- Насчет судьбы - это брось. Екатерина Давыдовна, к примеру, тоже могла бы дома сидеть.
- Нет у них ни кола ни двора, никакого дома. Поженились в ссылке. А потом скрывался Климент Ефремович, в подполье работал до самой революции. Где уж им было своими стенами обзаводиться. А гражданская война началась - сам видишь, какое положение.
- Есть и другие женщины в нашей армии! - не сдавался Микола. - Мой односум полком командует, и жена с ним.
- Ну, в полку еще так-сяк, там обоз есть, подводы, для штаба избу всегда подберут. А мы ведь и в чистом поле под открытым небом ночуем, а едим в седле.
- Сдюжит она. Крепкая.
- Ладно, - вздохнул Леонов и привел свой последний козырь: - Будешь, значит, возить жену на тачанке и спать с ней на перинах при первой возможности. А я чем хуже? Завтра же на привале пригляжу себе молодую казачку.
- Га! - повеселел Микола. - Вот это комиссар у меня! Ни в чем не отстанет!
- Потом Черемошин красавицу себе заведет, ему это даже проще, он пулеметными тачанками заведует.
Есть на чем жену возить, одежду ее, посуду. Люльку, когда понадобится... В крайнем случае пулемет с тачанки снимет...
- Я ему поснимаю! - с лица Миколы еще не ушла улыбка, но он уже насторожился.
- У тебя женщина, у меня. И взводные командиры, на нас глядя, семействами обзаведутся. Это еще четыре женщины нам в пополнение. А командиры отделений чем хуже? Ведь не запретишь им? Как ты считаешь: можно запретить или нет?
- Не знаю.
- Попробуй запретить, если у самих рыльце в пушку... Значит, еще дюжина боевых подруг. Через год, а может и раньше, приплод начнется. Асхлипиадоту назначим твоим заместителем по акушерской части. Что для нас потери в боях с таким пополнением? Сами себя обеспечим. Наилучший и показательный эскадрон во всей армии, за опытом к нам приезжать будут... Если, конечно, не разгонят нас раньше того времени. А тебя и меня - под суд за такие великие достижения.
- Ох, комиссар, комиссар, - покачал головой Башибузенко. Произнес удрученно: - Правда твоя, Роман Николаевич. Негоже бабе в боевом эскадроне. Я и сам это понимал, да перед собою словчить хотел. Дюже к ней привязался.
- И не отвязывайся.
- Каким манером?
- Раз уж она имеет дар врачевания, надо использовать этот дар по прямому назначению, - впервые за весь разговор улыбнулся Леснов. - Отправим твою Асхлипиадоту к дивизионным медикам. В санитарную летучку, в госпиталь. Как раз ей там будет. И не одна среди мужиков. Если соскучишься - поезжай к ней. Или она к тебе.
- А возьмут?
- Давай я сам отвезу.
- Только это самое, - поморщился Башибузенко. - Как бы не скрутилась она там без меня. В дивизии тертые ухорезы!
- Ну, знаешь! - рассердился Роман. - Что за любовь такая, что за жена, которую сторожить надо! Никакой серьезности! Ты что, всю жизнь теперь будешь возле нее сидеть? Все равно не усторожишь... Я-то думал, что между вами настоящее чувство, жить друг без друга не можете.
- У меня настоящее, - насупился Микола. - У нее вроде тоже. А там черт ее знает, разве бабу постигнешь?
- Вот и пускай едет. Разлукой проверится. - Пущай! - решился Башибузенко.
Глава восьмая
1
После взятия Ростова Семен Михайлович некоторое время ходил гоголем, ног под собой не чувствуя от радости, будто главное дело своей жизни свершил. "Теперь ша! - рассуждал он. - Теперь как Деникин ни царапайся - ухлай ему полный. Кто не удержался на спине коня, на хвосте и подавно не усидит. Самый свой стратегический пункт беляки потеряли. Еще нажать всеми силами разок-другой - и скинем белую гвардию с Северного Кавказа в море или загоним в крутые горы".
