Пьесы (сборник) - Йейтс Уильям Батлер 15 стр.


Боялась ты, что, если изменилась,
Тебя убью, но все меняется
В подлунном мире, и урод здесь я,
Коль все такой же.

ЭЙТНЕ.

Я тебя любила,
Ты не прощал предательство тогда
И, если мне не веря, ты прощаешь,
То, верно, смерть твоя не за горами.

КУХУЛИН.

Ты громко говоришь и возле двери;
Зачем кричать о смерти, да еще
С таким волненьем, ведь не знаешь ты,
Кто может нас подслушать из-за двери?

ЭЙТНЕ.

Возможно, кто предателя запомнит,
В ком страсть еще бурлит для жизни,
Кто не торопит смерть. Когда уйдешь,
Я всем представлюсь: поварам, гонцам,
И оружейникам, и поварятам.
Пусть бьют ковшами и ножами режут,
На вертел пусть сажают, пусть умру
Позорной смертью, что им будет люба,
И тень моя между другими встретит
Открытым честным взглядом тень твою.

КУХУЛИН.

Ах, речи жен, замысливших худое.

Входит Слуга.

СЛУГА.

Твой конь готов. И люди ждут приказа.

КУХУЛИН.

Сейчас, сейчас. Всего один вопрос.
Та женщина, что вне себя от горя,
Сказала, будто ложь в ее словах,
Так как она предать меня решила
И смерть мне уготовить. Что же делать?
Как мне спасти ее от чар враждебных?

СЛУГА.

Она призналась?

КУХУЛИН.

Правда мне известна!
Она явилась с вестью от жены.

СЛУГА.

А если дать ей макового сока?

КУХУЛИН.

Что ж, дай, но береги ее от смерти,
Как самого себя. Коль не вернусь,
Пусть Конал позаботится о ней,
Его ведь любят жены.

ЭЙТНЕ.

Вот знать бы,
Что та Морригу с головой вороньей
Была честна и правду мне сказала
О том, что скоро Кухулин умрет.

Опять играют флейта и барабан. Сцена ненадолго темнеет. Когда вновь зажигается свет, на сцене пусто. Входит раненый Кухулин. Он пытается привязать себя ремнем к каменной колонне. Входит Айфе, женщина с прямой осанкой и белыми волосами.

АЙФЕ.

Эй, Кухулин, ты узнаешь меня?

КУХУЛИН.

Ты меч в руках держала; думал я,
Что мы убьем друг друга, но потом
Ты ослабела, и я меч забрал.

АЙФЕ.

Смотри же, Кухулин! Смотри еще!

КУХУЛИН.

Ах, волосы твои белым-белы.

АЙФЕ.

Пора забыть о прошлых временах.
Мой наступил черед. А ты умрешь.

КУХУЛИН.

Где я? Зачем я здесь?

АЙФЕ.

Ты всех прогнал,
Ведь получил ты шесть смертельных ран,
Потом из родника хотел напиться.

КУХУЛИН.

На камень я накинул пояс свой,
Чтоб крепко привязать себя к нему
И стоя умереть, но сил уж нет.
Ты пояс затяни.

Айфе помогает Кухулину.

Тебя я знаю.
Ты – Айфе, и мой сын твоим был сыном.
Я помню наш источник Ястребиный
И берег Байле, где убил его.
Так, значит, чудо сотворила Медб,
Чтоб ты могла убить меня по праву.

АЙФЕ.

По праву – да, но Медб тут ни при чем,
И воины ее меня не знают,
Из Маха серый конь, в бою убитый,
Вновь появился, выйдя из воды,
Живой как будто, обошел три раза
Вокруг тебя и камня, а потом
Опять ушел под воду, и никто
Из всех ни шагу не посмел ступить,
Кроме меня.

КУХУЛИН.

Ну, у тебя есть право.

АЙФЕ.

Старуха я теперь, и, чтоб ты, силы
Возвратив себе, не вырвался на волю,
Я к камню крепко привяжу тебя
Своею шалью.

КУХУЛИН.

Не порви ее.
Прекрасны твои шали. Помню ту,
Что золотом сверкала.

АЙФЕ.

Я забыла.

Связывает Кухулина шалью.

КУХУЛИН.

Зачем тебе лишаться этой шали?
Ведь, много крови потеряв, ослаб я.

АЙФЕ.

Боялась я тебя, но вот связала
И больше не боюсь… Как бился сын мой?

КУХУЛИН.

Со временем он мог бы стать искусней,
Но лучше? Нет!

АЙФЕ.

Слыхала, ты не знал,
Как мальчика зовут, но Айфе он
Тебе напомнил, и стать другом ты
Хотел ему, да Конхобар был против.

КУХУЛИН.

Да, против. Конхобар велел сражаться.
В тот день я в верности ему поклялся
И клятве изменил, сказал о сходстве,
Но кто-то речь завел о колдунах,
И я решил, что сходство – их работа,
Мы стали драться, я убил его,
Потом сошел с ума и с волнами
Сражался.

АЙФЕ.

Я была непобедима,
А ты забрал мой меч, меня же бросил
Одну в горах, но я тебя нашла,
Я девою легла с тобою рядом
И ненависть узнала, как ушел ты,
И поклялась убить тебя во сне,
Но сына ночью родила меж черных
Двух тёрнов.

КУХУЛИН.

Я тебя не понимаю.

АЙФЕ.

Умрешь ты скоро!
Идет к нам кто-то.
Селянин, верно. Он тебя увидит
И, беззащитный, содрогнется в страхе.
А я исчезну, правда, я еще
Кое о чем тебя спросить хочу.

Айфе уходит. Появляется Слепец из пьесы "На берегу Байле". Он водит вокруг себя палкой, пока не находит камень, тогда кладет палку на землю, наклоняется, касается рукой ноги Кухулина, ощупывает его ноги.

СЛЕПЕЦ.

Ой! Ой!

КУХУЛИН.

Я помню, ты – слепой СТАРИК.

СЛЕПЕЦ.

Слепой старик, БРОДЯГА. Да. А ты кто?

КУХУЛИН.

Я – Кухулин.

СЛЕПЕЦ.

Болтают, ранен ты.
Когда сражался ты на Байле-бреге,
Стоял я между Дураком и морем.
Твои запястья связаны по-женски.
С утра я тут брожу с моею палкой,
Потом услышал голоса, просить стал,
Потом узнал, что я в шатре у Медб,
Мне приказал, по голосу, верзила,
Чтоб Кухулина голову принес
В мешке, и мне дадут двенадцать пенсов.
Я взял мешок на кухне возле двери,
И мне сказали, где тебя искать,
Не думал обернуться я до ночи,
Ан нет, счастливый выпал мне денек.

КУХУЛИН.

Двенадцать пенсов!

СЛЕПЕЦ.

Я б не согласился,
Не прикажи мне королева Медб.

КУХУЛИН.

Двенадцать пенсов! Это ль не причина,
Чтобы убить? А нож ты наточил?

СЛЕПЕЦ.

Нож острый, им всегда я мясо режу.

Кладет мешок на землю, после чего начинает ощупывать тело Кухулина, поднимаясь все выше и выше.

КУХУЛИН.

Тебе, Слепец, должно быть, все известно.
То ль мать, то ль няня говорили, будто
Слепцы все знают.

СЛЕПЕЦ.

Нет. Берут чутьем.
Иначе денег не видать бы мне
За голову твою.

КУХУЛИН.

Летит вон там
То нечто, чем я стану, умерев,
Моей души первообличье вижу,
Пушистое и славное на редкость,
И странное для воинской души,
Тем более моей.

СЛЕПЕЦ.

Ну вот, плечо.
Вот шея. Ой! Ой! Как ты, Кухулин?

КУХУЛИН.

Как я? Пожалуй, петь охота.

На сцене гаснет свет.

