Пытаясь объяснить, я вдруг понял, что нахожусь в тупике. Как объяснить, кто я? Как объяснить женщине, что вопрос сейчас совсем не в этом? Я пришел в отчаяние, не зная, что предпринять.
- Во всяком случае, если вы считаете, что этот дом не мой, я хотел бы получить от вас доказательства.
- Хм... - Лицо женщины стало испуганным. Она посчитала меня безумным.
- Если нет доказательств, этот дом можно считать моим.
- Но это мой дом.
- Из чего вы исходите, утверждая это? Вы говорите, что этот дом ваш, потому что он ваш, но он вполне может быть и моим.
Вместо ответа женщина сделала непроницаемое лицо и захлопнула окно. Вот она, подлинная суть ее улыбающегося лица. Странная логика, согласно которой принадлежность той или иной вещи другому является причиной того, что она мне не принадлежит, представляет собой обычную подмену понятий.
Но почему... почему все вокруг меня является чьим-то, но не моим? Да нет, было бы хорошо, если бы из того, что не является моим, хотя бы одно было ничьим. Иногда меня посещают галлюцинации. Мне кажется, что какая-нибудь железобетонная труба на строительном участке или складе - мой дом. Но оказывается, все они уже кому-то принадлежат и, поскольку уже чьи-то, исчезают оттуда, не считаясь с моей волей и моими интересами. Или превращаются в нечто, явно не являющееся моим домом.
А как скамейка в парке? Это было бы, конечно, прекрасно. Если бы она и в самом деле была моим домом, если бы он с дубинкой не приходил и не гнал меня. Действительно, скамейки здесь принадлежат всем, а не кому-то одному. Но он говорит:
- Давай поднимайся. Скамейка принадлежит всем, а не кому-то одному. Тем более, тебе. Пошел, да побыстрей. Нравится тебе это или нет, по закону можешь поселиться только в подвале. Если устроишься еще где-нибудь, неважно где, одно это уже будет преступлением.
Неужели мне уготована судьба Агасфера?
Начало смеркаться. Я все иду и иду.
Дома... Не исчезающие, не видоизменяющиеся, не двигающиеся по земле дома. А между ними не имеющая своего лица, растрескивающаяся улица... В дождливые дни ворсистая, как щетка, в снежные - во всю ширину прорезанная колеями, в ветреные дни - текущая лентой улица. Я все иду и иду. Я не могу понять, почему нет моего дома, и поэтому не накидываю себе веревку на шею.
Ой, кто это? Кто вцепился мне в ногу? Если та самая веревка, чтобы повеситься, не нужно суетиться, нервничать, - но нет, это не веревка. Липнущая шелковая нить. Хватаю ее и тяну за конец, вылезающий из разорванного ботинка, она тянется и тянется. Какая-то странная нить. Побуждаемый любопытством, я продолжаю тянуть, и тут происходит нечто удивительное. Тело мое стало клониться, пришлось удерживать его под прямым углом к земле. Неужели склонилась земная ось и направление силы тяготения стало иным?
Издав тихий звук, ботинок сполз с ноги и упал на землю, тогда я сразу же понял, что произошло. Не земная ось склонилась, а моя нога стала короче. По мере того как я тянул нить, нога все более укорачивалась. Моя нога распустилась, подобно тому как бегут петли на протертых локтях вязаного жакета. Моя нога была из нитей, похожих на нити люфы, а теперь я ее распустил.
Я был не в силах сделать и шага. Оказавшись в безвыходном положении, я замер на месте, а в руках, тоже оказавшихся в безвыходном положении, начала сама по себе двигаться нога, превратившаяся в шелковую нить. Тогда я пополз, а потом, не руками, а извиваясь как змея, стал тянуть нить и наматывать ее на тело. Когда левая нога была полностью распущена, нить естественным образом перешла на правую. Обмотав все мое тело, нить превратилась в подобие мешка, но я все равно продолжал разматывание, распуская свое тело от бедер к груди, от груди к плечам, и, по мере того как я это делал, мешок становился все более плотным изнутри. В конце концов я исчез.
Остался лишь огромный, пустой внутри кокон.
Прекрасно, теперь я, наконец, смогу поспать. Вечернее солнце окрасило кокон в красный цвет. Кокон этот и стал моим настоящим домом, обитать в котором никто не сможет мне воспрепятствовать. Но хотя дом у меня появился, не стало меня, того, кто должен поселиться в нем.
