Наконец-то благословение было запущено, стало удаляться в верхние слои стратосферы, и мы, сидящие за столом, расцепили потные руки. В поле моего зрения неотвратимо вдвинулось блюдо с индейкой, которую мне предстояло резать. О, эти скользкие твердые с кровью внутри хрящи! А золотистая кожица, которая на поверку прочнее скотча! Эстер в отличие от Лилиан любила немного подсушить птицу, поэтому грудку приходилось резать тонкими, как лист, ломтиками, иначе посыплются крошки, мясо начнет отваливаться кусочками, и вся работа пойдет насмарку.
Расселись мы за столом в таком порядке (иду по часовой стрелке): Верна, я, Ричи, Дейл, Эстер и Пола на старом высоком стульчике сына, который жена принесла с мансарды. Уставшая от тряского автобуса, от уличной пешей прогулки, от кусания крышки у табакерки, девчушка то и дело проваливалась в сон. Я, хотя и не проваливался, временами клевал носом, отключался на секунду-другую. Оттого такие зияющие провалы в памяти о том, что говорилось во время трапезы.
Раскладывая по тарелкам оранжевые комки вареной тыквы и белые комки картофельного пюре, Эстер спросила Дейла, в чем именно заключается его работа на компьютере.
- Это сложно объяснить, понимаете? Одна из задач, которую приходится решать, - как снизить расход ресурсов памяти в машине и увеличить скорость системы изображений. Для этого надо растровое изображение приблизить к векторному. Вот мы и ищем, как лучше это сделать. При векторном изображении между двумя точками проводится прямая или кривая линия - в зависимости от программы. Таких линий очень много, но машина делает заданные расчеты быстро, и в результате мы видим движущуюся картинку. Растровое изображение похоже на газетную фотографию, оно состоит из множества точек, которые называются пикселями. На экране обычного размера располагается квадрат: пятьсот двенадцать пикселей на пятьсот двенадцать. То есть у нас имеется примерно двести шестьдесят две тысячи элементов вывода, и в каждом постепенно появляется изображение. А чтобы картинка была как в жизни, нужно, чтобы изображение менялось очень быстро. На телеэкране в секунду проходит тридцать кадров. Если помахать пальцами перед экраном, то можно представить себе, как быстро меняется картинка. Но программировать надо не только размеры вещей и их расположение в перспективе. Надо передавать еще и цвет, и свет, и отражения света на предметах, сделанных из разных материалов и разной формы. На нашем столе, к примеру, огромнейшее количество визуальной информации. Посмотрите, как лоснится кожица индейки, как отражается эта ваза в стакане с водой и как в самой вазе отражается вот эта луковица. Посмотрите, как поднимается пар от горячего, как играет красный цвет на гранях ножки бокала - это от клюквенного сока на расстоянии фута. Японцы научились делать поразительные вещи в этом плане. У них над шахматной доской плавают стеклянные шарики, и полупрозрачные цилиндрики, и какие-то кубики. Но для этого надо рассчитать каждый пиксель, как если бы он был маленьким окошком, надо понять, как поведет себя луч, которым ты стреляешь через это окошко, и в какое место он попадет или разделится. - Дейл растопырил пальцы, показывая, как может разделиться луч. Сквозь голые березы и окна с узорчатыми стеклами - ярко-золотистыми, пронзительно-голубыми и ядовито-красными, как клюквенный сок, просвечивало грязно-желтое низкое ноябрьское небо, и в его неверном свете неестественно смотрелся Дейлов багрово-зеленый галстук. - Для расчета некоторых пикселей приходится усреднять пять или шесть разных значений. Как только ты пытаешься скопировать какой-нибудь набор объектов, возникают жуткие сложности. Даже страшно становится.
- Страшно? - переспросила Эстер. Она съела несколько кусочков и сразу же закурила, пуская из ноздрей и рта голубоватые струйки дыма.
