6
В середине февраля рано утром пулеметчики, продрогшие за ночь в боевом охранении, сунулись было по привычке к "камрадам", погреться в землянке. Однако немцы встретили их винтовочным огнем. Палили, правда, поверх голов, но заставили солдат полежать в сугробах, а потом перебежками добираться до своих траншей.
Узнав об этом, Яропольцев отправился на высотку и весь день наблюдал в бинокль за германцами. Сразу обратил внимание - их стало значительно больше на передовой линии. Тут уже не по взводу прикрытия на километр фронта, а по целой роте. В траншеях врага то и дело мелькали каски. Небольшие группы солдат двигались по ходам сообщений, переносили какие-то грузы: скорее всего, боеприпасы. В мелколесье дымило несколько полевых кухонь; раньше их не было, "местные" немцы готовили пищу в землянках.
Все это обеспокоило Яропольцева. Со слов комиссара Нодиева он знал, что мирные переговоры в Бресте затягиваются и осложняются. Об этом писалось и в газетах, которые приносили от немцев бойцы его отряда: бумага для самокруток была подходящая.
Кайзера в общем-то ничто не связывало. На Восточном фронте перед его хорошо оснащенными войсками почти не было русских подразделений. Самое время германским генералам двинуть свои дивизии вперед, обстановка для этого благоприятная. Вот ответственный участок с шоссейной дорогой на север. Справа, километров на тридцать, русских солдат вообще нет. Там леса, болотистая глухомань. Слева неприкрытая полоса простирается километров на двадцать до уездного города. И лишь в районе шоссе держит оборону полк Яропольцева. Бывший полк, так как теперь он переименован на общем собрании в "Отдельный сознательный революционный отряд имени рабочего и крестьянского пролетариата". Яропольцев не возражал против этого: пусть тешатся словесными нагромождениями, пусть радуется большевик Тенгиз Нодиев. Лишь бы не мешали ему.
Отряд представлял собой неполный батальон из двух пехотных рот и пулеметной команды, имевшей шесть "максимов". И еще - гаубичный дивизион из восьми орудий. Яропольцев вместе с Кузьмой Голоперовым и отделением разведчиков съездил на тыловую армейскую базу, привез продовольствие, зимнее обмундирование. Люди сыты, тепло одеты, обеспечены куревом. Но и порядки установлены строгие. Подъем, отбой, дежурство, караульная служба - все точно и в срок. И никаких жалоб.
Тенгиз Нодиев, как и условились, полностью поддерживал действия подполковника, прекрасно понимая, что на восемьдесят километров вокруг их отряд - единственная воинская часть, способная противостоять врагу...
Яропольцев оторвался от бинокля, посмотрел на своего ординарца. Хотел послать его к начальнику пулеметной команды, но тут, за лесом, за немецкими позициями, громыхнули два орудийных выстрела. Гул прокатился над заснеженными полями и угас вдали, а возле высотки взметнулись с треском два черно-багровых конуса.
Яропольцев быстро опустился на дно траншеи. Еще два снаряда разорвались почти на гребне высотки. И опять наступила тишина.
Теперь исчезла всякая надежда на то, что наступления не будет, что немцы просто производят перегруппировку. Враг начал артиллерийскую пристрелку, и как раз на важнейшем участке, возле шоссе.
Яропольцев сказал громко, чтобы слышали солдаты в траншее:
- Какие наглецы, а? Ни в грош нас не ставят! Готовятся без маскировки, будто на полигоне... Тем хуже будет для них, верно я говорю?! - Так точно! - рявкнул Голоперов.
Солдаты загомонили: - Гляди фрукт какой, снаряды кидает!
- Вот тебе и брат-сват Фридрих Гансович, три месяца обнимались!
- Будя, поиграли! Теперь он тебе свата покажет!
- А пошто наши-то пушки молчат?
- Тю, голова! Чего ж раньше сроку позицию раскрывать?
Яропольцев последний раз осмотрел в бинокль вражеские позиции. Темнело. Каски в ходах сообщения больше не мелькали, зато в мелколесье горело десятка два костров. "Это хорошо, хорошо", - подумал он, спускаясь с высотки. Самоуверенность и наглость немцев были ему на руку.
Он отдал распоряжение с наступлением темноты, незаметно для противника, оставить пристрелянные врагом окопы и переместиться в низину, в старые траншеи, покинутые осенью из-за сырости.
В деревне, в крайней пятистенной избе, занятой штабом отряда, Яропольцева ожидал Тенгиз Нодиев, только что вернувшийся из Молодечно. Комиссар был там на заседании, которое, по его словам, прошло очень успешно: большевики наголову разгромили эсеров.
Сообщение Яропольцева встревожило комиссара, однако видно было, что в возможность вражеского наступления он не очень-то верит.
- Зачем волнуетесь, командир? - Нодиев порылся в полевой сумке. - Вот распоряжение из Минска, сам главнокомандующий Мясников подписал. Тут прямо сказано: "Расходятся неблагонадежные слухи о возможном наступлении немцев. Предупреждаю, что впредь буду привлекать к строжайшей ответственности, вплоть до предания военному суду лиц, распространяющих эти слухи".
Яропольцев даже растерялся от неожиданности - настолько слова главкома шли вразрез с тем, что он видел своими глазами. Наверно, в Ставке еще ничего не знали.
- Можете предать меня суду, но я остаюсь при своем мнении, - сухо отчеканил он и отправился в свою комнату.
...События развивались почти так, как предполагал Яропольцев. Огневой шквал немецкой артиллерии обрушился на пустые траншеи. А когда вражеская пехота пошла в атаку, ее встретили губительные залпы со старых позиций. Враг откатился в полном беспорядке, бросив раненых.
Часа через два другой немецкий батальон появился на том проселке, где Яропольцев подготовил засаду. И опять враги стали жертвой собственной самоуверенности. Они не потрудились даже принять боевой порядок, шли по дороге в ротных колоннах, выслав вперед дозор. Его пропустили без выстрелов, а потом засада резанула по колонне из трех пулеметов.
Лишь получив такую взбучку, немецкие офицеры поняли, что война идет всерьез, и взялись за дело с присущей им дотошностью и мастерством. Вероятно, приказ торопил их. Они быстро развернули цепи на широком пространстве и повели наступление сразу на двух направлениях: вдоль шоссе и вдоль проселка. Они несли потери от снарядов, от пулеметного и винтовочного огня, но упорно продвигались вперед, обходя фланги. У Яропольцева не было резервов, чтобы задержать обходившие подразделения.
После полуночи отряд вынужден был покинуть деревню. И вот теперь Мстислав Захарович лежал в воронке на опушке леса, в котором исчезала, суживаясь, полоска шоссе.
Справа и слева от командира укрылись среди мерзлых глыб израненные, голодные, усталые солдаты.
Комиссар Нодиев, пригнувшись, подбежал к воронке, лег рядом с Яропольцевым.
- Живой?
- Как видите. А вы... Дозвонились до командующего? Поддержка будет?
- Сегодня нет. Но о нападении немцев сообщили в Минск, в Петроград и в Москву. Уже отправляются сюда наши отряды.
- Раньше надо было, - раздраженно произнес Яропольцев.
7
Пролетарский Питер готовился отразить вражеское наступление. Навстречу немцам ушел с морским отрядом комиссар Евсеев. Занял боевые позиции тяжелый артиллерийский дивизион, в котором служил Семен Штырев - сын Силы Семеновича. Спешно формировались новые красные полки, создавались рабочие отряды на всех предприятиях. Заводы выпускали оружие.
Не осталась в стороне и городская дума. Михаил Иванович предложил организовать муниципальный отряд, зачислив в него всех работников коммунального хозяйства, способных нести военную службу. Если немцы приблизятся к городу, то и коммунальники примут участие в обороне красной столицы.
Калинин записался рядовым красноармейцем и посещал все занятия. Винтовок у коммунальников еще не было, учились ходить строем, рассыпаться в цепь, перебегать под огнем противника. Командир взвода, бывший фельдфебель, сперва вроде бы робел перед городским головой, но вскоре привык, командовал строго, иной раз не скупясь и на соленое слово. Люди занимались старательно, фельдфебель был доволен бойцами. А фельдшер муниципального отряда старик Протоиерейский ворчливо говорил Михаилу Ивановичу:
- Зачем вам это? Вы наш начальник по службе и в отряде руководить должны. Не вижу необходимости, чтобы вы вместе со всеми по двору бегали. Да-с, не вижу!
- Кем же мне посоветуете? - Комиссаром.
- Э, нет. Какой из меня комиссар, если я совершенно военного дела не знаю? Я же бойцам ни показать, ни объяснить ничего не могу. Вот хоть азы усвою, тогда видно будет.
Фельдшер возражал. К согласию они так и не пришли, хотя во всем остальном взаимное понимание у них было полное. Протоиерейский имел те качества, которые Михаил Иванович особенно ценил в людях: выполнял порученную ему работу не только добросовестно, но и горячо, с инициативой, стараясь сделать все быстрее и лучше. Калинин уже убедился в этом, когда после нового года Петроградская дума решила создать за счет городского бюджета курсы медицинских сестер - в больницах и госпиталях ощущалась острейшая нехватка медицинского персонала. И надо сказать спасибо Протоиерейскому - не жалел он своих сил, чтобы организовать эти курсы. Ездил вместе с Калининым, подбирая помещения, советовал, каких врачей и профессоров нужно привлечь, объявление для газеты составил сам, потом сидел с утра до вечера в канцелярии, беседовал с теми, кто желал учиться на медика, проверял их документы.
А теперь жизнь повернулась так, что курсы оказались особенно важны. Медицинский персонал требуется не только больницам, но и боевым рабочим отрядам, новым красноармейским частям.
Михаил Иванович выкроил время, побывал на занятиях. Остался доволен. Преподаватели опытные, учеба - восемь часов в день. Слушательницы получают паек. Жаль только - совсем нет рабочих девчат. Это даже по форменным платьям видно: сидят за столами бывшие курсистки и гимназистки.
- Да-с, - подтвердил Протоиерейский. - Почти все слушательницы из семей служащих, торговцев, мелких чиновников. Это естественно, Михаил Иванович. Какой срок вы нам дали? Сначала пять месяцев, а теперь сократили до трех.
- Обстановка.
- Понимаю и не возражаю. Но и вы поймите: медицинская сестра должна знать хотя бы элементарно по-латыни, чтобы не перепутать рецепты. Не говоря о всем прочем. Поэтому мы брали девиц, имеющих определенный запас знаний. И новый набор, должен вас огорчить, будет такой же.
- А ведь мы готовим медицинских сестер для новой рабоче-крестьянской армии, для новых советских учреждений. Этих слушательниц не только учить, но и воспитывать надо, может, даже перевоспитывать.
- Давайте введем курс...
- Знаете что, мы выделим для вас несколько опытных пропагандистов. Из студентов. Молодых, энергичных.
- Лучше бы постарше. Таких, знаете ли, вроде меня.
- Почему?
- Повлюбляются ведь в молодых-то, запутают все, потом к концы не найдешь. Среди девиц весьма озорные есть, да-с...
- Учтем это, - улыбнулся Калинин. И спросил: - А санитаркам латынь не обязательно знать?
- С санитарок другой спрос. Это первая ступень.
- Ну вот, давайте на эту ступень пролетарских детей ставить. Поезжайте на заводы, на фабрики, подберите там кандидатов. За два месяца санитарок из них сделаем. Дадим толчок, а дальше сами будут решать, дальше сами пойдут, у кого есть желание и способности.
- Так и сделаем, - заверил фельдшер.
8
Двое суток гуляла метелица, завывала в печных трубах, гремела листами кровельного железа. Вычистила, выбелила весь город, на старые сугробы надвинула новые кособокие шапки. Раньше любил Калинин такие предвесенние вьюги: не тоскливые и злобные, как в глухозимье, а шальные, бесшабашно-веселые. Зима, чуя свой близкий конец, торопилась вывалить поскорей запасы снега, израсходовать морозную крепь. Радовался, бывало, Михаил Иванович такому метельному буйству: быть хорошей воде, которая обернется потом сочной травой на лугах, тучным колосом на полях, грибами в лесу. А нынче смотрел, и заботы одолевали его. Опять надо расчищать трамвайные пути, подъезды к дровяным складам, тротуары. Лед надо скалывать, вывозить вместе со снегом в каналы.
Хорошо хоть выглянуло сразу после метели забытое солнце, подрумянило синие сугробы, заиграло в заледеневших стеклах и даже щеку пригрело, обещая скорую теплынь. Выманило на улицы людей из домов, город сразу стал оживленным и шумным. Затараторили в подворотнях бабы, мальчишки швырялись снежками. Какой-то умелец, видать взрослый, вылепил возле Адмиралтейства снежного кайзера в полный рост. Вокруг толпились любопытные.
По Невскому, возле городской думы, дефилировала осмелевшая чистая публика. Господа в шубах, дамы в манто, нагловатые молодые люди. Отсиживались зимой за надежными запорами, на старых запасах, а теперь ободрили их слухи о скором конце большевистских порядков.
У подъезда думы, покуривая, беседовали трое: высокий мужчина в офицерской шинели со следами споротых погон, гражданин в пенсне, в шляпе, с тростью в руке, и толстяк-коротышка, утонувший в бобровой шубе, над которой торчал черный "котелок". Тот, что в пенсне, горячился:
- Не понимаю, господа, большевиков, совершенно не понимаю! Распустили армию, открыли ворота бошам, а теперь сами же кричат: революция в опасности! А что делать германцам? Им заявили в Бресте: ни мира, ни войны, даже формальной юридической преграды не оставили перед ними. Им просто грех было не воспользоваться таким моментом. Я уж думаю: может, боши не так страшны для большевиков, как Учредительное собрание?
- Ленин тут ни при чем, - сказал военный, - в Бресте был Троцкий.
- Ах, дорогие мои, - вмешался толстяк в шубе. - У Ленина с кайзером договоренность подорвать Россию изнутри. Об этом еще в прошлом году все газеты писали.
- Бред, извините за грубость!
- Отнюдь, - упорствовал толстяк. - Это же факт, что Ленин по пути в Россию проехал через Германию. Разве во вред себе кайзер допустил бы такое?!
- Ленин, господа, прежде всего русский, волжанин, из порядочной дворянской семьи. Отец его был интеллигентен весьма.
- Известно это нам, дорогой, мой, - глушил собеседников толстяк в шубе. - Да ведь озлоблен Ульянов Владимир казнью брата своего Александра, дал страшную клятву мстить за него властям предержащим.
- А между прочим, - сказал военный, - к отличительным особенностям германской нации относятся организованность и аккуратность. Германцы - народ справедливый, они установят строгий порядок.
- Э, дорогой мой, упаси бог от их порядков! Придут да и останутся на нашей шее.
- Не останутся. Сами германцы говорят: штыками можно делать все, только сидеть на них невозможно.
- Остро, остро! - засмеялся тот, что в пенсне.
Из-за углового дома появилась колонна. Шли вперемешку гражданские и солдаты, все с винтовками, с подсумками на ремнях. Замыкали колонну двуколки с пулеметами. На последней повозке сидели несколько женщин с повязками Красного Креста.
- К вокзалу, господа. Это их новая армия.
- Сборная солянка, - презрительно оценил военный. - С такой партизанщиной против регулярных войск...
- Как знать, как знать, - вступил в разговор прохожий.
Все трое посмотрели на него. Одет вполне прилично. Добротное пальто с меховым воротником, высокая шапка. Вот только на ногах сапоги - не гармонируют. Лицо худощавое, продолговатое, торчит клин бороды. Глаза под стеклами очков лукаво-спокойные.
- Интеллигенты всегда сомневаются, - ни к кому не обращаясь, произнес военный.
- Сомнение - сестра истины, - живо ответил ему новый собеседник. - Только что получено официальное сообщение: немцы остановлены возле Нарвы и возле Пскова.
- Достоверно ли, дорогой мой?
- Утром смотрите газеты.
- А вы, извиняюсь, не журналист ли?
- Нет, я городской голова Калинин... Куда же вы? Продолжим беседу...
И засмеялся, довольный.
Глава пятая
1
В марте Михаил Иванович все чаще стал замечать, что у него появляется свободное время: не только минуты, но порой и целые часы, не заполненные напряженной текучкой. Можно было спокойно посидеть в кабинете, подумать без спешки, взвесить намеченные решения. Дел у городского головы не убавилось, но теперь у него имелись надежные помощники, совершенствовался управленческий аппарат. От новых сотрудников, пришедших в управу с предприятий, из студенческих аудиторий, и от бывших чиновников, не первый год протиравших брюки по канцеляриям, Калинин требовал, чтобы они прежде всего осознали важность и ответственность того дела, которым занимаются. Ведь они непосредственно проводят в жизнь постановления Советской власти.
В хорошем хозяйстве все должно быть без сучка, без задоринки. В водопроводных кранах - вода круглые сутки, трамваи ходят бесперебойно, свет не гаснет, на улицах чистота и порядок, выгребные ямы пусты, здания отапливаются и своевременно ремонтируются. Это аксиома. Коммунальники обязаны считать такой быт нормой. А граждане и подавно. Пусть жители не видят и не знают, кто и как об этом заботится.
Конечно, за несколько месяцев запущенное хозяйство не выправишь, тем более что возникают все новые и новые трудности. Беда с домовладельцами, с хозяевами мелких предприятий. Сразу после Февральской революции, почувствовав слабость руководства, перестали они выполнять обязанности, не приносящие прямой выгоды. Ремонт в квартирах не делают, улицы и дворы не убирают, жильцов пускают без прописки, дерут с них денег, сколько вздумается. А в Петрограде около двадцати тысяч частных зданий, попробуй проконтролировать! Городская дума постановила: у злостных нарушителей дома отбирать. К тем, кто живет просторно, вселять бедноту из трущоб и подвалов.
Михаил Иванович посмотрел сводку. Конфисковано почти четыреста домов. Дело сдвинуто с места, теперь оно пойдет. А ему нужно сосредоточить внимание на безработице - это теперь самая сложная проблема. Людей без постоянных занятий в городе не меньше ста тысяч. Огромная сила! В какое же русло направить ее, если производство продолжает свертываться, строительные работы почти прекращены, да еще из армии возвращается много здоровых мужчин!
Мелкими заплатами не поможешь. Требуются меры в масштабе всего города. Завтра соберутся в управе руководители петроградских предприятий и учреждений, инженеры и техники, главные врачи больниц. Калинин предложит обсудить план общественных работ.
Вот он план, перед ним - сколотые скрепкой листы. В Питере немало улиц, которые весной и осенью покрываются непролазной грязью, их давно пора замостить. Этим займутся сорок тысяч человек. Столько же рабочих будут ремонтировать канализацию, прокладывать новые бетонные стоки по Четырнадцатой и Пятнадцатой линиям Васильевского острова. Часть людей можно направить в окрестности города на заготовку торфа.
Михаил Иванович добавил в план еще один пункт: развернуть огородничество в самом Питере и вокруг него.
На совещании наверняка будут несогласные, начнутся упреки в разбазаривании средств. Не только в городской думе, но и в Петроградском Совете есть люди, которые считают, что у Калинина проснулась, дескать, крестьянская жилка, тянет его к земле. Столица, промышленный центр, а городской голова об огородах хлопочет. Уж как-нибудь прокормит Россия свой Петроград.
Хорошо бы. Но при всех условиях запас продовольствия никогда не бывает лишним...