Внутри кокона время остановилось. Снаружи уже стемнело, а в коконе постоянно были сумерки, изнутри лучилось красное сияние, подобное пылающей вечерней заре. Эта бросающаяся в глаза особенность не могла остаться для него незамеченной. Он увидел меня, превратившегося в кокон, на железнодорожном переезде, у самых рельсов. Сначала он разозлился, потом, сообразив, что это удивительная находка, спрятал кокон в карман. Некоторое время кокон перекатывался в его кармане, а потом он положил его в ящик игрушек своего сына.
Потоп
Один бедный, но искренний философ для изучения законов Вселенной вынес на плоскую крышу своего дома телескоп и стал изучать движение небесных тел. Не от скуки, поскольку и не предполагал, что сможет увидеть что-нибудь, кроме ничего не говорящих ему метеоритов и звезд на своих обычных местах, он без всякого умысла направил телескоп на землю. У самого носа он увидел перевернутую улицу, по которой вверх ногами шел такой же перевернутый рабочий. Мысленно вращая улицу и рабочего в обратном направлении, философ придал им нормальное положение и, поворачивая телескоп, следовал за идущим рабочим. Линза большого диаметра позволяла видеть даже содержимое его крохотной головки. Дело в том, что он как раз возвращался с завода, где работал в ночную смену, и в голове у него не было ничего, кроме усталости.
Однако терпеливый философ, не отрываясь от телескопа, продолжал следовать за ним. И тут упорство его было вознаграждено - неожиданно с рабочим произошли невероятные перемены.
Его тело вдруг утратило четкие очертания, оно стало плавиться начиная с ног, странно сжиматься, превратилось в густую слизь, в которой плавали одежда, шапка, ботинки, и кончилось тем, что, став обычной жидкостью, тело разлилось по земле.
Растворившийся рабочий начал течь вниз по улице, заполняя впадины. Потом стал течь вверх. Движение растворившегося рабочего, противоречащее законам гидродинамики, так поразило философа, что он чуть было не выпустил из рук телескоп. Продолжая течь, жидкость столкнулась с оградой у обочины дороги и, подобно живому существу, заключенному в оболочку, стала взбираться на нее, преодолела изгородь и пропала из поля зрения. Философ, оторвавшись от телескопа, тяжело вздохнул. На следующий день он предсказал миру наступление великого потопа.
Действительно, по всему миру началось превращение в жидкость рабочих и бедняков. Особенно знаменательным стало коллективное превращение в жидкость. На огромных заводах станки неожиданно останавливались, все рабочие разом растворялись, превращались в огромное скопление жидкости, которая небольшой речкой лилась из-под дверей, поднималась по стенам, низвергалась через окна. Иногда все происходило в обратном порядке: после того как рабочие растворялись, на обезлюдевших заводах станки продолжали беспорядочно работать, в конце концов выходя из строя. В газетах без конца появлялись сообщения о случаях бегства заключенных путем растворения, была даже заметка о небольшом наводнении в одной деревне в связи с тем, что все крестьяне превратились в жидкость.
Превращение людей в жидкость не ограничивалось такого рода феноменологическими аномалиями, оно повлекло за собой беспорядки в самых разных областях. В связи с тем, что преступники растворялись, количество всех видов преступлений стремительно возросло, общественная безопасность была под угрозой. Полиция в условиях абсолютной секретности мобилизовала физиков, поручив им провести необходимые исследования. Однако жидкость, полностью игнорируя законы гидродинамики, приводила физиков в смятение, все их усилия были напрасны. Трогая жидкость руками, они убеждались, что она ничем не отличается от воды, но временами она демонстрировала, подобно ртути, огромное поверхностное натяжение и могла сохранять, как амеба, собственные очертания, поэтому, как уже говорилось, была способна не только взбираться снизу вверх, но и, смешавшись с жидкостью других людей или любой другой природной жидкостью, по какому-то непонятному побуждению снова выделяться из нее в прежнем количестве. Временами же, наоборот, демонстрировала чрезвычайно слабое поверхностное натяжение, подобно спирту. В таких случаях у нее появлялась необыкновенно сильная способность к осмосу - проникновению в твердые тела. Например, на одну и ту же бумагу - скорее всего, в зависимости от того, на что она шла, - эта жидкость временами никак не реагировала, временами же обретала способность растворять ее, будто представляла собой химическое вещество.
Растворившиеся люди могли превращаться и в лед, и в пар. Точка замерзания и точка испарения были самыми различными. Поэтому случалось, что ехавшие по толстому льду сани вместе с лошадью неожиданно проваливались, конькобежец, бежавший на соревнованиях первым, вдруг исчезал. В разгар лета неожиданно замерзал бассейн и в лед оказывались вмерзшими плавающие в нем девушки. Превратившиеся в жидкость люди взбирались на горы, вливались в реки, преодолевали моря, испаряясь, превращались в облака, став дождем, проливались на землю, благодаря чему они распространялись по всему миру, и невозможно было предвидеть, когда, где и что произойдет.