- Ну да - пытаться воспроизвести тварный мир в плоскости визуальной информации. Это не то, что фотограф, снимающий пейзаж или группу людей. И даже не то, что художник, который мазками кисти изображает, что находится перед ним. В компьютерной графике в машину закладывается математическое описание объекта, а ты потом выводишь его изображение на экран - с любой стороны, или в перспективе, или в разрезе. Машина делает это в мгновение ока, но иногда процесс затягивается, ты словно чувствуешь, как напрягается компьютер, и секундная задержка кажется вечностью.
Вечность. Вечность в зернышке песка. У меня защипало в глазах. Вокруг тучи пищевых частиц. Кончики нервных волокон в ноздрях могли различить запах одной из них. Фрейд утверждает, что, когда мы передвигались на четырех конечностях и нос был ближе к заваленной испражнениями земле, наше обоняние было отягощено острыми ощущениями. Низкое существо - человек. Видя крепкую женскую шею, мужчина набрасывается на добычу, а потом лежит, наслаждаясь отдыхом, как лев после спаривания. Самая естественная поза - брать женщину сзади. Как вышло, что она повернулась? Или мы ее повернули? Чтобы любоваться наготой спереди? Адамов грех упал на всех. Верна ела молча, сосредоточенно. Может быть, она голодна? Кому судьба голодать в двадцатом веке, в наши дни, если он не африканец?
- Интересно, когда все переворачивается и кувыркается, - сказал Ричи, - как на телике, когда меняются программы. Или как в "Супермене один", когда трех плохих парней забрасывают в космос.
- Ну, это нетрудно, - отозвался Дейл. - Просто растягивают перспективу, смещают оси координат и так далее. Обыкновенная тригонометрия.
- Триг? У-у... - Ричи скорчил гримасу.
- Да брось, Ричи. Триг - это замечательная штука. Скоро сам узнаешь.
Секс - замечательная штука. Скоро сам узнаешь - Дейловы слова преобразились в моем воспаленном воображении. Померещилось. И самое странное, Ричи, что так оно и есть. Секс - замечательный сюрприз, преподнесенный нам природой. Слепое поклонение "предмету", учащенное сердцебиение, жар, накачивание, дрожь, выброс - вся она тут, любовь, и все же нет большего удовольствия в жизни, если не считать бридж-контракт и смерть.
- Точнее, теория тригонометрии, - говорил Дейл. - Теперь не нужно каждый раз заглядывать в таблицы и делать сложные вычисления. За нас это делает компьютер. Маленький калькулятор за девять девяносто пять. В 1950 году потребовалось бы огромное помещение, с мощным охладительным устройством, чтобы вместить весь объем операций, а сегодня можно сунуть машинку в жилетный карман - если, конечно, у тебя есть жилет. Но я, кажется, заболтался... Профессор, расскажите нам о ересях или еще о чем-нибудь.
- А вы ешьте, ешьте, не то остынет, - повторяла Эстер.
- Кому интересны мои бедные еретики? - возгласил я. - Тот же Тертуллиан, в которого заглядываю в последнее время, чтобы не забыть латынь... Как пишет, какая страстная любовь к языку! Парадоксы под стать Шоу, такое иногда выдаст, чтобы настроиться. Или взять Кьеркегора, когда он в ударе. Но у Тертуллиана есть и тепло. И человечность. Он утверждал, например, что душа по природе исполнена христианской веры - anima naturaliter christiana. Вам, математикам, полезно знать, что он выполнил кое-какие из основных христианских счислений. Именно он изобрел Троицу, во всяком случае, первым ввел слово trinitas в богослужебные латинские тексты. Он же дал формулировку Бога: una substantia, tres personae - "одна сущность, три личности", определил двоякую сущность Христа, duplex status, уточнив: non confusus sed conjunctus in una persona - deus и homo, то есть две сущности не смешиваются, но соединяются в одном лице - бог и человек. Тут, полагаю, подойдет элемент "И", как по-вашему, Дейл?
- По моему мнению, - проглотив очередной кусок и улыбаясь, ответил он, - это скорее "ИЛИ". Через "И" труднее прогнать операцию.
