"Не беспокоить" - завораживающе забавная пародия на готическую литературу, где использованы все штампы классического "романа ужасов" - запертые двери, мрачная тайна, довлеющая над знатным семейством, безумие и преступление...
Мюриэл Спарк
Не беспокоить
От переводчика
Русскому читателю повезло с Мюриэл Спарк (как не со всеми современными классиками). Переводили ее щедро, и лишь маленькая часть осталась "неохваченной". Кое-кого, однако, удивит выбор этой вещицы, когда не переведены еще столь монументальные, серьезные, идейные романы, как "Единственная проблема" и даже "Ворота Мандельбаума" - книга, которую особенно ценят знатоки, и с ними не поспоришь.
Но на недалекий (слишком близкий, ощупывающий) взгляд переводчика, в том значительном романе с размашистым сюжетом, с размышлениями о вере, об истине, об искуплении, Спарк играет все-таки, пожалуй, на поле Грэма Грина, где он, рискну предположить, даст ей хоть и не сто, но несколько очков вперед.
Представляемый же на суд читателя роман - из тех, что могла написать только Спарк, и никто другой: эта резвая жуть, мелочно-проницательная нелепица, зримость и невероятность, элементарность, сплетенная с заумью, абсурд, непредставимый и просящийся на сцену, отвлеченное и, вместе с тем, осязаемое слово, небрежно-примитивный и сказочно-закрученный сюжет, весь этот бред, замешенный, увы, на правде, - такое могло родиться только в голове у Мюриэл Спарк (это и есть ее брэнд, как по испорченности хочется сказать). Именно в таких ее гротесках несравнимо отразился холодный XX век, который так долго она наблюдала.
В этом году (2011) ей исполнилось бы девяносто. Она себя считала по преимуществу поэтом.
И эта беспощадно едкая проза парадоксальным образом ничуть такой самооценке автора не противоречит.
И напрасно стали бы мы пытаться до конца растолковать, расшифровать ее замысел, "рассказать своими словами".
В автобиографических заметках Мюриэл Спарк ("Curriculum vitae", перевод в "ИЛ" 2007, №11114) есть слова:
"Любая книга, которая стремится быть хорошей, стремится стать стихами".
Лучше не скажешь.
I
Остальные слуги смолкают, когда входит Листер.
- Их жизнь, - говорит Листер, - туман терзаний, их смерть - клубок страданий. Это строки из "Герцогини Амальфи" Джона Уэбстера, старинного нашего драматурга.
- Когда мы говорим: что-то не является невозможным, это ведь не то же, что сказать: это является возможным, - говорит Элинор, которая, хоть и моложе Листера, приходится ему теткой. Она разоблачается, придя с улицы. - Лишь формально - все, что не невозможно, уже возможно.
- Мы не о возможностях сейчас толкуем, - отрезает Листер. - Речь идет о фактах. Сейчас не время для беспредметных словопрений.
- О свершившихся фактах, - подтверждает Пабло, мальчик на побегушках.
Элинор вешает на вешалку зимнее пальто.
- Шум поднимется на всю Женеву, - говорит она.
- А как же он, на чердаке? - говорит Элоиз, самая юная служанка, сложив руки на круглом животе. Живот сам по себе ходит ходуном. - Как он, на чердаке? - говорит она. - Мы его, что ли, выпустим?
Элинор оглядывает ее живот.
- Лучше бы ты не возникала, когда будут журналисты, - говорит она. - И дался тебе он, на чердаке. Тебя расспрашивать начнут, дознаваться.
- Ой, - Элоиз гладит свой живот, - шевелится! Сейчас упаду без памяти. - Однако же она стоит, высокая, безмятежная, без памяти не падает и смотрит в окно людской.
- Он, в сущности, был благороднейший человек. Это был исключительный сюрприз для всей Женевы.
- Будет сюрприз, - поправляет Элинор.
- Зачем вдаваться в тонкости различий между прошедшим, будущим и настоящим глагольным временем, - замечает Листер. - Я вот с нетерпением жду известий из сторожки. Пора бы им приехать. Следите в окно. - Беременной он говорит: - Багаж весь вынесла?
- Пабло чемоданы сложил уже. - Элоиз поводит глазом на Пабло, при этом слегка поворачивая корпус.
- Не лишено резона, - говорит Листер.
- Пабло отец ребенка, - объявляет Элоиз, оглаживая живот, дрожащий у нее под фартуком.
- Я не могу с полной уверенностью это утверждать, - говорит Листер, - как, впрочем, и ты тоже.
- Ну только уж не барон, - говорит Элоиз.
- Нет, не барон, - согласен Листер.
- Не барон, определенно, - поддерживает Элинор.
- Бедный покойничек-барон, - вздыхает Элоиз.
- Вот именно, - скрепляет Листер. - Скоро он объявится. На "бьюике", я полагаю.
Элинор надевает фартук.
- Где мой морковный сок? Пойди спроси мсье Кловиса про мой морковный сок. С тех пор как я стала употреблять морковный сок, у меня заметно улучшилось зрение.
- Кловис занят своим контрактом, - говорит Листер. - Проволынил до последнего. Я-то свой уж больше месяца как заключил со "Штерном" и "Пари-матч". Придется, естественно, еще с киношниками кое-что утрясти, но главное - не суетиться. Усвойте: не суетимся и продаем тому, кто больше даст.
Кловис раздраженно поднимает взгляд от бумаг:
- Франция, Германия, Италия - все много предлагают. Но английский, учтите, - самый перспективный, доходнейший язык. Вот в этом пункте нам следует договориться. - И он возвращается к работе с документами.
- Мсье Кловис, конечно, приготовит еду сегодня, правда? - говорит Элинор. Она в дверях, идет на кухню. - Кловис! - кричит она. - Вы же не забудете про мой морковный сок?
- Тише вы! - шипит Кловис. - Я читаю мелкий шрифт. В мелком шрифте контракта самая соль. Сами себе готовьте свой паршивый морковный сок. Морковь в ящике для овощей, блендер у вас под носом. Все сегодня сами себе ужин готовить будете.
- Ну а они - они-то как же?
- Им ужин не потребуется.
Листер стоит в дверях и наблюдает, как его юная тетка роется в ящике для овощей и, выискав несколько морковок, брезгливо их ощупывает.
- Ужина им боле не вкушать, - говорит Листер, - отныне и вовеки.
- Морковки мягкие, - ворчит Элинор. - Элоиз толком купить не умеет. Ей не место в доме такого стиля.
- А бедняжка баронесса ее любила, - замечает Кловис, отвлекшись от изучения мелкого шрифта в своих документах. - Бедняжка баронесса ничего плохого не видела в Элоиз.
- А я? Разве я вижу в Элоиз что-то плохое? - говорит Элинор. - Я отмечаю, всего-навсего, что она не умеет покупать морковку, и больше ничего.
Элоиз подходит к ним, тоже останавливается в дверях кухни.
- Шевелится! - сообщает она Кловису.
- Ну, уж это явно не ко мне, - говорит повар.
- И не ко мне тоже, Элоиз, - веско объявляет Листер. - Ибо всякий раз при общении с тобой я принимал меры предосторожности.
- Это Пабло, - говорит она. - Ей-богу, Пабло. Он отец ребенка.
- Существует, однако, вероятность, что это кто-то из гостей, - замечает Листер.
Кловис поднимает взгляд от разложенных на кухонном столе бумаг.
- Никогда эти гости не имели Элоиз. Никогда.
- Ну может, и попадался один-другой, - задумчиво прикидывает Элоиз. - Но с Пабло-то с утра до ночи бывало, когда он в настроении. Аж после завтрака. - Она глядит на свой живот, будто рентгеновым лучом определяя, кто отец ребенка. - Кое-кто из гостей был, конечно, - она говорит, - прямо скажу, был кое-кто из гостей, когда я залетела. То ли барона гостей, то ли баронессы.
- Нам сегодня ночью надо обсудить серьезные дела, девушка, так что помолчи, - говорит повар. - Много чего надо обсудить, а еще больше сделать. Всенощное бдение, буквально. Там никто еще не прибыл?
- Элинор, уж ты смотри в окно, - приказывает Листер тетушке. - Мало ли, да кто угодно в любой момент может оставить машину на дороге и проникнуть в дом. Они там в сторожке и не чешутся.
Элинор тянет шею к окну, по-прежнему брезгливо щупая морковку.
- Вон Адриан идет. Адриан идет по въезду. Адриан, подумаешь, дело большое. Морковки не годятся никуда. Кошмарные морковки.
В тылу дома слышен скрип шагов. Входит Адриан, подручный повара, с портфелем под мышкой.
- Сундук мой вынесла? - спрашивает он у Элоиз.
- Чересчур тяжелый, а я в интересном положении.
- Тогда Пабло скажи, пусть несет, живо. Мне пора укладываться.
- А как насчет него, на чердаке? - спрашивает Элоиз. - Лучше бы ему отнести его ужин, а то он такое нам устроит, или приступ у него начнется.
- Разумеется, свой ужин он получит. Но пока не время.
- А вдруг барон потребует обедать?
- Разумеется, он рассчитывал на свой обед, - говорит Листер. - Однако дело обернулось так, что он до него не дожил. Скоро он явится.
- Возможен неожиданный оборот событий, - замечает Элинор.
- Разумеется, суждено было произойти чему-то неожиданному, - вздыхает Листер. - Но что сделано, того не удастся миновать, и будущее должно было свершиться. Мои мемуары вплоть до похорон, собственно, более или менее окончены. От нас, можно сказать, ничто уже не зависит. Я полагаю, что некое событие произойдет в три часа пополуночи, так что приготовьтесь бодрствовать.
- А по-моему, все случится в шесть утра, на самом-самом рассвете, - говорит Элоиз.
- Очень возможно, ты и права, - говорит Листер. - У женщин в твоем положении чрезвычайно обостряется интуиция.
- Ой, как брыкается! - Элоиз оглаживает свой живот. - А знаете чего? Мне винограду хочется! Есть у нас виноград? Ну прям до смерти хочется! Готовить поднос, ему на чердак нести?
- Рано еще, - говорит Листер, глянув на круглолицые кухонные часы, - только десять минут седьмого. Складывайте вещи.
Окна людской смотрят на усыпанный гравием двор и дальше, на холодные горы, уже залитые ранними осенними сумерками. Темно-зеленый небольшой автомобиль припаркован у бокового входа. Слуги смотрят. Две женщины сидят в автомобиле, одна за рулем, другая на заднем сидении. Они не разговаривают. Некто высокий только что оставил сиденье рядом с водительским и прошел к парадной двери. Листер выжидает, пока зазвонит звонок, и тогда идет открывать. Молодой блондин с длинными локонами облачен в прекрасные белые меха, от которых как бы светится его розовая кожа. Манто ему доходит до сапог.
Листер, с помощью легкой улыбки одним ртом, дает понять, что отлично помнит гостя по прежним его визитам.
- Сэр? - говорит Листер.
- Баронесса? - говорит молодой человек тихо, явно не привыкнув понапрасну растрачивать свой голос.
- В отсутствии. Не угодно ли подождать. - Листер отступает в сторону, высвобождая вход.
- Да, мне назначено. А барон? Дома? - звучит тихий голос молодого человека.
- Мы ожидаем его к обеду, сэр. Вот-вот прибудет.
Листер принимает белое манто, взглядом оценивая качество и вид норки, подкладку, этикетку. С манто на локте Листер поворачивает налево, пересекает овальный холл, и молодой человек следует за ним. Листер ступает по рифленым плиткам tromp-l'oeil, молодой человек за ним. На госте лазоревый атласный пиджак с муаровыми лацканами потемнее, синие бархатные брюки, рубашка лилового атласа с очень высоким воротом, при белом галстуке, пронзенном аметистовой булавкой. Листер отворяет дверь, отступает в сторону. Молодой человек на ходу любезно бросает Листеру:
- На сей раз в левом наружном кармане, Листер.
- Благодарю вас, сэр, - говорит, ретируясь, Листер.
Он снова закрывает дверь и через весь овальный холл идет к другой двери. Отворяет ее, вешает белую норку на одну из вешалок, выстроенных в готовный ряд. Затем Листер ощупывает левый наружный карман манто, вытаскивает пухлый, узкий коричневый конверт, указательным пальцем поддевает пачку банкнот, на глаз прикидывает, заталкивает обратно и сует конверт в собственный карман где-то под белой курткой, на уровне сердца. Листер смотрится в зеркало над раковиной, отводит взгляд. Делает опрятный ряд свежих полотенец, помеченных литерой К с гербом, еще опрятней и выходит из гардеробной.
Остальные слуги смолкают, когда входит Листер.
- Номер первый, - говорит Листер. - Надо сказать, с большой опаской шел навстречу смерти.
- Все это секс, - размышляет Элоиз.
Листер морщится:
- Запрещенное слово. Чтобы больше я от вас его не слышал.
- Получается, Виктор Пассера там ждет в библиотеке, - вздыхает Элоиз.
- Прекрасный принц. - Элинор разглядывает морковный сок, который приготовила с помощью блендера.
- Ни разу с ним не переспала, - объявляет Элоиз, - хотя имела шанец.
- Кто бы не имел? - бросает Пабло.
- За себя говори, - замечает Кловис.
- Поменьше слов, - приказывает Листер.
- Виктор Пассера не папочка, нет, - говорит Элоиз.
- Он вообще не по этому делу, - говорит Пабло.
- Ты, кстати, в курсе, - спрашивает Элинор племянника, - что две дамы ждут во дворе, в машине, которая доставила к нам гостя?
Листер кидает взгляд на окно, однако же идет к стенному шкафу. Осторожно, одну за другой вытаскивает бутылки-банки со всяческими заготовками: джин на тмине, ананас в анисовке, вишню в коньяке, джемы всех сортов; одни явно закатаны по-домашнему, другие, судя по формам и наклейкам, прибыли аж из магазина Фортнума и Мэйсона в Лондоне, от Джорджа в Нью-Йорке. Все это Листер бережно сгружает на буфет с помощью Элинор, тогда как остальные за ними наблюдают в траурном, очевидно, приличном случаю, молчании. Листер снимает высвобожденную полку. В стене за шкафом - сейф, и Листер медленно, торжественно открывает замок, но дверцу пока не трогает. Он требует самопишущее перо и в ожидании, когда Адриан, подручный повара, его доставит, вынимает из внутреннего кармана конверт и на глазах у всех пересчитывает банкноты.
- Мелочевка, - замечает он, - в сравнении с тем, что еще будет или уже было, - это смотря по тому, придерживаться ли философии временного или вечного. В сущности, они уже умерли, несмотря на тот банальный факт, что некоему событию этой ночи еще дано свершиться.
- Листер сегодня в ударе, - говорит Кловис. Он бросил свой контракт и присоединился к остальным. Меж тем Адриан вернулся и протягивает Листеру обыкновенную шариковую ручку.
Наверху хлопают ставни.
- Сегодня сильный ветер, - говорит Листер. - Боюсь, мы не услышим выстрелов.
Он берет ручку, помечает на конверте сумму, ставит дату. Затем широко распахивает сейф, аккуратно заполненный конвертами и ящичками - металлическими, кожаными. Помещает новый пакет среди прочих, запирает сейф, водружает на место полку и, с помощью Элинор и Элоиз, в прежнем порядке расставляет банки и бутылки. Спрыгивает со стула, передает стул Адриану, а сам идет к окну.
- Да, - он говорит, - две дамочки ждут-пождут в машине. Спокойной ночи, дамочки. Спокойной ночи, милые, милые дамочки.
- А чего они вбок свернули, ждали бы себе на въезде, а? - спрашивает Элоиз.
- Ответ таков: они свое место знают, - толкует Листер. - У них достало смелости проводить своего родственника по его делу, но в распоследнюю минутку им недостало вкуса, который только и мог бы его спасти. Приедет барон, их не увидит, не спросит. И так же точно баронесса. И толку никакого от всех от их мильонов.
