Вои извергали боевые кличи и проклятия, но Куян бился молча, сокрушая головы и хребты супротивников своей шипастой булавой. Каждый взмах его тяжелой длани повергал волгар на кровавую траву, сеял вокруг пустоту. Гридни Арпада старались не приближаться к высокому плечистому ратнику с каменным взглядом. Рядом с князем сплотились лучшие его вои: Будила, Драга, Корибут, Олеб. Под их ударами нашли свою смерть многие волгаре. Богатыри высились, точно горный хребет. Однако в других местах варнского круга все больше появилось щелей, в которые вклинивался недруг.
- Уходи, князь! - с мольбой заглянул в глаза Куяну Будила. - Не выстоим днесь.
- Негоже князю бросать своих другов в тяжкий миг, - Куян лишь наморщил чело.
- Худо будет, коли все поляжем, - воззвал к нему Олеб. - Ежели ты сейчас голову сложишь - волгаре над нашей землей воцаряться. Грады наши порушат, семьи наши под корень выведут. Тогда не подняться более нашему роду. Но пока ты жив - будет надежда на возрожденье и победу над треклятыми отступниками. Ради детей наших просим тебя - уходи! Мы поможем тебе проложить проход к лесу.
Куян еще колебался. Он видел, как падают последние защитники кольца из возов, как слабеют их кисти, как подгибаются ноги. Князь издал долгий стон, воздев глаза к небесам. Страдание исказило его лик. Несколько мгновений он смотрел ввысь, словно дожидаясь ответа от богов, потом с отчаянной решимостью принялся ломать кости ворогов, очищая путь к зарослям. Ближники дружины держались рядом - плечо к плечу. Все свои последние силы вложили они в то, чтобы свершить этот прорыв. Однако с каждым шагом их становилось все меньше и меньше.
- Благодарю вас, други, - шептал Куян побелевшими губами, преодолевая настойчивое желание врезаться в гущу волгар с рычанием дикого зверя и найти нам достойную смерть.
Князь и его вои выстелили целый ковер из неприятельских тел. По этому кровавому, дымящемуся полотну предводитель варнов добрался до полога деревьев, разметав перед собой последние преграды. Закрывавшие его спину Будила и Корибут наконец осели в траву, вдоль и поперек посеченные вражьими клинками. И вот уже спасительный лес принял в себя Куяна, растворив среди стволов и ветвей.
Дальше князь просто шел, точно в беспамятстве, цепляя грудью сучья, задевая ногами коряги. Шум сечи позади него затихал. Березняки переростали в густой смешанный лес, который все сильнее затягивал Куяна в свое тенистое нутро. Землю покрыли толстые корни, усыпанные хвоей и палой листвой. Потом стало попадаться все больше поваленных сосен и елей, пни с облезлой корой и муравейники. Где-то высоко в ветвях лениво ворчал поползень.
Куян крутил головой по сторонам. Он не понимал, куда идет. Только сердцем ведал, что отчие боги сами должны направить его на верный путь, раз сохранили до срока его жизнь ценою жизней стольких родовичей. Князь перестал ощущать время. Должно быть, он брел уже очень долго, несколько раз спускаясь в заросшие дроком низины и на дно больших илистых оврагов, где скакали зеленушки, собирая рассыпанные по земле желтые семена. Дважды перед ним появлялись ручьи, которые Куян перепрыгивал. Один раз - дорогу перегородила гора старого бурелома, которую князь обогнул краем.
Лес потемнел и сгустился. Это была настоящая дремучая чаща, где не стало даже заячьих троп. Двигаться приходилось медленно, проваливаясь в ямки с сухостоем, увязая во влажных мхах. Неожиданно Куян остановился. Ему показалось, что в просвете ветвей мелькнула ивовая крыша какой-то лачуги. Сперва князь подумал, что ему привиделось от устали, даже глаза протер. Нет, лачуга не пропала. Прибавив шагу, Куян поспешил вперед, хрустя валежником. Ему вдруг сильно захотелось узнать, кто живет в такой глуши. Совсем скоро за шероховатыми ветлами и ракитниками открылась землянка. Жердяное перекрытье ее кровли было проложено земляным слоем, поверх которого крепились увязанные лыком ивовые прутья. Сомнений у князя не было: если тут приютилась какая-то волгарская семья, то для него она не представляла угрозы. Но уж скорее, ветхая лачуга походила на жилище отшельника.
