Что же, такое случается. Мэгги ли этого не знать? На следующее утро Джесси с Фионой были очень милы – помирились ночью и вели себя так, точно полюбили друг друга еще сильнее прежнего. Выходило, что тревожилась Мэгги напрасно.
Ребенок должен был родиться в начале марта, однако первого февраля Фиона проснулась с болью в спине. Мэгги, услышав об этом, разволновалась.
– Могу об заклад побиться, началось, – сказала она Фионе.
– Не может быть! – ответила та. – Я еще не готова.
– Конечно, готова. Все приданое собрано, чемодан уложен…
– Но Джесси так и не сделал колыбельку.
Что правда, то правда. Какое бы "снаряжение" он ни запас, колыбельки среди этих вещей не было. Мэгги сказала:
– Ничего. Сделает, пока ты будешь в больнице.
– Это самая обычная боль в спине, – заявила Фиона. – Так часто бывало, даже до беременности.
Однако в полдень, когда Мэгги позвонила с работы, уверенности у нее поубавилось.
– Какие-то спазмы в животе начались, типа того, – сказала она. – Вы не могли бы приехать пораньше?
– Скоро буду, – сказала Мэгги. – Ты уже позвонила Джесси?
– Джесси? Нет.
– Так позвони, что же ты?
– Ладно, но вы обещаете приехать? Выезжайте сейчас.
– Считай, что уже еду.
Добравшись до дома, она обнаружила Джесси, который следил за схватками Фионы по секундомеру, именно с этой целью и купленному. Настроение у него было ликующее.
– Все идет, как положено! – сказал он Мэгги.
Фиона выглядела испуганной. И все постанывала – не во время схваток, а между ними.
– Лапа, по-моему, ты неправильно дышишь, – сказал ей Джесси.
Фиона ответила:
– Отстань ты от меня с этим дыханием! Как умею, так и дышу.
– Нет, я просто хочу, чтобы тебе удобно было. Тебе удобно? Ребенок шевелится?
– Не знаю.
– Шевелится он или нет? Фиона? Ты же должна чувствовать.
– Говорю тебе, не знаю. Нет. Не шевелится.
– Ребенок не шевелится, – сказал Джесси Мэгги.
– Не волнуйся. Он просто собирается с силами, – ответила Мэгги.
– Наверное, что-то не так.
– Все так, Джесси. Поверь мне.
Но Джесси не поверил, и в результате они приехали в больницу слишком рано. Машину вела Мэгги. Джесси сказал, что если он сядет за руль, то может во что-нибудь врезаться, а после всю дорогу осуждал Мэгги, что бы та ни сделала.
– Что с тобой, почему ты прицепилась к этому автобусу? Смени полосу. Да не сейчас, о господи! Сначала в зеркальце посмотри. Боже, мы все погибнем, им придется делать ей кесарево посреди Франклин-стрит.
Фиона, услышав такие слова, взвизгнула, и это настолько подействовало Мэгги на нервы, что она ударила по тормозам, и всех троих бросило вперед. Джесси сказал:
– Выпусти нас! Мы лучше пешком пойдем! Пусть она рожает на тротуаре!
– Отлично, – ответила Мэгги. – Вылезайте.
– Что? – спросила Фиона.
– Ладно, ма, успокойся, – сказал Джесси. – Не закатывай истерику. Ма при любой неожиданности голову теряет, с гарантией, – объяснил он Фионе.
Дальше они ехали в молчании. Мэгги высадила их у входа в больницу и отправилась парковаться. А когда отыскала их в приемном покое, Фиону усаживали в кресло на колесиках.
– Я хочу, чтобы со мной пошла свекровь, – говорила она медицинской сестре.
– С вами может пойти только папа, – отвечала сестра. – Бабушке придется посидеть в комнате ожидания.
Бабушке?
– Я не хочу папу, я хочу бабушку! – закричала Фиона – совершенно как шестилетняя девочка.
– Ну, поехали, – сказала сестра. И увезла Фиону. Джесси пошел следом, лицо у него было оскорбленное и беззащитное, в последнее время Мэгги видела такое нередко.