Проводить химические опыты стало почти невозможно. Котлы паровозов из-за проникновения в них людей, превратившихся в жидкость, приходили в негодность. Сколько их ни нагревали, давление не повышалось, а потом неожиданно так подскакивало, что они взрывались. Невообразимый ущерб был нанесен рыбам и растениям, непосредственно связанным с водой. Ни одна биология не могла предсказать начавшиеся изменения и вымирание. Можно было услышать, как поет катящееся по земле яблоко, как петардой взрываются колоски риса. Но самым серьезным во всем случившемся было то, что растворившиеся люди выступали в первую очередь против богатых, еще не превратившихся в жидкость.
Были даже такие случаи: однажды утром владелец одного крупного завода, едва поднеся ко рту чашку кофе, утонул в нем, другой утонул в стакане виски; произошло, например, и такое ужасное событие, когда богача поглотила одна-единственная капля глазного лекарства. Трудно поверить, но все это чистая правда.
Когда появились такие сообщения, многие богатые стали буквально страдать водобоязнью. Один высокопоставленный правительственный чиновник признался: "Когда я пью воду, глядя на нее в стакане, мне уже кажется, что это не вода. Может быть, думаю я, это какой-то жидкий минерал, какое-то вещество, которое нанесет мне вред, поскольку переварить его невозможно, и, выпив эту воду, я обязательно заболею - мне это причиняет ужасные мучения".
Даже если при этом не возникает спазм пищевода, все равно подобное явление безусловно можно назвать водобоязнью. Повсюду наблюдались такие, например, случаи, когда пожилые супруги от одного взгляда на воду теряли сознание. Однако вакцина от бешенства была абсолютно неэффективной.
По всему миру, от края и до края, невидимые голоса, перебивая друг друга, извещали о надвигающемся потопе. Вместе с тем, вначале газеты опровергали подобные слухи, мотивируя это так:
1. В текущем году повсеместно в мире количество осадков ниже, чем в обычные годы.
2. Сообщаемое повышение уровня воды в реках не выходит за рамки сезонных изменений в обычные годы.
3. Никаких других качественных изменений в климатических условиях не наблюдается.
Это было правдой. Но было правдой и то, что потоп уже начался. Такое противоречие вызвало всеобщую тревогу. То, что это не обычное наводнение, стало ясно каждому. Через некоторое время и газеты не могли не признать факта наступления потопа. Но все равно, сохраняя оптимистический тон, они продолжали повторять, что случившееся объясняется необычными явлениями, происшедшими с небесными телами, носит временный характер и в самом скором будущем закончится естественным путем. Однако потоп день ото дня набирал мощь, огромное количество деревень и небольших городов оказались под водой, множество равнин и невысоких холмов накрыли люди, превратившиеся в жидкость. Занимающие высокое общественное положение и богачи наперегонки бежали в горные местности. Они понимали, что подобные действия для спасения от превратившихся в жидкость людей, преодолевающих заборы, бессмысленны, но ничего другого предпринять не могли.
Наконец монархи и правители признали остроту возникшей обстановки. Чтобы спасти человечество от гибели из-за потопа, они опубликовали заявление о необходимости мобилизовать все доступные духовные и материальные средства и немедленно приступить к сооружению колоссальной плотины. Сотни тысяч рабочих были согнаны на этот каторжный труд. Тогда и газеты сразу же изменили позицию и, присоединившись к заявлению, заговорили о долге и справедливости. Однако уже почти все, даже сами монархи и правители, понимали, что это просто заявление ради заявления. Ведь такое средство, как плотина, призванная преградить путь людям, превратившимся в жидкость, не более чем ньютоновская механика, противопоставленная квантовой механике, и оно не только не окажется эффективным, но и приведет к тому, что воздвигающие плотину рабочие, находясь на внутренней ее стороне, сами превратятся в жидкость. Четвертые полосы газет были заполнены статьями о гражданах, пропавших без вести. Но газеты, верные своей сущности, касались не потопа, являющегося причиной этого явления, а лишь результатов происходящего. Они изо всех сил затыкали себе рот, ни за что не хотели упоминать противоречивого характера потопа, его существенных причин.
Нашелся ученый, заявивший, что необходимо с помощью атомной энергии испарить покрывшую земной шар жидкость. Правительства сразу же выразили согласие и заявили о том, что не пожалеют сил для всестороннего содействия реализации этой идеи.
