Внимавшие речи жреца воины неожиданно увидели перед собой обширную равнину, густо усеянную мертвыми телами. Здесь были целые горы покореженного оружия: помятые шлемы с цветастыми гребнями и перьями, расколотые щиты, брошеные знамена, много нарядных плащей, теперь втоптанных в грязь. Коршуны уже радостно били крыльями, предвкушая свой пир, тогда как в стане победителей, разгоряченных битвой, начинался пир человеческий. Звучали торжествующие возгласы, катились монотонные напевы, заглушавшие стоны раненых. И только один человек - невысокий, коренастый, с глубокими темными глазами, безмолвно стоял над остывающими врагами, задумчиво уперев руки в бока. Густые черные волосы его непокрытой головы были замараны кровью. Они прилипли к вискам и щекам, лежали на наплечниках простого кожаного панциря.
- Однако великий князь был не только могуч, но и справедлив, - вернул хирдманнов к настоящему голос Пачемира. - Даже ромеи и гречины стремились попасть к нему на службу, восхищаясь его благородством. За щитом Влиды они ощущали себя надежнее, нежели в пыльных городах своих продажных правителей. Немало смелых и мудрых мужей ромейского роду-племени состояли при князе. Скоро племенной союз Влиды расширился. С разных концов света продолжали приходить к нему вожди и богатыри, дабы принести присягу непобедимому воителю, хранящему в сердце божественное пламя. Вражеские грады сами открывали пред ним свои врата, гридни ромеев, страшась силы Влиды, переходили на его сторону. Только чудо спасло в те дни стольный Царьград гречинов от гнева великого князя…
Много громких побед одержал еще Влида, сплотив меж собой племена севера и юга, восхода и заката. Оружие его сурово карало западные роды отпрысков Водана, отступившихся от своих обычаев и продавших веру отцов за ромейское злато. Далеко продвинулись его ратники, не знавшие страха, правители бесчисленных стран спешили выказать ему свою покорность. Казалось, весь белый свет скоро склонит главу пред великим князем, а стяги его взовьются на самом краю земли. Однако в разгар приготовлений к новым походам, Влида неожиданно почил в своем шатре. Дух могучего воина воспарил в Ирий. Перун-Батюшка призвал к себе своего доблестного сына…
Пачемир умолк, оглядывая людей Олава. Было ясно, что рассказ его произвел на них сильное впечатление.
- После смерти великого князя огромная держава Юных распалась на множество частей, поделенная меж сыновьями, - подвел итог волхв. - Под Красным Щитом Даждьбога уже не было вождя и богатыря, равного Влиде. Появились новые предводители, от которых пошли новые роды и племена. Больше других преуспели на обломках владений Влиды волгаре и варны, коих у нас прозывают оварянами или обринами. Оба этих народа сберегли ратную удаль Унных, многие их обычаи и нравы. Они сумели воздвигнуть свои грады и заложить основу крепких родовых союзов. Другие рассеялись на мелкие общины или были поглощены волной степняков с восхода. От былого единства не осталось и следа. Лишь изредка потомки Юных собирались вместе, дабы обуздать зарвавшихся ромеев и гречинов, но чаще - предавались убийственным распрям, проливая братскую кровь.
Пачемир теперь не отводил взора от лица Олава.
- Истомившись от междоусобных ссор и бесплодных ратаний, несколько родов Унных ушли на север, осев по берегам моря, что прозывается ныне Варяжским. Это и есть ваши праотцы, в жилах коих течет и кровь степных наездников ясов, и кровь лесных ратичей, почитающих Громового Воина.
- Насколько я понял тебя, жрец, ты уверен, что мы - единородцы по нашим давним предкам? - уточнил ярл.
