– Важная должность в эти трудные времена, – засмеялась Санция, отличавшаяся от Лицинии длинными темными волосами. У Лицинии волосы были светлее и намного короче. Она подала гостю кубок вина, который Манлий выпил одним глотком. Пока одна из девушек снова наполняла кубок, вторая усиленно занималась начинавшим твердеть членом Манлия.
– О, как же вы подходите к этому дому распутства, – простонал центурион, снова хватаясь за кубок.
– Мы хотим, чтобы тебе было хорошо, – засмеялась Лициния, а Санция невинным тоном спросила: – Ты никогда еще не бывал у нас, Манлий?
– Нет, – признался он. – Для центуриона вы малость дороговаты! – Постепенно он начал ощущать действие неразбавленного вина. – Разбавьте мне вино водой, – попросил он.
Но Санция возмущенно ответила:
– Ты в "Ауреуме". Здесь вино пьют только неразбавленным!
– Человек, управляющий складами с зерном, может позволить себе хоть каждый день бывать в "Ауреуме", – засмеялась Лициния.
– Зерно принадлежит не мне, а императору. Вы же знаете, что император бесплатно раздает его тем, у кого нет работы. А чтобы никто не мог прийти дважды, я стою там и записываю их имена, понятно вам? О, как же вы искусны в своем деле!
– Какой же ты сильный мужчина, Манлий! – сладким голосом проговорила усевшаяся на него сверху Лициния, а Санция, чья персиковая грудь почти касалась губ центуриона, добавила: – Если хочешь, мы можем прийти и к тебе домой. О цене договоримся.
– Вот как? – Манлий оперся на локоть. Девушки, комната, лампы на стенах начали кружиться у него перед глазами. – Должен вам сказать, что я не так уж беден, – запинаясь, пьяным голосом пробормотал он. – За свое жалованье центуриона… я такие удовольствия позволить себе не могу, но… – Он вновь запнулся. – У меня… у меня дополнительные доходы водятся…
– А, понимаю… В эти трудные времена, когда людям так трудно прокормиться, ты выбрал себе подходящее занятие, – подмигнула ему Санция.
– О нет, – возразил Манлий, – тут вы… тут вы заблуждаетесь. Клянусь всеми бо… богами. Я бы никогда не решился расхищать зерно… собственность императора. – Говорить ему явно становилось все труднее. – За это карают смертью!
– Успокойся! – все быстрее вращая тазом, проговорила Лициния. – Нам нет никакого дела до того, откуда ты берешь деньги.
Манлий почувствовал себя задетым.
– Я вам… я вам… открою тайну, – с запинкой пробормотал он и с радостью заметил интерес, появившийся на лицах девушек.
Лициния, сменив позу, уселась на Манлия так, чтобы видеть его лицо, а Санция, широко расставив ноги, прямо-таки прижалась к нему.
– Я знаю тайну… знаю тайну, стоящую целого состояния, – начал Манлий.
– О, наверное ты нашел сокровища Дидоны!
– Чушь. Я слу… случайно увидел одну… занимавшуюся… занимавшуюся втайне любовью парочку.
Девушки громко расхохотались.
– В наших кругах платят за многие вещи, но чтобы кто-то зарабатывал деньги, глядя на то, чем мы занимаемся, нам слышать еще не приходилось!
– Мне платят не за то, что я смотрел на них! – возмутился обиженный смехом девушек Манлий. – Платят за молчание!
Лициния и Санция удивленно переглянулись.
– Нарушившей обет целомудрия и отдавшейся мужчине грозит… грозит смертная казнь. Страшная казнь! – повторил Манлий, явно получавший удовольствие от охватившей девушек растерянности.
– Жрица Весты! – испуганно проговорила Санция.
– Вот именно, – с гордостью ответил болтливый центурион.
Так родился и начал распространяться слух.
Вибидия, старшая из весталок, собрала жриц в атриуме их дома. Судя по всему, она была сильно взволнована.
– До меня дошел слух, что одна из весталок нарушила обет целомудрия. Я уверена, что это всего лишь одна из бесчисленных сплетен, которые с такою легкостью распространяются в городе. Римляне проглатывают их так же охотно, как лакомства на праздничном обеде. На этот раз, однако, слух дошел до ушей Pontifex pro magistro, заместителя великого понтифика, и он потребовал, чтобы мы объяснили, каким образом могли возникнуть подобные разговоры.
Собравшиеся вокруг Вибидии жрицы Весты потупили глаза. Могущественный Pontifex pro magistro вел текущие дела великого понтифика, и в его обязанности входил, в частности, и надзор за весталками. Император Клавдий, являвшийся, как повелось с начала императорской эпохи, одновременно и великим понтификом, делами жриц Весты интересовался мало.
– Кто из нас мог в последние дни дать повод для возникновения подобных слухов? – спросила Вибидия.
Ни одна из весталок не отважилась посмотреть в глаза старшей жрице.
– Клянусь Вестой, нашей божественной матерью, – жалобно проговорила одна из них, – великий понтифик должен повелеть сбросить с Тарпейской скалы любую из нас, хотя бы взглядом выразившую какие-то чувства к мужчине!
Другая жрица простонала:
– Пусть понтифик исхлещет меня бичом, если я согрешила хотя бы в мыслях.
Вибидия нервно расхаживала перед жрицами.
– Каждый наш шаг за пределами этого дома, – проговорила она наконец, – мы делаем в сопровождении двух ликторов, что обычно ставит нас вне всяких подозрений. Однако во время случившейся на озере катастрофы мы остались без сопровождения. Ликторы, как и все прочие, думали только о том, как бы сберечь собственную жизнь.
– Меня доставил домой ликтор Понтий! – сказала одна из весталок. – Он подтвердит, что я не дала никаких поводов для подозрений.
– Мы проверим это, – ответила Вибидия и добавила: – Сама я возвращалась домой вместе с Лидией и Гелией. В город нас отвез торговец Марцелл. В повозке Марцелла сидели также его жена и раб-телохранитель. Хотя все мы были возбуждены, радуясь, что сумели выйти живыми и невредимыми из страшной катастрофы, никто не смог бы сделать из этого какие-либо неподобающие выводы.
Теперь все взгляды устремились на Валерию. Однажды она уже стала предметом сплетен, когда один из выдающихся риторов Рима в течение нескольких месяцев преследовал ее знаками внимания. Этот человек, ставший благодаря своему ораторскому мастерству известным судебным защитником, пытался даже подкупить одного из сопровождавших жрицу ликторов.
Валерии было около тридцати лет, так что прошла уже половина срока ее служения Весте. Поскольку она была, несомненно, красивейшей из весталок, другие жрицы относились к ней сдержанно и с толикой недоверия. Дружеские отношения она поддерживала лишь с самой младшей из всех, Туллией.
– Ликторы доложили мне, что с озера ты вернулась последней, – обратилась к Валерии Вибидия.
– Ты же видишь синяки на моих руках и ногах, – ответила Валерия. – Меня едва не затоптали насмерть. И мне не посчастливилось найти кого-то, кто довез бы меня до Рима. Я вернулась пешком.
Другие жрицы с недоверием смотрели на ее синяки. Вибидия с горечью проговорила:
– Если женщина ведет себя, как шлюха из лупанария, нечего удивляться, что и мужчины обходятся с ней соответствующим образом…
– Виновна ли я в том, что Веста одарила меня всем, что положено иметь женщине? – возразила Валерия. – Разве я стала из-за этого худшей хранительницей священного огня?
– Ты знаешь, что по законам Весты не имеет значения, добровольно ты предалась разврату или тебя принудили к этому. Ты, однако, забыла, должно быть, что добровольное признание пошло бы на пользу и тебе самой, и всем нам.
– За мной нет никакой вины! – воскликнула Валерия. – Ни один мужчина не прикоснулся ко мне с нечистыми намерениями. Я клянусь в этом Вестой, нашей божественной матерью!
– Не клянись, Валерия, потому что для весталки ложная клятва – такое же тяжкое преступление, как и распутство. Сознайся! Сознайся, и да падет позор на твою голову!
