Профессор Урбан поспешно вскочил на ноги.
- О-о, не иначе это божья милость. Слава Иисусу! - закричал доктор, профессор Урбан в панике заткнул уши пальцами.
- Прекратите, пожалуйста, доктор. Не теряйте хладнокровия. Вы же материалист. Бог, милость - стыдно слушать.
- Нет, Урбан-сан, - сказал доктор уже другим тоном. - Если вы меня выслушаете, то, несомненно, испытаете то же, что испытал я. Наука имеет свои пределы, и в них существует лишенный противоречий мир веры.
- Доктор!
- Слушайте же. Так вот, здесь и пролегает путь, указанный нам богом. Вам, наверное, известны слова Священного Писания: "Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божие". Понятно?
- Вон оно что... Вроде бы понятно, но вроде бы и непонятно...
- До чего ж тупой! Слова эти свидетельствуют о том, что верблюд способен пролезть в любое, самое крохотное отверстие, будь то даже игольное ушко.
- Вот как? Да, вы, пожалуй, правы. Что же получается: если пролезть сквозь игольное ушко легче, чем богатому попасть в рай, значит, нет на свете ничего проще?
- Совершенно верно, сейчас вы всё поймете. Тут-то я вспомнил об обвиняемом, о факте кражи им верблюда. О том, что он пытался поглотить этого верблюда.
- А-а!.. - завопил профессор Урбан. - Что вы говорите, что вы говорите, бог... Доктор, я тоже считаю, пределы науки, а-а...
На некоторое время они замерли, обнявшись, положив голову друг другу на грудь и обливаясь слезами восторга.
- Итак, - поднял голову доктор.
- Итак, - профессор Урбан снял руки с его плеч.
- Добудем поскорее верблюда.
- Так и сделаем.
- С помощью радиотелефона?
- Да, с помощью радиотелефона.
Они посмотрели друг на друга затуманенными от слез глазами и счастливо рассмеялись.
Профессор Урбан вынул из кармана портативный радиотелефон.
- Алло, государственный зоопарк? Алло, говорят из группы изучения растущей стены, алло, да, совершенно верно. Прошу вас немедленно прислать одного верблюда, да, одного, как можно быстрее, как можно быстрее, говорю, да, совершенно верно. Сию секунду, о-о, весьма признателен, простите за беспокойство. Да, благодарю вас. Мне нужен только один, очень прошу вас. Да, да... Отключаюсь.
И в ту же секунду кто-то постучал. Дверь отворилась, и просунулась морда верблюда. Он радостно заревел оттого, что его ждут с таким нетерпением.
- О-о, уже прибыл. Вот что значит радиотелефон, - сказал доктор.
- Ничего подобного, просто учуял во мне пустыню, - неожиданно выпалил он.
- Прекратите. Исследуемый обязан молчать, - сказал доктор.
- Голому вообще лучше не раскрывать рта на людях, - сказал профессор Урбан.
- Поспешим.
- Конечно.
- Прошу вас...
- Нет-нет, вы первый.
- В таком случае, разыграем.
- Согласен.
Переминаясь с ноги на ногу, они энергично восклицали:
- Ну и хитрец!
- Что это значит, Урбан-сан?!
- Вот это да, давайте еще раз!
- Ух ты!
- Что же это такое, доктор, вы просто поддались мне!
- Почему же? Потерпеть поражение - не такая уж радость!
- Что вы хотите этим сказать?
- Побежденный обязан с помощью лупы наблюдать за действиями победителя и по радиотелефону подробно докладывать обо всем научному обществу.
- Хм, это несправедливо. Я считаю, что такие обязанности должен выполнять победитель.
- Не надо скромничать. Я буду вполне удовлетворен, пребывая в арьергарде.
- Ничего подобного. Это я буду вполне удовлетворен, пребывая во втором эшелоне.
- Пусть же на вас снизойдет милость божья...
- Может быть, разыграете еще разок? - вмешался он, ему надоело слушать их препирательства.
