Слишком уступчивый, хотела сказать Мэгги, слишком податливый. Ничего привлекательного она в этом не видела. Потому что если Серина принимала решения насчет того, кем она не будет, так ведь и Мэгги принимала такие же. И чтобы не стать своей матерью, Мэгги намеревалась избегать мужчин, хотя бы отдаленно похожих на отца – человека, которого она любила больше всех на свете. Мужчины мягкие и неповоротливые ей ни к чему, огромное вам спасибо; равно как неловкие, благонамеренные и сентиментальные, – чего доброго, они вынудят ее изображать чопорную недотрогу. Не бывать тому, чтобы Мэгги сидела, вытянувшись в ледяную струнку, за обеденным столом напротив румяного от веселости мужа, распевающего дурацкие песенки.
Вот Мэгги и отказала Дервуду Клеггу в свидании и без сожалений наблюдала, как он ухаживает за Лу Бет Парсонс. Сейчас, в эту минуту, она видела Лу Бет ясно как день, яснее, чем Пег, на которой Дервуд в конечном счете женился. Видела она и его самого – в брюках-хаки с отпоротой эмблемкой Лиги плюща (это означало "занят", "встречается"), в рубашке с пуговицами на воротнике, в щеголеватых коричневых мокасинах с кожаными желудями. Но разумеется, нынче утром он был в костюме – мешковатом и немодном, недорогом свидетельстве бережливости. Несколько мгновений его лицо словно перескакивало из настоящего в прошлое и обратно, как у обманных портретов, меняющихся в зависимости от того, с какого боку на них смотришь. Вот прежний сердцеед Дервуд с насмешливо приподнятыми бровями и многозначительным взглядом, говорящим: дорогая, ты все, ради чего я живу, – а сразу за ним нынешний, потрепанный, держит перед собой в вытянутой руке купон Мэгги, отыскивает на нем следующий куплет и морщит лоб, силясь разобрать слова.
Белобрысые дети на скамье перед Мэгги хихикали. Наверное, голос Дервуда казался им потешным. Мэгги очень хотелось шлепнуть ближайшего к ней сборником гимнов по маковке.
Когда Дервуд допел, кто-то по ошибке захлопал – всего два резких, взрывных удара ладоней, – и Дервуд, с угрюмым облегчением кивнув, вернулся на свое место. Вздыхая, уселся рядом с Мэгги. На лице его выступил пот, он обмахивался купоном. Если она попросит вернуть купон – покажется это корыстным? Скидка двадцать пять центов, двойной купон все-таки…
Джо Энн Дермотт подступила к кафедре, держа в руке книжечку в переплете из тисненой кожи. В девичестве она казалась простушкой, однако зрелый возраст восполнил ее недочеты или что у нее там было. Теперь Джо Энн стала гибкой привлекательной женщиной, умело накрашенной, в гладком пастельных тонов платье. "На свадьбе Макса и Серины, – объявила она, – я читала слова Халиля Джебрана о супружестве. В нынешнем более печальном случае я прочитаю сказанное им о смерти".
На свадьбе она назвала Джебрана Гебраном. Сегодня "г" превратилось в "дж". Впрочем, что правильнее, Мэгги понятия не имела.
Джо Энн начала читать ровным учительским голосом, и Мэгги мгновенно занервничала. И не сразу поняла почему. Сами ритмы "Пророка" напомнили ей о том, что следующими в программе значились она и Айра.
Во время свадьбы они сидели на складных стульях за алтарем, а Джо Энн – перед ним, рядом с преподобным Коннорсом. Едва она приступила к чтению, Мэгги почувствовала в груди бездыханный трепет, предвещавший приступ страха перед публикой. Она вдохнула, глубоко и прерывисто, но тут ладонь Айры спокойно и ненавязчиво легла на ее поясницу. И это успокоило Мэгги. Когда пришло время петь, оба начали в одну и ту же долю секунды, с одной и той же ноты, как люди, предназначенные друг для друга. Так, во всяком случае, подумала тогда Мэгги.
