Путь ему преградила еще одна дверь, - не успел он взяться за ручку, как она тут же отворилась. Видимо, кто-то знал о его приходе и открыл ее изнутри. Но, как ни странно, за дверью никого не оказалось.
Он попал в небольшой бар. На стене висел женский портрет - соединенные вместе левая и правая половины Ёко-машинистки и Ёко-манекена. Одна половина была грустной, другая - веселой, улыбающейся. Перед портретом стоял проигрыватель, из которого лилась музыка. Пластинка пела:
И в минуты радости, и в минуты грусти
Я смеюсь,
Ненавижу сантименты.
Потанцуем...
Он остановился у стойки, и тут с полки сорвалось что-то сверкающее и подлетело чуть ли не к самому его лицу. Он в страхе отпрянул назад, но сверкающий предмет задержался у его лица и опустился вниз, на стойку. Это был стакан. Следом, словно мчась за ним вдогонку, прилетела бутылка сакэ. Она поднялась над стаканом, наклонилась и наполнила его до краев. На бутылке было написано: "Слезы хамелеона".
Он поднес стакан ко рту и немного отпил - к выпивке он не был особенно привычен. Осмотревшись по сторонам, увидел, что к стене - напротив той, где висел портрет Ёко, - была прилеплена листовка:
ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ СУДА (№ 6)
Сейчас, в... часов дня, согласно донесению агента частной полиции, обвиняемый решился, наконец, бежать на край света и с этой целью поглотил стену комнаты. В результате на поглощенной им до этого безлюдной равнине возникла стена, которая начала поразительно быстро расти. Среди общественности раздаются голоса о необходимости, отвлекаясь от установления виновности или невиновности обвиняемого, создать научно-исследовательскую группу для изучения растущей стены. В связи с этим юрист, представляющий судебную сторону, заявил следующее: "Поскольку обвиняемый лишился имени, на него не распространяется закон о защите прав человека, и суд не имеет оснований выступить против создания исследовательской группы".
После того как он трижды прочел листовку, за стойкой зазвенел звонок. Это был телефон. Никто не подходил, пришлось взять трубку ему. Не успел он поднести ее к уху, как кто-то сразу же заговорил. Этот кто-то, несомненно, знал заранее, что подойдет к телефону именно он.
- Алло, надеюсь, вы прочли экстренное сообщение суда номер шесть. Я профессор Урбан, последователь Корбюзье, убежденный урбанист, избранный заместителем руководителя группы изучения растущей стены, созданной Черным Доктором. Растущая стена - живая стена! О-о, это же поэзия нашей современности. И она высится на безлюдной равнине на краю света. Мы, урбанисты, можем о таком только мечтать! Я в ужасной ажиотации. Слышите, как дрожит мой голос? Алло, да, совершенно верно, я взволнован. Честно говоря, я по характеру человек довольно сухой. Похвастаться мне особенно нечем. Однако я профессор университета точных наук. Да, совершенно верно, о-о, я чувствую, как вы дрожите. Думаю, именно это следует назвать волнением от преодоления нравственных устоев. Теперь, алло, о нашей исследовательской группе - согласие соответствующих инстанций наконец получено, наша группа отправляется в путь немедленно. К тому же и у вас тоже как будто всё в порядке, так что перспективы исследовательской группы поистине радужные. Нет, нет, все хорошо, хочется, чтобы и вы порадовались вместе с нами. Долго ждать себя мы не заставим. До встречи.
Профессор Урбан резко оборвал разговор, ему же ответить было нечего, и он уныло держал в руке трубку, забыв опустить ее на рычаг.
- Быть в задумчивости все равно что отдыхать. Положите же, наконец, трубку. Потанцуем и забудем обо всем. - За его спиной стояла Ёко, соединенная из двух половин - машинистки и манекена.
- О-о, это вы обе... А я перепугался. Думал, портрет со мной разговаривает.
- Хватит врать. Ведь вы только что так внимательно на меня смотрели. И к тому же, что значит "вы обе", странно. Я одна.
