Одну из воинствующих групп таких сорванцов возглавлял девятилетний Алик, сын Геры и Марека Конязевых. Марек целыми днями занят в НИИ, Гера - на радио, поэтому ежегодно летом к ним приезжала Герина мать "смотреть за ребенком". А ребенок между тем по–прежнему относился к ней, как к досадному, но не вечному неудобству, придуманному специально родителями в наказание ему за баловство. Теперь он бабку дразнил "засаленным пузом" - новое прозвище, услышанное Аликом от своего папы. Прежними кличками "гадина" и "зануда" одаривал ее лишь в моменты, когда она окончательно выводила его из терпения бесконечным нытьем, поучениями, наставлениями, которые он вынужден был терпеливо сносить во избежание родительских подзатыльников и прочих "воспитательных мер", как говорил дед Сиплов, он же "Мерин".
По характеру Алик был мстительным. Стоит, бывало, скромно потупившись, слушает очередной "молебен", а сам соображает, какую бы каверзу подстроить бабке, чтоб она поскорей убралась к своему деду. Но бабка уезжала в начале осени, и тогда наступало другое мучение - школа.
Бабка, живя полжизни на Волге, боялась панически воды. Она ни разу не искупалась в реке, а если видела, что кто‑то из ее семьи приближается к берегу, она заболевала "фоменным - по ее выражению - нервозом". Для нее что река Волга, что речушка Мокрая, что лужа дождевая перед домом - все равно. Стоило Алику направиться с ребятами на речку, как на верху оврага тут же возникала бабка в нелепом, вечно засаленном на животе халате и принималась за свое:
- Али–и-и–ик, не лезь, там глубоко! Али–и-и–ик, ты обмочишься! Али–и-ик, ты утопишься! Али–и-ик, не разжигай костер, искра в глазик попадет, ослепнешь!
Алик из себя выходил - так стыдно было ему перед сверстниками. А те нарочно корчили рожи, дразнили его ехидно: "Али–и-к, ты обсикаешься! Али–и-ик, ты…"
"Чтоб б ты сдохла, гадина!" - шептал себе под нос Алик и назло старухе лез туда, где глубже, и назло швырял в костер сухой бурьян и подбрасывал палкой жар, чтоб летело больше искр. Весело! Интересно!
Два дружка Алика, подражая ему, прыгали по островку, орали и кривлялись в диком плясе, донимали надоедливую старуху, маячившую на краю оврага.
В это время подчиненный просто–Фили, молодой, проинструктированный непосредственным начальством водитель, подкатил автоцистерну к трубе, принимавшей в себя скудные воды речки Мокрой, и открыл кран спуска. Черный густой бензин толстой струей хлынул в воду и исчез в трубе. А метров через двести труба извергла его в тот овраг, где на островке Алик с приятелями жгли костер и подкидывали палками вверх горящую траву.
Раздался неистовый крик бабки. Поверхность речки вдоль всего оврага вспыхнула оранжевым пламенем. Жуткий треск пронесся по оврагу. Огонь взмыл к солнцу и, вихляя, загудел. На островке истошно кричали, метались в ужасе дети. И тут вдруг бабка, боявшаяся до ужаса воды, бросилась в страшную пылающую речку спасать погибающего внука. Языки пламени сразу охватили ее до пояса. Она не достигла островка, который успели покинуть ребятишки, упала, ослепленная, корчась от невыносимой боли, и захлебнулась зловоньем горящего бензина.
* * *
Круцкий, словно оглашенный, бежал по территории завода. Это выглядело сверхъестественно. Встречные с недоумением оборачивались ему вслед, а он продолжал бежать, держа направление в транспортный цех. Он торопился изо всех сил.
Ворвался в кабинет, встал перед столом свояка. Тот, сидя, посмотрел снизу Еверх и точно ему пинком поддали: отпрянул испуганно.
Круцкий схватил со стола увесистый чернильный прибор и, ни слова не говоря, запустил в голову родича. Но спортивный просто–Филя увернулся, и письменный прибор, хряснувшись в стену, рассыпался. Круцкий упал на стул и схватился за голову:
- Погубил! Все погубил, проклятый! Все пошло прахом: старанья, многолетние труды, все насмарку! Гад ты ползучий. Тварь безмозглая!
- Чего ты? Чего ты? - бормотал начальник транспортного цеха, позеленевший от подступающего страха.
