На юг кто теперь ездит? Дельцы какие - нибудь. Не про нас.
- А ведь придется, Мария Карповна.
- Как это придется? - удивилась мать. - Как я могу детей, невестку бросить?
- На время, на время, но придется.
- Что - то не пойму я.
- А то, уважаемые мои женщины, что капитан Смельков в плен к мятежным горцам попал. И князь их готов отпустить его, если мать за ним приедет.
- Это как же так? - вмешалась Марфа. - Там сражения идут, а мать наша, при пожилом ее возрасте, под пулями должна идти?
- Там помогут ей пробраться и логово этого князя. И если хотите, Мария Карповна, сына вызволить, придется билет на юг вам заказать.
- Так ведь подорожали они, билеты эти! - опять вмешалась Марфа.
- А я вам на дорогу денег дам из причитающихся Смелькову по контракту.
- Да хоть бы и не было денег, я пешком дойду!
- Вы про контракт сказали? - заинтересовалась Марфа. - А разве пленному жалованье полагается?
- Контракт заключен "пожизненно", то есть до гибели. А там - только похоронные. А если в плену, значит, жив и деньги на бочку.
Все это я себе так ясно представил, будто сам там был. А мать поднялась, чтобы собраться в дорогу, Марфа ей путь преградила, руки расставила.
- Не пущу вас, матушка! Как внуки без бабушки будут?
Мария Карповна усмехнулась:
- С чего это ты, милая? Или деткам без отца легче будет? За ним ведь поеду - то. Говорят, отпустят со мной. Или какой другой у тебя расчет меня удерживать? По контракту за пленного надежнее получать?
- Ну что вы, матушка! Разве я могу?
- Можешь, можешь, милая! Все можешь…
И пошла собираться матушка.
Командир принес деньги и билет на южный поезд.
В поезде матушке покойно было. До позиций осаждающих город войск она на попутной машине подъехала, а дальше проезда уже не было.
Белые дома издали ей такими мирными показались, все с садиками. Перед ними поле травы скошенной. Свежим сеном пахнет. И стога мать увидела нетронутые. Тихо, и будто и нет здесь никакого сражения. Это я все сам увидел, когда мать меня "за ручку" обратно вела. А меж тем над полем как бы раскинута незримая убойная сеть. И не то поет, не то воет. И по каждой ее невидимой нити свинцовая пуля летит, притом в обе стороны. А ужалит кого визжащая тварь - или смерть, или увечье…
Но словно кто снял в один миг смертоносную ту паутину, едва появилась на поле бесстрашно идущая, чуть сгорбленная женская фигура в темном платье и черном платочке на голове.
Знали обе враждующие стороны, что это мать за сыном идет. И смолкли ружья, захлебнулись автоматы, замолкли пушки. Все отдали дань материнскому чувству. Соблюдался враждующими горцами их "Закон гор".
Свободно мать ко мне прошла. Не бывало такой практики в прежних войнах. Не знали законов таких!
И нашла меня мать в подвале, грязного, обросшего. И на шею мне бросилась, первая мать, за первым пленным сыном пришедшая.
- Постирать бы одежонку твою, - сквозь слезы говорила она.
- Меня самого постирать надо, - отвечал я ей и думал: отстирается ли душа моя перепачканная?..
- Так давай, сынок, сразу и двинемся обратно.
- Никак нельзя, мать добрая, - сказал горец, нас стороживший. - Сам князь будет пленного с матерью на свободу выпускать.
Что поделаешь, пришлось ждать. И он явился, сопровождаемый фотографами и видеооператорами. На широкую ногу собрался князь свою гуманность показать, в разбое обвиняемый. Спектакль на весь неомир задумал. И явился он на это представление не в военной форме, а в щегольском вечернем костюме, в сверкающей белой манишке и с галстуком бабочкой, будто с эстрады сошел или щеголь с бульвара забрел.
- Ну как вас, матушка, не обидел ли кто в пути? - заботливо спросил.
- Благодарю, ваше сиятельство, добралась хорошо. Обратно тороплюсь, вы уж извините.
- Рад был вас тут повстречать. Жаль, только повод не тот, как хотелось бы.
- Какой еще повод, сиятельный князь! И этого вполне хватит.
А князь петушился, павлиний хвост распустил, не столько перед матерью, сколько перед фото- и видеокамерами: ведь на весь неомир его видно и слышно.
- Вот вы сейчас нейтральную полосу перейдете. Никто вас не тронет, потому что вы вся в черном, а сын ваш непутевый пусть белый флаг в руках несет.
- Что - то не пойму я. Черный да белый цвета - это вроде, слышала я, цвета пиратские.
- У них на черном фоне белый череп с костями. А у вас не так будет.
- Да кто его знает, как будет! Разве в будущее заглянешь?
- А вы каждую ноченьку туда смотрите.
- Это как же? По гадалкам не хаживаю.
- Нет, без всякой мистики и обмана. Слышали ли вы о древних пророках, о прорицателях дивных?
- Да где уж мне о них знать!
- А любопытно, мамаша. О будущем они вещали, на звезды глядя.
