Ночь выдалась ясная и морозная. На серебристом заснеженном склоне лежали эбонитовые тени, над молчаливыми полями сияли огромные звёзды. Там и тут возвышались ели, засыпанные снежной пылью, чьи тёмные силуэты чётко вырисовывались на общем фоне; ветер со свистом вырывался из их раскидистых лап. Энни подумала, как здорово вот так мчаться в таинственной и прекрасной ночи со своей лучшей подругой, после периода искусственно навязанного им отчуждения.
Трёхлетняя Минни-Мэй и в самом деле серьёзно заболела. Она лежала на кухонной софе, с высокой температурой, и не находила себе места. Её хрипы стали слышны во всём доме… Мэри Джой, здоровая, широколицая француженка с залива, была нанята миссис Берри для присмотра за детьми на время её отсутствия. Внезапная болезнь Минни, казалось, совершенно выбила её из колеи; она не чувствовала себя способной ни оценить ситуацию, ни действовать активно.
Энни быстро приступила к работе.
– Да, у Минни-Мэй круп, это точно; и ей плохо, бедняжке, но могло быть ещё хуже. Вначале, нужно нагреть побольше воды. Смотрите, Диана, в котелке её всего лишь с чашку! Ладно, сейчас наполню его, а вы, Мэри Джой, подбросьте дров в печку. Не хочу вас критиковать, но если б вы задействовали своё воображение, можно и раньше было бы догадаться это сделать. А теперь я раздену малышку и уложу в постель, а вы, Диана, подыщите мягкую, фланелевую одежду для неё. Но первым делом надо дать ей рвотного корня.
Минни-Мэй не хотела принимать без боя лекарство, но с тремя парами близнецов Энни прошла хорошую школу бебиситтеров. И рвотный корень "пошёл", причём использовался он много раз в угаре этой длинной ночи, лёгшей на плечи двум маленьким девочкам, которые самоотверженно сражались с недугом Минни-Мэй с помощью Мэри Джой. Последняя старалась помочь им, чем могла: постоянно поддерживала жаркий огонь в печи, а воды нагрела столько, что её вполне хватило бы на целый лазарет больных крупом малышей.
Только в три часа ночи Мэтью привёз доктора; ему пришлось отправиться за ним до самого Спенсервейля. Но неотложная помощь уже не требовалась. Малышке полегчало, и она уснула крепким сном.
– Я чуть сама не поддалась отчаянию, – вздохнула Энни. – Ей становилось всё хуже и хуже. Близнецы Хаммонд, даже последняя пара, никогда не переносили эту болезнь в такой тяжёлой форме. Я уж боялась, что она задохнётся во время приступа кашля! Она выпила всё, что было в бутылке, до дна, каждую каплю, и с последней дозой я сказала самой себе: "Это – последняя надежда. Боюсь, всё напрасно!" Я должна была посмотреть правде в глаза. Ни Диану, ни Мэри Джой незачем было тревожить ещё раз. Но минуты через три девочка прокашлялась и с кашлем вышла мокрота. Ей сразу стало намного лучше. Вам придётся представить, доктор, моё облегчение потому, что я не в состоянии выразить его словами. Знаете, не всё можно выразить словами.
– Да, мне это известно, – кивнул доктор. Он посмотрел на Энни так, как если б и его мысли на её счёт никак нельзя было выразить в словах. Позднее, однако, он это сделал для мистера и миссис Берри.
– Эта рыженькая девчушка, что живёт у Катбертов, настолько смышлёная! Это делает им честь. Скажу вам, именно она спасла жизнь вашего ребёнка. Было бы уже слишком поздно к тому времени, когда я приехал с Мэтью. У неё, должно быть, способности и мышление, необычайно развитые для ребёнка её лет. Подобных глаз мне не доводилось видеть ни у кого. Как они сияли, когда она объясняла мне свои действия!
Чудесным, морозным, белым утром Энни отправилась домой вместе с Мэтью; глаза у неё слипались – сказалась ночная бессонница, – но она неутомимо болтала, пока они пересекали длинные поля, и проходили под сверкавшими "арками" клёнов Аллеи Влюблённых.
– О, Мэтью, какое прелестное утро! Мир выглядит таким, словно Господь создал его себе на радость, не правда ли? Те деревья кажутся пушинками. Вот возьму и сдую их сейчас, – пуф! Я так счастлива, что живу в мире, где есть эти "белые морозы". И теперь я даже счастлива, что у миссис Хаммонд было три пары близнецов. В противном случае, я провалила бы всю операцию по спасению Минни… И чего я пререкалась с миссис Хаммонд по поводу близнецов?! Но сейчас, Мэтью, я так хочу спать! Едва ли смогу пойти в школу! Что толку, если я усну с открытыми глазами и стану посмешищем всей школы? Но и дома мне оставаться не хочется. Ведь тогда Гил, – ну то есть некоторые, одержат верх и станут первыми учениками в классе… А потом – так трудно догонять!.. Впрочем, чем труднее, – тем интереснее, не правда ли?
– Вы всё сумеете, Энни, – сказал Мэтью, вглядываясь в маленькое, белое личико девочки с тёмными тенями под глазами. – Только сейчас ложитесь-ка в кровать и как следует выспитесь! Всю домашнюю работу беру на себя.
И она отправилась в свою комнатку и проспала долго и крепко, пока её не разбудил белоснежно-розовый зимний полдень. Она спустилась в кухню и увидела Мариллу, недавно прибывшую домой и теперь сидевшую за вязанием.
– О, так вы видели премьер-министра? – с восторгом спросила она. – А как он выглядит, Марилла?
– Ну, по внешним данным он никогда бы не прошёл на этот пост, – заметила Марилла. – Какой же у него носище! Но вот говорить он мастер… Горжусь тем, что я – за консерваторов. Рейчел же, поддерживающая партию либералов, ничем помочь ему не сможет… Кстати, ваш обед, Энни, – в печи. Возьмите также сливового варенья на десерт. Оно в буфете. Надо думать, вы голодны. Мэтью всё рассказал мне о событиях прошлой ночи. Должна сказать, это счастье, что вы знали, как поступить. Я бы "села в лужу", так как в жизни своей не лечила круп. Ну, хватит разговоров до еды! Я же знаю, что вы сыты ими по горло, а в животе – пусто! Ещё вернёмся к ним.
Конечно, Марилле было о чём порассказать Энни; но, прекрасно сознавая, что девочка немедленно воодушевится и, пожалуй, думать забудет о хлебе насущном и ещё потеряет всякий аппетит, она решила повременить с информацией. Впрочем, ещё до того, как Энни расправилась со сливовым вареньем, заполнявшем целое блюдце, она сказала:
– Энни, сегодня здесь побывала миссис Берри… Ей не терпелось поговорить с вами, но я уж не стала будить! Она прямо заявила, что вы – спасительница Минни-Мэй! А ещё она страшно сожалеет, что вела себя подобным образом с вами во время всей этой пресловутой истории со смородиновым вином. Она очень надеется, что вы её простите, за то, что возвела на вас напраслину… Нет, нет, конечно, вы не могли напоить специально её дочурку, считает она теперь и верит, что вы с ней вновь станете добрыми друзьями! Сходите к ним сегодня вечерком, Энни. Сама Диана не выходит из дому, так как вчера простыла на холоде. Только, Энни Ширли, умоляю вас, не взлетайте в воздух, словно ракета!.
Но Энни и не думала взлетать: вместо этого расправил крылья её дух, расцвело пышным цветом воображение, а лицо озарилось лучезарным светом, отражавшим тот неимоверный восторг, который вновь поселился в её душе.
– О, Марилла, а можно я прямо сейчас пойду туда и оставлю пока посуду немытой?! – с жаром спросила девочка и серьёзно пообещала: – Когда вернусь, – обязательно всё перемою. Но сейчас, в этот момент, полный трепета, разве могу я связывать себя по рукам и ногам такими не романтическими делами, как мытьё посуды?
– Ну, беги, беги, – милостиво разрешила Марилла и строго добавила: – Вы в своём уме, Энни Ширли? Сию минуту вернитесь и наденьте что-нибудь на себя! Могу представить, какой там сейчас ветер! Только посмотрите на неё: ни капора, ни шали не взяла! Опрометью несётся через сад с растрёпанными волосами! Это будет чудо, если девчонка не схватит воспаление лёгких!