- Подлец! Дегенерат! Скотина! Что ты натворил, негодяй!
- Чего ты? Чего ты?
- Как в твою идиотскую башку стукнуло вылить отработанный бензин в речку?
- А чего? Я первый, что ли? И другие выливали.
- Так они же умные! А ты сжег тещу Князева!
- Как?
- Чтоб ты сам сгорел, ублюдок! Он еще спрашивает!
Наконец свояк уразумел, из‑за чего произошло страшное ЧП.
- Пойдешь под суд! - заключил Круцкий.
- За что? Я никого не сжигал.
- Не ты, так по твоему распоряжению сбросили горючие отходы в запрещенном месте.
- Я распоряжений таких не давал. Кто докажет?
- Что–о-о? Этот номер тебе не пройдет! Ты уголовник! Преступник! От тюрьмы тебе не отвертеться.
- Ничего, вместе посидим, по–родственному…
У Крупного челюсть отвисла. Такой неслыханной наглости не ожидал.
- Аль компания моя для тебя неподходяща? - продолжал просто–Филя. - Притерпится. В ближние походы ходили вместе, а почему в дальние - я один?
- Да ты… ты псих! Ты с ума спятил от страха. Что несешь‑то? Попробуй только потянуть меня в свою… в своё… Ты понимаешь, что ты сумасшедший, а? К счастью твоему. Только это еще может спасти тебя, иначе не видать тебе свободы до конца твоей свинячей жизни! Немедленно ложись в психбольницу. Направление я организую, тебя заберут. Тем более симулировать тебе не придется, все признаки врожденного кретинизма на твоей роже. Решай немедленно, слышишь?
- Хитрован какой! Тебе лишь бы сбагрить меня, а если оттуда не выпустят? Нет уж, мне тюрьма не грозит. Виновники несчастного случая налицо: шофер бойлера и завгар, который его послал.
- О, проклятье!’ А твое распоряжение?
- Да что я, дурак - давать при людях распоряжения? Никто не слыхал, попробуй докажи!
- Ну, смотри, если не выкрутишься, всем нам будет худо.
Говоря "всем", Круцкий, имел, конечно, в виду себя. Ведь он в отсутствие Хрулева назначил свояка начальником цеха, зная, что у того нет ни опыта работы, ни квалификации, ни вообще каких‑либо способностей. Самоуверенность же просто–Фили была призрачной, была основана на зыбкой почве. Он успел, как обычно, забыть о том, что сам, собственноручно выписал требование на пропуск с территории завода автоцистерн, уезжающих якобы на базу за бензином.
Телефонный звонок прервал горячие объяснения свояков. Секретарша разыскивала Круцкого. Поступило распоряжение Яствина явиться немедленно в главк.
- Начинается… - покачал сокрушенно головой Круцкий, плюнул под ноги просто–Филе и побрел в заводоуправление.
О чем говорил с ним начальник главка, неизвестно. В тот день на заводе он больше не появлялся. А на следующее утро прошел слух: начальника транспортного цеха отстранили от работы, против него возбуждено уголовное дело. Прокуратура начала следствие.
Круцкого же отстранили сразу же от двух должностей: от новой, к которой он столько лет так страстно рвался - директорской, и от прежней - главного инженера. Это был полный крах.
* * *
Марек Конязев погоревал неделю–другую, но пора честь знать! Не до траура, когда дел невпроворот. Пошел на прием к первому заместителю министра. Глотая слезы, вздыхая, он с дрожью в голосе попросил перевести его в НИИ станкостроения. Станки - его призвание, кандидатская диссертация защищена на эту тему: "Автоматизация сборки станков", но главное то, что на старом месте он просто не может работать. Каждый шаг напоминает ему о трагедии, отвлекает от науки, уводит мысль в сторону. Скоро он поменяет квартиру и уедет подальше от страшного места.
Растроганный замминистра едва сам не прослезился и твердо пообещал устроить Конязева в ближайшее время в НИИ станкостроения. Марек горячо благодарил замминистра за его сердечность и понимание, пока тот участливо тряс его руку, провожая до самой двери.
Оставив министерство, Марек смахнул с лица скорбную маску, многозначительно хмыкнул и пошел к автомату звонить Лане. Она разговаривала без желания, но он так настаивал, так упрашивал встретиться по весьма важному делу, что та наконец согласилась.
- На веранде "поплавка" возле кино "Ударник" устроит вас?