- Да на одно на то, что тут напихано, - Элоиз не может отвести глаз от запертого стенного шкафа, скрывающего сейф с сокровищами, - мы бы запросто отель "Монтрё Палас" купили.
- На кой он нужен, твой "Монтрё Палас"? - говорит Адриан.
- Губа не дура. - Пабло, мальчик на побегушках, охлопывает ее живот.
- Ой, как брыкается, - вздыхает Элоиз.
- Как странно, - говорит Листер, - тяга к смерти жажде жизни сродна! Как непреложно обуянность жизнью толкает на самоубийство! Поистине, уж лучше быть полубесчувственным и полусонным. Блаженнейшее состояние.
- Клопштоки были обуяны сексом, что она, что он, - подтверждает Элинор. Она накрывает длинный стол в людской.
- О сексе мы молчим, - говорит Листер. - Не то мы умалим, принизим их образ действий. В их случае секс не что иное, как передозировка жизни. Вот от чего они умрут или, строго рассуждая, уже умерли. Здесь, собственно, мы имеем дело как бы со спонтанным самовозгоранием. Секс мы убираем, как Генри Джеймс, английский американец, который все путешествовал.
- Они умирают от насилия, - говорит Кловис; он перенес на буфетную стойку свой контракт и документы, которые столь неотрывно изучал последние три четверти часа. Теперь он сидит ко всем спиной, поглядывая через плечо. - Точней сказать, от насилия они вот-вот умрут.
- Кловис, - просит Элинор, - может, вы бы в духовку глянули, а?
- А мой помощник где? - ворчит Кловис.
- Адриан пошел в сторожку, - объясняет Элинор, - занять парочку яиц. Он, на чердаке, еще не ужинал.
- Во всем доме яиц не оказалось? - ворчит Кловис.
- Сегодня пришлось обделывать бездну разных дел, - говорит Элинор, расставляя вдоль стола крошечные серебряные солонки, тщательно на глаз отмеряя расстояние. - До покупок руки не дошли.
- Все развалилось, все пришло в упадок, - говорит Листер, - когда пришла пора. Прежде дом был налажен, как Солнечная система.
- Сами себе обед поганый стряпайте. - И Кловис снова утыкается носом в свой контракт.
- А вы-то чего ж, не будете? - оживляется Элоиз. - Тогда я вашу долю скушаю. Я лопаю за двоих.
Кловис стучит кулаком, бросает перо, идет через всю кухню к белой сложно-затейливой плите, изучает регулятор температуры, поворачивает диск, открывает дверцу духовки и, заглянув вовнутрь, щелкает пальцами свободной руки. Элоиз, подбежав, вкладывает в эту руку тряпку и половник. Вооружась тряпкой, Кловис слегка выдвигает кастрюлю. Поддевает крышку черенком половника, заглядывает, внюхивается, снова прикрывает крышку, заталкивает кастрюлю обратно и прикрывает дверцу. Снова вертит диск регулятора. Потом черенком половника поддевает крышки двух бурлящих на плите горшков. В каждый заглядывает, снова прикрывает.
- Кастрюля пятнадцать минут еще потомится. Через семь минут сдвинете горшки. Сядем в полвосьмого, если повезет и те не вздумают до своей смерти отобедать.
- Не станут они питаться, - говорит Листер. - Мы мирно-спокойно пообедаем, покуда они будут делать свое дело.
Откуда-то издалека, из-под самой крыши, слышен вой и грохот.
- Я бы лично выпил водки с тоником. - Кловис через всю громадную кухню идет к своим бумагам, оставленным на стойке.
- Прелестно. - Листер всех обводит взглядом. - Что кому еще угодно заказать?
- Я ничего не буду. Я обойдусь морковным соком. Шерри мне сегодня в горло не полезет, даже подумать тошно, - говорит Элинор.
- Нервы-нервы, - вздыхает Листер и направляется уже прочь из кухни, но тут звонит внутренний телефон.
- Листер слушает. - Он недолго слушает, пока телефон трещит и крякает на всю комнату. - Очень хорошо, - говорит он в трубку, прежде чем ее повесить. - Барон, - он говорит, - прибыл.