СЛЕПЕЦ. Ой! Ой!

Слышится мелодия флейты и барабана. Занавес падает. Музыка стихает по мере того, как поднимается занавес над голой сценой. На ней никого нет, кроме женщины с вороньей головой. Это Морригу. Она стоит ближе к заднику. В руках у нее черный параллелограмм величиной с человеческую голову. Возле задника еще шесть таких параллелограммов.

МОРРИГУ.

Я говорю для мертвых. Мне внемлите!
Вот Кухулина голова. Вот шесть
Других – тех воинов, что нанесли
Ему шесть ран смертельных. Юный воин
Его ударил первым, а вторым
Любовник королевы Медб последний,
Владевший ею лишь однажды. Были
Четвертым, третьим сыновья ее -
Из храбрых храбрецы. А двое прочих
Вниманья нашего не заслужили,
Ведь Кухулин уже едва не падал.
Всем Конал отомстил. Эмер, твой танец.

Появляется Эмер. Морригу кладет голову Кухулина на пол и уходит. Эмер выбегает на середину и начинает танцевать. Она двигается так, что очевидна ее ненависть к тем, кто ранил Кухулина, возможно, она даже как будто ударяет их, делая три круга вокруг голов. Потом она приближается к голове Кухулина, которая может быть, если необходимо, помещена выше остальных на некоем пьедестале. Эмер изображает восхищение, поклонение. Она даже хочет пасть ниц, может быть простирается перед головой Кухулина на полу, потом встает, глядит, как будто прислушивается, в нерешительности останавливается. Застывает на месте. Наступает тишина, которую нарушает еле слышное птичье пение. На сцене медленно гаснет свет. Слышна громкая музыка, но совсем другого рода. Музыка, скажем, современной Ирландской ярмарки. Сцена снова освещена. Но уже нет ни Эмер, ни голов… Есть лишь три музыканта. Они одеты в лохмотья, как уличные музыканты, двое играют на флейте и барабане. Потом перестают играть. Вступает певец.

УЛИЧНЫЙ ПЕВЕЦ.

Бродяге как-то шлюха пела.
Мне часто видятся они,
Наш Конал, Кухулин, иных
Времен прекрасные вожди.
Троих любила Медб за час,
Поверь, так люди говорят,
И мне по вкусу твердый шаг,
И крепкий торс, и умный взгляд,
Но где теперь их взять?
Я слышу ржанье лошадей,
Я вижу бледный узкий лик
И помню, сколько между нами
Столетий минуло, как миг.
Есть и сегодня, средь живых,
Кто платье снять с меня дерзает,
Но я люблю и ненавижу
Лишь тех, кто мной овладевает.

Играют флейта и барабан.

Ужели муж одно лишь знает:
Люблю иль ненавижу?
Кто рядом с Пирсом и Коннолли
Почтамт мятежный защищал?
Кто выйдет из горы, когда-то
Залитой кровью человечьей?
Кто вспомнил Кухулина, прежде
Чем встал он с нами в муке вечной?

Жене сегодня не родить
Богатыря такого,
Но лишь старик, смотря назад,
Величье признаёт былого.
Твореньем Шеппарда навечно
Отмечен наш Почтамт мятежный,
Твореньем Шеппарда навек,
Так пела шлюха побродяжке
О том, что может человек.

Вновь слышны флейта и барабан.

КОНЕЦ

Примечания

1

Имеется в виду ирландский хоккей на траве.

2

Имеются виду большие бутыли со сплюснутыми боками.

3

Псалом 106.

4

Аллюзия на северо-ирландское тайное католическое общество (Ribbon Society).

5

Имеются в виду члены тайной крестьянской организации в Ирландии (Whiteboys).

6

Имеется в виду Ribbon Society, упоминавшееся в первом акте.

7

Имеется в виду Пасхальное или Дублинское восстание 1916 г.

8

На Почтамте стоит статуя Кухулина работы Оливера Шеппарда.

Назад