- Не вмешивайтесь! - завопили они в один голос.
- Ну, доктор, победивший на этот раз...
- Поедет на верблюде.
- Согласен.
В конце концов на верблюда пришлось залезть профессору Урбану. Он сделал это с большим трудом, дрожа всем телом и проворчав недовольно:
- Надо бы жизнь застраховать.
- Чтобы верблюду легче было войти, вам следует лечь на пол.
Повинуясь доктору, он лег ничком на пол, а профессор Урбан вместе с верблюдом на глазах стали уменьшаться.
- Как это оказалось легко - совсем как предрекал бог. - Не успел доктор произнести это, как верблюд вошел в глаз исследуемого.
С помощью рефлектора и лупы доктор следил за происходящим и, поднеся к губам радиотелефон, вел репортаж о ходе экспедиции профессора Урбана:
- Выдающийся член нашей группы изучения растущей стены профессор Урбан, личность еще более замечательная, чем Тартарен, восседая на спине двугорбого верблюда, сделал сейчас первый шаг на пути к краю света. Профессор Урбан, все больше удаляясь, движется вперед, в сторону растущей стены. Время от времени к нам поворачивается его бледное лицо... Нет, он бледен совсем не от страха. От напряжения, огромного напряжения. Ширина плеч триста микрон... Но они не кажутся узкими. Можно считать, что они относительно широкие. Вот профессор Урбан подъезжает к огромной реке. Это река слез в просторечии. Медицинский термин - слезная железа. Это река, отделяющая край света. О-о, половодье. Наводнение! "Эй, послушай, перестань плакать. - Простите, это не репортаж. Я обратился к исследуемому. - Я серьезно тебе говорю, и верблюд и профессор Урбан утонут. Я же сказал, плакать нельзя..." Ну вот, профессор Урбан - это уже репортаж - профессор Урбан мчится вперед, борясь с волнами. То вправо, то влево - отчаянная скачка... Да, кажется, ему удалось определить направление. Он скачет, снова скачет! Он нашел дорогу, нашел. Вот она, цель скачки профессора Урбана... А-а, понял. Судно, ковчег, на нем развевается флаг. Какая-то надпись... Так-так, Ноев ковчег! Кто-то стоит... Призрак. Но он стоит в ковчеге. Кто бы это мог быть? Ну конечно, призрак Ноя. Он направляется к профессору Урбану и машет ему рукой. Нет, он его не приглашает. Наоборот, говорит, чтобы тот не поднимался в ковчег. Он показывает знаками, что суденышко утлое и количество пассажиров должно быть строго ограничено. Бесстыдный Ной, позор ему! Но смотрите, молодец наш Урбан! Профессор Урбан, не обращая ни малейшего внимания на отказ Ноя, взбирается вместе с верблюдом в ковчег. В отчаянии Ной рвет на себе волосы. Так ему и надо!. Ковчег рассыпается. Рассыпается. Что за утлое суденышко! И пассажиры-призраки тоже рассыпались в прах - от них осталось одно зловоние. О-о, какая огромная волна... А за ней сплошные черные водовороты... Ковчег исчез, Ной тоже исчез, и верблюд исчез... Наш профессор Урбан... Даже если Ной погиб - не страшно. А вот наш друг профессор Урбан... Урбан, сам выбравший себе эту тяжелую долю... О-о, он плывет, изо всех сил борясь с водоворотами. Плывет. Держись, Урбан! Удастся ли ему преодолеть новый потоп без Ноева ковчега? Это великое испытание ответит нам на вопрос, одержит ли материалист победу или потерпит поражение. Боже... Нет, это всего лишь ирония. О-о, совершенно верно, еще одна милость! "Послушай, послушай. - Это не репортаж. - Послушай, нос, нос, ну что же ты, возьми платок и высморкайся. Ну же, поскорей". Кха-кха! Вы только что слышали, как исследуемый сморкается. Победа... Успех! Наш профессор Урбан невредим. Он в носовом платке вместе с его содержимым... Профессор поднимается и вылезает из мокрого платка. Вот он передо мной, профессор Урбан, бледный, весь в вязкой слизи, он обтирается и прямо на глазах растет, принимая прежний вид взрослого человека. О-о, какое счастье! На этом я заканчиваю репортаж. Всего хорошего.