- Подлинно так, - молвил волхв. - Мы - одного корня, одного истока, одного духа, восходящего к премогутным богам и славным вождям. Не забывай об этом, когда в следующий раз надумаешь пролить словенскую кровь. Много уже сделал ты шагов по жизненной стезе, да еще не нашел звезду своего пути средь маяты мира, не сведал песнь пращуров, звучащую в твоем сердце. Мудрый умеет останавливаться и замолкать, позволяя вещать богам. Научись этому, воин, и тогда избежишь сетей морока, а серп Мары, занесенный над твоей главой до срока, минет тебя, дозволив снискать лучший удел. Ступай! Теперь глаза твои раскрыты, чело ясно. Ты получил знание, а что с ним делать - решай сам. На все воля Рода-Отца!
Пачемир глазами сделал знак хирдманнам покинуть урочище. Волки Одина выходили за черту столбища, погруженные в раздумья. Тороп шел последним, не поднимая взора. Лицо боярина стало темным, как туча. Провожая гостей святилища, на тропу бесшумно спустилась вся стая воронов. Ощущая спиной их цепкие взгляды, воины поеживались, ускоряя шаг, чтобы поскорее вернуться к своему стану.
Глава 9. Посланник
Драконы шли под парусами, поймав долгожданный попутный ветер. Хирдманны были довольны. Чем дальше они отдалялись от Урочища Трояна, тем легче становилось на душе Энунда. Беспокойные и противоречивые мысли, поселенные в хирдманнах встречей с гардским жрецом, выбивались шумом волны и покриками неугомонных чаек.
Лес немного отступил, освободив травяные склоны берегов. С выкошенных полян доходил запах сена. Синицы заливисто пели в кустах, солнце стояло в зените, слепя глаза. Начиналась земля радимичей.
Чтобы не возбудить подозрений раньше времени, Олаву и его людям предстояло прикинуться купцами с Гаутланда. Ярл даже стянул с себя броню и примерил парчовый арабский халат с полумесяцами, который хранил в своем сундуке, чем вызвал неудержимое веселье всех Братьев. Нескладный и кособокий ярл с громадными ручищами и словно дубеной кожей менее всего походил на торговца. С носов и кормы драконов сняли звериные головы и хвосты, чтобы не пугать радимичей, убрали с бортов щиты. До срока пришлось разоружиться и большей части команды, упрятав в трюмы секиры, мечи и копья.
Несмотря на это, Тороп остался недоволен. Уж больно страшны своим видом оказались пресловутые гаутландские купчины. Большое число крепких плечистых людей, усыпанных шрамами с головы до пят, могли вызвать сомнения. Да и воинскую стать скрыть было непросто. Долгие годы боевых упражнений и битв на каждом из хирдманнов оставили свой неизгладимый след. Что есть жизнь воина Братства? Вечный ратный труд. Когда нет сражений и гребли на веслах, Волки Одина упражняются в работе с оружием, борьбе и поднятии тяжестей, чтобы тело не размякало, сохраняя твердость, а дух не распылялся на удовольствия и забавы. И так всегда, изо дня в день и из года в год. Должно быть, потому суровые северные хирдманны все еще оставались лучшими воителями среди многочисленных земель и морей Мидгарда.
Энунд нередко вспоминал мудрость своего воспитателя из Фьядрюндаланда Ботвида Криворотого, когда-то превратившего хрупкого и неуверенного подростка в могучего и бесстрашного воина. Наука Ботвида, человека строгих правил, была суровой. Энунд помнил, как долгими часами упражнялся среди скал фьорда, обливаясь потом и кровью.
Закаляя кости, мышцы и связки, он подолгу стоял с камнями на вытянутых руках, пока Ботвид не позволял ему переменить положение тела, помещая камни на предплечья и сгибы локтей юноши. Со временем на смену камням пришли небольшие валуны. Отыскав глубокий прощел на вершине горы в Лососьей Заводи, наставник ставил молодого воина над ним в распор. Здесь нужно было не просто держаться, цепляясь за скальные выступы пальцами рук и ног, но и выносить вес тяжелых валунов или бревна, которые Ботвид клал на спину Энунду.