Она отправилась в комнату ожидания, оказавшуюся большущей, размером с футбольное поле. Огромная, застланная бежевым ковровым покрытием пустота перебивалась кое-где скоплениями бежевых виниловых кушеток и кресел. Мэгги села на пустую кушетку, взяла с приставленного к ней бежевого деревянного столика потрепанный журнал. Первая статья называлась "Как добавить в ваш брак огоньку". Автор советовал быть непредсказуемой: встречать возвращающегося с работы мужа одетой в один лишь кружевной черный передник. Айра решил бы, что она спятила. Не говоря уж о Джесси с Фионой и пяти зачарованных девочках. Мэгги пожалела, что не прихватила с собой вязание. Вязальщицей она была не бог весть какой – на первых нескольких дюймах ее петли неслись вскачь, а потом налезали одна на другую, как столкнувшиеся машины, – тем не менее в последнее время она пыталась связать для малыша лиловую футбольную фуфайку. (Родиться должен был мальчик, все так считали, и имена обсуждались только мальчишечьи.)
Она отложила журнал и направилась к стене, на которой висели в ряд телефоны-автоматы. Сначала позвонила домой. Никто не ответил – даже Дэйзи, которая обычно возвращалась из школы к трем. Мэгги взглянула на свои часы и обнаружила, что времени всего два с минутами, а ей казалось, что намного больше. Набрала рабочий номер Айры.
– Багетная мастерская Сэма, – ответил он.
– Айра? – сказала она. – Догадайся, где я, – в больнице.
– В больнице? Что с тобой?
– Со мной ничего. Фиона рожает.
– А, – произнес Айра. – Я уж решил, что ты машину разбила.
– Не хочешь прийти, подождать со мной? Это займет какое-то время.
– Я лучше домой пойду, присмотрю за Дэйзи.
Мэгги вздохнула.
– Дэйзи в школе, – сказала она. – Да и присматривать за ней уже несколько лет как не нужно.
– Кто-то же должен приготовить ужин, – сказал Айра.
Она сдалась. Не дай бог умирать ей выпадет в больнице, он и туда, скорее всего, не придет.
– Хорошо, как знаешь, Айра, я думала, тебе захочется увидеть внука.
– Я его и так скоро увижу, разве нет? – спросил Айра.
Мэгги заметила, что в комнату ожидания вошел Джесси.
– Мне нужно идти, – сказала она и повесила трубку. – Джесси? – спросила она, подходя к сыну. – Что нового?
– Все хорошо. Так они, по крайней мере, говорят.
– А как Фиона?
– Испугана, – ответил он, – я пытаюсь успокоить ее, но эти больничные все время меня отгоняют. Как заявится кто-нибудь из их персонала, так меня сразу выставляют.
Вот тебе и современный подход, подумала Мэгги. Мужчин по-прежнему отстраняют от всего, что по-настоящему важно.
Джесси вернулся к Фионе, однако держал Мэгги в курсе событий, появляясь каждые полчаса, чтобы с видом знатока порассуждать о стадиях и симптомах.
– Теперь все пойдет быстро, – сказал он раз, а в другой: – Многие верят, что в восемь месяцев ребенок подвержен большему риску, чем в семь, но это бабьи сказки. Полная чушь.
Волосы Джесси топорщились густыми лохмами, как взъерошенная ветром трава. Мэгги с трудом удерживалась, чтобы не пригладить их. Неожиданно он напомнил ей Айру. Как бы ни различались они в остальных отношениях, оба воображали, что, прочитав о чем-то побольше, вооружившись знаниями, ты сможешь чем угодно управлять.
Она прикинула, не съездить ли ей ненадолго домой (было почти пять), но поняла, что будет там лишь волноваться да бегать взад-вперед, поэтому осталась в больнице и звонила домой по телефону. Дэйзи сообщила, что Айра купил на ужин блинчики. "А зелень? – спросила Мэгги. – Как насчет овощей?" Айра взял трубку и заверил Мэгги, что добавил к блинчикам блюдо нарезанных кружочками яблок-кислиц, со специями. "Кислица не овощ, Айра", – сказала Мэгги. Ей хотелось плакать. Она должна быть дома, кормить семью; должна прорваться в родильную палату и успокоить Фиону; должна взять Джесси на руки и укачивать его, он же еще ребенок и слишком юн для того, что с ним происходит. А она стоит под колпаком телефона-автомата, сжимая в руке не слишком чистую трубку. Собственный живот казался ей тугим, стянувшимся в узел. Не так уж давно и сама она лежала в родильной палате, и ее мышцы в подробностях помнили это.