В самом деле, не успела она закончить, как та часть, которая была машинисткой, исчезла и возникла целиком Ёко-манекен.
- Ну так как? Потанцуем?
- Нет, но мне бы хотелось спросить тебя кое о чем. Не сесть ли нам вон на те стулья?
- Странно, почему вы хотите сесть именно на те? Мест, как видите, сколько угодно.
- Но разве те не свободны?
- Неужели они кажутся вам свободными? Ох и юморист же вы! Ну конечно, вспомнила наконец. Вы человек-утка из зоопарка, верно?
Он неожиданно разозлился и на этот вопрос ей не ответил.
- Разумеется, свободные, сколько ни смотри - свободные.
- Ну и самомнение же у вас, постыдитесь. Посмотрите внимательней, они все заняты - ни одного не осталось.
Он насильно потащил ее к стульям, размышляя о том, что вкладывать мысли человека в голову манекена - пустое занятие, но то, что увидел, поразило его.
- И верно, заняты. Ошибся, значит.
- Действительно, ошиблись. Но я рада, что теперь у нас с вами полное согласие. Я терпеть не могу сентиментальных.
- Почему ты считаешь меня сентиментальным?
- Разве не сентиментальный человек тот, который уверен, что есть места, когда их нет?
- Не согласен, - начал он, но поспешно поправился: - Правильно. Да, я все-таки хотел кое-что спросить...
- Что же? - повернулась она к нему. - Я и сама толком ничего не знаю. Загадки не по мне.
- Но ведь я тебя еще ни о чем не спрашивал. К тому же, никакая это не загадка, и ты должна знать.
- Думаю, что не знаю. Загадывать загадки - ваша слабость.
Отвечать ей нет смысла, подумал он, лучше спрошу то, о чем хотел спросить.
- Где Ёко? Ты, наверное, знаешь?
Она решительно парировала:
- Ах вот оно что. Я - Ёко.
- Нет, не ты. Я имею в виду другую Ёко, которая совсем недавно была твоей половиной.
Неожиданно выражение лица Ёко-манекена, пристально смотревшей на него, застыло.
- Вы мне задали странный вопрос. Почему это?
- Почему? Ёко моя возлюбленная. Единственная, кого я смог полюбить. Хочу хоть в последний разок взглянуть на нее.
- Это правда? Если в самом деле правда, то лучше я ничего не буду отвечать.
- Почему?
- Ах, опять это ваше "почему". Сами должны бы понять.
Ёко-манекен потупилась, всем своим видом показывая, как ужасно она огорчена. Тоска ее была безысходной, она так и стояла, не поднимая головы. Он непроизвольно взял ее за подбородок, и Ёко-манекен вдруг превратилась в настоящую Ёко.
- О-о, Ёко... А ведь я даже не представлял себе, что ты и есть Ёко-тян. Все у меня идет вкривь и вкось.
Он радостно обнял Ёко и прижал к груди, но она отстранилась и, печально глядя на него широко открытыми огромными глазами, глубоко вздохнула и покачала головой. Ее поведение он воспринял как более решительный отказ, чем любые слова. Каждое движение ее головы означает, что я исчезаю, думал он. Но в действительности он не исчез и, не в силах вынести этой муки, бросился к двери.
- Стой! - раздался пронзительный голос, но это кричала не Ёко, а Черный Доктор, вбежавший, запыхавшись, в другую дверь, не в ту, из которой собирался выскочить он. - К чему такая нервозность. - Черный Доктор взялся правой рукой за висевший на левом боку, точно шпага, огромный ланцет и, немного отдышавшись, продолжал: - Группа изучения растущей стены прибыла. И приступает к работе немедленно. Я - руководитель группы. - Он учтиво поклонился: мол, прошу любить и жаловать, и приказал: - Входите.
Тут же вошел мужчина, осторожно неся в руках огромный точильный камень...
- Папа! - непроизвольно закричал он.
Это и в самом деле был папа. Но папа свирепо глянул на него:
- Никакой я не папа. Не следует смешивать общественное и личное. Я заместитель руководителя группы, профессор Урбан, убежденный урбанист.
