Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине - Успенский Владимир Дмитриевич 18 стр.


- Доволен он. Кланяется всем, пишет, что работы много, а на досуге охотой промышляет, зайцев силками ловит. Нам одного прислал, - опять смущенно и просительно улыбнулась она.

Принесла из холодных сеней закоченевшую длинную тушку с обрубками вместо ног. Цепко держала ее, испытующе и даже со страхом смотрела в лицо мужа. Екатерина Ивановна не произнесла ни слова, но он понял все, что она хотела сказать сейчас, о чем молила его:

"Не отдавай, - взглядом просила жена, - не отдавай мясо в общий котел. Ведь ты не обязан, ведь это не паек, а случайность. Это подарок. Для всей коммуны этот заяц будет почти незаметен. А для семьи два килограмма мяса - огромное богатство! В них наше здоровье, наше спасение!"

"Нет, - качнул головой Михаил Иванович, борясь с соблазном. - Нет и нет! Все отдают то, что имеют, без остатка. Только верная дружба и взаимная выручка помогут нам пережить беду".

"Подожди, подумай! Вспомни эту голодную неделю. Пятьдесят граммов хлеба в день, тоненький ломтик. Утром - две вареные картошки на человека. В обед - пустой суп из картофельных очисток. Вечером - стакан пустого чая. С нетом. Лишь один раз мы дали детям по крохотному кусочку сахара... Ты ведь знаешь, я забочусь не о себе. Мальчики наши, как скелеты, Юля не встает. А здесь - два килограмма!"

"И ты пойми, Катя: не только мы, все вокруг в таком положении. Если я отступлю один раз, то не выдержу и другой, и третий. У меня городское хозяйство, у меня склады, у меня соблазны. Как я упрекну или накажу провинившегося, если сам отойду от твердой нормы?!"

"Я очень прошу тебя!"

"Не проси - не могу!"

Этот разговор без слов длился не больше минуты. Михаил Иванович вздохнул, зябко повел плечами. Спросил:

- Кто дежурит на кухне?

- Котляковы.

- Отнеси.

Екатерина Ивановна, наклонив голову, вышла из комнаты.

Минут через двадцать, успокоившись, она позвала мужа обедать. Сели за стол. Дети торопливо хлебали горячую воду, на которой сиротливо плавали несколько блесток масла, отодвигали ложками разварившиеся картофельные очистки, приберегая их под конец, вместо второго.

Михаил Иванович машинально подносил ложку ко рту, рассеянно отвечал на вопросы. Через открытую дверь он видел на белой подушке голову Юли с такими же, как у матери, крупными чертами лица. Дочка слабо улыбалась ему, а он боялся встретиться с ней глазами и мучительно думал все о том зайце... Как нужны сейчас девочке две-три чашки хорошего бульона. Они, возможно, подняли бы ее на ноги. Но и у соседей тоже больные дети... Ах, Юлька, ты Юлька!..

Погрузившись в свои думы, он не замечал пристального взгляда жены. Последнее время они редко виделись при дневном свете, и только сейчас Екатерина Ивановна обнаружила, как изменился, состарился муж. Он и всегда-то был щуплым, а теперь не поймешь, в чем душа держится. Поникли кончики усов. Черные, зачесанные назад волосы все еще густы, но в них, особенно на висках, появились седые пряди. А бородка стала серебристой, будто выморозила ее стужа, выкрасила в свой цвет.

Глаза у него быстро слабеют. Поднял очки в металлической оправе на лоб, щурится беспомощно и устало.

Чтобы скрыть волнение, Екатерина Ивановна встала, прошлась по комнате. Остановилась за спиной мужа, на несколько секунд прижалась щекой к его затылку.

- Ты что, Катя? - спросил он.

- Ничего, ничего, Миша. Ешь. Все уладится, все хорошо будет.

6

Едва пошла на убыль зима, едва ослабли морозы - снова вспыхнули эпидемии. В Москве свирепствовала невесть откуда завезенная испанка, в Питере - сыпной тиф.