Мэгги попрощалась с Айрой и прошла через двери, за которыми всякий раз исчезал Джесси. Прогулялась по коридору, надеясь увидеть, ох, ну по крайней мере полную новорожденных палату, которая поднимет ей настроение. А увидела еще одну комнату ожидания, маленькую, – возможно, приемную кого-то из врачей или предбанник некой лаборатории. У одной стены в пластиковых креслах сидела чета стариков, напротив них – дюжий мужчина в забрызганном краской рабочем комбинезоне. Когда Мэгги замедлила шаг, чтобы приглядеться к ним, медсестра позвала: "Мистер Плум?" Старик встал и удалился во внутреннюю комнату, оставив на кресле новехонький журнал. Мэгги непринужденно – с таким видом, точно она имеет полное право здесь находиться, – прошла в комнатку, взяла журнал, одновременно присев перед старой женщиной в неловком полуреверансе, дабы дать понять, что никому свою компанию не навязывает, и уселась рядом с мужчиной в комбинезоне. Неважно, что это был заурядный женский журнал, но от страниц его еще исходил манящий запах новизны, а волосы делившихся своими секретами кинозвезд были уложены по последней моде. Мэгги просмотрела статью о суперэффективной диете. Ты выбираешь любимую еду и потребляешь ее в каких угодно количествах трижды в день – но только ее и ничего другого. Что до Мэгги, она выбрала бы говяжьи буррито с бобами, которые продают на Лексингтон-Маркет.
В смежной комнате медсестра сказала:
– Итак, мистер Плум, вот вам банка для мочи.
– Для чего?
– Для мочи.
– Как-как?
– Для мочи!
– Говорите громче, я вас не слышу.
– Я говорю – для мочи! Отнесите банку домой! Соберите в нее всю вашу мочу! За двадцать четыре часа! А потом принесите сюда!
Его жена, сидящая в кресле напротив Мэгги, смущенно хихикнула.
– Глух как дверная ручка, – сказала она. – Чтобы он тебя расслышал, приходится вопить во все горло.
Мэгги улыбнулась, покачала головой, не зная, чем еще можно ответить на такое признание. Мужчина в комбинезоне пошевелился. Положил на колени огромные мохнатые кулаки. Кашлянул.
– Знаете, что смешно? – сказал он. – Я вот отлично слышу голос сестры, а ни одного ее слова разобрать не могу.
Глаза Мэгги наполнились слезами. Она уронила журнал и полезла в сумочку за "клинексом", а мужчина спросил:
– Леди? Вам плохо?
Не могла же она объяснить, что растрогана его чуткостью, – такая деликатность, совершенно неожиданная при его внешности, – и потому сказала:
– Мой сын, он сейчас рожает. Вернее, жена сына.
Мужчина и старушка ждали продолжения, их лица выражали готовность к потрясению и жалости, которые они испытают, услышав самое дурное. А сказать им: "Это я во всем виновата, всех запутала, ни разу не подумав о последствиях" – Мэгги тоже не могла и сказала взамен:
– Рожает на многие, многие месяцы раньше, до правильной даты еще вон сколько осталось…
Мужчина поцокал языком. Лоб его покрылся складками, совсем как кусок ткани. А старушка сказала:
– Ох, бог ты мой, у вас, наверное, душа не на месте. Но не теряйте надежды, потому что жена моего племянника Брейди, Анджела…
Вот так и получилось, что Джесси, который несколько минут спустя шел по коридору из родильной палаты, обнаружил в боковой клетушке свою мать, окруженную какими-то незнакомцами. Они гладили ее по плечам, бормотали слова утешения – старушка, кто-то вроде рабочего, медицинская сестра с планшеткой, сутулый старик, обнимавший гигантскую стеклянную банку.
– Ма? – произнес, вступая в комнатку, Джесси. – Ребенок родился, чувствуют они себя хорошо.
– Восславим Иисуса! – вскричала старушка, воздев руки к потолку.