Доктор облегченно вздохнул. Он глядел на смертельно бледного профессора Урбана, и лицо его становилось все бледнее. Они оба молча смотрели друг на друга и кивали головами.
- Хм, - произнес доктор.
- Хм, - произнес профессор Урбан.
- Как вы думаете? - спросил доктор.
- Хм... - Профессор Урбан отвернулся и потупился. И вдруг оба, точно сговорившись, открыли рот:
- Я... - Они растерянно умолкли.
Спустя некоторое время оба одновременно произнесли:
- Знаю по горькому опыту.
Точно освобожденные этими словами, перебивая друг друга - кто что сказал, понять было невозможно, - они заговорили:
- Опасно.
- Злонамеренные козни.
- Пределы науки.
- Воля божья...
- Бессмысленно.
- Плата за пользование верблюдом.
- Страхование жизни.
- Растущая стена.
- Трудно согласиться.
- Пошли.
- Да, возвращаемся.
- В наш дом!
- В наш дом! - И, взявшись под руку, даже не обернувшись, ушли.
Оставшись один, он приподнялся на локте, помогая уставшему телу подняться. Внутри он ощущал нечто необъяснимое. Казалось, будто его распирает что-то твердое.
Он сразу же подумал, что виной этому стена, растущая в пустыне, раскинувшейся в его груди. Нет сомнения - стена становится все больше, захватывает все нутро.
Подняв голову, он увидел свое отражение в окне. Отражался уже не человек, а толстенная четырехугольная плоскость, из которой противоестественно торчали руки, ноги, голова.
Вскоре руки, ноги, голова растянулись, точно шкурка зайца на кухонной доске, а потом все его тело превратилось в обычную стену.
Бескрайняя пустыня.
И в ней я - стена, бесшумно уходящая в бесконечность.
1951 г.
Часть II
Барсук с Вавилонской башни
1. Я мечтаю и строю планы
Расскажу о себе.
Я нищий поэт.
Часто, сидя на скамейке в парке Р., я мечтаю и строю планы. Я размышляю не только о стихах, но и о самых разных научных открытиях. Решать математические проблемы не менее приятно, чем писать стихи. Но самое приятное, сидя на скамейке, смотреть на снующие мимо женские ножки. Женские ножки - это трепетность плавного изгиба. И даже после того, как женщина исчезает, остается уравнение этой трепетности. Я, навалившись всей тяжестью на спинку скамейки, с головой погружаюсь в решение этого уравнения. Из уравнения рождаются разные мечты и планы.
Я размышляю, например, о голове горгоны Медузы. Мне представляется несообразным, что увидевшие ее превращаются в камень. Если бы это и в самом деле происходило, то не было бы ни одного живого человека, видевшего Медузу, и, следовательно, никто бы не знал о ее существовании. Но, хорошенько поразмыслив, можно решить и эту загадку. Превращение в камень увидевших голову горгоны Медузы имеет какие-то особые причины, и если их устранить, то удастся не превратиться в камень. Исходя из этого, я пришел к такому выводу. Горгона Медуза - поразительная красавица, соперничавшая красотой с Афродитой, в наказание за что волосы ее были превращены в змей, - этот факт, несомненно, доказывает, что она действительно была воплощением красоты. Человек, с восхищением смотрящий на ее удивительную красоту, под действием кристаллизации любви, о которой говорил Стендаль, превращается в камень. Следовательно, тому, у кого сердце настолько холодное, что его неспособна взволновать даже красота Горгоны Медузы, не грозит опасность превратиться в камень. Видимо, именно таким был Персей. Я думал, что и мне хочется стать подобным ему. Именно человек, обладающий действительно холодным сердцем, способный остро ощущать все происходящее, но в то же время спокойно к нему относиться, обладает качествами, необходимыми поэту. "Холодное сердце, холодное сердце..." - без конца повторяя эти слова, я проверял их действенность. С тех пор эта фраза превращалась в заклинание всякий раз, когда я смотрел на женские ножки или шел по улице. Произнося это заклинание, я, казалось, еще лучше понимал, что означают для меня женские ножки.
2. Появился странный зверь, который, схватив зубами мою тень, убежал
Это случилось утром, как раз в то время, когда в парке не было ни души. Раскрыв блокнот, я пробегал глазами записанные мной вчера мечты и планы. Все они ассоциировались с женскими ножками, дарившими мне огромное вдохновение. В первой записи на вопрос: "Можно ли прикрыть прямоугольник ограниченным количеством отличающихся по величине квадратов?" - был дан ответ, оговоренный условием, что это невозможно в случае, если количество квадратов не превышает тридцати восьми. Я вспомнил стройные ножки девушки, появившиеся за мгновение до того, как я оставил выкладки.
В следующей высказывалось несколько идей относительно "автоматической вычислительной машины, использующей бинарную систему", пришедших мне в голову благодаря карточным фокусам. Тут появились ноги торговки в плотно обтягивающих темно-синих хлопчатобумажных носках.
Были в блокноте и такие записи: "Съедобные крысы", "Стереомикрофотография", "Жидкая линза", "Вариатор времени", "Виселица для повешения вниз головой", "Таблица расчета человека".
В конце было записано стихотворение:
По непроглядно-черному небу
Летит одиноко книга.
Но у меня еще не было ни одной законченной книги. Все они существовали лишь в моих мечтах и планах. Поэтому свой блокнот я назвал шкурой непойманного барсука.
В этот момент все и случилось. Подняв неожиданно глаза, я увидел странное животное. Для кошки - шерсть слишком густая, для собаки - хвост слишком толстый, не лиса это, не волк, не барсук, и уж конечно не крыса и не тигр, какое-то неведомое животное. Чем объяснять, лучше взглянуть на сделанный мною набросок.
Животное сидело в зарослях акации и неотрывно смотрело на меня. Хотя я и бросил на него неприязненный взгляд, оно не только не отвело глаз, но, напротив, еще пристальнее уставилось на меня своими огромными глазищами, что меня даже обеспокоило. У меня и в мыслях не было, что это хищник, способный сожрать человека, но я подумал: может быть, это какой-то зверь, сбежавший из зоопарка и питающий злобу ко всем людям. "Пошел вон", - повторял я тихо, пытаясь прогнать его, но он не собирался уходить, а встал и начал приближаться ко мне. Я растерялся. Но, судя по всему, у него не было намерения причинить мне вред, и я решил посмотреть, как он будет вести себя дальше. На всякий случай, чтобы подготовиться к худшему, я раскрыл в кармане нож, каким пользуются военные моряки.
Зверь приближался с невинным видом. Ровно в пяти шагах от меня, дойдя до тени моей головы, вытянутой косыми лучами утреннего солнца, он вдруг повел себя агрессивно. Оскалившись, он вцепился клыками в землю. Схватил что-то и зажал в зубах. Это была моя тень. Схватив мою тень, он вырвал ее из земли. Может быть, мне это показалось, но я явственно услышал жалобный вопль тени и увидел, как она скорчилась, моля о спасении. Я помчался за уносимой тенью. Но зверю сразу же удалось увернуться, и он скрылся среди деревьев. Дикий зверь бегает так быстро, что гнаться за ним бессмысленно.
Я стоял, ошеломленный...
Нет, так рассказывая об этой сцене, я искажаю правду. Лучше вообразите случившееся сами. Какое-то время я стоял растерянный, чувствуя полную опустошенность, будто у меня вырезали половину мозга.
3. Что произошло до моего возвращения домой.
Став прозрачным, я мчался по улицам.