На несколько дней приехал по служебным делам в Петроград знакомый Калинина - Марк Тимофеевич Елизаров, старый коммунист, друживший еще с Александром Ульяновым. После его казни женился на сестре Александра - Анне, стал членом семьи Ульяновых. К нему с большим уважением относился Ленин. И надо же случиться такому несчастью - свалил Марка Тимофеевича сыпняк. Спасти его не удалось.

Чтобы проводить Елизарова в последний путь, 13 марта рано утром в северную столицу прибыли Мария Ильинична и Владимир Ильич.

В этот же день Ленин выступил на митинге перед рабочими. Говорил о том, что считал теперь особенно важным в жизни страны: о политике партии в деревне. Только вчера принимал он в Кремле делегацию крестьян Сарапульского уезда Вятской губернии. Эти крестьяне по собственной инициативе собрали хлебные излишки, отправили их трудящимся Москвы и Петрограда. А почему? Да потому, что побывали под пятой контрреволюции и убедились, как важен для них крепкий союз с рабочим классом.

- Когда я спросил у этой делегации об отношении крестьян к Советской власти, - рассказывал Ленин, - депутация мне ответила: "Да, чехословаки нас научили, и теперь никто не отклонит нас от Советской власти".

Михаил Иванович улыбнулся. Поняли, значит, мужики, кто друг, а кто враг. Этих уж никакая белая пропаганда не проймет!

...Вскоре в Москве открылся Восьмой съезд партии. Михаил Иванович участвовал в его работе как делегат коммунистов Лесновского района Петрограда. Одно из главных мест в повестке дня занимал вопрос о союзе рабочего класса со средним крестьянством. С большой речью выступил Владимир Ильич. Слушая его доклад, Калинин вспомнил многое из того, о чем беседовали они с Лениным при последних двух встречах.

Владимир Ильич особенно подчеркнул, что по отношению к середняку ни в коем случае не следует применять насилие, ибо этим можно загубить все дело. Надо учитывать особые условия жизни середняка. "Не сметь командовать! Вот правило, которое мы себе поставили", - заявил Ленин под аплодисменты делегатов.

23 марта 1919 года съезд избрал Михаила Ивановича Калинина членом Центрального Комитета партии. Ответственность ложилась на его плечи большая. Не случайно ведь избрали именно тогда, когда назрел вопрос об изменении политики партии по отношению к крестьянству. Калинин хорошо понимал это.

7

Где-то громыхнуло железо. Владимир Ильич прислушался: звук непонятный и в то же время давно знакомый, радующий. Сунув руки в карманы пальто, Ленин постоял, немного. Вокруг тихо, темно. Свет газовых фонарей, повсюду горевших в Кремле, не проникал в густо заросший и неухоженный Тайницкий сад. Владимир Ильич любил прогуливаться здесь поздно вечером или ночью, когда все спали. В тишине, на свежем воздухе легче было сосредоточиться, он старался думать в эти минуты не о текущих делах, а о главных вопросах.

Снова странный звук - стремительный и скользящий. Ах, вот что: это сосульки срываются и летят по водосточным трубам. В Симбирске старухи говорили: домовой по крышам ходит.

Любит он звуки весны, любит смотреть, как мартовский многоцветный закат постепенно меркнет, однотонными становятся краски, сливаются в зеленоватую полоску у горизонта, а над этой полоской все ярче разгораются звезды. Воздух с наступлением темноты делается морозно-колючим. А потом, еще позже, когда нагревшееся под весенним солнцем железо сожмется от стужи, начинают падать по трубам отскочившие льдинки - сосульки.

Последние годы он почти не замечал ни закатов, ни теплых дождей, ни птичьего пения. На это просто не оставалось времени. А надо и замечать, и любоваться, и радоваться. Иначе ограбишь самого себя, обеднеешь чувствами.

Владимир Ильич пошел дальше, но теперь уже гораздо медленнее обычного. Лужи были затянуты молодым льдом, он, ломаясь, тонко позванивал под каблуками. Слушать приятно, а идти трудно: того и гляди, поскользнешься.

Ленин шагнул на тропинку, петлявшую среди елок. Мысли вернулись к недавнему разговору с Горьким. Алексей Максимович весьма встревожен пропастью, которая, по его словам, разверзлась между городом и деревней. Мужик получил землю, получил самостоятельность и теперь плевать хотел на интересы революции, государства. Он цепко держится за свое добро, ищет только свою выгоду.