Не выказывая ни малейшего удивления, доктор спросил:
- Все ли готово?
Папа, назвавший себя профессором Урбаном, ответил:
- Готово. Но для верности, может быть, устроим перекличку?
Доктор сказал:
- Вы правы, уверенность необходима.
- Итак, - профессор Урбан (не лучше ли называть его папой?) вынул из кармана записную книжку и стал читать громким голосом: - Черный Доктор, руководитель группы... Присутствует. Профессор Урбан, заместитель руководителя... Это я, присутствует совершенно точно. Двое. Всё в порядке.
- Немыслимо даже представить себе, что может быть не всё в порядке. Математическая точность - какая это прекрасная штука!
Неотрывно глядя друг другу в глаза, они с серьезным видом покивали головами.
- Итак, - сказал доктор, - немедленно приступаем к работе.
Профессор Урбан опустил на пол точильный камень и поплевал на него. Доктор потер его рукой и вдруг с отвращением воскликнул:
- Фу, какая грязь, это уж слишком!
Профессор Урбан покраснел и поспешно перевернул точильный камень, беспрерывно повторяя тихим голосом:
- Совершенно верно, совершенно верно.
Видя все это, он также покраснел и подумал: "Хорошо, все-таки, что это не папа, а профессор Урбан".
- Стоп! - воскликнул доктор и загарцевал на точильном камне (так велик был этот камень). Потом уже сам оплевал весь камень. - Моя слюна обладает дезинфицирующим свойством.
Они переглянулись и, покивав друг другу, заулыбались, заулыбавшись, снова покивали. Профессор Урбан крепко ухватился за точильный камень, а доктор начал точить на нем свой огромный ланцет. Профессор Урбан громко считал:
- Раз, два, три... сто. - Потом снова: - Раз, два, три...
Вдруг он почувствовал, как все его тело застыло. Вернее, тело будто гипсом сковали брюки, пиджак, ботинки. Правда, на этот раз он не превратился в человека-утку, как тогда, в зоопарке, потому что стоял не согнувшись, а во весь рост.
- Итак, - сказал доктор.
- Итак, - повторил вслед за ним профессор Урбан.
Они разом поднялись и, взяв на изготовку огромный, остро наточенный сверкающий ланцет, медленно и осторожно, словно пробираясь сквозь джунгли, подошли к нему вплотную.
- Вы вон туда не ляжете? - обратился к нему доктор, указывая на пол.
- Вон туда. Вы поняли? - вмешался профессор Урбан.
Он, естественно, пошел, куда ему указали, остановиться никак не мог. Ботинки и одежда двигались сами по себе - он ничего не мог поделать.
Вопреки воле у самых ног доктора и профессора Урбана он повалился навзничь. Уже одно это было невыносимо, но мало того - брюки и пиджак сами соскользнули с него. И тут же брюки и ботинки крепко ухватили его за щиколотки, пиджак - за запястья, так что он был не в силах пошевельнуться. От одного сознания своего позора - точно в стеклянном ящике он выставлен на всеобщее обозрение, тем более, что все это происходит на глазах у Ёко, - все его тело густо покрылось воображаемой чешуей.
- Когда я вскрою грудную клетку... - сказал доктор, нацеливаясь ланцетом.
- Я обследую ее внутренность, - продолжил его слова профессор Урбан, вытаскивая из кармана бинокль.
- Папа! - невольно закричал он и попытался встать.
- Не двигайтесь, - сказал доктор.
- Итак, - сказал профессор Урбан, и, поглядев друг на друга, они перемигнулись.
Над его обнаженной грудью доктор занес ланцет. Профессор Урбан приложил к глазам бинокль, собираясь заглянуть внутрь.
Сердце, издав громкий булькающий звук, заработало вхолостую, и ему показалось, что оно остановилось. Привлеченный чем-то, он чуть скосил глаза в сторону и увидел лицо Ёко. Она снова была составлена из двух половин - Ёко-машинистки и Ёко-манекена. Половина, которой была Ёко-манекен, с интересом наблюдала, куда опустится ланцет. Половина же, которой была настоящая Ёко, заливаясь слезами, сочувственно смотрела на него.