Джо Энн закрыла книжку и вернулась на свою скамью. Сисси перелистнула ноты, пухлые "валентинки" на ее локтях дрогнули. Она заерзала, усаживаясь поудобнее, и сыграла вступительные такты "Нет ничего прекрасней любви".
Возможно, если бы Мэгги и Айра остались сидеть, Сисси так и играла бы себе дальше. Заменила бы их собой, как заменила хор.
Однако пианино стихло, и Сисси оглянулась на зал. Руки ее остались лежать на клавишах. Серина обернулась тоже и, прекрасно зная, где сидит Мэгги, послала ей любящий, полный ожидания взгляд, в котором не содержалось и намека на подозрение, что Мэгги может ее подвести.
Мэгги встала. Айра остался сидеть. Он мог быть кем угодно – совершенно чужим человеком, случайно выбравшим одну с ней скамью.
И потому Мэгги, в жизни своей сольно не певшая, вцепилась в спинку скамьи перед собой и вскрикнула:
– "Нет ничегооо…"
Немного визгливо.
Пианино бросилось ей на помощь. Белобрысые дети обернулись, чтобы посмотреть Мэгги в лицо.
– "…Прекрасней любви на земле", – дрожащим голосом продолжила она.
Мэгги ощущала себя сиротливым, брошенным ребенком, однако спину держала прямо, а округлые носки лодочек решительно сдвинула.
Тут что-то зашебуршилось сбоку от нее – не справа, где сидел Айра, а слева, где сидел Дервуд. Он торопливо распрямился, словно вдруг вспомнив что-то.
– "Это розы бутон, – запел Дервуд, – он весною рожден…"
В такой близи голос его резонировал. Мэгги подумала о куске листовой стали.
– "Природа дает нам знак…" – вместе пропели они.
Слова оба знали от первого до последнего, что удивило Мэгги, поскольку минуту назад она не смогла припомнить, как именно природа превращает нас в королей. "Золотым венцом…" – уверенно пропела Мэгги. Надо выйти вперед, решила она, авось слова сами тебя потащат. Дервуд вел мелодию, Мэгги следовала за ним, голос ее уже не подрагивал, можно было петь немного громче. Да, верно, когда-то его сравнивали с колокольчиком. Она не один год пела в хоре – по крайней мере, пока не появились дети и жизнь не усложнилась – и испытывала, чисто выпевая ноту, подлинную радость, словно разглядывала жемчужину или замечала на ветке яблоко как раз перед тем, как оно падало на землю. Однако годы определенно не пошли ей на пользу. Интересно, слышит ли еще кто-нибудь, что верха у нее звучат надтреснуто? Трудно сказать. Каждый, кто сидел в церкви, чинно смотрел перед собой – ну, кроме этих чертовых белобрысиков.
Мэгги думала, что время вступило в один из его долгих, медлительных и тягучих промежутков. Она пронзительно сознавала каждую подробность того, что ее окружало. Чувствовала, как рукав Дервуда легонько шаркает по ее руке, слышала, как Айра отсутствующе пощелкивает круглой резинкой. Видела, насколько покладисты и безразличны ее слушатели, уверенные, что эта песня допоется, а за ней последует какая-то другая. "Мое сердце безмолвное ты пальцами тронул", – пропела Мэгги и вспомнила, как они с Сериной хихикали над этой строчкой, когда пели ее вдвоем – о, задолго до рокового Праздника урожая, – потому что где же у человека сердце, как не в груди? Выходит, они поют, что возлюбленный лапал их груди? Серина смотрела на кафедру, голова ее хранила неподвижность внимательно слушающего человека. Хвостик Серины удерживался резинкой, скрепленной двумя красными пластмассовыми шариками, какие носят совсем юные девушки. И точно как совсем юная девушка, она собрала сегодня своих друзей по старшему классу школы – никого из времени более позднего, из дюжины городков, по которым Макс таскал ее в пору их семейной жизни, да ведь надолго они там и не задерживались. Вот это и есть, решила Мэгги, самое грустное во всем происходящем.
Песня закончилась. Мэгги и Дервуд сели.