- Не важно где, важно - зачем.
- О–о! Новости у меня - блеск!
- Какие?
- Я перехожу в другой НИИ.
- Ну и что?
- В связи с этим возникает ряд изменений.
- Каких?
- Вот о них я и хочу рассказать вам при встрече.
Повесив трубку, Конязев перевел дыхание.
"Наконец‑то, кажется, сбудется… Наконец‑то я избавлюсь от вашей опеки, Федор Зиновьевич, черт бы вас подрал с вашей любимой племянницей! Наконец‑то я избавлюсь от Герочки, провались она в тартарары! Какая радость, я опять свободен, как легкий бриз, и могу наслаждаться жизнью полно и заново, с нулевой отметки. А главное, есть с кем начинать…" - размечтался Марек, настроившись на элегический лад.
Он не врал, когда плакался замминистру в жилет и говорил, что собирается менять жилье, однако истинной причины не сообщил. А между тем ему было наплевать на тещу и на всех остальных, просто появилась благоприятная возможность порвать с постылой Герой. Коль нет везения в жизни, так, может быть, несчастье поможет?
Когда Лана подошла к трапу "поплавка", она не узнала Марека. Он был разодет по всем требованиям моды шестидесятых годов: узкие брючки, узконосые светлые туфли, красная нейлоновая сорочка с расстегнутым воротом, на шее, как у шотландских моряков, - пестрый платок. Марек стоял, опершись картинно локтем о поручень. Лана сняла очки–фильтры, посмотрела, щурясь, на него, опять надела и рассмеялась.
- Я ловлю вас на обмане. Вы не в новый НИИ перешли, а в оперетту. Смотрю на вас - ну точь–в-точь матрос: "Майна, вира, стоп и…"
Марек густо покраснел, обиделся, но виду не подал. Выдавил натужно улыбку, пригласил Лану подняться на "плавучку".
- Ох, неохота что‑то… Жарко там, и мух полно, - передернула она брезгливо плечами. - Лучше по набережной, по воздуху погулять.
В планы Марека прогулки не входили, но возражать не рискнул. Было бы крайне обидно испортить мелочами неплохое начало. Слишком много поставлено на карту - еще одно доказательство тому, что жизнь - игра, но попробуй угадай выигрышные шары!
Конязез пошел рядом с грациозной Ланой. Шли по набережной в сторону Москворецкого моста, куда хотелось Лане, разговаривали о французской выставке в Сокольниках. Марек, чтоб не выглядеть в глазах спутницы отсталым, сказал, что с интересом осмотрел экспонаты. "Какие?" - сразу вцепилась Лана, поняв, что он на выставке не был, и принялась дотошно выспрашивать у него подробности. Марек кряхтел, потел, извивался как червяк, насаженный на крючок: очень уж не хотелось накануне важного жизненного поворота признаваться в мелком вранье.
Не дойдя до моста, Лана остановилась и долго смотрела, как дерутся над водой крикливые чайки. Марек стоял рядом и буквально ел ее глазами. Затем отошел чуть, чтобы видеть ее всю с ног до головы, зашептал обалдело:
- Светлана, вы убийца! Вы прекрасная гангстерша!
- Благодарю за комплимент.
- Я с ума схожу, Светлана! Лана!.. От любви к вам, Ланочка.
- Мне очень приятно, Марек, но это вполне естественно, Марек. При плохих женах у мужей всегда играет кровь. Тогда врачи советуют ставить пиявки или "отворять" кровь, как делали средневековые цирюльники.
- Не шутите, Светлана! Я готов из‑за вас… вон туда! - показал он отчаянным жестом на Москву–реку.
"Во! Как наловчился вкручивать мозги парковым девицам", - Лана усмехнулась про себя и сказала:
- Там, в первозданной стихии придется вам иметь дело с современными русалками, а они, говорят, холоднее иных жен и нефтью припахивают.
- Вот именно! Это я говорю на случай, если вы не захотите принять мой оптимальный вариант.
- Интересно.
- Вот вам мои рука и сердце, как говорили в старину, - протянул Марек руку и впился немигающим взглядом в бесстрастное лицо Ланы.
- Поскольку пуговицы на вашей сорочке пришиты по–прежнему, надо полагать, что вы по–прежнему человек женатый? Или это рудимент?
- Женат, но только номинально… Я разведусь. Мне бы лишь застолбиться. Мне нужна в жизни лишь одна женщина - вы!