- Дай же поесть нашему молодому гостю, - вмешалась Эстер. - Чрезвычайно любопытно, дорогой, но... Верна, вы заметили? Мужчинам не приходит в голову поинтересоваться, чем занимаемся мы с вами.
Славная девочка - да благослови ее Господь! - игнорировала мою зловредную супругу.
- Какой же он еретик, твой Туртулян, дядечка? - повернулась она ко мне. - Весь из себя такой правильный?
- Хороший вопрос. Прежде чем ответить - кто-нибудь еще хочет этого яства? Нашу прикупленную и одомашненную заступницу?
Ричи протянул свою тарелку.
- Только белого мяса и ломтики потоньше.
- Черт подери! - вырвалось у меня. - Попробуй сделай потоньше тупым ножом. Все время крошится.
Мой богохульственный выкрик напугал даже меня самого. Третий бокал белого, эти несчастные скобы на зубах у Ричи, в которых застряли оранжевые кусочки тыквы и белые - мяса, и самое печальное - что он об этом не догадывался.
Маленькая Пола, задремавшая на своем стульчике, очнулась и начала не то что плакать, но издавать механические звуки детского недовольства. Неприятно было слышать эти булькающие всхлипы.
- Бедная крошка, заснула в таком неудобном положении, - сказала Эстер. - Кажется, у нее тельце затекло.
- Правда, Пупси? Или просто хочешь позлить мамку?
Верна весело наклонилась к ребенку, и я увидел, как углубилась у нее на щеке соблазнительная ямочка.
Испуганная Пола вытаращила глазенки, икнула и заревела.
- Если говорить коротко, - сказал я громко, чтобы перекрыть плач ребенка, - он еретик, потому что был пуританином и пуристом - таких в то время называли монтанистами. Он долго боролся с язычниками, маркионистами, гностиками, иудаистами, но потом понял, что христианская церковь сама разложилась, погрязла в земных заботах. Словом, он был не от мира сего.
- Как и ты, дорогой, - съязвила Эстер и повернулась к Верне: - Дайте мне ребенка.
- По-оехали! - молодыми обнаженными руками Верна быстро вытащила Полу из стульчика и раздраженно усадила на хрупкие колени моей жены. Та вздрогнула от неожиданности.
- Тебе, Эстер, будет интересно узнать, что в одной из работ Тертуллиана, "Ad uxorem", "К жене" - напоминаю, если ты подзабыла латынь, - говорится, что после его смерти она должна оставаться вдовой. Потом он передумал и написал другой трактат, где утверждает, что если уж она должна вторично выйти замуж, то будущему мужу необходимо быть христианином. Впоследствии он опять передумал и в сочинении "De exhortatione castitatis" - "О поощрении целомудрия" призвал ее не выходить замуж даже за христианина. Кроме того, он считал, что женщины - будь то замужние или незамужние - обязаны закрывать лицо.
- Ну как тут не возненавидеть мужчин? - сказала Эстер Верне.
- Отдам мисс Паршивку за сигарету. Кто возьмет? - ей в ответ Верна.
- Помимо всего он считал, что христиане должны почаще поститься и не служить в армии у римлян. Видите, Дейл, никто не слушает. Не везет моим еретикам. Никогда не везло.
- Я бы и сама закурила, - сказала Эстер. - Но моя пачка куда-то подевалась. Должно быть, на кухне осталась.
- Кажется, я знаю, где можно разжиться.
- Ну, это на чей взгляд, - откликнулся Дейл, потом обратился к Эстер: - Люблю молодые луковички, когда их сварят. Мама еще добавляла к ним сладкий горошек.
- А-а, в табакерке. Но они там сто лет лежат, совсем пересохли, - предупредила Эстер вдогонку, видя, что Верна встала из-за стола и направляется в гостиную, где хранился подарок тестя девятилетней давности.
- Ну, что голову повесил? - спросил я Ричи, раздосадованный его угрюмым видом. - Ешь свои тоненькие ломтики, ты же просил.