"Что сейчас может дать город деревне? - спрашивал Горький и, не дожидаясь ответа, отвечал сам: - Ничего". Деревня обставляет наилучшим образом всякого пролетария, который умеет хоть что-нибудь делать, - кузнеца, слесаря, механика, - закабаляет его хлебом и квасом для своей надобности. Городской пролетарий с радостью бежит в деревню. Чем ему прикажете заниматься, если он не сделался администратором, руководителем, а заводы и фабрики стоят? И деревня такого пролетария не отпустит. Закрепостит его. Но и это только паллиатив, временный выход из положения. Кустарь-пролетарий в деревне достаточно беспомощен. Сырья-то у него нет. Как же он даст крестьянину все необходимое? Мертвой петли, которая душит страну, такому пролетарию не снять. Вот и останется мужик лицом к лицу с заморским купцом. "Чего изволите? - скажет иностранный капитал мужику. - Орудия земледелия? Пожалуйста! Предметы обихода? Извольте, сколько угодно..." Мужик увидит, что господин иностранец своими товарами шутя затыкает все дыры крестьянского хозяйства. Увидит и возьмет власть в свои руки, обязательно возьмет. Мужик неизбежно придет к власти, ибо он подлинное большинство, единственная действенная сила во всей России. Захватит власть и обратится к заграничному капиталу.

Горький, конечно, преувеличивает: он человек эмоциональный, весьма восприимчивый. И мало знает деревню, крестьянина. Горожанин он, пролетарий: сия среда известна ему досконально. Но при всем том в словах Алексея Максимовича немало тяжелой и тревожной правды.

Россия - страна крестьянская, и с этим нельзя не считаться. Особенно сейчас, когда положение осложняется многими факторами: напряженной борьбой на фронте, продразверсткой, общей разрухой, вражеской пропагандой.

Чьи-то приближавшиеся шаги отвлекли Владимира Ильича от размышлений. Человек шел по тротуару, скрытый деревьями. Под ногами его потрескивал схваченный морозом снежок, хрустели льдинки.

Обычно во время вечерних прогулок Ленина никто не тревожил, и он очень ценил эти немногие минуты, когда удавалось остаться наедине с собой. Были, правда, исключения. В любой момент, днем и ночью, к нему в кабинет или домой могли прийти Свердлов или Дзержинский. Они, если требовалось, обращались к нему и во время его прогулок. Но их присутствие не мешало ему думать, не отвлекало от мыслей. Вероятно, потому что их умы, их сердца всегда были настроены в унисон, все трое понимали друг друга часто даже без слов. С ними ему всегда было легко.

На этот раз шел не Дзержинский. У Феликса Эдмундовича размеренный, четкий шаг. У Якова Михайловича, вечно спешившего, шаги быстрые, частые. Но этих шагов никто больше уже не услышит... Неделю назад сразила его испанка. Не стало давнишнего надежного соратника, неутомимого борца, добросовестного работника, знавшего лично и помнившего по фамилиям тысячи членов партии. Кто станет вместо него Председателем ВЦИК, достойно заменит его на высшем посту в государстве?

Шаги удалились по направлению к Спасской башне. Скорее всего, это прошел комендант Кремля, недавний балтийский матрос, человек рослый, широкоплечий. Караулы, наверное, проверяет.

Скоро состоится заседание ВЦИК, на котором Ленин от имени партии должен выдвинуть кандидата на пост Председателя Исполнительного Комитета. Кого предложить? Калинина? Пожалуй, это кандидат, отвечающий всем требованиям. Основная масса крестьян должна понять политику партии, должна пойти вместе с партией, во всем доверяя ей. А Калинин до сих пор поддерживает тесную связь с крестьянским хозяйством, хорошо знает положение в деревне. Кому же, как не ему, выходцу из крестьян, питерскому пролетарию, опытному партийному работнику, занять этот высокий пост?!

При всех этих достоинствах у Калинина есть еще такие качества, которые помогут ему быстро освоиться на новом месте. Цепкий ясный ум и широкий кругозор, глубокая эрудиция. Ведь ему придется иметь дело не только с крестьянами и рабочими, но и с учеными, и с дипломатами. Калинин не растеряется, сумеет ответить на любой вопрос, на любой выпад.