- Это еще более лестно слышать, но я не могу в ближайшее время принять ваше предложение потому, что уже пообещала одному человеку провести с ним приятный отпуск в Крыму.
- О боже мой! - взревел ревниво Марек, и скулы его под желтоватой кожей остро напряглись. - Как вы можете говорить мне такое!
"А пожалуй, до него не доходит, что я над ним издеваюсь". И Лана, отступив на шаг, промолвила спокойно:
- Разве плохо говорить правду? Мне действительно не хочется за вас замуж, ни сейчас, ни когда бы то ни было.
Марек позеленел, его затрясло.
- Кто мой соперник? Я убью его! - взвился он, раздувая ноздри и сверкая темными глазами, ибо помнил: когда такое представление он закатывал Гере, она млела и едва в обморок не брякалась от избытка счастья.
- А я знаю, что вы окажете еще, - засмеялась иронически Лана: - "Я ненавижу его и вас, коварная!" Верно?
- Вообще‑то примерно так… А какая теперь разница?
- Какая? Хм… А такая. Вы вели под него подкоп еще тогда, когда не знали, есть ли я на свете. Признайтесь, за что вы так ненавидите Ветлицкого? Ну, смелей! Скажите - и вас ждет достойная награда.
- Ве–е-етлицкий? - прошептал Марек с захлебом и схватился за голову. Но, завороженный повелительным взглядом красавицы, начал нагибаться к платочку, умышленно оброненному ею к ногам. Нагибался рывками, сопротивляясь, и в то же время не в силах разогнуться.
Лана смотрела сверху на извивающегося кандидата и ликовала.
- Ладно, Марек, о Ветлицком я пошутила. Просто мне пришла фантазия проверить вас, как будете реагировать на мои слова. Вы требуете от меня категорического ответа, не так ли?
- Да–да!
- Что ж, отвечу. Я - женщина серьезная, легкие флирты мне ни к чему, поэтому встречаться нам просто так незачем. Вот когда сожжете за собой мосты окончательно, тогда, возможно, мы вернемся к обсуждению "оптимального варианта", а пока до свидания. Мне еще к портнихе надо успеть, спасибо что проводили, ее дом напротив.
Марек таращил очумело глаза. Вдруг встряхнулся, как спросонок, воскликнул:
- Ланочка, да я… Светлана Александровна, погодите! Останьтесь! Я так ждал этого вечера, подарите мне его. Пойдемте, куда только вам хочется!
- В ресторан я не хочу, там жарко и насекомые, а в кино - там фильм такой, что не стоит и свет гасить.
И Лана, помахав рукой, застучала каблучками по плитам Кремлевской набережной. Шла и отворачивалась к реке, чтобы встречные прохожие не сочли ее тронутой: идет женщина и давится от хохота. Лана, насмеявшись после потешной встречи, подумала с легким презрением:
"Есть ли еще на земле кто‑либо глупее влюбленного мужчины? До чего ж это жалкое, безвольное, ничтожное существо! Б–р-р–р… А все же интересно наблюдать за прогрессирующим любовным помрачением. Болтают, дескать, любовь окрыляет, возвышает, поднимает… Да полно! Нет у влюбленного мужчины никаких крыльев, он похож или на быка, или на барана. Отсюда и разное отношение к ним: быка надо оглушить кувалдой по лбу и потом свежевать, а барана надо приручать осторожным поглаживанием по шерстке, а уж тогда спокойненько стричь или сдирать с него шкуру.
Что же касается любвеобильного Марека, то этот скорей всего ублюдок, помесь быка и барана. Он мне предлагает оптимальный вариант, х–ха–ха! Ладно же, мальчик, ты у меня дождешься варианта! Ты у меня останешься у разбитого корыта в полном смысле слова!
А ты, Станислав… Ох, Станислав! Ну, Станислав, ты еще тоже узнаешь меня! Ты виновен передо мной дважды: виновен уже в том, что я по–настоящему, как дурочка, влюбилась в тебя, и в том, что я не сумела вскружить тебе голову первая. Это тебе не простится. Я расшвыряю всех, кто возникнет на моей дороге. Уж коль я тебя хочу, то я тебя завоюю!
А то, вишь, шведская фирма СКФ в своих хвастливых рекламных проспектах утверждает: "На наших подшипниках вертится весь земной шар!" Как бы не так! Умные женщины лучше знают, на чем Земля вертится…"