Согнувшись в три погибели, Куян спустился вниз по скрипучим ступеням. Стены, проложенные мхом, явно состояли из дубовых плах - князь ощутил это по запаху. Пол был твердым, глиняным, гулко звеня под ногой. Но через два шага подошвы сапог коснулись мехового ворса. Видно, лежали расстеленные шкуры. Смутно проступили в жилище контуры очага, лежанки и столешницы.
- Ты кто, отрок? - лежак заскрипел, в углу кто-то приподнялся на локте.
- Какой я тебе отрок, дед, - ответил Куян, еще не зная, сердиться ему или смеяться. Даже впотьмах он различил, что перед ним старец.
- Да мне, сынок, все отроки, - молвил хозяин землянки, зажигая лучину и укрепляя ее в ставце. - Окромя, конечно, наших дубков. Они малость постарше меня будут.
- Сколь же тебе лет, дед? - Куян не сдержал улыбки. Он увидел седого, как лунь человека с почти коричневой морщинистой кожей. Космы волос доставали ему до пояса.
- Века полтораста точно отмахал, - отозвался старец. - Коли не больше. Считать устал.
- Ой ли? - усомнился князь. - Ужель Макошь так много людям отмеривает?
- Отчего ж нет? - пожал плечами старец, выпрямляясь на лавке. - Я ведь в лесу живу, со всеми духами его знаюсь, все секреты его давно выпытал. Вот только немощь с каждым днем все ближе подкрадывается. Стал часто в Страну Забвения уходить, Навь и Явь путать…
- Ты волгарского роду будешь?
- Нет, сынок. Из лугов я. Жили тут когда-то такие во времена давние, позабытые. Ты присядь. Угостить мне тебя нечем, разве что былицами попотчевать.
Князь оглядел скромное убранство лачуги. В ней не было даже посуды.
- Чем же ты кормишься, дед? - спросил он с недоумением. - Чем силы свои питаешь?
- Пища моя - свет Солнца, Луны и Звезд, соки дерев. Питие мое - все лесные яды.
- Чудной ты, старик, - Куян разглядывал отшельника во все глаза. - Сильно чудной.
- Поживешь с мое - и не таким премудростям научишься, - усмехнулся хозяин землянки. - Жизнь - наш главный наставитель. Надобно только уметь ее слушать. Тогда уразумеешь языки всех птиц и зверей, секреты всех навьев, сердце Нездешнего…
- Ты из жрецов что ли? - не понял его князь.
Старик покачал головой.
- Из воев, из вождей ратных - как и ты.
Сказанное отшельником еще больше удивило Куяна.
- Отец мой над лугами главатарем был, - прикрыв веки, заговорил старик. Он вновь откинулся на лежанку. - В походы дальние ходил под началом могутного Радагайса. Я - опосля него над родом встал…
- Обожди, дед, - насторожился Куян. - Ты про какого Радагайса толкуешь?
- Про того самого, которого ныне богом бранной удали почитают на севере.
- Радогоста?
- Как не назови: Ратигощем ли, Редегастом - а суть не изменится. И память людская о нем. Все племена восхода и полуночи съединил сей князь когда-то. Мой отец под стяг его встал, дабы край родной и веру пращуров отстоять от коварных ромеев и закатных готов, что им продались в ту пору. Лютый страх претерпел Рум, когда дружины Радагайса его землю топтали, а воинства ромейские - разгоняли, словно отары беспомощных ягнят. До самого Вечного Града едва не дошли. Ромеи-крестопоклонники, говорят, в те дни отвернулись от своего Единого Бога и вспомнили отчих богов. Знали они, что супротив детей Сварожичей ни одна сила не выстоит. Вероломством победили. Разобщили дружину князя: и алан на него натравили, и многих из уннов. Так и сложил голову Радагайс в западне вражьей, а с ним много славных воев и мой отец…
- Ты тоже ходил в походы? - спросил Куян.
- А то как же, - подтвердил старец. - Только уже под стягом Влиды. Мы, луги в его державе были. Тут уж за отца сквитаться довелось… И на восходные грады ромеев поглядел, и на закатные. Много побед одержали, тьму тьмущую ворогов повергли во прах. Я порой чую себя древним вороном, помнящим запах крови всех бессчетных ратаний. А как отлетела душа Влиды в Небесные Чертоги, так и воротился на родину. Войны шли еще долго. Гепиды с аланами ходили супротив уннов и ругов. Потом пришли с восхода сарагуры, принесшие самую большую напасть… Но я был уже слаб для бранных дел. Земля моя оскудела, села недруг повыжег, сыновья сложили головы в боях. Вот и подался я в лесные чащобы доживать свой жизненный срок. Не ведал тогда, что путь мой только еще начинается. С тех пор тут и живу.
Куян ощутил неожиданное доверие к словам странного старца.
- Видать, удивительные вещи еще случаются на свете белом, - сказал он более уважительно. - И что, не тревожат тебя здесь лихие люди и оружные вои?
- Я ж с лесом этим давно породнился. Он меня всему научил, силу свою дал, чарами, аки одежей облек. Сторонний человек меня сыскать тут не властен.
- А как же я? - захлопал глазами князь.
- Ты - другое. Тебе это на роду писано было. Доля твоя - силу мою в свои длани принять. Иначе не помру я, не отпустит меня Батюшка Сварог в светлый Ирий. Много годков уж тебя тут дожидаюсь, ноги едва волочу. Теперь, видать, обрету желанный покой от бренных трудов и земных забот.
- Обожди, дед, - озаботился Куян. - Ты о чем таком толкуешь?
Старец прищурил глаза.
- Да ты не страшись, - молвил, успокаивающе. - Не сегодня еще помру. Скидывай плащ, да омой лицо и руки - за домом жбан с водой стоит. Позже еще потолкуем.
И он затих, повернувшись к стене.
Куян прислушался. Тихое, но ровное дыхание вырывалось из груди хозяина землянки. Старец заснул. Что-то необъяснимое не позволило князю варнов покинуть этого чудного человека, имени которого он так и не спросил. Куян решил довериться своей судьбе и остаться с отшельником.
На другой день князь с позаранку отправился на охоту, смастерив себе нехитрый лук. Когда вернулся в землянку с подстреленным зайцем, старец сидел на лежаке с прямой спиной, однако не шевелился. Куян коснулся его плеча рукой - тело отшельника было твердым, как камень, и совершенно холодным. Он открыл глаза очень нескоро, узнал князя и едва заметно улыбнулся.
- Уменье замирать недвижимо, точно древесная колода, тоже открыл мне лес, - поведал он. - В тиши плотской очи зрят вещи тонкие, вещи глубинные. Впуская в себя совокупные токи Природы, достигаешь сердцем лона Всебога, из коего исходит все большое и малое. Ты вмещаешь Горный и Дольный Миры, пресуществляющиеся друг в друга, ты видишь все окраины Матери Сырой Земли, освещаемые оком твоим паче небесных светил. Ты воистину прозреваешь Нетленное средь коловерти событий.
- Стало быть, старче, меня ты тоже видел, когда я рыскал по лесу, пробираясь к твоему жилищу? - сообразил Куян.
- Видел, - подтвердил старожил. - Зерцало света самосиянного и во мраке каждый вершок высветит. Никакие покровы преходящего его не заморочат.
- Чудно, - проговорил Куян, задумавшись.
- Ты разум-то свой тщетными потугами не изнуряй, - посоветовал старик. - Пустое это. Слушай жизнь, что округ тебя сама раскрывает свои врата.
- Как же слушать? - князь почесал лоб в недоумении.
- Внимай исконному в шорохе листьев, в скрипе ветвей, в писке мошек и в стрекоте сверчка под лавкой. В царапаньи мыши, забившейся в холодную щель, в шепоте паутинки, качающейся над твоим лицом. Чуешь?
Куян прислушался, и ему вдруг показалось, что где-то в землянке забил ручей, гремя упругими струями и рассыпаясь целым ворохом брызг.
- Что это? - вопросил он.
- Родник Жизни. Тот зов Изначалия, что отверзается опосля того, как человек побеждает своих Стражей.
- О каких стражах ты говоришь?
- О Стражах нашего сердца, не подпускающих к зеву потаенной Прави. Зовутся они Страхами, Сомнениями, Думами, Ожиданьями и Надеждами. Всем тем, что заглушает источную песнь Богомирья. Когда Стражи уходят - ты можешь зрить вечное, толковать со светлыми богами в лучистой Сварге и с богами темными во Нави Священной…
Куян не заметил, как пролетели три дня в жилище лесного отшельника. Немало узнал он за это время. Старец поведал ему, как перенимать знание от камней и дервей, как облегчать вес плоти, становясь воздушным, словно тополиный пух, который возносится к небесным кромкам, с высоты различая все уголки леса. Поведал, как составлять чудодейственные взвары из кореньев, насыщать тело мощью от разных потоков ветров.
Однако с каждым днем старец слабел все больше. Он уже не вставал со своего лежака, уставившись в жерди кровли немигающими глазами. Когда говорил что-то, а когда впадал в забытье, начиная путать имена и события былого. Куяна он уже не видел. На исходе третьего дня подозвал к себе и велел взять за руки, соединив длани.
- Вот он, час мой пришел, - зашептали сухие губы отшельника. - Полог Сварги раздвинулся, златыми бликами заиграл. Лики и очи богов родных к себе призывают, в обитель Немеркнущего Огня Небесного…
Он вдруг издал долгий стон. Дряхлое тело зашлось судорогой, хватка на миг ослабла. Но вслед за тем старец вновь выдохнул и заговорил, не выпуская вспотевшие ладони Куяна. Последний остаток своей жизненной мочи он вложил в это рукопожатие, которое с каждым мгновением все больше разогревало кисти князя. Куян даже сжал губы - руки теперь жгло, как огнем. Он чувствовал, что этот огонь поднимается выше, распаляя плоть и разум каким-то ярым, дурманящим жаром.
- Кладезь силы моей отныне в тебе пребудет, а с ней - сила всех древних воев и князей, что землю сынов Сварожичей век от веку боронили и расширяли по воле их. Помни про то. Знаешь ли, что теперь деять должен?
- Знаю, - с неожиданной твердостью ответил Куян. - Возродить славу предков наших. Я создам державу, где люди будут жить по искону родов Даждьбоговых, сберегая обычаи и устои наших великих пращуров. Будет новый стольный град, который узнают среди всех морей и земель, будет могучая дружина, крепко стоящая на страже родных рубежей, будет лад в сердцах сородичей…
Куян еще говорил что-то с большим воодушевлением, пока не заметил, что сжимаемые им длани старца похолодели. Отшельник уже не слышал его. Дыхание его растворилось в предсумеречной дымке, душа - поднималась по сводам Калинового Моста в Вельи Луга.
Глава 14. Скрын Золотой Ладьи
"…Воротился светел князь Куян в землю отчую, в землю родимую, - читала Любава, - дабы лад и ряд в ней возрождать. Примирил он всех старейшин-родичей, всех воевод и вождей, а округ края своего отстроил крепкую стену, что прозывается с той поры Змиевым Валом. Стена огородила народ варнский от коварных соседей-супротивников, тучами нависавшими над его пределами.
После того, как скрепил светел князь Куян союзы дружеские с ближними родами, а строптивых силою привел под руку свою, пошел он в землю полянскую на восход солнца. И увидел у Славутича-реки места тихие, благодатные с богатым жнивьем и сочными выпасами. Тут поставил он коны, а потом на правом высоком речном берегу воздвиг новый стольный град, назвав его Куянью. От всех народов лесных, степных и заречных ходили к князю людины на поклон, дабы заручиться его поддержкою. Правил князь мудро, справедливо решал споры меж племенами, а коварным ромеям и льстивым гречинам не давал спуску до самой своей смерти".
Любава отложила дощечку и посмотрела в глаза Кандиху, безмолвно внимавшему ее словам.
- Таково сказание о твоем предке, могучем князе, коего у нас зовут Кием, - проговорила она.
Третий день Рогдай с Кандихом приходили в Берестяное Мольбище и прилежно разбирали древние письмена.
Латинский проповедник, которого князь Званимир также намеревался познакомить с берестяными книгами, пока особого рвения к ним не проявлял, предпочитая окольными путями высспрашивать людей, посещающих святилище, о текстах, содержащихся на плашках. Рысь тоже не поддержала замысел князя, предупредив о том, что иноземцу доверять опасно.
Потому парней никто не тревожил. Рогдай слушал и запоминал, Кандих же читал ему вслух. Однако сегодня Любава сжалилась над своими поклонниками и сама явилась на капище, дабы завершить длинную - в двадцать плашек - повесть о князе Куяне.
Рогдай слушал девушку, открыв рот. Ему казалось, что слова ее, смысла которых он порой не понимал, проникают до самого сердца. Но вот волшебство рассеялось, и он с трудом очнулся.
- Сколько же нам еще читать?
- Матушка-Рысь сказала, будет с вас, - улыбнулась Любава. - Убедилась она, что чисты вы душою, что заветы Родовы сердцем чтите, а с миром в ладу пребываете. Такие помощники ей нужны, чтобы главное сокровище оберегать. Тем паче, что времени у нас мало, угроза черной змеей ползет…
- Стало быть, мы заслужили ее доверие? - осведомился Кандих.
- Стало быть, заслужили, - с улыбкой подтвердила княжна.
- Я ведь тоже что-то слышал о князе Кие, - сказал Рогдай без особого смысла, желая лишь продлить мгновения возле Любавы. - Только называли его по-другому…
- Ну, имя - что ветер, - княжна взмахнула рукой. - Запомнит, как услышит, а повторит, как язык вырос. И Кием его называют, и Куяном, и Коаном, и Кованом. Слыхала я, иные даже Коханом кличут - Любимым, то есть. Предание древнее, всяк его на свой лад переиначивает. Но здесь сохранен самый первый, достоверный сказ, писанный со слов кияновых кобзарей, что воочию видели самого Куяна. А есть и более давние сказания. О князе Тривере, что походом ходил на восточные земли ромеев за три века до него, построив лодьи и посадив на них свою дружину. Есть сказы о Буревесте, что бился с ромеями в года совсем седые, ветхие. И даже про Идан-Турса…
- Где же они? - оживился Кандих.
Любава рассмеялась.
- Так ты про Идан-Турса читать желаешь, или на Золотую Ладью пойдем смотреть?
Кандих смутился, по привычке покрутил ус.
- Знать правду о предках наших - обязанность всякого достойного мужа, так меня учили. Но я здесь - прежде всего для того, чтобы найти Золотую Ладью… От этого будущее моего народа теперь зависит. Толкуют, что мастера, ее сотворившие, были предками нашего Великого Кована. Из рода в род передавалось это умение - да где-то затерялось. Не могут нынешние искуссники повторить творение древних. А потому, мне нужно своими глазами увидеть Ладью, чтобы поведать о ней сородичам, объяснить им, как можно заново ее исполнить. Позволено ли мне будет показать ее нашим родовым мастерам?
- О том у матушки Рыси надобно спрашивать, - отвечала Любава. - Коли разрешит, тогда покажешь. Времена нынче смутные, тревожные. Ворогов много, а другов мало. Как вызнать, что на сердце у людей, которые за тобой сюда явятся?
Она замолчала, поникнув головой.
- Что печалит ясный лик светлой княжны? - с книжной учтивостью обратился к девице Кандих.
- Отец хочет показать книги наши пришлому проповеднику, - ответила Любава. - А меня сомнения гложут. Мутная у него душа. Как будто все верно речет - а за словами подвох чудится. Боюсь я его.
- Да, проповедники - они такие, - молодой варн рассмеялся. - С ними всегда надо держать ухо востро. Но коли будет он под присмотром отца, да под вашим взором, разве сможет что худое учинить?
Любава вздохнула.
- Не достать взору до дна его сердца, всех дум его не выпытать. А письмена здесь покоятся разные. Не только предания о былых временах. Есть и иные, что силу немалую в руки человека дают.
- Что же это за книги? - заинтересовался Кандих.