- Астрология, что ли? Да врут они, астрологи эти!
- Не скажите. А вы сами в звездное небо вглядывались?
- Девкой была, любовалась звездочками, как и подружки мои.
- А вам невдомек, что видите вы те звезды, которые сотни лет назад горели, а то и тысячи, миллионы, даже миллиарды. И свет от них, от разных по возрасту светил, к вам летел с предельной для него скоростью, долго?
- Чудно что-то.
- А вы послушайте. Если разберетесь, то поймете, что, глядя в небо ночью, видите вы раскрытую Книгу Бытия. Все в ней записано, и что было, и что будет. На первой ее странице умещаются только те звезды, которые в наше время вместе с нами живут. А из толщи остальных страниц смотрят на вас звезды древние. И среди них множество подобных нашему солнцу и около них такие же обитаемые планеты, вроде нашей. И так неожиданны были эти мудрые рассуждения князя, что я крепко их запомнил, потом с выступлениями князя на видеоэкране уже в госпитале сопоставлял, когда он призывал к долгой многолетней войне с налетами разбойными на мирные города за пределами своего края и быстрым отходом обратно в горы. А рассуждал тогда о звездах, как профессор какой!.. Заслушаешься…
- А к чему это, ваше сиятельство князь? - старенькая моя спросила.
- А к тому, мамаша, что по единому для всех галактик "Закону развития" на планетах у далеких звезд не только наше время, которое мы с вами переживаем, но и грядущее наше давным-давно прошло. И свет их до нас доносит то, что там было, а у нас еще когда-то произойдет. Вот кто это сумеет понять, тот узнает грядущее.
- Чудно, чудно это, князь мудрый! Не нашего женского ума это дело.
- Не скажите. Прорицательницы-пифии как раз женского пола были.
- Не дал мне Бог такого дара. Я к вам шла, что будет, не знала, вернусь или нет.
- Раз я сказал, то вернетесь.
- А вы-то сами тоже по звездам гадаете?
- Если б я мог! - вздохнул князь. - Это наука целая! Но кое-что и я чувствую. Большую беду предвижу. Горы щебня вместо домов, кровь, гарь и дым повсюду. Вот что я по звездам или без звезд угадываю. И смерть пошлю в далекие ваши города, и атомные станции ваши могут и сами взрываться, и с чужой помощью. Вот так!
- Так зачем вам на это идти, прости Господи, князь?
- Раз в бездне звездной случилось, и у нас произойдет. Все по воле Аллаха. То знаю!
Я как про атомные станции услышал, у меня дух захватило. Но тогда молчал, штаны рукой поддерживал.
- А с вами, мамаша, приятно было поговорить. Вот вы сына уведете, война для вас кончится, если он сдуру опять драться не полезет.
- Не дам я ему того сделать, не дам!
- Вот на том спасибо. Забирайте своего полысевшего молодца, дайте ему в руки белый флаг и идите с Аллахом.
- Не могу я белый флаг нести, - буркнул я. - Штаны держать руками надо.
- На, возьми мой поясок, горский с серебряной накладкой.
- Лучше веревочку какую, а то спросят, за что в плену серебром наградили?
- И то верно. Верните ему, - приказал он своим боевикам, - его собственный пояс. А пуговицы уж пусть жена пришивает. Прямо на тебе, чтобы нас не позабыл и больше в пекло не лез.
- Спасибо, ваше сиятельство князь, и за сына, и за беседу умную.
- Да что в ней особенного. Обычная интеллигентность.
На том и закончились проводы мои, первого пленного, отпущенного с приехавшей за ним матерью. Шли мы с нею по скошенному полю. Травой пахло. Окопов, осаждающими выкопанных, впереди не видно, а позади - дома - краса, сады. И сетка визгливая молчала все время, пока мы с матерью по нейтральной полосе шли. А потом без нас снова началось кровавое противостояние с воем свинцовых пуль. Встретила нас дома Марфа. Обрадовалась вроде матери моей больше, чем мне. Расспрашивать, как со мной такое случилось, даже и не стала, только задала всего один вопрос:
- И что же, теперь контракт твой с враждебными князю горцами закончился? Больше по нему ничего не причитается? Или ты опять обязан к ним ехать, контракт-то пожизненный, а ты живой.
- Нет, - ответил я, - меня туда калачом не заманишь.
- Ну то-то! Командир тут о тебе справлялся.
Командировочное предписание его отметить у князя не удалось. Предпочел не показывать. Это мне пришлось объяснять командиру, когда он, узнан о моем возвращении, ко мне явился.
- Что ж в часть не показался, не отметился? - строго спросил он.
- Да я вроде теперь свободный.
- Мать тебя из плена освободила. Это верно. А от военной службы и присяги тебя никто не освобождал. Принимай, Ваня, завтра танковое звено. Приказано нам наготове быть.
- Что? Опять в столице нелады?
- Не могу ничего сказать, капитан. Выполняй службу, коли из командировки вернулся, а об утрате командировочного предписания объяснение напишешь.
- Будет сделано, - отрапортовал я.