Владимир Ильич вспомнил встречу в Стокгольме на Четвертом съезде партии, когда стояла задача объединить в борьбе с самодержавием усилия большевиков и меньшевиков. Калинина прислала на съезд Петербургская большевистская организация. Он взял тогда на заводе отпуск якобы по болезни и нелегально приехал через Финляндию в Швецию.

Едва открылся съезд, между большевиками и меньшевиками возникли разногласия. Калинин сразу же выступил против меньшевиков, поддержал предложение включить в порядок дня вопрос об оценке текущего момента. И включили - хотя у меньшевиков вообще-то был численный перевес.

Острая борьба развернулась по всем коренным вопросам: об аграрной программе, о вооруженном восстании, об отношении к Государственной думе. Меньшевики одну за другой отвергали вносимые большевиками резолюции. Требовалась огромная убежденность в своей правоте и такая же твердость духа, чтобы не сойти с занятых позиций, не поддаться уговорам, увещеваниям. Все это у Калинина было.

Любопытно и закономерно, что среди делегатов-рабочих почти не оказалось меньшевиков. Два или три человека. Меньшевики сами чувствовали эту слабость: собрались одни теоретики, а практики, приехавшие с мест, их не поддерживают. Вот и решили они распропагандировать делегатов-рабочих, перетянуть хотя бы часть на свою сторону. Сам Аксельрод, поднаторевший в словесных схватках, опытнейший оратор, решил выступить перед рабочими с докладом. "Что он, за осликов нас считает? - удивился и рассердился Калинин. - Думает нам зубы заговорить? Не пойдем!" Но Владимир Ильич рассудил иначе: "Ничего, соберитесь. Послушайте его, это полезно будет"'. Ленин всегда считал, что партийные работники не должны избегать дискуссий. Надо уметь отстаивать свое мнение перед любым противником.

Пришли рабочие, расселись. Калинин выглядел молодо, просто. Рубашка-косоворотка с белыми пуговицами, дешевый пиджак, густые волосы бесхитростно зачесаны назад. Вроде приехал паренек из деревни, только-только пообтесался в городе. Вероятно, так и думал Аксельрод, расписывая делегатам блага парламентаризма. Красиво говорил, с энергичными жестами. Владимир Ильич видел: сам собой любуется Аксельрод, убежденный в неотразимости своих доводов. Он порицал Московское вооруженное восстание, требовал установить блок с кадетами.

Утомила меньшевистского лидера горячая речь. Вытер платочком губы и сел, удовлетворенный. Тут и поднялся Калинин. Начал говорить вроде бы неуверенно, подбирая слова. Да как разошелся, как взялся щипать Аксельрода - только пух и перья от него полетели. Опроверг все его основные положения. Другие товарищи поддержали Калинина. Владимиру Ильичу осталось только подвести итог, что он и сделал с величайшим удовольствием.

Аксельрод был потрясен своим поражением: "Я не знал, что эти рабочие так развиты!" - удивленно повторял он.

Ну и сам виноват, что не знал: какой же ты после этого партийный вожак?! Рабочий рабочему рознь. На съезд прислали наиболее зрелых, наиболее образованных, проявивших себя. Тот же Калинин - за его спиной марксистский кружок на Путиловском, тюремные университеты, несколько ссылок. Вот меньшевистский лидер руками и разводит...

Давно это было, в девятьсот шестом году, с той поры минула целая эпоха напряженной борьбы, закалились и выросли люди. Калинин - особенно. У него большой организационный и хозяйственный опыт. Со всех точек зрения он наиболее подходящий человек на пост Председателя ВЦИК.

Владимир Ильич ощутил почти физическое облегчение. Прояснился наконец вопрос, тревоживший его последние дни. Кандидатуру Калинина он будет отстаивать в Центральном Комитете партии и на заседании ВЦИК.

Посмотрел на темные, спящие ели, на звездное небо и по глухой тишине, царившей вокруг, понял, что уже очень поздно. Даже собаки не лаяли в Зарядье и за Москвой-рекой.

Морозец окреп по-зимнему, изо рта вырывался пар, и Владимир Ильич почувствовал, что зябнет. Хорошо бы теперь крепкого горячего чая. Надюша спит, наверное. Ничего, он управится сам. Пройдет в кухню потихоньку, чтобы не разбудить жену, и вскипятит на примусе чайник.

8

Ленька Чикин, не сняв пальто, сел к столу, рывком двинул на глаза козырек фуражки:

- Все, друг Коля, завтра шабашим! Устроим большевикам воскресный переполох. Я дежурю на Заречной водопроводной станции. Скажу охраннику, что вызвал слесаря-ремонтника. Тебя, стало быть. Придешь с чемоданом. На всякий случай поверх бомб постели ветошь, инструмент уложи.

- Две бомбы-то? - уточнил Колька.

- Обе, которые с часовыми механизмами. Одна трахнет вскоре после нашего ухода, а другая - часа через три.

- Не много ли?

- Сам прикинь. Пока охрана очухается от взрыва, пока посыльный до начальства доедет, пока начальство явится собственной персоной - это как?

- По телефону позвонят.

- О телефоне позабочусь, - хмыкнул Чикин. - Хозяин думает, что Калинин самолично на происшествие прикатит. Тут ему и хана! А не прикатит - его счастье. Другие руководители соберутся. Нам главней всего водопровод. Пусть почухаются большевики на пожарах.

- А пожары откуда?

- Это уж не наша забота, - отмахнулся Чикин. - После взрыва сразу мотай в Кронштадт. Там тебя надежные люди встретят, выправят документы и устроят на теплую службу.

- Как бы на старых корешей не нарваться, - озабоченно произнес Колька. - Начнут душу вынать: где был, чего делал?

- Не осталось твоих корешей, теперь весь Балтийский флот новый. Старики домой подались, а которые с большевиками пошли, тех по всей стране размотало. Воюют да комиссарят. В Кронштадте одна молодежь. Набрали тумаков из деревни, наши им мозги вправляют. Тертые калачи, вроде тебя, во как нужны! Там и увидимся.

- Деньги! - требовательно сказал Колька. - Деньги гони. Только золото.

- Держи.

Колька посмотрел, скривился:

- Мало!

- Ты не друг, ты грабитель с большой дороги, - прикинулся обиженным Чикин, однако добавил еще несколько червонцев.

- Все равно мало. Зойке надо оставить.

- С Зойкой кончай. Подвести может. Чуешь, куда эта стерва поворачивает? Медицинской сестрой будет в госпитале.

- Все свою выгоду ищут, - хмуро произнес Колька. Говорить о Зойке ему не хотелось. Знал: она не огорчится, даже обрадуется, когда он уйдет.

Последнее время Зойка стала совсем чужой. Заявила ему: "Новая власть для людей старается, дорогу открывает, а ты сидишь, как сыч, за прежнее держишься. Ну и сиди, если хочешь, а мне не мешай. Я жить хочу, чтобы на сердце радостно было!"

Да, у Зойки теперь другие интересы, другие заботы.

9

В квартире, где жил заместитель Калинина Иван Ефимович Котляков, раздался какой-то шум, громкие голоса. Михаил Иванович вышел в общий коридор. Там возбужденно переговаривались несколько человек.

- В чем дело, товарищи?

- Беда, Михаил Иванович. Взрыв на водопроводной станции.

Из двери, натягивая пальто, выскочил Котляков.

- Погоди, Иван Ефимович, - остановил Калинин. - Я с вами.

У подъезда ожидала машина. Шофер быстро погнал старое дребезжащее авто по пустынным улицам.

Водопроводная станция была уже оцеплена. Командир красногвардейцев Рудольф Ленник доложил Калинину: окрестности прочесаны, но преступников обнаружить не удалось. Есть подозрение, что заложена не одна бомба, а несколько - с часовыми механизмами.

- Что делать в первую очередь? - спросил Лепник. - Устранять повреждения или искать бомбы?

- Ищите, - распорядился Калинин. - Кто здесь из работников станции?

- Фридрих Лийв. Вот он.

- Здравствуйте. Как это случилось?

- Не знаю, меня только что вызвали.

Назад Дальше