– Единственная накладка, – сказал, с сомнением глядя на старушку, Джесси, – родилась девочка. Я как-то на девочку не рассчитывал.
– И вы позволяете себе беспокоиться по таким поводам? – вопросила старушка. – В такое мгновение? Когда ребенка вырвали из когтей смерти!
– Из когтей?.. – удивился Джесси. – Нет, просто некоторые считают, что восьмимесячный…
– Пошли отсюда, – прервала его Мэгги. Она растолкала обступивших ее людей, схватила Джесси за руку и потащила прочь.
Как же эта малышка все переменила в их доме! Ее гневные крики и голубиное утреннее воркование, ее запахи – смесь талька с аммиаком, ее вертлявые ручки и ножки. Светленькая, как Фиона, духом она пошла в Джесси с его живостью (какая уж тут Малышка Леди). Ее маленькое, красивое личико словно сминалось книзу, и когда Фиона собирала волосики Лерой в подобие торчащего из макушки ростка, та становилась похожей на пупса. Зачарованные девочки катали ее по всему дому, точно куклу, пропуская, если им позволялось, занятия в школе, чтобы приподнимать ребеночка, ухватывая под мышки, трясти погремушкой перед ее носиком и, тяжело дыша, нависать над Лерой, пока Фиона купала ее. Даже Айра начал проявлять к внучке интерес, хоть и не желал в этом признаваться. "Дайте мне знать, когда она дорастет до бейсбола", – говорил он, однако уже на второй неделе Мэгги застала его бочком подбиравшимся к ящику стола, в котором спала Лерой, а когда та научилась сидеть, они начали вести понятные только им разговоры.
А Джесси? Джесси был любящим отцом, он всегда предлагал свою помощь, временами даже навязывая ее, если верить Фионе. Когда Лерой начинала капризничать, он отправлялся с ней на прогулку, вылезал после ночного двухчасового кормления из теплой постели, брал дочку на руки, чтобы она отрыгнула, и потом возвращал ее в комнату Мэгги. А как-то раз, Мэгги тогда повезла Фиону по магазинам, провел все субботнее утро, ухаживая за Лерой, и вернул ее с прогулки в целости и сохранности, хоть и одел неправильно – лямки комбинезончика перетянули воротник и сильно помяли двойные складочки на шее девочки, – почему-то опечалив этим Мэгги. Джесси уверял, что и не хотел никакого мальчика, а если хотел, так не может припомнить теперь почему.
– Девочки совершенны, – говорил он. – И Лерой само совершенство. Но только, знаешь…
– Но только?
– Ну, просто… черт, перед ее рождением у меня были всякие, типа, предвкушения. А теперь мне предвкушать нечего, понимаешь?
– О, это пройдет, – ответила ему Мэгги. – Не беспокойся.
Однако чуть позже сказала Айре:
– Никогда не слышала, что у отцов бывает послеродовая депрессия.
Неужели если мать от нее не страдает, так страдает отец? Потому что Фиона-то была веселой и словно ничего вокруг себя не замечала. Часто, беря малышку на руки, она походила скорее на одну из зачарованных девочек, чем на мать. И еще Мэгги считала, что она уделяет слишком много внимания внешности Лерой – всем этим оборочкам, кружавчикам и ленточкам. А может быть, ей это лишь казалось. Может быть, Мэгги ревновала. И то сказать, каждое утро расставаться с малышкой, уходя на работу, было для Мэгги мукой.
– Как я могу ее оставить? – жаловалась она Айре. – Фиона же не имеет ни малейшего понятия об уходе за ребенком.
– Что же, только так она этими понятиями обзавестись и сможет, – отвечал Айра.
И Мэгги уезжала, как ни тянуло ее назад, и по нескольку раз на дню звонила домой узнать, как там идут дела. И они всегда шли хорошо.