В действие вступает полиция
Раздался звук приближающихся шагов. Послышались молодые голоса мужчины и женщины.
Я в панике спрятался за деревом. И стал обдумывать случившееся. По зрелом размышлении я пришел к выводу, что мне еще повезло. Что бы я делал, если бы вместо тени лишился уха, носа или лица! Это бы каждому бросилось в глаза. Я же лишился всего лишь тени. И если не буду выходить на солнце, никто этого не заметит. Зачем вообще нужна тень? Разве что в детской игре, когда топчут тени друг друга, но я ведь уже взрослый. Так что тень мне ни к чему.
Мужчина и женщина - видимо, пара влюбленных. Они были глубоко погружены в мысли друг друга. Наверное, только что сбежали из своей конторы. Десять часов утра - самое подходящее время для влюбленных, - соединившись, они излучали яркое сияние.
"Холодное сердце, холодное сердце..." - повторяя эти слова, я рассматривал ножки женщины. Надеясь при этом, что так мне, возможно, удастся забыть об украденной тени.
Женские ножки всегда позволяли мне одним прыжком проникнуть в душу женщины: вселяли в меня уверенность (жизнь) благодаря чувству первичного слияния с ней. Красивые ножки красивы, безобразные - безобразны - таково было мое (жизненное) уравнение. Каковы же ее ножки? Пожалуй, коротковаты, подумал я, проникать в них мне не захотелось. Они значили для меня меньше даже, чем камешки, которыми усыпана дорога. Я бессознательно неотрывно смотрел на длинную тень этих двух обнявшихся людей, словно пытаясь уцепиться за нее.
Мой взгляд и взгляд женщины встретились. Она резко передернула плечами, вздохнула, вздох где-то глубоко в горле превратился в крик, она сильно побледнела и упала на плечо мужчины. Мужчина тут же вскинул голову и посмотрел на меня. Он тоже закричал и вместе с женщиной сел на землю.
Я не ждал такого, и поэтому мое потрясение не уступало их. Не понимая, что могло так потрясти во мне, я, словно спасаясь от их крика, вытянул перед собой руку и увидел, что она прозрачная. В растерянности я посмотрел на другую руку, она тоже была прозрачной, будто ее не существовало вовсе. Я сложил вместе обе невидимые руки и стал пристально смотреть на них. Они были прозрачнее стекла, сквозь них был виден весь расстилавшийся передо мной пейзаж. Еще раз посмотрел на них, сложив вместе, и почувствовал, как в этих невидимых руках разрастается ужас.
Я закатал рукава - не только кисти, руки целиком были прозрачными. Расстегнул рубашку - грудь тоже была прозрачной. Задрал штаны - ноги тоже были прозрачными. Лица я не видел, но не сомневался, что и оно прозрачное.
Я стал человеком-невидимкой!
Ничего удивительного - я же лишился тени. И поскольку тени у меня не стало, совершенно естественно, исчезло и тело, являющееся источником тени. Я решил было обдумать, что произойдет, если поменять местами причину и следствие, но на такого рода мысли не было времени. Могло ли вселить в меня сладкий покой то, что унесли всего лишь никому не нужную тень? Но ведь вместе с тенью похитили и ее источник. Теперь меня не скроет ни отсутствие солнца, ни ночь. Вдруг я закричал. Это был неожиданно долгий крик, какой издавала, наверное, обезьяна в первобытном девственном лесу.
Мой крик привел в чувство влюбленных, и они, обгоняя друг друга, бросились наутек.
Я тут же снял с себя всё и остался обнаженным. Теперь меня уже никто не увидит.
Беспокоило лишь одно - как унести снятую одежду. Что подумают люди, увидев, как по воздуху летит свернутая комом одежда. Но, в то же время, и бросать ее не хотелось. Все-таки хороший летний костюм. Торопясь и не особенно раздумывая, я решил исходить из сложившегося положения - не так страшен черт, как его малюют: быстро свернул в узел ботинки и одежду, сунул его под мышку и побежал по узким улочкам и переулкам.