– Я никогда не сознаюсь в том, чего не делала! – выкрикнула Валерия дрожащим от готовых прорваться рыданий голосом.
– Тогда мы передадим тебя в руки понтифика, – непреклонно проговорила Вибидия. – Быть может, удары бича заставят тебя рассказать, что же произошло в тот вечер.
– Нет! – разнесся по всему атриуму крик Туллии. Вскочив на ноги, она схватила Валерию за руку и, всхлипнув, опустила голову на ее плечо. – Валерия ни в чем не повинна. Это на мне лежит вина.
– Туллия! – в один голос изумленно воскликнули весталки, глядя на самую младшую из жриц.
– Оставьте Валерию в покое и обратите свой гнев на меня! – крикнула девушка. – Это я забылась в час страшной катастрофы. Я отдалась мужчине и была застигнута при этом. Это не может остаться тайной.
Вибидия первой взяла себя в руки.
– Туллия, – сказала она, – надеюсь, ты понимаешь, что это означает?
Туллия закрыла лицо руками. Голова ее поникла, а стройное тело вздрагивало от рыданий.
– Кто это был? – резко спросила Вибидия, но Туллия только мотнула головой. – Кто совершил над тобой насилие?
– Это не было насилием, – всхлипнув, ответила Туллия. – Я сама отдалась ему, я хотела этого, хотела хоть раз испытать, что такое любовь, хоть раз почувствовать в себе мужчину…
– О божественная Веста! – Жрица Элия молитвенно сложила руки и устремила взгляд к потолку.
– Я никогда не стала бы безупречной весталкой, – продолжала Туллия, – потому что хранительницей священного огня стала не по своей воле, а по воле родителей. Им хотелось, чтобы мое тридцатилетнее служение храму принесло семье почет и уважение. А теперь им придется примириться с моей смертью.
Вибидия все еще пыталась узнать имя мужчины, навлекшего на них такое несчастье, а остальные весталки молились, воздев руки к небу, когда в комнату вошел один из ликторов. Вибидия спросила, что ему нужно.
– Послание жрице Весты Туллии, – по-военному отрывисто и четко ответил ликтор. Сейчас уже все с напряжением смотрели на него.
– Говори! – приказала Вибидия.
– Гладиатор Вителлий поручил передать, что Туллии не о чем больше беспокоиться. Он уплатил требуемую сумму.
– О нет! – вскрикнула юная жрица и в беспамятстве опустилась на пол.
Заложив руки за спину, Ферорас расхаживал по своей рабочей комнате. Его секретарь Фабий записывал на свитке папируса поручения хозяина.
Ткнув пальцем в Фабия, Ферорас проговорил:
– Мне нужны три тысячи клакеров. Найти их проще всего у складов с продуктами. Послезавтра безработным будут раздавать бесплатные пайки, так что там будет достаточно людей, готовых пойти в цирк и рукоплескать Вителлию. Десять сестерциев за каждое выступление при условии, что аплодисменты будут и впрямь хорошие.
– Понял, – ревностно кивнул Фабий и поспешно сделал соответствующую пометку. Фабий хорошо владел "письмом Тирона" – своеобразной формой скорописи, изобретенной Тироном, секретарем и другом Цицерона. В те времена, когда большинство людей и вовсе не умело писать, пользоваться услугами стенографиста было чем-то совершенно необычным и доступным лишь очень богатым или влиятельным особам.
– Лучше всего будет, – продолжал Ферорас, – если ты наймешь старших для каждой из трех групп клакеров. Одного для Bombus, возгласов одобрения, одного для Testa, аплодисментов плоской ладонью, и еще одного для Imbrex, хлопков сложенными лодочкой ладонями. Каждому ты вручишь по одиннадцать тысяч сестерциев: десять тысяч на оплату клакеров и тысячу как вознаграждение за руководство ими.
– Господин мой, – позволил себе возразить Фабий, – разве не достаточно было бы просто нанять крикунов и клакеров? Никакого обучения им не требуется, они просто восторженно выкрикивали бы имя Вителлия, а стоили бы, я думаю, вдвое меньше.
Ферорас взглянул на своего секретаря и рассмеялся.
– Фабий, – проговорил он, кладя руку ему на плечо, – разве я когда-нибудь тратил зря хоть один сестерций? Для богатых людей деньги не проблема, в них упирается все только для скупцов и скаред. Я знаю, что делаю, нанимая опытных, профессиональных клакеров. Каждый римлянин любит выражать одобрение на свой лад. Когда к его вкусу подстраиваются, он чувствует себя польщенным и склонен одобрить даже то, что иначе пришлось бы ему не по нраву. Только так и можно манипулировать одобрением толпы, а ведь на нем держится все в Риме. Толпы многих затравили, но многих и возвеличили. Если ты научился руководить чувствами толпы, то можешь решать, кому принести позор и смерть, а кому – богатство и славу.
– Да осуществятся твои замыслы, господин, – благоразумно кивнув, проговорил Фабий.
– Осуществятся, Фабий, обязательно осуществятся, – сказал Ферорас и после короткого раздумья добавил: – Заметь еще, что клакеры должны быть чистыми и хорошо выбритыми!
– Записано, – ответил Фабий.
– Тогда займемся посланием квестору Фламинию.
Расхаживая по комнате, Ферорас начал диктовать:
– Ферорас, банкир и заимодавец, приветствует квестора Фламиния. Ты знаешь, что я и по сей день занимаюсь тем, что одалживаю деньги попавшим в затруднительное положение людям, приобретаю земельные участки, дома и морские суда, используя их затем на благо обществу. Проценты, которые я беру, в рамках закона, а потому ко мне обращаются многие и доход мой достаточно велик. Грекам принадлежит мудрое изречение, гласящее, что все течет и все изменяется. Оно относится и к Ферорасу, банкиру и заимодавцу. Вопреки своим пятидесяти пяти годам он не чувствует себя слишком старым для того, чтобы взяться за что-то новое. А потому я довожу до твоего сведения, что стал теперь ментором, наставником гладиатора Вителлия. Вителлий поступил ко мне на службу, получает от меня жалованье и готовится к новым схваткам. В последнем бою он получил освобождение от всех обязательств и волен теперь сам распоряжаться своей судьбой. Как нельзя более убедительной и зрелищной победой над Пугнаксом, а также предшествующим помилованием на пути к месту казни Вителлий завоевал популярность, позволяющую причислить его, несмотря на молодость, к самым знаменитым гладиаторам. По этой причине я прошу включить Вителлия в число участников главных боев на трех ближайших крупных играх. Мой подопечный будет выступать только против первоклассных противников. За каждый бой я требую сто тысяч сестерциев, в случае победы Вителлия эта сумма должна быть удвоена. Поскольку я не раз убеждался в твоих способностях организатора игр и чрезвычайно высоко ценю их, я уверен, что ты примешь мое предложение и свяжешься со мной для уточнения всех подробностей. Salve! Post scriptum: Пусть то, что в мои руки попали твои долговые обязательства, срок которых истекает к началу нового года, не причиняет тебе ни малейших забот.
Фабий поднялся с места.
– Я немедленно отошлю это письмо.
– Солнце уже взошло, господин. Проснитесь! – вежливо поклонившись, произнес подошедший к ложу Вителлия раб. Слегка ошалевший от сна Вителлий протер глаза и взглянул на большую, полную фруктов вазу, которую поставил перед ним слуга. Как это он сказал – "господин"? Первый раз в жизни кто-то назвал его господином. Сон мгновенно улетучился.
– Как тебя зовут? – спросил Вителлий.
– Пиктор. Я передан в ваше личное распоряжение. Меня обучали в доме Ферораса, и мой господин всегда бывал мною доволен.
– Хорошо, – сказал Вителлий, стараясь выглядеть свободно и независимо, как и подобает Homo novus, человеку, внезапно достигшему успеха. – Значит, и я буду доволен тобой.
Пиктор с дружелюбной улыбкой склонил голову.
– Кроме того, в вашем распоряжении Минуций, Цений и Глафира. Не хотите ли увидеть их?
Молчание Вителлия Пиктор счел знаком согласия. Он хлопнул в ладоши, и тотчас же остальные слуги вошли в комнату, чтобы засвидетельствовать почтение своему хозяину. Пиктор представил их и после того, как Вителлий доброжелательно кивнул, решительно взмахнул рукой. Минуций принес тазик с водой, и Пиктор вытер влажной губкой лицо и подмышки своего юного господина.
– Перед полуднем вы упражняетесь по обычной программе в школе Поликлита, в полдень у вас назначена встреча с Ферорасом в его городском доме, остальная же часть дня остается в вашем полном распоряжении.
Только сейчас Вителлий вернулся к действительности. Ферорас нанял для гладиатора отдельного наставника. Поликлит, некогда знаменитый гладиатор, повредив в одном из боев левую руку, стал ланистой – руководителем школы гладиаторов. Ферорас, однако, ценил его талант наставника гораздо выше, чем организаторские способности.
– Даром ничего не дается, – сказал Ферорас и обязал своего подопечного ежедневно упражняться не менее трех часов.
Дом, в котором поселился Вителлий, располагался на Аппиевой дороге, чуть пониже Большого цирка, недалеко от того места, где от нее ответвляется ведущая на восток Виа Латина. Стоящий посреди цветущего сада, окруженный кипарисами и пиниями, дом производил идиллическое впечатление поддерживаемого в идеальном состоянии пригородного особнячка – не городского дворца, но и не какой-нибудь деревенской усадьбы. Римляне не очень ценили подобные дома, предпочитая либо утопающие в зелени виллы где-нибудь далеко за городом, либо роскошные городские дома, по возможности расположенные поближе к центру. Такие, как этот, пригородные дома с большой гостиной, ванной, маленькими комнатками для прислуги и двумя спальнями на верхнем этаже приобретали главным образом выскочки – сумевшие каким-то образом разбогатеть вольноотпущенники.
В своем новом доме Вителлий чувствовал себя прямо-таки императором. Ему нелегко было осознать до конца реальность произошедшего. Всего несколько недель назад он должен был быть казнен как один из заговорщиков. Не встреться ему весталка Туллия, не слыхать бы ему больше пения петухов. А теперь он сменил темную каморку в школе гладиаторов на собственный дом с личной прислугой.
После окончания утреннего омовения Пиктор вышел, но вскоре вернулся и доложил:
– К вам прибыла Мариамна, супруга Ферораса. Она ожидает в атриуме.
– Передай ей поклон от меня и скажи, что я сию минуту выйду к ней, – сказал Вителлий. Быстро надев тунику, он спустился вниз.
– Доброго тебе утра, Мариамна, – сказал Вителлий, подходя к гостье. – Счастлив будет этот день, если с самого утра мне довелось встретиться с розовоперсой Авророй.
– Доброго и тебе утра, – ответила Мариамна. – Мне кажется, что ты не только замечательный боец, но еще и великий льстец. Ферорас сказал, чтобы я посмотрела, все ли здесь в порядке, и спросила, не нуждаешься ли ты в чем-либо еще.
Вителлий уже с серьезным лицом подошел к ложу, на котором сидела Мариамна, и, опустившись на колени, поцеловал ее руку.
– Я в огромном долгу перед тобой и твоим супругом! – смущенно взглянув на Мариамну, сказал он.
Мариамна охотно подала ему руку.
– У тебя не должно быть подобных мыслей, – проговорила она. – Подарков Ферорас не делает никогда и никому – даже мне. Для него любой поступок – торговая сделка. Если он помогает тебе сегодня, то знает, что завтра ты вернешь ему все сторицей. Такой уж он человек.
Вителлий с недоверием посмотрел на собеседницу.
– Да, – продолжала Мариамна, – деньги – его призвание. Если бы на свете не существовало денег, думаю, он изобрел бы их. Он второй Крез.
– Каждый мой бой, – возразил Вителлий, – это риск для него. Шансы на победу у противников всегда примерно равны.