Самым важным в таких делах было умение правильно дышать. Не резко и прерывисто, теряя силы и покой ума, а ровно и глубоко, чтобы утишить сердце. Тогда стоять удавалось долго, избегая чрезмерного напряжения. Также Ботвид заставлял своего ученика босиком перемещаться по высоким острым камням с бревном, привязанным к спине, приучая сохранять равновесие и нечуствительность к боли. Бросал в него камни, чтобы Энунд мог держать удар. Сначала это были просто осколки щебня, оставлявшие на коже лишь порезы и ссадины, потом - увесистые булыжники, способные сломать кости. Тут тоже главным было ровное дыхание, топившее боль, как светильник масло. Постепенно тело и дух юноши закалились в упражнениях. Руки сделались твердыми, как дерево, кожа загрубела. Бесчисленные часы учебы принесли свои плоды. Энунд даже научился спокойно принимать грудью и животом легкие уколы копьем.
Потом Ботвид столь же настойчиво заставлял молодого воина уворачиваться от вражеских атак, как на земле, так и на узких возвышенностях, где только верткость и гибкость помогали избегать попаданий оружием. Энунд доводил до совершенства навыки владения мечом и секирой, парирование щитом неприятельских выпадов и метание копий. Особой наукой была борьба. В ней сочетались ловкие увертки, захваты, заломы конечностей, опрокидывания и подцепы ногой. Каждый хирдманн должен был уметь противостоять врагу в схватке, даже лишившись своего оружия. Освоение борьбы начиналось с неисчислимого количества падений и ударов о твердую поверхность, приучающих тело сохранять плотность одновременно с податливостью, и гибкость, дабы не повреждать кости. Учил Ботвид и быстро вскакивать на ноги, а также опрокидывать противника, лежа на земле.
Через некоторое время Энунд стал столь же проворен и могуч, что и его наставник. Он возмужал, стал вынослив, неприхотлив в еде, невозмутим в преодолении трудностей. Вооружившись секирой и щитом, сын Торна Белого упорно тренировался в речных источниках, забираясь в них по шею и делая выпады и развороты, дабы преодолевать толщу воды. Подчиняя себе стихию Воды, он научился подолгу сидеть в холодных источниках с головой. Чтобы покорить Огонь, Энунд прижигал факелом кожу, ходил по углям и даже, как требовали заветы служителей Тора, стоял в грозу с обнаженным мечом, поднятым над головой. Еще юноша воспитал в себе настоящее хладнокровие, упражняясь на краю высоких обрывов с завязанными глазами.
Только после этого Ботвид посвятил молодого хирдманна в более тонкие науки. Наставник поведал ему секреты получения особой силы от ношения когтей и клыков диких зверей, от употребления их крови, смешанной с янтарным медом. Использование медвежьей и волчьей крови вызывало состояние Алого Тумана. Раскрывая ум воина, оно изменяло ощущение времени, ускоряя движения в два-три раза. Особыми упражнениями Алый Туман помещали в область сердца, заставляя питать его звериной мощью. Это было начальной ступенью Божественного Вдохновения или Одержимости.
Среди хирдманнов имелись люди, одержимые медведем, волком, вепрем или диким псом. На следующей ступени священная фюльгья превращалась из спутника воина в его двойника, замещая само человеческое существо. Но для этого важны были не только обряды под руководством готи из числа ульвхединов, но и прирожденные способности. Энунд знал случаи, когда даже многолетний труд не позволял сделать из хирдманна настоящего Одержимого. Тут все определяло его естество, которое распознавалось зорким жреческим оком.
Свое посвящение в воины-медведи Энунд прошел в семнадцать лет, в Йолльскую ночь зимнего солнцеворота. В темном душном святилище готи Хьяльм со своими помощниками завернули его в медвежью шкуру и положили в маленький склеп, завалив камнями. Там, в полузабытьи юноша провел сутки без пищи и воды. Он пережил смерть человеческого существа и рождение в новой, звериной ипостаси. Первым видением, которое сын Торна Белого усмотрел, придя в чувство, был глаз Альфедра, взирающий на него из подводных глубин. Юноша понял, что это око, которое было принесено в жертву Отцом Богов во имя прозрения и до сих пор покоится на дне источника Мимира.
После того, как Энунда обогрели и отпоили травяными настоями, ему увиделась дорога, ведущая к берегу моря и удаляющаяся спина человека в иссиня-черном плаще и соломенной шляпе. Энунд хотел догнать его, но человек растворился у края обрыва, оставив лишь шум высоких волн, разбивающихся о камни и далекий шепот, в котором юноша распознал зов Повелителя Битв. Так молодой хирдманн вступил на путь служения Одину. Он приобщился к божественной тайне.
Принеся клятву на крови и мече, Энунд осознал внутри себя новые силы и знания. Как и всякому Одержимому, ему открылась память о деяниях родных богов и героев. "Сущность служителя Всеотца подобна вихрю, который закручивает в себе потоки крови и дыхания, - сообщил Хьяльм. - Внимай движению этого вихря. Пусть он кружит над землей, вбирая в себя дух ветра, воды, земли и камня. Отныне через тебя будет действовать владетель Асгарда, собирая души поверженных врагов, чтобы провести их через горнило тьмы и очистить в костре Сияющего Света Истины".
Совершенстуясь в ратном мастерстве, Энунд Раздвоенная Секира стремился стать лучшим из лучших. На это постаревший Ботвид только посмеивался.
"Путь этот не имеет конца, парень, - говорил он. - Ты можешь стать самым сильным во всем Срединном Мире. Но куда мы денем еще восемь миров? Великие Асы Тор и Тюр умели оставаться равно непобедимыми во всех них. Говорят, что конунги из рода Юнглингов Фьельнир и Ванланди достигали воинского мастерства в двух мирах: Мидгарде и Юсальфхейме - сфере волшебных свеноносных существ. Ивар Широкие Объятия из рода Скьельдунгов, как полагают, сумел обрести силу сразу в трех, включая Свартальвхейм - мир темных созданий. Потому ему везло больше, чем другим людям, а держава его была самой обширной. Тебе же пока явно далеко до всех них".
"Кто же распределяет мастерство для разных миров?" - спросил тогда Энунд.
"Тоже Всеотец. В каждом из девяти миров знание имеет свою непохожую форму. Это касается и поэзии, и музыки. Если Один отмечает кого-нибудь из поэтов и скальдов своим вниманием, он позволяет вкусить Меда Вдохновения из Одроэрира. Тогда творения такого счастливчика открывают ему врата в самые разные чертоги, населенные разными обитателями. Если же Всеотцу угодит тот или иной воин - в его сердце вкладывается искра Божественной Ярости, делающая неуязвимой для человеческих клинков и чар альвов или кобольдов. Высшее воинское достижение - соединить Ратание Срединного Мира с искусством обретения силы в соседних пространствах. Воителей, добившихся чего-то подобного, во все времена было немного. Потому я и говорю тебе, что как бы ты не был опытен и умел в битвах, тебе всегда будет, куда стремиться".
- О чем задумался? - Альв Бешеный вывел Энунда из воспоминаний.
- Пустяки, - отозвался юноша.
Он скользнул взглядом по лучистой глади вод. Чайки кружили над ней низко, пытаясь выхватывать из реки беспечную рыбу. Берега все сильнее сглаживались - потянулись желтые поля, высушенные солнцем.
В полудне пути от слободы Осиная Пустошь объявили привал, и Волки Одина с радостным гулом стали выгружаться на берег, чтобы размять кости и отдохнуть от бесконечной гребли. Разбили стан, и Олав с Торопом сразу ушли куда-то на его окраину, затеяв приглушенный разговор. Только несколько пар глаз наблюдало за ними.
Как успел заметить Энунд, мерянский охотник близко сошелся с Кандихом, молодым варном, прибившимся к Братьям в Смоляной Веже.
Это было неудивительно. Рогдай смотрел на урман с почтением и почти обожанием, но от них, как чудилось ему, веяло чем-то потусторонним. Казалось, что они каждый миг готовы принять объятия смерти. Кандих же, веселый, незлобивый, охотно шутивший и не обижавшийся на шутки, просто лучился любовью к жизни. Он легко отвечал на подначивания свеонов, выполнял любые их распоряжения и - сам как-то больше тянулся к новичкам в дружине урман, таким как Тойво и Рогдай. Еще он часто ошивался возле Торопа. Может быть, это было связано с тем, что с боярином кривичей ему было легче общаться - языки их были куда более схожи друг с другом.
- Энунд! - Альв кивнул молодому хирдманну в сторону Кандиха, и сейчас старавшемуся держаться поближе к Торопу, - оттащи куда-нибудь этого проходимца, пока ярл не отправил его на речное дно.
Бешеный приметил, что назойливый варн помешал серьезной беседе, заставив Торопа замолкнуть на полуслове, а Олава Медвежью Лапу - с сопением раздувать ноздри. Энунд подоспел вовремя, избавив Кандиха от гнева ярла. Он за руку увел его на другую окраину стана и препоручил Рогдаю, разводившему костер.
Как только боярин убедился, что поблизости больше нет посторонних, он продолжил свою речь, не спуская взгляда с Олава.
- До Осиной Пустоши меньше дня пути. С князем сейчас не более двух десятков ратников, вся дружина ушла на Полдень. Но слобода хорошо укреплена. Там издавна селились охотники, которым приходилось отбиваться и от лихих соседей, и от матерых волков, так что стрелять селяне умеют. Ворота тоже крепкие. А вам надо как-то попасть внутрь…
- Ничего, - усмехнулся ярл. - Не впустят - мы их по бревнышку разберем.
- Нельзя вам ни шум поднимать, ни штурм устраивать, - Тороп покачал головой. - Дружина должна скоро вернуться, если услышат, что князь в осаде - примчится вихрем.
- Примчится - встретим, - отозвался Медвежья Лапа равнодушно. - Пугать своих слуг будешь. Говори лучше, что дальше делать!
- А дальше надо взять князя и выпытать, где он золото хранит. Вот что трудно: живым его полонить. Или кого-то из ближников его, но как угадать, кто еще тайну ведает? Так что берите князя. Из прочих же уйти не должен ни один: вы против течения быстро не выгребете, а дружина на конях, легко вас догонит. Сам видел, какие узкие берега возле Смоляной Вежи, если там настигнут - просто стрелами побьют, не принимая боя.
- Не люблю я ваши леса, - скривился ярл. - И ваши реки. Ну да ладно. Сделаем все, как надо. И тебя не забудем.
Он обнадеживающе хлопнул боярина по плечу.
Кандих тем временем разглядывал темно-зеленые с бурым оттенком холмы, от самой береговой луки уходящие вдаль тесной цепью.
- Скажи, а почему у тебя имя аварское? - спросил он Рогдая неожиданно.
- Так ведь… - Рогдай удивился. - Отец так назвал.
- И много у вас похожих имен?
- Встречаются. А вас почему варнами кличут?
- О, это долгая история, - Кандих хитро улыбнулся, поудобнее устраиваясь у огня, уже жадно лизавшего березовые сучья. - Говорят, что в ту стародавнюю пору, когда почил великий Влида, а в державе Юных начались распри и борьба за власть, многие вожди со своими племенами откачнулись от детей Влиды. Была страшная борьба. Однако нашлись те, что сохранили верность Ирниху, старшему сыну Влиды от мерянской девушки, вместе с ним пошли в изгнание и бились до конца. Позже их разбросало по всей степи, а иных занесло даже на север, к морю, что ныне зовется Варяжским. Тогда Юные и назвали людей, последовавших за ними - Верными или Варнами. Потом уже варны возвратились в край, из которого были когда-то изгнаны Юные, и попытались возродить былое величие державы…
Кандих замолчал, задумчиво глядя вдаль. На противоположном берегу рыжели пока еще редкие вкрапления степи в густые лесные дебри, путь через которые казался бесконечностью…
- Значит, ты хочешь сказать, - спросил Рогдай с настойчивостью, - что мы тоже родичи?