Сисси Партон перешла прямиком к "Дружескому увещеванию", однако двойняшки Барли, которые когда-то пели ее очень похоже на сестер Леннон, остались сидеть. Серина, по-видимому, сдалась; она даже не посмотрела в их сторону. Сисси сыграла один куплет, после чего священник встал и сообщил:
– Мы собрались сегодня, чтобы оплакать прискорбную утрату.
Мэгги казалось, что она сейчас просто стечет со скамьи на пол. Устала – до того, что колени подрагивают.
У священника нашлось что рассказать о работе Макса в Отопительном фонде. Однако лично он Макса, похоже, не знал. А может быть, именно в это Макс под конец и обратился – в ходячий деловой костюм с крепким рукопожатием. Мэгги стала думать об Айре. Как он мог сидеть здесь, такой непроницаемый? Он предоставил ей возиться с этой песней в одиночку. Она могла запнуться, сбиться, расплакаться, а он наблюдал бы за ней – спокойно, как будто к нему все это не относится. Почему бы и нет? – сказал бы Айра. Разве он обязан петь слащавую песенку пятидесятых на похоронах наполовину чужого ему человека? И был бы, как обычно, прав. И как обычно, заставил бы Мэгги спасовать перед ним.
Она окончательно решила, что после похорон отправится в избранном ею направлении. В Балтимор она с Айрой ни за что не вернется. Может быть, попросит Дервуда подбросить ее. При мысли о доброте Дервуда Мэгги омыла волна благодарности. Немногие поступили бы, как он. Отзывчивый, симпатичный, мягкий человек, ей следовало понять это с самого начала.
Ведь если бы она согласилась тогда на свидание с Дервудом, то была бы сейчас совершенно другой женщиной. Все дело в сравнении. В сравнении с Айрой она выглядит глупенькой и чувствительной; да и любой бы выглядел. В сравнении с Айрой она слишком много говорит, слишком много смеется и слишком много плачет. Даже ест слишком много! И пьет! Такая неряшливая и жеманная!
Она так старалась не обратиться в свою мать, что взяла да и обратилась в отца.
Священник сел, довольно громко застонав. В нескольких рядах за спиной Мэгги зашелестела ткань, и вперед вышла Шугар Тилгмэн, несшая свою черную соломенную шляпу ровно, будто нагруженный поднос. Стуча каблучками, она приблизилась к Сисси, склонилась к ней, чтобы посовещаться. Они пошептались немного. Потом Шугар выпрямилась и встала у пианино, держа руки в точности так, как требовал руководитель их хора – легко сжатыми на уровне талии, не выше, – и Сисси сыграла первый такт песни, которую Мэгги узнала не сразу. К Серине приблизился распорядитель похорон, она встала, приняла его руку и, потупясь, пошла с ним по проходу.
Шугар запела:
– "Когда я была девчонкой…"
Другой распорядитель предложил согнутую в локте руку дочери Серины – члены семьи один за другим выходили вперед. А Шугар, собравшись с духом, перешла на бравурный припев:
Que sera sera,
Что будет, то будет.
Знать грядущее нам не дано,
Que sera sera.
Глава 3
Их выход из церкви напоминал выход зрителей из кинотеатра после дневного сеанса – внезапное потрясение от солнечного света, пения птиц и жизни, что шла без них своим чередом. Серина обнимала Линду. Муж Линды неловко стоял рядом с детьми и выглядел гостем, который ожидает приглашения войти в дом. А по всему церковному двору выпускники пятьдесят шестого года заново знакомились друг с другом. "Это ты?" – спрашивали они. И "Сколько же времени прошло…". И "Поверить не могу". Двойняшки Барли поклялись Мэгги, что она ни капельки не изменилась. Джо Энн Дермотт объявила, что изменились-то все, но исключительно к лучшему. Не странно ли, добавила она, насколько все они моложе, чем были в этом же возрасте их родители? Затем в двери церкви появилась Шугар Тилгмэн, спросившая у всех сразу, какую еще песню она могла, по их мнению, спеть?
– Я понимаю, что идеальной ее не назовешь, – сказала она, – но посмотрите сами, из чего мне пришлось выбирать! Была ли она абсолютно неуместной?
И все поклялись, что не была.