Так думали многие. А получилось иначе. Продвижение красных войск замедлилось, приостановилось. Сперва на участке общевойсковых армий, потом и в полосе Первой Конной. Для Климента Ефремовича это не явилось большой неожиданностью. Он гораздо чаще Буденного бывал у соседей и видел, насколько вымоталась пехота. На одном энтузиазме, можно сказать, дошла до Дона. Из центральных районов до юга России по осеннему бездорожью, в морозы, в пургу, и все время с боями, теряя товарищей убитыми, ранеными, больными. Госпитали переполнены, тыловые подразделения безнадежно отстали. За спиной - словно пустыня. Не работают заводы и фабрики, разрушены железнодорожные станции. Никакого подвоза. Одежду, продовольствие, боеприпасы добывай как хочешь.
Красным войскам требовалась длительная передышка, чтобы переформировать, привести в порядок полки, получить пополнение, подтянуть тылы. Наступил момент, когда пехота выдохлась полностью. 8, 9, 10 и 11-я армии остановились на рубеже рек Дона и Маныча. На штабные карты недвижимо легли синие и красные полоски, обозначившие застывшую линию фронта. Бои местного значения если и передвигали эту линию, то лишь незначительно - на несколько километров в ту или другую сторону.
Усиленно действовала разведка, пытаясь определить расположение и количество сил противника, его замыслы. Климент Ефремович почти каждый день анализировал полученные сведения. По численности враждующие стороны были примерно равны: у каждой тысяч пятьдесят. Однако деникинские войска были лучше вооружены, тепло одеты, не испытывали нужды в продовольствии и боеприпасах - непрерывным потоком поступала помощь из-за границы. Пароходы везли белым все - от снарядов до седел, от шинелей до консервов. А главное преимущество врага заключалось в том, что почти половину белых войск составляла опытная казачья конница, имевшая на степных просторах ощутимое превосходство над пехотой.
Кто мог противостоять казакам в бою, вести, как и они, быструю маневренную войну? Разумеется, Конная армия. Значит, деникинское командование прежде всего постарается нейтрализовать красную конницу, разбить ее. Потом белые спокойно отсидятся в обороне на выгодных рубежах, пополняя свои войска, создавая новые полки и дивизии.
Замыслы противника Климент Ефремович и Буденный определили почти безошибочно. А вот другую опасность не сразу заметили.
Новый командующий теперь уже нового Кавказского фронта Шорин был опытным общевойсковым начальником, добросовестно выполнял свои нелегкие обязанности, про таких говорят: звезд с неба не хватает, но в работе вполне надежен. Однако он не мог, не способен был оценить и правильно использовать совершенно новое, небывалое кавалерийское объединение. Стремительное продвижение, неожиданный удар, прорыв на фланги и в тыл противника, быстрое преследование неприятеля - вот что составляло силу и особенность Конной армии. А Шорин подошел к ней с самой обычной меркой.
Прежде всего он отобрал у Буденного две стрелковые дивизии (зачем ему "своя" пехота?) и передал их в соседние истощенные армии. А перед кавалерией поставил задачи, которые ставят перед общевойсковыми соединениями: прорвать укрепленные позиции белогвардейцев, вести фронтальное наступление. Мало того, что кавалерия лишилась при этом всех своих тактических и оперативных преимуществ, она вынуждена была заниматься делом несвойственным для нее, непривычным. Четыре общевойсковые армии Кавказского фронта отдыхали, а буденновцы раз за разом бросались на штурм вражеских укреплений. И в конном строю, и в пешем. А успехи минимальные, или вообще никаких успехов. Только потери. Но приказы командующего фронтом заставляли идти в бой снова и снова. Среди кавалеристов все упорнее ползли слухи о том, что Шорин продался Деникину и решил погубить красную конницу.
Не будь рядом Ворошилова, Семен Михайлович наверняка плюнул бы на все распоряжения, послал бы командующего куда подальше и поступил бы так, как сам считал нужным. Не так давно произошло нечто подобное. Буденный тогда тоже был подчинен Шорину, тоже получил задачу, которую счел вредной для себя и полезной для противника. Без долгих рассуждений Семен Михайлович связался по телефону с Шориным, не выбирая выражений, объяснил, что он думает о нем и его военных способностях. А выполнять приказ категорически отказался. Однако тогда Буденный командовал полупартизанским корпусом, теперь же он возглавляет регулярную Конную армию, и не один, а вместе с членами Реввоенсовета. Теперь он коммунист, сам борется за строгую дисциплину. Согласен или не согласен, а приказ выполнять надо. Зубами скрипи, но выполняй!
Особенно в трудном положении оказался Климент Ефремович. Всеми своими чувствами был он на стороне Семена Михайловича, вместе е ним болезненно переживал потери и неудачи кавалеристов. Но ведь нельзя же смотреть на события только с точки зрения интересов своей армии. В чем-то прав был и Шорин. Да, кавалеристы несли потери, но в это время накапливали силы четыре общевойсковые армии.
Согласиться с таким положением было нелегко, хотя понять можно. А уж что совсем из рук вон плохо - это взаимоотношения между Буденным и Шориным, обострившиеся до такой степени, что приносили вред общему делу. Кто поддерживал Шорина, тот становился противником Семена Михайловича. И наоборот.
Надо было четко определить свою позицию в этом конфликте. Климент Ефремович попытался взвесить все "за" и "против", по возможности отрешившись от личных симпатий и антипатий. Действия Шорина спорные. Кавалерию он использует не по назначению - это факт. Мог бы найти какие-то другие способы удерживать инициативу. С другой стороны, совершенно ясно, что Конная армия представляет собой наиболее боеспособное войсковое объединение республики на всем юге России. Партия поручила Ворошилову вместе с другими товарищами расширять и укреплять это объединение. Вот так!
Климент Ефремович принял твердое решение: в основном он согласен с Буденным. Об этом написал Шорину и в Москву, в штаб Главкома: полностью поддержал новый замысел Семена Михайловича воспользоваться тем, что основные силы врага сосредоточены южнее Ростова, перебросить Первую Конную на восток и нанести неожиданный удар в направлении Тихорецкой, в стык между Донской и Кубанской армиями противника. Этот план сулил верный успех. А поскольку противоречия между командованием Кавказского фронта и Первой Конной дошли до крайности, поскольку Шорин допустил необоснованные оскорбительные выражения в адрес кавалеристов ("Конная армия утопила боевую славу в ростовских винных подвалах"), Ворошилов считает: Шорин должен покинуть свой пост. В противном случае пусть отстраняют от руководства Первой Конной Ворошилова и Буденного.
- Эту поддержку в самый трудный час я запомню, - сказал ему Семен Михайлович. - По гроб жизни запомню.
- Общее дело делаем, - рассеянно ответил Климент Ефремович, занятый своими мыслями. - Раз уж тронули нарыв, вскрыть и очистить его надо полностью. Кто душой болеет за Конную армию? Егоров?
- У Егорова теперь другой фронт, другие заботы, - сказал Буденный.
- А где Сталин? Шифротелеграмму ему посылали и докладную записку - никакого ответа. Ехать к нему нужно. Давай, пока не поздно, Щаденко пошлем.
- Яхима? Он под землей найдет, - согласился Семен Михайлович.
Прежде чем отправить Щаденко, решили еще раз попытать счастья, поискать Сталина по всем действующим телеграфным линиям. Вызывали разные города, железнодорожные станции южного направления. Безуспешно. И вдруг утром 3 февраля он ответил из Курска.
Первым говорил Буденный. Рассказал о положении Конной Армии, о той обстановке, которая сложилась на их фронте. Попросил приехать, разобраться на месте.
В ответ телеграфный аппарат простучал:
"Дней восемь назад, в бытность мою в Москве, в день получения мной вашей шифротелеграммы, я добился отставки Шорина... В Ревсовет вашего фронта назначен Орджоникидзе, который очень хорошо относится к Конармии... Что касается моего выезда, я, вы знаете, не свободен, назначен председателем Совета Труда Юго-Западного фронта и без согласия Совета Обороны не смогу выехать. Во всяком случае же передам вашу записку Ильичу на заключение, если вы не возражаете. Окончательный ответ могу дать только после переговоров с Ильичем. Об одном прошу: берегите Конную армию, это неоценимое золото республики. Пусть временно пропадают те или иные города, лишь бы сохранилась Конная армия".
Через двое суток пришла телеграмма, которую вместе с Орджоникидзе подписал новый командующий Кавказским фронтом Тухачевский. В ней говорилось:
"Неприятно поражены сложившейся обстановкой в отношениях соседних армий и некоторых отдельных лиц с героической красной конницей. Мы глубоко убеждены, что старые дружественные отношения возобновятся и заслуги и искусство Конной армии будут оценены по достоинству..."
В тот же день Реввоенсовет Кавказского фронта приказал Буденному прекратить не оправдавшие себя боевые действия на Манычском направлении и готовиться к переброске в другой район. Как раз туда, где предлагали нанести удар по белогвардейцам Семен Михайлович и Климент Ефремович.
Узнав обо всем этом, Буденный сказал не без самодовольства:
- Гляди, какая у нас с тобой сила. Спихнули все-таки Шорина. Опрокинули командующего фронтом!
- Не мы, - осадил его Ворошилов. - Не наша заслуга.
- А чья же еще?
- Правда верх взяла, правильная позиция.
- Наша с тобой позиция.
- Нет, Семен Михайлович, партийная линия восторжествовала. Ну и, конечно, товарищи наверху учли наше мнение.
- Рассуждай как хочешь, а победу мы все-таки одержали, - весело произнес Буденный.
- Разве это победа? Вот когда Деникина разобьем, тогда настоящий праздник будет. А сейчас что? Ликвидировали недоразумение, и только, - сказал Климент Ефремович.
2
Основные тыловые службы Первой Конной остались в Таганроге. Санитарные подразделения, склады с военным имуществом, сотни резервных лошадей. Ремонтировались бронепоезда. Но главное, пожалуй, не в этом. Вдали от линии фронта постепенно осуществлялся один из замыслов Ворошилова: создавалась новая дивизия, именовавшаяся 14-й кавалерийской. "Пусть она станет образцом для всех других дивизий Первой Конной", - с надеждой думал Климент Ефремович.
Костяк нового соединения составляли добровольцы: донецкие шахтеры, металлисты, железнодорожники. Многие - члены партии. Народ собрался крепкий, преданный Советской власти. Вот только вояки не ахти какие. Чтобы приобщить их к строю и бою, в Таганрог были направлены опытные кавалеристы.
Там же готовилась принять первых слушателей школа красных командиров Конной Армии.
Возглавлял эту работу начальник Управления формирования Ефим Щаденко. Климент Ефремович знал, что у обстоятельного Ефима все будет в порядке, но не упускал возможности побывать в Таганроге. Радовали его новые эскадроны, новые полки, видел в них прообраз будущих, хорошо организованных и хорошо оснащенных войск Советской республики.
В отличие от других дивизий, выросших из партизанских отрядов, 14-я кавалерийская создавалась по единой системе, полностью обеспечена была техникой, в том числе артиллерией разных калибров. Люди получили одинаковое обмундирование, добротные шинели английского производства, френчи, галифе, сапоги. Канадские седла. В буденовках щеголяли бойцы уже нескольких эскадронов.
- Вот что, Ефим, - сказал Климент Ефремович, осмотрев казарму и конюшни кавалерийского полка. - Есть у меня к тебе разговор.
- Упущено что-нибудь?
- Нет, о другом речь пойдет. За последний месяц большие потери у нас, ты знаешь. В некоторых полках выбыло до сорока процентов бойцов и командиров. Однако при такой большой убыли общее количество личного состава в Конармии не уменьшилось. И конского поголовья тоже. Чем это объяснить?
- А ты не знаешь?
- Хочу, Ефим, услышать твое мнение.
- Ну что же, - сказал Щаденко, - я хоть и реже твоего в действующих частях бываю, но и тут мы пульс чувствуем. Семена Михайловича куда магнитом тянуло? За Ростов, туда, где он свой первый отряд создал, где свою первую дивизию организовал, где у бойцов в каждом хуторе родня, сватья да братья. Теперь и хлынули в наши полки друзья и знакомые буденновцев. Белые их тут не очень жаловали, знали, какие орлы из этих гнезд вылетели. Думаю, Клим, это хорошие кадры.
- Согласен. Хотя неполадки, конечно, будут. Но не только одностаничники Семена Михайловича вливаются в наши эскадроны. Сейчас во всех подразделениях донские казаки появились. Сдаются десятками, сотнями, перебегают к нам. Будто плотину прорвало.
- И это мне известно, не зря все же кадрами-то занимаюсь. - Щаденко не удержался от улыбки. - Тут вот что учитывать надо. Многие казаки утратили веру в своих генералов. Это раз. А другое: станицы-то ихние теперь на нашей территории, за нашей спиной, а Кубань без особой охоты донцов встречает. Давнее соперничество. Донское войско большую историю имеет, донцы считают себя настоящими казаками, а кубанцы для них - выскочки. К иногородним их причисляют, "хохлами" зовут. Те тоже в долгу не остаются. Всегда споры-раздоры, а сейчас особенно. В кубанских станицах много беженцев с Дона, которым приходится добывать пропитание и себе, и лошадям, и скоту. А у кубанцев тоже не густо. Они незваных гостей на баз не пускают. Из станиц гонят. Подавайся куда угодно. Хоть в лес к зеленым, хоть в степь к красным.
- Похоже, - согласился Ворошилов. - Я одного перебежчика спросил: как, мол, думаешь дальнейшую судьбу устраивать? А он говорит: "Перезимую с конем в эскадроне, а там видно будет". Вот такой вояка.
- Оботрется, обломается среди наших. Комиссар над ним поработает, командир, товарищи. Что потяжелей, с нами останется. Дерьмо уплывет.
- А другого казачину спросил, так у него свое объяснение. Двенадцатого года призыва, уже восемь лет в седле. Привык воевать, на казенных харчах жить, больше ничего не умеет, ничего не хочет. Говорю: "Война кончится, куда пойдешь?" А он смеется: "На мой век драки хватит. Во Владикавказе афишки видел: англичане казаков к себе кличут в пустыне порядок наводить. Хорошие деньги обещают". И таких немало. Вот и опасаюсь я, Ефим, что размягчит, расшатает это пополнение основу наших эскадронов. Участились случаи нарушения дисциплины. Пьянки, драки, даже грабежи. Трибунал работает с полной нагрузкой.
- Что ты предлагаешь, Клим? Не принимать добровольцев и перебежчиков?
- Нет, идеальных сознательных бойцов нам никто не пошлет, чуда не будет. Мы сами должны лепить, создавать красных конников из того материала, который есть. - А конкретно? - Щаденко понимал, что разговор этот затеял Ворошилов неспроста.
- Думаю, что здесь, в Таганроге, на базе новой дивизии нужно создавать маршевые эскадроны. Включать в них наиболее надежных товарищей. Направим хотя бы человек по двести в каждую действующую дивизию. Сразу окрепнет пролетарская партийная прослойка.
- Не хотелось бы дробить монолит.
- Для чего нам монолит сам по себе? - загорячился Климент Ефремович. -Я как раз вижу значение новой дивизии не только в том, что она будет действовать с рабочим упорством, с рабочей организованностью - она станет кузницей кадров для всей Конармии. Мы отправим теперь на передовую шестьсот - семьсот пролетариев, коммунистов, а на их место возьмем столько же или больше рабочих с шахт и рудников.
- Когда? - спросил Щаденко. - Когда отправлять?
- Вижу, что осознал ты, - улыбнулся Климент Ефремович. - Чем скорее, Ефим, тем лучше. Чтобы успели к большим боям. Передышка короткая, и люди должны осмотреться, освоиться в эскадронах.