- А чего ты ругаешься? - сказал он, уткнувшись в тарелку и чуть не плача. Я снова увидел лохматую голову юного мужчины. Незрячий зверек, продирающийся сквозь дебри жизни.
- А мы занимаемся тем, - театрально провозгласила Эстер над курчавой головкой Полы, когда Верна с горстью сигарет возвратилась в гостиную, - что подчищаем грязь за мужчинами. Заварят кашу, а мы расхлебывай. Сначала устроят кавардак внутри нас, потом вокруг... - Чувствовалось, что она тоже захмелела. Когда женщина средних лет возбуждена, горло у нее делается жилистым, похожим на арфу, и вообще она вся напрягается. Полагаю, что жилистость Эстер могла бы поубавиться, откажись она от своей дурацкой диеты. Но нет, не хочет, словно не хочет дать мне лишнюю частицу женщины сверх положенной брачной квоты.
- Они просто не могут иначе, - сказала Верна, опускаясь на стул. От плавных, не передаваемых пером движений ее форм, за которыми угадывалось гибкое и сильное тело, у меня пересохло в горле.
Взяв со стола свечу, она раскурила ментоловую "овальную" с зеленым мундштуком.
- Не надоело дуться? - кивнул я Ричи.
- Оставь его в покое! - трубным голосом одернула меня Эстер, будто ребенок у нее на коленях был надежным щитом, из-за которого можно метать в меня копья. У сигареты, зажатой между ее пальцами, мундштук был перламутровый. - Обидел человека, а теперь...
- Я его не обижал. Это праздник нагоняет на всех тоску.
- И хватит рассказывать нам об этом старом ханже. От него на самом деле с тоски помрешь. И вообще, Роджер, по-моему, это какое-то извращение - заниматься доисторическими фанатиками, от которых ни кожи, ни костей не осталось. Только прах, и то вряд ли... - Помолчав, она добавила примирительным тоном: - Если никто больше не хочет, можешь убирать со стола, дорогой.
- Я помогу, - вызвалась Верна, вставая. Клуб дыма от ее сигареты пополз к ней за вырез платья.
В кухне мы пару раз ненароком задели друг друга задом и вроде бы этого не заметили.
- Соскребай все в среднюю раковину - там мусоропровод, - посоветовал я тихо, словно речь шла о чем-то непристойном. Потянувшись к полке за десертными тарелками, я коснулся рукавом ее теплого обнаженного предплечья. Сильные руки, как у амазонки; с какой легкостью она подняла своего ребенка со стула. Всего лишь дочь моей сестры по отцу, прикинул я, значит в нас по четвертой части общей крови.
- Я возьму тарелки. Ты достанешь пироги из плиты?
- Вот это да! Тыквенный! С детства обожаю тыкву, наверное потому, что ее не надо жевать. Еще крем обожаю и тапиоку.
- А я поэтому люблю котлеты. - В гостиной я поставил тарелки перед Эстер и сказал: - И в конце концов в сочинении "De monogamia" Тертуллиан пришел к выводу, что повторное замужество все равно что прелюбодеяние.
Увлеченная разговором с Дейлом, Эстер словно не слышала меня.
- Из ваших объяснений я поняла больше, чем из статей и телепередач. Из вас получился бы превосходный педагог.
- Я, собственно, занимался преподавательской работой. Год назад. Читал один из разделов введения в высшую математику, но потом университет...
Я вернулся в кухню, вытащил из плиты яблочный пирог, любимое угощение моего нерадостного детства, - с корицей и корочкой в "птичьих лапках". Но пекли его редко, хотя в Огайо полно яблоневых садов. Мама всегда и все приберегала на черный день не потому, что мы не могли себе позволить того или другого, а потому, что осуществляла на практике жизненный принцип бережливости, усвоенный ею с младых ногтей. Поскольку я уже тяжелил мамин живот, когда ушел отец, то покорно понес свою долю вины за ее привычку "обходиться без" и свою долю лишений. Вместо того чтобы выставить тыквенный пирог на кухонный стол, Верна доливала в свой бокал порядочную порцию водки. Остатки "Кровавой Мэри" окрасили водку в розовый цвет.