Мэгги сказала:
– Я в таком долгу перед тобой, Дервуд, ты меня просто спас. Спасибо.
– Не за что, – ответил он. – Кстати, вот твой купон. Нимало не пострадавший.
Полной правдой это, конечно, не было, купон немножко обмяк по краям и слегка отсырел. Мэгги убрала его в сумочку.
Айра стоял у парковки с Нэтом Абрамсом. Оба были когда-то старше всех на пару классов, ребятами из другого круга. Не то чтобы Айру это смущало. Судя по его виду, он вообще никаких затруднений не испытывал. Разговаривал с Нэтом о дорогах, которые вели сюда и отсюда. Мэгги уловила краем уха упоминания о "Трех А" и "Десятом шоссе". Это какая-то мания.
– Забавный городок, верно? – сказал, оглядываясь, Дервуд.
– Забавный?
– Его и городком-то не назовешь.
– Да, маловат немного, – согласилась Мэгги.
– Интересно, Серина останется здесь?
Оба посмотрели на Серину, которая пыталась, судя по всему, утешить дочь. Лицо Линды было мокрым от слез, и Серина, отведя ее подальше от всех, похлопывала Линду ладонью по разным частям одежды.
– У нее еще осталась родня в Балтиморе? – спросил Дервуд.
– Такой, чтобы признала ее, не осталось, – ответила Мэгги.
– По-моему, там жила ее мать.
– Мать умерла несколько лет назад.
– Вот оно как, – сказал Дервуд.
– У нее была одна из этих болезней, что-то мышечное.
– Когда-то все мы, мальчишки, ну, типа, с ума по ней сходили, – признался Дервуд.
Мэгги его слова поразили, но ответить она не успела: Серина уже направлялась к ним. Она снова плотно завернулась в шаль.
– Спасибо вам обоим за пение, – сказала она. – Для меня оно многое значило.
– Айра такой упрямец, – сказала Мэгги, – на него просто плюнуть хочется.
А Дервуд добавил:
– Прекрасная была панихида, Серина.
– Ну, если честно, все вы думали, что я помешалась, – ответила Серина. – Но потакали мне, и очень мило. Вообще все были такие чудесные!
Помада на ее губах немного размазалась. Она вытянула из выреза на груди скомканный "клинекс", приложила к одному глазу, потом к другому.
– Простите, – сказала она, – у меня все время меняется настроение. Чувствую себя… как, не знаю, экран телевизора в бурю. Картинка скачет.
– Дело вполне естественное, – заверил ее Дервуд.
Серина высморкалась и вернула "клинекс" на прежнее место.
– Так или иначе, – сказала она, – соседка накрыла стол у меня дома. Зайдете? Мне сейчас нужны люди рядом.
Мэгги сказала:
– Ну конечно.
А Дервуд:
– Как же не зайти, Серина.
Проговорили они это одновременно, и Дервуд добавил:
– Я только машину возьму.
– О, не стоит, мы все пешком пройдемся. Дом вон за теми деревьями, да и места для машин там маловато.
Она взяла Мэгги за локоть, слегка прижалась к ней.
– Все получилось неплохо, верно? – спросила она. И потянула Мэгги к улице.
Дервуд последовал за ними вместе с Шугар Тилгмэн.
– Я так довольна, что мне пришла в голову эта мысль. Преподобного Орбисона едва удар не хватил, но я сказала: "Разве церемония устраивается не для меня? Разве это не поминальная служба, которая должна утешить живых?" Он ответил: да. Понял, что я права. Но это еще не конец! Подожди, пока не увидишь сюрприз, который я приготовила дома.
– Сюрприз? Какой? – спросила Мэгги.
– Не скажу, – ответила Серина.
Они свернули на улочку поуже и пошли, держась поближе к обочине, поскольку тротуаров здесь не было. Дома, думала Мэгги, имеют вид отчетливо пенсильванский. В основном высокие каменные прямоугольники с плоскими фасадами, стоящие у самой проезжей части и снабженные скромным набором узких окон. Она вообразила себе скудную деревянную мебель внутри, никаких подушечек, или украшений, или современных удобств, – глупая, конечно, картинка, поскольку к каждому дымоходу была прикреплена телеантенна.