Однако, когда приступили к ее реальному осуществлению, столкнулись с массой трудностей, более того - поняли, что она неосуществима. В результате превращения людей в жидкость в геометрической прогрессии пополнение рабочих рук не успевало за этим процессом, причем превращение в жидкость распространилось и на ученых. Заводы, выпускающие детали машин, разрушались или оказывались под водой, поэтому возникла необходимость перестраивать их или создавать новые, и даже предположить было невозможно, когда удастся приступить к сооружению установок вожделенной атомной энергетики.
Тревога и горе обрушились на мир. Из-за нехватки настоящей воды все превратились в мумии, каждый вздох давался с огромным трудом и сопровождался сухим шуршанием.
Лишь один человек был спокоен и наслаждался происходящим. Жизнерадостный и лукавый Ной. Имея опыт прошлого Всемирного потопа, Ной не потерял голову, не растерялся, а спокойно приступил к сооружению ковчега. Понимая, что будущее человечества отдано в руки его семьи, он смог погрузиться в религиозный экстаз.
Когда через какое-то время потоп подошел к самому его дому, Ной взял в ковчег свою семью и домашний скот. Превратившиеся в жидкость люди попытались было пробраться в него, но Ной громко прикрикнул на них:
- Эй, вам известно, чье это судно? Я Ной. А это Ноев ковчег. Не забывайтесь! Давайте убирайтесь отсюда!
Однако предположение Ноя, что жидкость, уже не являющаяся людьми, поймет его, явно было поспешным, он просчитался. У жидкости были только проблемы жидкости. В мгновение ока ковчег был заполнен жидкостью, все живое в нем захлебнулось. Безлюдный ковчег плыл, подгоняемый ветром.
Так от второго Всемирного потопа погибло человечество. Но все же если попытаться заглянуть за углы улиц, посмотреть, что прячется в тени деревьев утихших под водой городов и деревень, то удастся увидеть, что начинает кристаллизоваться сверкающая материя. Вокруг невидимых сердец превратившихся в перенасыщенную жидкость людей.
Волшебный мелок
На окраине города, рядом с уборной многоквартирного дома, обшарпанного от дождей и кухонного пара, жил бедный художник Аргон-кун.
Комнатка три метра на три была для него слишком маленькой, но казалась огромной, потому что в ней не было ничего, кроме стоявшего у стены стула. Он продал и проел всё: и стол, и книжную полку, и даже ящик с красками, и мольберт. Остались лишь стул и Аргон-кун. Но удастся ли им остаться здесь навсегда?
Приближалось время ужина. Что-то нос у меня стал очень чувствительным, подумал Аргон-кун. Могу смесь самых разных запахов различать по отдаленности и по цвету. Yellow-ochre свинины, жарящейся в мясной лавке на улице, по которой ходит трамвай. Emerald-green ветерка, дующего у фруктовой лавки. Волнующий chrome-yellow, доносящийся из хлебной лавки. Печальный cerulean-blue рыбы, возможно, макрели, которую жарит внизу хозяйка дома.
Как это часто бывало, Аргон-кун с утра еще ничего не ел.
Бледное лицо, морщины на лбу, двигающийся вверх и вниз кадык, сутулая спина, впалый живот, трясущиеся колени. Аргон-кун, засунув руки в карманы, трижды зевнул, отчего изо рта его неприятно запахло.
Он случайно нащупал в кармане обломок какой-то палочки. Ой, что это? Красный мелок. Аргон-кун никак не мог припомнить, откуда он взялся. Крутя его между пальцами, он еще раз зевнул.
- О-о, поесть бы чего.
Невзначай, без всякого умысла Аргон-кун начал рисовать мелком на стене. Сначала яблоко. Огромное, одним этим яблоком вполне можно было наесться. Чтобы сразу же его съесть, рядом он нарисовал фруктовый нож. Проглотив слюну, изобразил хлеб, навеянный ему запахом, доносившимся из коридора и окна. Огромные, как бейсбольные перчатки, сдобная булочка с джемом и слоеный рогалик с маслом, потом - буханка хлеба величиной с голову взрослого человека. Перед его глазами возникали соблазнительные подробности: аппетитный излом, растрескавшаяся корочка, пьянящий аромат дрожжей. Сбоку от хлеба - кусок масла размером с черепицу. Может, нарисовать еще и кофе? Горячий, чтобы пар от него шел. В шутку он нарисовал огромную чашку. А на блюдце - три куска сахара, каждый - величиной со спичечный коробок.
- О-о, черт возьми, - скрипя зубами, он обхватил руками голову. - Съесть бы хоть что-нибудь!
Сознание Аргона-кун все больше погружалось во мрак; выбившись из сил от беготни по раскинувшимся за окном хлебным и пирожным джунглям, консервным горам, молочным морям, сахарным берегам, мясным и сырным садам... он уснул.