Как-то раз под вечер она услышала в доме престарелых разговор немолодого посетителя с его матерью – сидящей в инвалидной коляске бессмысленной женщиной с отвисшей челюстью. Он рассказал ей о жене, о детях. Женщина разглаживала подол своего халата. Рассказал о работе. Женщина выдернула из подола нитку и бросила ее на пол. Рассказал об открытке на ее имя, присланной ему на дом. Церковь устраивала пасхальный благотворительный базар и желала узнать, за какую работу на нем она готова взяться. Сыну это показалось смешным – из-за немощи матери. "Они предложили тебе выбор, – сказал он, усмехаясь. – Ты могла бы распоряжаться лотком с вышивками или присматривать за малышами". Руки женщины остались неподвижными. Но голову она подняла. Лицо ее засветилось, порозовело. "Ох! – тихо вскрикнула она. – За малышами!"
Мэгги хорошо знала, что она чувствует.
Девочкой Лерой была долговязой, худенькой, Фиона боялась, что она вот-вот вырастет из ящика стола, в котором спала.
– Когда же ты займешься колыбелькой? – спрашивала она у Джесси.
И тот отвечал:
– Со дня на день.
Мэгги говорила:
– Может быть, нам кроватку купить? Колыбель хороша только для новорожденных. Надолго ее не хватит.
Но Фиона возражала:
– Нет, я хочу колыбель. – И снова к Джесси: – Ты же обещал.
– Что-то не помню.
– Обещал, – настаивала она.
– Ну ладно! Сделаю! Я же сказал – сделаю!
– Не кричи на меня, – требовала Фиона.
– Я не кричу.
– Кричишь.
– Ничего я не кричу.
– Еще как кричишь.
– Нет.
– Да.
– Дети! Дети! – говорила якобы в шутку Мэгги.
Хотя какие уж тут шутки.
Однажды Фиона, поссорившись с Джесси, выскочила из дома, прихватив с собой малышку, и заночевала у сестры. И ссоры-то не было, просто небольшая размолвка: группа Джесси играла в клубе в центре Балтимора, Фиона собиралась, как обычно, пойти туда, но Джесси решил, что Лерой простужена и оставлять ее без присмотра нельзя. Фиона сказала, что с ней и Мэгги справится, а Джесси ответил, что больному ребенку нужна мать, а Фиона заявила, что ее поражает, до чего он заботится о малышке и совсем не заботится о ее матери, а Джесси ответил…
Ну ладно.
Фиона ушла и вернулась только утром, Мэгги боялась, что она ушла насовсем, подвергнув опасности несчастного больного ребенка, нуждающегося в уходе, обеспечить который Фиона попросту не могла. Вполне возможно, что она с самого начала собиралась их бросить. Нет, правда, взять ту же ее мыльницу! Разве не странно, что почти целый год она дважды в день отправлялась в ванную комнату, неся с собой черепаховую мыльницу, тюбик с зубной пастой "Эйм" (Мораны такой не пользовались) и зубную щетку в пластмассовом цилиндрике? И хранила все свои туалетные принадлежности в виниловом дорожном чехольчике, который стоял на ее столе? Как будто погостить приехала! Она и не думала поселиться у них навсегда.
– Сходи за ней, – сказала Мэгги сыну, а он ответил:
– С чего это? Я ее не гнал, сама ушла.
Когда на следующий день Фиона вернулась, бледная, с припухшими глазами, он был на работе. Пряди ее нерасчесанных волос перепутались с искусственным мехом на капюшоне куртки, Лерой была небрежно завернута в вязанный крючком цветастый плед, взятый, надо полагать, у сестры.
Правду говорила мать Мэгги: в их семье каждое новое поколение скатывается все ниже. Во всех отношениях, не просто в смысле профессий и образования, но и в том, как воспитываются дети и содержится дом. ("Почему ты позволяешь себе так опускаться?" – снова и снова звучало в памяти Мэгги.) Миссис Дейли стояла, неодобрительно поджав губы, над спавшей Лерой. "Они держат девочку в ящике стола? Бросают ее на тебя и Айру? О чем они думают? Это все Фиона, наверное. Право же, Мэгги, она такая… Она ведь даже не из Балтимора! Она из тех, кто называет Вайкомико Вико-Мико! И что это за грохот?"
Мэгги наклонила голову, прислушалась.
– Наверное, "Кэнд Хит", – решила она.
– Кандид? Я не спрашиваю, как это называется, мне не понятно, зачем оно играет. Когда вы были маленькими, я ставила вам Бетховена и Брамса, вы у меня все оперы Вагнера прослушали!