Перед глазами замелькал ланцет. Он закрыл их, да так сильно, что все лицо сморщилось - будто этими морщинами он хотел еще плотнее прикрыть глаза.
Вот тогда-то это и случилось... Задумчивым, прекрасным голосом запела Ёко, - несомненно, та ее половина, которая была настоящей Ёко:
В раковине на грустном морском берегу
Я искала тебя,
А ты в тот день искал раковину во мне.
Несчастная я,
Несчастный ты.
- О-о, какая грустная песня, - послышался тяжелый вздох доктора.
Ланцет все не опускался. Он приоткрыл глаза - доктор, зажав ланцет под мышкой, потупившись, стоял во весь рост, всем своим видом являя покорность.
Вслед за тем раздался тот же голос, но уже другого тона, - это, несомненно, та половина, которой была Ёко-манекен:
Но все же выслушай меня.
Мой возлюбленный говорил:
"Не делать добро - значит творить зло".
А человек-утка поет;
Личинка говорит, что не хочет стать бабочкой,
Кря-кря, кря-кря,
Ну что ж, потанцуем, возлюбленный мой.
- Хи-хи-хи, - не в силах сдержаться, захохотал профессор Урбан. Опустив бинокль, он отер свободной рукой слезы. - Хи-хи, какая веселая песня, тут уж ничего не скажешь.
- Совсем не веселая. Я не понимаю, о чем она, - рассердившись, сказал доктор.
- Не могу в это поверить. А вот я, хи-хи, предыдущую песню, хи-хи, не понял, - возразил со смехом профессор Урбан.
- Нет, наоборот, - сказал доктор.
- Нет, не наоборот, - не сдавался профессор Урбан.
- В таком случае, - сказал доктор, - пусть нам споют еще раз.
- Прекрасно. Веселую песню можно слушать сколько угодно, - поддакнул профессор Урбан.
- Нет, давайте предыдущую, - возразил доктор.
- Последнюю, последнюю! - закричал профессор Урбан.
Обе Ёко запели вместе. Но добиться того, чтобы два звука выходили из их рта одновременно, они, видимо, не могли и поэтому пели попеременно две не связанные между собой песни, - понять, что они поют, было невозможно:
Грустного морского берега, добро пожаловать... а...
Любимое непонимание. Помощь, шарик, день прекрасный...
Смотри радостно по сторонам...
Грустно, - ...нусь...
Для, покапризничай, плачешь, ...ил...
Утренняя прогулка ...сь, любила, ушла ...сь...
Иду, потанцуем, несчастная я...
Да, потанцуем, несчастный ...ем ...бе...
- Ну разве не веселая?! - громко воскликнул профессор Урбан. Но тут же почему-то нахмурился, а не рассмеялся громким голосом.
- В главном песня все же меланхолическая, - сказал доктор. Лицо его выражало неудовлетворенность.
На этом спор между доктором и профессором Урбаном прекратился, и они уставились друг на друга. Потом воскликнули одновременно:
- Я перед вами очень виноват, нет мне оправдания!
Затем они поклонились друг другу, и на этот раз доктор, не в силах сдержаться, рассмеялся, а профессор Урбан задумчиво потупился.
Повезло ему или, может быть, не повезло?
Пока все это продолжалось, он постепенно успокоился и придумал способ выйти из критического положения, в котором оказался.
Точно уловив момент, когда доктор перестал смеяться, он торопливо заговорил:
- Доктор и папа... нет, не папа, профессор Урбан, если ваша цель - изучить растущую стену, то предлагаю вам оставить столь обременительное дело, которым вы сейчас заняты, давайте я вас отведу прямо к растущей стене. С помощью ланцета удастся резко изменить давление в грудной клетке, и в результате стена разрушится. Улавливаете мою идею?
Прикусив нижнюю губу, доктор и профессор Урбан уставились друг на друга.
- В его словах есть резон, - тихо сказал доктор.
- Действительно, все продумано, - сказал профессор Урбан чуть громче.
- Научно обоснованное логическое построение, даже если оно исходит от противника, должно быть принято, - произнес доктор очень громко.
Профессор закивал так энергично, что у него затрещали шейные позвонки.
- Ну что ж, ведите нас, - в один голос сказали оба.
- Прошу вас, друзья, отпустите меня, - обратился он к своим вещам.
- Как же нам поступить? - недоумевал пиджак.
- Следует поразмыслить, - сказали брюки.
- Да, необходимо подумать, - согласились ботинки.
- Но как же в таком случае я смогу проводить их? - растерялся он.
- Что ты там бормочешь себе под нос? - с подозрением спросил доктор.
- Не обращайте внимания, любой эксперт остается глухим, когда дело касается существа проблемы, - сказали брюки.
- Послушай, - резко заявили ботинки, - эти эксперты ни друзья нам, ни враги. Так что не нужно так явно демонстрировать свою враждебность.
- Однако, - сказал пиджак, - я думаю, можно смело его отпустить.
- Пожалуй, - подтвердили ботинки. - Не мешало бы нам выпить по маленькой, а?
- Хорошо бы, - сказали брюки. - К тому же, здесь и наша Ёко.
- Прекрасно, - заявили они в один голос. - Давайте учредим, как мы раньше планировали, комитет по оценке способности соблазнять.
Вещи все враз отпустили его и полетели к стойке. Почувствовав себя свободным, он поднялся. Сознавая, сколь неприлично представать босым и полуголым перед Ёко, доктором и профессором Урбаном, он, тем не менее, не находил в себе силы снова затевать борьбу со своими вещами.
- Ведите нас побыстрей, - схватил его за руку доктор.
- Куда идти? - ущипнул его за шею профессор Урбан.
- Вот в эту дверь. Выйдете, подниметесь по лестнице - и сразу же стена.
- Прощайте, - донесся до него печальный голос Ёко.
Он обернулся, но еще до того, как она попала в его поле зрения, его грубо вытолкали за дверь:
- Быстрее!
Больше он никогда в жизни Ёко не видел.
- Куда же нам теперь идти?
- Действительно, куда?
Его все подгоняли, а он стоял и стоял в полной растерянности. Лестница, по которой он недавно спустился сюда, куда-то исчезла, и, выйдя из двери, они оказались в его комнате.
- Странно. Куда исчезла лестница?.. Ничего не понимаю, - надулся доктор.
- Наша исследовательская группа оказалась одураченной, - задыхаясь, сказал профессор Урбан.
- Тьфу, пропасть, забыл точильный камень и ланцет! - закричал доктор.
- Но дверь уже не открывается, - чуть не плача сказал профессор Урбан.
- Что же делать? - Запустив пальцы в волосы, доктор принялся чесать затылок.
Профессор Урбан молча закрыл лицо руками и присел на корточки.
- Научный... точный... логичный, - срывалось время от времени с их губ.
- Всё в порядке! - вскочил вдруг профессор Урбан.
- Что же за открытие вы сделали? - Доктор беспокойно заглянул в лицо профессора.
- Открытие! Открытие! - захлопал в ладоши профессор Урбан.
- Какое открытие? - нетерпеливо спросил доктор.
- Дело в том, - профессор расплылся в самодовольной улыбке, - видите ли... в настоящее время я вижу лишь один-единственный путь, позволяющий нам выйти из затруднительного положения, в котором мы оказались. Согласны?
- Путь! - закричал доктор, тоже хлопая в ладоши.
- Совершенно верно, путь!
Взгляды их внезапно встретились. И тут же улыбка с лиц исчезла.
- Да, но какой путь? - тихо сказал доктор.
Профессор Урбан, не говоря ни слова, опять закрыл лицо руками. Некоторое время он молчал.
- На этот раз всё в порядке! - Доктор вскинул руки к потолку.