…Энни вприпрыжку мчалась домой тем зимним, голубым вечером, по "белому безмолвию" заснеженных дорог. Вдали, на юго-западе, словно драгоценная жемчужина, переливалась на золотом закатном небе вечерняя звезда; дрожащий воздух поднимался ввысь от заваленных снегом долин и тёмных ельников. Звяканье колокольчиков на санях напоминало нежную трель, наигрываемую эльфами, но и она не могла сравниться с волшебной музыкой, что звучала тем морозным днём в душе Энни и замирала на её губах…
– Вы видите перед собой счастливого человека, Марилла! – заявила она. – Я совершенно счастлива, несмотря на цвет своих волос. Отныне я выше этого! Миссис Берри поцеловала меня и разрыдалась. Она сказала, что так обо всём сожалеет и никогда не сможет отплатить мне добром за добро. Я была так смущена, Марилла, но ответила как можно проще: "На вас я зла не держу, миссис Берри. Ещё раз уверяю, что у меня и в мыслях не было накачивать алкоголем бедную Диану. А посему, давайте предадим забвению всю эту историю!" По-моему, этот ответ прозвучал вполне достойно, – а, Марилла? Мне показалось, что у миссис Берри как бы гора с плеч свалилась. А мы с Дианой так классно провели день! Она показала мне новый, оригинальный способ многоцветной вышивки, которому её обучила тётя из Кармоди. Ни одна живая душа в Эвонли – кроме нас, конечно, – не умеет так вышивать, и мы дали торжественную клятву не разглашать этой страшной тайны… Диана подарила мне хорошенькую открытку с нарисованной на ней гирляндой из роз; на ней написаны такие слова:
"Если любишь ты меня
Так же сильно, как я тебя, -
Ничто не разлучит нас
До гробовой доски".
И всё это – чистая правда, Марилла! Мы попросили мистера Филлипса, чтобы он снова посадил нас вместе. А Джерти Пай пусть сядет с Минни Эндрюс. А ещё у нас было элегантное чаепитие. Миссис Берри достала настоящий китайский фарфоровый сервиз, Марилла, как если бы я была важной персоной… Не могу описать, какой трепет при этом охватил меня! Никто раньше не доставал ради меня свой лучший сервиз из фарфора! Мы попробовали фруктовый кекс и торт, и пирожки, и два вида варенья, Марилла! А миссис Берри всё подливала мне чаю и один раз даже сказала: "Папочка, почему ты не передашь Энни ещё бисквитов?" О, Марилла, какое счастье расти в семье, когда все о тебе заботятся!
– Ну, мы это не проходили, – грустно вздохнула Марилла.
– Во всяком случае, когда я подрасту, – решительно сказала Энни, – всегда стану разговаривать с маленькими девочками, как со взрослыми, и никогда не засмеюсь, если они употребят "большие слова". Уж я-то знаю по собственному опыту, как это может оскорбить самые нежные чувства! После чая мы с Дианой готовили конфетки из сахара и масла. Вообще-то они не получились. Может оттого, что ни Диана, ни я никогда их раньше не делали? Диана велела мне их переворачивать, пока сама смазывала маслом тарелки, а я забыла, и они пригорели. А потом, когда мы выставили их на холод, чтобы остудить, – по одной из тарелок важно прошёлся кот. Её содержимое пришлось выбросить. Но процесс приготовления этих конфеток доставил нам массу удовольствия. А при расставании миссис Берри попросила меня появляться у них как можно чаще, и Диана, стоя у окна, посылала мне вслед воздушные поцелуи, пока я шествовала по Аллее Влюблённых. Уверяю вас, Марилла, что сегодня я буду так молиться, как никогда. Пожалуй, по случаю этой замечательной перемены в моей жизни, стоит придумать какую-нибудь новую, особенную молитву!
Глава 19. Концерт, преступление и наказание
– Марилла, можно мне ещё на минуточку сбегать к Диане?" – взволнованно спросила Энни одним февральским вечером, слетая вниз по лестнице из восточного крыла.
– Не вижу необходимости в том, чтобы вы тащились куда-то снова. Взгляните, на дворе – сплошная темень! – заметила Марилла. – Вы с Дианой пришли вместе домой из школы и битых полчаса стояли в снегу, безумолку болтая. Сцепились кумушки языками, – не расцепишь! Ничего не случится, если ваша очередная встреча сегодня не состоится!
– Но ей нужно меня увидеть, – оправдывалась Энни. – У неё какая-то важная информация для меня!
– А откуда вам это известно?
– Она только что подала сигнал из своего окна. У нас – своя сигнальная система. В ход идут свечи и картонки. Зажжённую свечу мы ставим на подоконник и манипулируем картонкой, помещая её то перед пламенем, то за ним. Получаются "вспышки"! Их определённое число имеет своё значение. Моя идея, между прочим, Марилла!
– Да уж, могу поручиться, что ваша, – не без иронии сказала Марилла и добавила: – А что дальше? Подожжёте занавески всей этой вашей сигнальной белибердой!
– О, мы же аккуратненько! И потом это так интересно! Две "вспышки" – это вопрос: "Вы дома?"; три – означают "да", четыре – "нет". Пять "вспышек" – это призыв: "Приходите как можно скорее: есть важная информация!" Ну, вот она и посигналила пять раз, так что сгораю от нетерпения – хочется узнать, почему Диана зовёт меня.
– Ну, уж до конца, пожалуйста, не сгорайте! – вновь иронично сказала Марилла. Бросив искоса взгляд на девочку, она добавила:
– Ладно, ступайте. Но ровно через десять минут возвращайтесь. Запомнили?
Энни, конечно, запомнила и уложилась в оговоренный промежуток времени. Но чего ей стоило сократить столь важный диалог с подругой и втиснуть его во временные рамки! Но, по крайней мере, эти драгоценные минуты даром не пропали.
– О, Марилла, хочу посоветоваться с вами! Вы знаете, завтра у Дианы день рождения. Ну, её мама и предложила мне провести у неё всё время после школы и переночевать в их усадьбе! И её кузины приедут из Нью-Бриджа в больших санях, чтобы всем вместе отправиться на концерт, который состоится завтра вечером в зале дискуссионного клуба. Они и нас с Дианой возьмут, если, конечно, вы согласитесь, Марилла! Вы позволите мне, а? О, я в таком приятном возбуждении!
– Ну, так остыньте, потому что вы ни на какой "клубный" концерт не пойдёте и ночевать останетесь дома. Это же нонсенс, чтобы девочки в вашем возрасте таскались по подобным местам!
– Я в полной уверенности, что дискуссионный клуб – вполне пристойное место, – заметила Энни.
– А я и не говорю, что нет. Но нечего вам шататься по концертам и бодрствовать в ночные часы. Хорошенькое времяпрепровождение для детей! Не верится, что миссис Берри позволит это своей Диане.
– Да, но это же особый случай, – возразила Энни, готовая залиться слезами. – У Дианы день рождения, как и у всех нас, только раз в году. Это – замечательный праздник. Присси Эндрюс собирается декламировать "Не гасите огней сегодня", а в этой вещи столько морали, Марилла! Мне, конечно, будет полезно её услышать. А хор исполнит четыре патетические песни, которые скорее напоминают гимны. О да, Марилла, пастор намеревается принять участие в церемонии. Да, да! Он скажет напутственное слово, что, должно быть, напоминает проповедь. Так можно я пойду, Марилла?!
– Идите лучше спать, Энни. Вы же слышали, что я сказала, не так ли? А теперь снимите ботики и отправляйтесь в постель. Уже девятый час!
– Только ещё одно, Марилла, – словно утопающий, хватающийся за соломинку, прошептала Энни. – Миссис Берри пообещала Диане, что мы с ней можем занять пустующую спальню. Это – такая честь для вашей бедной, маленькой Энни.
– Честнее для вас будет вовремя удалиться! Ступайте в кровать и – ни слова больше!
Когда Энни отправилась наверх, со слезами, бежавшими в три ручья по щекам, Мэтью, задремавший было в кресле, но краешком уха слышавший весь разговор, открыл глаза и решительно сказал:
– Ну, Марилла, думаю, ты должна позволить Энни пойти.
– И не подумаю, – возразила та. – Кто воспитывает этого ребёнка, ты или я?
– Ну, в общем, ты, – не мог не согласиться Мэтью.
– Тогда и не вмешивайся!
– Ну, я и не вмешиваюсь. Просто у меня – своё мнение на этот счёт. А оно таково, что тебе нужно отпустить Энни!
– Нет сомнений, ты будешь настаивать на том, чтобы я отпустила её прогуляться под луной, – не без ехидства заметила Марилла. – Ну хорошо, допустим, я могла бы позволить ей переночевать у Дианы. Но я вовсе не одобряю этот поход на концерт. Подцепит там простуду или ещё чего-нибудь, перевозбудится и нахватается опять всяких бредовых идей. Это же выбьет её из колеи на целую неделю! Уж я-то знаю, Мэтью, в отличие от тебя!
– Ты должна отпустить её, вот и всё! – упрямо повторил Мэтью. Он не любил и не умел спорить, но стоять на своём было необходимо. Марилла тяжело вздохнула и погрузилась в молчание. На следующее утро, когда Энни перемывала тарелки после завтрака, чтобы поставить их обратно в буфет, Мэтью остановился по пути в амбар и повторил сказанное накануне:
– Думаю, ты должна это сделать, Марилла! Позволь ей сходить.
Мгновение Марилла колебалась, взвешивая, насколько это всё-таки шло вразрез с её установками. Затем она кивнула и резко сказала:
– Очень хорошо, пусть пойдёт, лишь бы тебя потешить!
Энни примчалась с мокрым полотенцем в руке.
– О, Марилла, повторите эти золотые слова ещё раз!
– Достаточно и одного раза. Это всё – дело рук Мэтью, а свои я умываю. Если вы схватите воспаление легких, ночуя в чужих постелях или возвращаясь посреди ночи из душного зала, – не кляните меня. Лучше скажите спасибо Мэтью… Энни Ширли, вы возите полотенце по полу! Никогда не видела более небрежного ребёнка!
– О, я знаю, что я – сущее испытание для вас, Марилла! – покаянно сказала Энни. – Столько совершаю ошибок! Но… подумайте о тех ошибках, которые я не совершила, хотя и могла бы! Да, но надо взять немного песка и посыпать им кляксы перед школой. О, Марилла, я всем сердцем желаю пойти на этот концерт! Никогда их не посещала, и когда девочки в классе делятся своими впечатлениями, – я чувствую себя "белой вороной". Вы меня не понимаете, а Мэтью – понимает, вы только что в этом убедились. Ах, как это прекрасно, когда тебя хоть кто-нибудь понимает!
Энни пришла в такое возбуждение, что совершенно не могла думать об уроках. Гильберту Блифу достались все лавры по орфографии, и он совершенно затмил её на арифметике. Но на сей раз Энни и не думала об унижении: все её мысли сосредоточились на концерте и той свободной спальне в доме Берри. Она без умолку болтала об этом с Дианой, и, будь у них учитель построже мистера Филлипса, их неминуемо ожидало бы суровое наказание.
Энни чувствовала, что не перенесла бы, если б Марилла не отпустила её на концерт, ибо весь день о нём только и говорили в школе. Дискуссионный клуб Эвонли собирался раз в две недели всю зиму, и время от времени устраивались "внеплановые" сборища для более узкого круга людей. В таких случаях вход был свободный. Но в тот день готовилось нечто грандиозное, и взималось по десять центов за входные билеты. Вырученные деньги передавались библиотечному фонду.
Молодёжь Эвонли готовилась к предстоящему событию в течение нескольких недель, и многие школьники с нетерпением его ожидали, так как их старшие братья и сёстры должны были принять в нём участие. Все от мала до велика, собирались на концерт, за исключением разве что Кэрри Слоан, чей отец был вполне солидарен с Мариллой относительно посещения маленькими девочками вечерних концертов. Бедняжка проплакала весь день, уткнувшись лицом в учебник грамматики. Жизнь ей стала не мила!