- Это тоже не нужно жевать, верно?
Она хихикнула и залпом опорожнила бокал. Щеки у нее порозовели, глаза заблестели.
- Да брось ты, - пропела она голосом Синди Лопер и толкнула меня упругим бедром.
- Смотри, не урони что-нибудь, - сказал я.
В столовой Эстер говорила Дейлу:
- ...И так каждое лето. Говорим, надо бы уехать на несколько недель из города, но стоит подумать о втором наборе ножей и вилок и о втором тостере, о дополнительных комплектах постельного белья и о том, как бы не ограбили оставленный без присмотра дом, меня охватывает ужас. Ну просто кошмар какой-то. Не знаю, как это другим удается... Дейл, дорогой, вам яблочный или тыквенный?
- Понемногу того и другого, пожалуйста.
- Понемногу - это как? По биту или по байту?
Он улыбнулся. Такие моменты учтивости раздражали меня в нем больше всего.
- Если по байту, другим не хватит. В байте восемь битов.
- Тогда по кусочку того и другого. - Она подала ему тарелку. - Что это будет - "ИЛИ" либо "И"?
Снова приятная (противная!) улыбка. Один краешек его рта растянулся.
- Если один элемент отсутствует, а следующий за ним исчезает, то это будет "И".
- Понятно... Ричи, дорогой, ты что, сердишься на нас? Простите, Верна, сначала обслужу наших доблестных джентльменов. Леди - во вторую очередь.
Увидев, как перед ее глазами в тонких руках Эстер засверкали нож и лопаточка, Пола начала смеяться. Малышка потянулась за своей долей, бронзовые пальчики ткнулись в тыквенный пирог.
- Я возьму этот кусок, - быстро отреагировала Верна и, привстав, подняла ребенка с колен хозяйки. - Будь ты неладна, чертовка! Жадина-говядина - вот ты кто.
Верна с размаху усадила девочку на стульчик. Та опять стала всхлипывать, но мамаша отработанным движением сунула ее испачканную ручонку в искривившийся ротик, и та принялась сосать пальцы, сначала неохотно, потом - с удовольствием, и притихла.
- Я обещал разузнать относительно сдачи экзаменов экстерном, - напомнил я Верне.
- Роджер, дорогой, - сказала Эстер, - мы совсем про тебя забыли, прости. Тебе яблочного?
- Попробую и тыквенный.
- Ах, я думала, ты не любишь тыквенный.
- Не помню, чтобы я не любил. Ты давно его не пекла. Пожалуйста, положи.
- Ладно... Уж не ищем ли мы приключений? В нашем-то возрасте? - Ее зеленые глаза сузились и задвигались направо, налево, устанавливая некую связь между юной женщиной справа от меня и тыквенным пирогом. Не в правилах моей благоверной, особы принципиальной и методичной, упускать что-либо из виду и бросать начатое на полпути, иначе, случайно переспав со мной два-три раза и устыдившись, она сказала бы, что с нее довольно; тогда мы с Лилиан и по сей день угощали бы приходских детей за нашим большим безлюдным столом. Дорогая Лилиан, ни за что не поверю, что во Флориде можно оставаться счастливой на протяжении долгих четырех месяцев. Когда я вспоминаю первую жену, мне всякий раз кажется, будто я смотрю на передержанную фотокарточку.
- Кроме того, - под стук ножей и десертных вилок продолжал я втолковывать Верне, - в каждом городе раз в месяц устраивают экзамены на аттестат зрелости в рамках ВОП, то есть Всеобщей образовательной программы. Экзамены по английскому, по английской и американской литературе, по обществоведению, по естественно-техническим наукам и по математике. Каждый экзамен рассчитан на два часа.
Эстер между тем просвещала Дейла: