Он был очень высок, серьезен, в белой рубашке с закатанными рукавами и узких черных брюках. Твердое выражение лица, словно удлинявшее его подбородок – как будто он держал что-то во рту. Мэгги почувствовала, что у нее останавливается сердце. Сначала она заледенела, потом вспыхнула, однако смотрела сквозь Айру сухими, широко открытыми глазами, держа большой палец в сборнике гимнов как закладку. Даже в тот первый миг она понимала, что это не призрак и не мираж, Айра был таким же настоящим, как липкие лакированные скамьи. Сложения не столь безупречного, как рисовалось ее воображению, но более богатого деталями – более материального, что ли, более замысловатого.
Мистер Николс сказал:
– О, Айра. Рад вас видеть.
– Спасибо, – ответил Айра. Он прошел между складными стульями к заднему ряду, в котором стояли мужчины, и сел за ними. Однако Мэгги заметила, как его взгляд скользнул по женскому ряду и остановился на ней. И поняла – про письмо он знает. Лицо Мэгги залила краска. Ее, обычно такую изящно сдержанную – из чистой осторожности, из застенчивости, – поймали на ошибке до того неловкой, что теперь она вряд ли сможет посмотреть кому-нибудь в глаза.
Пела она как оцепенелая, вставая и садясь по знаку мистера Николса. Спела "Когда-то любому из нас и народу", спела "Не собраться ли нам у реки". Потом мистер Николс велел, чтобы "Не собраться ли нам у реки" спели только мужчины, потом попросил аккомпаниатора повторить определенное место. Пока это происходило, Мэгги склонилась к миссис Бритт и прошептала:
– Это ведь молодой Моран? Тот, что пришел позже всех?
– Ну да, по-моему, он, – приветливо согласилась миссис Бритт.
– Разве вы не говорили, что он погиб?
– Я? – спросила миссис Бритт. Она удивилась, немного обмякла на стуле. Но тут же выпрямилась и сказала: – Это мальчик Рэндов погиб. Монти Рэнд.
– О, – выдавила Мэгги.
Монти Рэнд был маленьким, бледным и вообще похожим на мочалку юношей с несоответственно глубоким басом. Мэгги он никогда особенно не нравился.
После хоровых занятий она быстро, как могла, собрала вещи, первой выскочила из церкви и почти побежала по тротуару, прижав к груди сумочку, однако не успела добраться до угла, как услышала за спиной голос Айры.
– Мэгги? – позвал он.
Добежав до уличного фонаря, она замедлила шаг, потом остановилась, но оглядываться не стала. Айра подошел к ней. Ноги его отбрасывали на тротуар тень совершенно как от ножниц.
– Не будешь против, если я с тобой пройдусь? – спросил он.
– Как хочешь, – коротко ответила она.
– Ну, как поживаешь? – спросил Айра, идя рядом.
– Хорошо.
– Ты ведь уже закончила школу, верно?
Мэгги кивнула. Они перешли улицу.
– Работаешь? – спросил он.
– Да, в доме престарелых "Серебряная прядь".
– О. Да, хорошо.
Айра начал насвистывать последний спетый хором гимн: "Просто идти вблизи от Тебя". Неторопливо шагал рядом с ней, засунув руки в карманы. Они прошли мимо целовавшейся на остановке автобуса парочки. Мэгги откашлялась и сказала:
– Такая глупость! Я перепутала тебя с Рэндом.
– С Рэндом?
– С Монти Рэндом. Он погиб в военном лагере, а я подумала, что это о тебе говорили.
На Айру она по-прежнему не смотрела, хотя он был так близко, что Мэгги слышала запах его недавно поглаженной рубашки. Интересно, кто ее гладил? Наверное, одна из его сестер. Но какое отношение это имеет хоть к чему-нибудь? Она стиснула сумочку и пошла быстрее, однако Айра не отставал. Мэгги чувствовала его близость – смуглого, немного сгорбленного.
– Теперь ты напишешь отцу Монти? – спросил он.
Рискнув все же искоса взглянуть на Айру, Мэгги увидела в углу его рта юмористическую складку.
– Не стесняйся, смейся, – сказала она.
– Я не смеюсь.
– Давай! Скажи мне, что я сваляла дурочку.
– Разве ты слышала мой смех?
Они уже дошли до ее квартала. Мэгги увидела впереди свой дом, такой же, как другие, стоявшие рядом, – с крыльцом, залитым оранжевым светом лампочки в сетчатом колпаке, который защищал ее от насекомых. На этот раз она остановилась и посмотрела Айре прямо в лицо, и он ответил ей взглядом, в котором не было и намека на улыбку; руки он по-прежнему держал в карманах. Увидеть настолько узкие глаза Мэгги не ожидала. Он мог быть даже не индейцем, а азиатом.
– Твой отец, наверное, бока от смеха надорвал, – сказала она.
– Нет, он просто… просто спросил у меня, что бы это могло значить.
Она попыталась вспомнить выражения, в которых было написано ее письмо. "Особенное", – написала она. О господи. И еще того хуже: "чудесный". Ей хотелось провалиться сквозь землю.
– Я помню тебя по репетициям хора, – сказал Айра. – Ты ведь сестра Джоша, так? Но по-моему, мы с тобой по-настоящему знакомы не были.
– Нет, конечно, – ответила она. – Боже ты мой! Мы совершенно не знаем друг друга.
Она постаралась, чтобы голос ее прозвучал резко и здраво.
Он несколько мгновений смотрел на нее. Потом сказал:
– Так ты думаешь, что нам стоит узнать друг друга получше?
– Ну, – ответила она, – у меня уже есть молодой человек.
– Правда? Кто?
– Борис Драмм, – сказала она.
– Ах да.
Она посмотрела в сторону своего дома. И сказала:
– Мы с ним, наверное, поженимся.
– Понятно, – ответил Айра.
– Ну ладно, до свидания, – сказала она.
Он молча поднял руку, подумал немного, а потом повернулся и ушел.
Однако в следующее воскресенье появился, чтобы попеть в хоре, на утренней службе. Мэгги почувствовала облегчение – такое, точно она немалый вес сбросила, – ей словно дали второй шанс, но затем ее сердце снова упало, потому что по окончании службы Айра просто растворился в уличной толпе. Правда, в четверг он опять пришел на репетицию, а после проводил ее до дома. По пути они говорили о пустяках, о надтреснутом голосе миссис Бритт, к примеру. Мэгги успокаивалась все больше. Когда они дошли до ее дома, Мэгги увидела перед ним соседского пса, который писал на один из розовых кустов ее матери (сама соседка просто стояла и смотрела); Мэгги крикнула: "Эй, леди! Уберите псину с нашего двора, слышите?" Она шутила, то был грубоватый юмор, перенятый ею у братьев. Но Айра-то этого не знал, и слова Мэгги явно его ошеломили. Миссис Райт лишь засмеялась и ответила: "Ты и кто же еще собираются заставить меня, деточка?" – и Айра вмиг успокоился. Однако Мэгги почувствовала, что опять допустила неловкость, и, торопливо пробормотав "спокойной ночи", скрылась в доме.
Довольно скоро установилась традиция – воскресные утра и четверговые вечера. Люди стали обращать на Айру и Мэгги внимание. Мать как-то спросила: "Мэгги? А Борису известно о твоей новой дружбе?" – и Мэгги резко ответила: "Конечно, известно". То была ложь, в лучшем случае полуправда. (Мать считала Бориса первейшим даром Божиим, какой только может достаться любой женщине.) Зато Серина сказала:
– И правильно! Самое время тебе бросить мистера Святошу.
– Я его не бросала!
– Так брось! – сказала Серина. – Разве его сравнишь с Айрой? Айра такой загадочный.
– Конечно, в нем же есть индейская кровь, – согласилась Мэгги.
– И ты должна признать, что он привлекательный.
Ах, не одного только Джесси сбил с панталыку один-единственный друг! Конечно, Серина имела немалое отношение ко всему, что случилось потом.
Например, она попросила Мэгги и Айру спеть дуэтом на ее свадьбе. Ни с того ни с сего (Айра никогда не думал, что у него такой уж замечательный голос) вбила себе в голову, что перед обменом обетами они должны спеть "Нет ничего прекрасней любви на земле". Ну и разумеется, им пришлось репетировать; и разумеется, Айре пришлось приходить к Мэгги домой. Они выразили друг другу соболезнования, посмеялись над музыкальными вкусами Серины, однако отказаться им и в голову не пришло. Мать Мэгги то и дело осторожно стучала в дверь, и входила, и выходила с постиранным бельем в руках, которому в гостиной делать было совершенно нечего. "Однажды двое влюбленных, – пели они, – на холме, где ветер и высь…" – и Мэгги прыскала, но Айра сохранял серьезность. В те дни Мэгги словно стала какой-то другой девушкой – ветреной, непостоянной, то и дело влипавшей в глупые истории. Иногда ей казалось, что посланное отцу Айры сочувственное письмо навсегда лишило ее душевного равновесия.
К тому времени она уже знала, что Айра управляется в багетной мастерской отца в одиночку – "слабое сердце" Сэма проявило себя во всей красе ровно через день после выпускного вечера сына, – а живет над мастерской, с отцом и двумя сестрами, которые намного старше его, одна была умственно неполноценной, а другая просто стеснительной, или склонной к уединению, или какой-то еще. Он, впрочем, хотел поступить в колледж – если удастся наскрести денег. Айра с детства мечтал стать врачом. Мэгги он сказал об этом тоном вполне безразличным, вообще казалось, что оборот, который приняла его жизнь, Айру не обескуражил. А еще он сказал, что, может быть, она как-нибудь зайдет вместе с ним к нему домой, познакомится с сестрами, им редко удается с кем-либо поговорить. Но Мэгги ответила: "Нет!" – и покраснела, и добавила: "Наверное, не стоит" – и притворилась, что не заметила его удивления. Просто она боялась нарваться на отца Айры. Она гадала, знают ли о письме и сестры, но спрашивать не хотела.
Никогда, ни разу за все то время поведение Айры не вышло за рамки мягкого дружелюбия. При необходимости он брал ее за руку – скажем, когда они попадали в толпу, – и ладонь его оставалась крепкой и теплой на коже Мэгги, однако, выйдя из толпы, сразу ее отпускал. Мэгги не знала даже, что он о ней думает. Впрочем, она не знала и того, что думает о нем сама. И в конце концов, не следовало забывать о Борисе. Она стала писать ему регулярно – во всяком случае, чаще обычного.
Репетиция свадьбы Серины состоялась в пятницу вечером и оказалась простой формальностью. Например, родители Макса прийти на нее не потрудились, не было даже его брата, хотя мать Серины с ее миллионом рыжих завитушек на голове присутствовала. Делалось все не по порядку. Мэгги, которая была дублершей невесты (что, говорят, приносит удачу), прошла по проходу церкви еще до того, как прозвучали музыкальные номера, – просто потому, что Максу нужно было через полчаса встретить приезжавших поездом родственников. Вела ее Анита – одно из самых странных новшеств Серины. "А кто еще меня может вести? – спросила она. – Ты же не думаешь, что это сделает мой отец?" Саму Аниту роль ее, похоже, не радовала. Она спотыкалась и покачивалась на своих высоченных каблуках и, чтобы сохранить равновесие, впивалась длинными красными ногтями в запястье Мэгги. Стоявший у алтаря Макс обнял Мэгги за плечи и сказал, черт, может, мне на ней и жениться, и Серина, которая сидела на центральной скамье, крикнула: "Хватит об этом, Макс Гилл!" Макс был все тем же, что и всегда, веснушчатым, добродушным мальчиком-переростком. Представить его себе женатым человеком Мэгги затруднялась.
После "обмена обетами" Макс уехал на Пенсильванский вокзал, а прочие занялись музыкой. Пели все по-любительски, думала Мэгги, – и хорошо, потому что она и Айра в тот вечер не блистали. Начали оба нескладно, к тому же Мэгги забыла, что в среднем куплете их голоса должны разделиться. Первые две строчки она пропела в унисон с Айрой и смущенно примолкла, а потом не успела вовремя вступить, и на нее напал смех. И, еще не отсмеявшись, она увидела на самой первой скамье Бориса Драмма. Лицо у него было недоуменное, хмурое, волосы взъерошены – как будто он только что проснулся.
Ну да, она знала, что на лето Борис приедет домой, но не знала, в какой день. И притворилась, что не заметила его. Они с Айрой допели, после чего Мэгги снова вернулась к исполнению роли Серины и еще раз прошлась по проходу, уже без встречи с Максом, а Шугар тем временем пела "Рожденную быть с тобой". Наконец Серина хлопнула в ладони и крикнула: "Закончили, ребята!" – и все одновременно заговорили, собираясь уйти. В пиццерию. И толпой повалили к уже стоящей у двери Мэгги – только Борис так и остался сидеть, глядя на алтарь. Наверное, ждал, что Мэгги подойдет к нему. Она вгляделась в его затылок, похожий на кирпич, неподвижный. Серина вручила Мэгги ее сумочку и сказала: "Вижу, у тебя провожатый появился". Прямо за Сериной шел Айра. Он остановился перед Мэгги и спросил:
– Ты пойдешь в пиццерию?
– Похоже, что нет, – ответила Мэгги.
Айра бесстрастно кивнул и удалился. Но не со всеми остальными, а в противоположную сторону, словно считая, что в компанию его без Мэгги не примут. Что было, конечно, глупостью.
Мэгги вернулась по проходу назад, села рядом с Борисом, они поцеловались. Мэгги осведомилась:
– Как доехал?
А он одновременно с ней спросил:
– Кто это с тобой пел?
Мэгги притворилась, что вопроса его не услышала.
– Как доехал? – повторила она, и Борис сказал:
– Разве это был не Айра Моран?
– Кто, тот, что пел? – переспросила она.
– Это же был Айра Моран! А ты говорила, что он погиб!
– Ошибка, – сказала Мэгги.
– Но я же тебя своими ушами слышал, Мэгги.
– Я хотела сказать, сообщение о его смерти было ошибкой. Его только, ммм, ранили.
– Ага, – сказал Борис. И задумался.
– Всего лишь легкая рана, не больше, – пояснила Мэгги. – В голову.
Постой, подумала она, а тут нет противоречия? И стала торопливо перебирать в уме фильмы, которые видела.
– И что было потом? Он просто взял да и объявился? – спросил Борис. – Выскочил невесть откуда, как привидение? Как это произошло, расскажи.
– Борис, – сказала Мэгги. – Я совершенно не понимаю, почему ты пристаешь ко мне с этим, да еще таким утомительным образом.
– О. Ладно. Прости, – сказал Борис.
(Неужели она и вправду говорила так властно? Оглядываясь назад, ей трудно это представить.)
В свадебное утро Мэгги встала пораньше и отправилась к Серине домой, в квартиру на втором этаже типового каменного дома, чтобы помочь подруге одеться. Серина казалась невозмутимой, а вот ее мать волновалась страшно. Занервничав, Анита начинала говорить очень быстро и практически без знаков препинания – как будто рекламное объявление зачитывала.
– Почему она не уложила волосы валиком как у всех я же ей еще на той неделе сказала солнышко никто больше длинных волос не носит сходи в парикмахерскую пусть они только выглядывают из-под вуали…
Одетая в грязный халат из розового атласа, Анита с сигаретой во рту металась по убогой, скудно обставленной кухне. Тарахтела много, но ничего толком не делала. Серина, казавшаяся в одной из великоватых ей рубашек Макса расслабленной и беззаботной, сказала:
– Спокойнее, мам, ладно? – И повернулась к Мэгги: – Мама считает, что нам лучше изменить всю церемонию.
– Каким образом? – спросила Мэгги.
– Никакие подружки невесты ей не нужны! – объявила Анита. – У нее даже свидетельницы нет и нет мужчины, который поведет ее по проходу, а что может быть хуже?
– Она расстроена тем, что вести меня придется ей, – объяснила Серина.
– Хоть бы твой дядя Мейнард приехал, он бы меня заменил! – воскликнула Анита. И зачастила: – Может нам лучше отложить венчание на неделю дать ему еще один шанс потому что если мы сделаем по-твоему получится нелепость совсем ни на что не похожая представляю себе как эти надутые Гиллы будут разглядывать меня и ухмыляться и потом когда я в последний раз делала перманент мне сожгли кончики волос ну не могу я идти с такими через всю церковь.
– Пошли, мне пора одеваться, – сказала Серина и увела Мэгги.
В своей комнате – это была просто отгороженная нечистой голубой простынкой половина комнаты Аниты – Серина уселась за туалетный столик и сказала:
– Я подумала, не дать ли ей стаканчик виски, да испугалась, что она еще сильнее разойдется.
А Мэгги спросила:
– Серина, ты уверена, что тебе стоит выходить за Макса?
Серина хохотнула и повернулась к ней. И сказала:
– Хоть ты меня допекать не начинай, Мэгги Дейли! У меня уже свадебный торт в холодильнике стоит.
– Я о том, что ты же не можешь знать все наверняка. Как ты можешь быть уверена, что выбрала правильного мужчину?
– Да никак не могу, просто я доехала до конечной станции, – ответила Серина и снова повернулась к зеркалу. И начала, умело постукивая пальцами по лбу, щекам и подбородку, наносить на них точечки крема. – Мне просто пора замуж, вот и все, – сказала она. – Я устала от свиданий! Устала доказывать, что я привлекательная! Мне хочется следующую тысячу лет сидеть на диване и смотреть телевизор с нормальным мужем. Считай, что я просто перестаю носить корсет, – я себе так это и представляю.
– О чем ты говоришь? – спросила Мэгги. И почти испугалась возможного ответа Серины. – О том, что по-настоящему Макса не любишь?
– Конечно, люблю, – ответила Серина. Она уже втирала крем в кожу. – Но я и других точно так же любила. Того же Терри Симпсона, когда мы в выпускном классе учились, – помнишь его? Но тогда я замуж выйти не могла – вот и выхожу теперь не за Терри.
Мэгги не знала, что и думать. Неужели это у всех так? А взрослые просто сказки рассказывают? "Я только увидел Элеонор, – сказал ей как-то старший брат, – и говорю себе: "Когда-нибудь эта девушка станет моей женой"". Мэгги тогда и в голову не пришло, что он просто созрел для женитьбы, вот и выискивал кого-нибудь подходящего.
Серина и в тот раз, судя по всему, сумела изменить взгляды Мэгги на жизнь. "Мы же не в руках у судьбы, – словно говорила она. – А если и в руках, то всегда можем из них вырваться".
Мэгги сидела на кровати и смотрела, как Серина румянится. В рубашке Макса Серина выглядела такой же несерьезной и франтоватой, как любая из живущих по соседству с ней девушек.
– Когда все кончится, – сказала она Мэгги, – перекрашу свадебное платье в лиловый цвет. Может, оно мне еще пригодится.
Венчание должно было начаться в одиннадцать, однако Аните хотелось попасть в церковь намного раньше, мало ли какие могут случиться накладки. Мэгги приехала туда в древнем "шевроле" Аниты. Вела машину Серина – Анита заявила, что слишком нервничает, – а поскольку юбка Серины заняла оба передних сиденья, Мэгги и Анита ехали на заднем. Анита говорила без умолку и осыпала сигаретным пеплом подол своего переливистого персикового платья.
– Сколько ни думаю Серина не могу понять почему ты устраиваешь свадебный обед в здании "Ангелов милосердия" это же такая жуткая дыра я столько раз пыталась найти его и всегда запутывалась должна была у прохожих спрашивать куда ехать…
Они остановились у магазина "Соблазнительное белье", Серина припарковалась во втором ряду и вынесла из машины водопады своего атласного платья, чтобы показать их хозяйке магазина, миссис Наултон. Пока они ждали ее возвращения, Анита тараторила:
– Честно говоря если ты можешь нанять мужика чтобы он починил твой холодильник или там унитаз или выяснил почему у тебя дверь не запирается так что же тебе стоит подрядить на какие-то жалкие пять минут еще одного чтобы он прошелся с твоей дочерью по церковному проходу ведь так?