Остальные гости неторопливой процессией следовали за ними – женщины в туфлях на высоких каблуках ступали по гравию едва ли не на цыпочках, мужчины шли, сунув руки в карманы. Айра плелся за Нэтом и Джо Энн. Походило на то, что перемена их с Мэгги планов недовольства у него не вызвала, а если поначалу и вызвала, то Мэгги, на ее счастье, того не заметила.
– Дервуд спрашивал, останешься ли ты здесь, – сказала она Серине. – Есть какая-нибудь надежда, что ты вернешься в Балтимор?
– О, – произнесла Серина, – Балтимор кажется теперь таким далеким. Да и кого я там нынче знаю?
– Для начала, меня и Айру, – ответила Мэгги. – Дервуда Клегга. Двойняшек Барли.
Двойняшки Барли вышагивали, держась за руки, прямо за ними. Обе в накладных темных стеклах поверх обычных очков.
– Линда уговаривает меня переехать в Нью-Джерси, – сказала Серина. – Обзавестись квартирой рядышком с ней и Джеффом.
– Это было бы неплохо.
– Не уверена, – сказала Серина. – По-моему, каждый раз, как мы проводим вместе несколько дней, я начинаю понимать, что у нас нет ничего общего, ну совсем ничего.
– Да, но если ты будешь жить рядом с ними, тебе не придется проводить с ней по несколько дней, – сказала Мэгги. – Ты станешь просто заглядывать к ним. А как только разговор выдохнется – уходить. Кроме того, внуков будешь видеть почаще.
– Да, конечно, внуков. Никогда не чувствовала, что нужна им.
– Так ведь если их все время держат вдали от тебя, то и не сможешь понять, нужна, не нужна, – сказала Мэгги.
– Как твоя-то внучка, Мэгги?
– Понятия не имею, – ответила она. – Никто мне ничего не рассказывает. А Фиона снова выходит замуж, я узнала об этом по чистой случайности.
– Вот как! Что же, присутствие рядом мужчины пойдет Ларю на пользу.
– Лерой, – поправила ее Мэгги. – Ты понимаешь, по настоящему-то Фиона все еще любит Джесси. Она так сама и сказала, прямо этими словами. Просто у них временные недоразумения. И, выйдя за кого-то еще, она совершит страшную ошибку! А бедная маленькая Лерой… ох, меня просто мутит, когда я думаю, что пришлось вынести этой девочке. Жизнь в запущенном доме, пассивное курение…
– Курение! В шесть лет?
– В семь. Это ее бабушка курит.
– Ну да, понятно, – сказала Серина.
– А смола оседает в легких Лерой.
– Ох, Мэгги, оставь ее, – сказала Серина. – Пусть все идет, как идет! Я так всегда говорю. Нынче утром я посмотрела на мальчиков Линды, они на забор залезли, и сначала подумала: ой-ой-ой, позови-ка их в дом, порвут ведь свои дурацкие костюмчики, – а после: не-а, не надо. Не мое это дело, подумала я. Пусть их.
– Но я не хочу, чтобы все шло, как идет, – сказала Мэгги. – О чем ты толкуешь?
– Так у тебя выбора нет, – ответила Серина. И переступила через валяющуюся ветку. – В конечном счете к этому все и сводится, хочешь не хочешь, ты просто отбрасываешь лишнее. Но ведь ты всегда этим и занималась, верно? Едва родив ребенка, начинаешь понемногу избавляться от него, вот в чем все дело. Это очень, очень важный момент, когда ты можешь взглянуть на детей и сказать: "Теперь, если я умру, они и без меня обойдутся. Значит, имею право умереть, – говоришь ты. – Какое облегчение!" Ты просто сбрасываешь карту за картой! Отправляешь в подвал игрушки. Переезжаешь в дом поменьше. А тут еще и климакс, какое счастье!
– Климакс! – сказала Мэгги. – Ты пережила климакс?
– И с большим удовольствием, – заверила ее Серина.
– Ох, Серина! – воскликнула Мэгги и даже остановилась, отчего двойняшки Баркли едва не врезались в нее.