- Очень образованный, да не там, где надо, грамотность свою показывает. Ну и не поняли его люди. Шуметь начали. Кричат: "Не нужна нам коммуна! Мы за большевиков, а не за коммунистов!" Пришлось Семену Михайловичу вмешаться. Поднял руку. А в ней коробок спичечный. Спрашивает: "Что у меня в руке?" Отвечают: "Ясно что: коробка". - "Так вот" на одной стороне коробки мы напишем "большевик", на другой - "коммунист". Поверну я эту коробку одной или второй стороной, вниз или вверх, от этого ничего не изменится: коробка останется коробкой. Тоже самое: назовите вы меня большевиком или коммунистом - будет одно и то же". Вот тут люди поняли. А Троцкий вроде обиделся, стоит и губы покусывает.
- Не столковались, значит? - весело прищурился Михаил Иванович.
- Не получилось... - сокрушенно ответил Кивгела.
- Это чувствуется. Мы вот с Григорием Ивановичем тоже сегодня того, - почесал затылок Калинин. - Не смогли с бойцами договориться.
- Тут дело совсем другое.
- Ясно, что другое, - улыбнулся Калинин, - А если вести речь серьезно, то мы, Семен Михайлович, очень хотим побывать на самой передовой линии, посмотреть своими глазами, как воюют ваши бойцы.
- Нельзя, Михаил Иванович.
- Невозможно! - поддержал комиссар.
- Почему?
- Сплошной линии фронта нет, - принялся убеждать Буденный. - Обстановка быстро меняется. Трудно определить точно, где свои, где противник. Да еще непогода, видимость плохая. Ничего не стоит потерять ориентировку.
- А сами вы как же?
- Мы привычные. Да и не собирались сегодня в полки.
- Жаль... - огорчился Калинин.
- Семен Михайлович, - осторожно вмешался начальник штаба корпуса Погребов. - Примерную атаку мы можем показать товарищам и без риска для жизни. Как раз выводим на тактическое учение особый резервный кавдивизион...
- Верно! - заулыбался Буденный, обрадованный словами начгптаба. - Организуй!
Погребов вышел.
- Вы находите время для обучения бойцов? - заинтересовался Михаил Иванович. - Расскажите нам, как у вас готовят молодежь. Кто проводит занятия?
Буденный охотно и подробно принялся докладывать. В корпус приходит большое количество людей, не державших в руках ни винтовку, ни шашку. Даже такие, что в седло не умеют сесть. Всю эту премудрость они осваивают под руководством опытных кавалеристов, многие из которых были унтерами в старой армии, прошли всю германскую войну. Уж кто-кто, а эти служаки научат новичков и конем управлять в бою, и шашкой владеть, и маскироваться, и правильно использовать местность в любое время года. Особенно большое внимание уделяется огневой подготовке. С боеприпасами всегда туго, добывать их приходится главным образом у противника, поэтому стрелять бойцы должны прицельно, наверняка. Ну и, конечно, смекалка в бою, товарищеская взаимовыручка, тактика мелких подразделений...
- Удивительно! - кивал Михаил Иванович. - Удивительно и замечательно, честное слово! Не ожидал, что у вас в таких неимоверно тяжелых условиях ведутся военные занятия. К могучему революционному порыву наших бойцов прибавить знания - это же здорово! Это же один из секретов нашего успеха!
Буденный предложил одеться. Калинин и Петровский опять закутались в теплые долгополые шубы и сели в сани. Сопровождаемые отрядом всадников, поехали на окраину села. Метель за то время, пока они находились в доме, разыгралась еще пуще. Снег то валил сплошной стеной, то, подхваченный ветром, почти горизонтально летел над землей, больно хлеща по лицам.
Особенно ярилась метелица в открытом поле. Михаил Иванович недоумевал: какая уж тут атака, па-правление не определишь, куда требуется скакать, затеряешься в белой однообразной мгле.
Где-то далеко затрещали выстрелы, будто сухие ветки ломались под ветром. Треск усиливался, приближался, мерзлая земля чугунно загудела от какой-то невидимой тяжести. Из мглы вынеслось несколько стремительных всадников. За ними слитной черной массой выкатилась гудящая лавина, мгновенно надвинулась, взметая клубы снега. Тускло и страшно блестели сотни вскинутых для удара клинков. И вдруг ошеломляющее, дерзкое и ликующее "ур-р-ра-а-а!" заглушило все остальное: и гул катившейся лавины, и свист ветра, и треск пальбы.
Вихрем пронеслись эскадроны и скрылись за белой стеной, а гости все еще стояли молча, потрясенные увиденным. Наконец Калинин спросил:
- Семен Михайлович, это и есть ваш корпус?
- Нет, Михаил Иванович, это не корпус и даже не бригада, не полк. Это только резервный кавдивизион.
- Такая махина, такая лава...
Со стороны села гурьбой повалили спешившиеся бойцы, только что участвовавшие в показательной атаке. Завязалась беседа. Укрывшись от ветра за стеной сарая, Михаил Иванович потягивал самокрутку, отвечал на вопросы, делая вид, что не замечает нетерпения Буденного. Тот беспокоился: не простыли бы гости на таком дьявольском холоде. Да и ужин готов был в штабном доме.
Назад, в Воронеж, гости отправились, когда было уже совсем темно. Прощаясь с Буденным, Михаил Иванович пообещал:
- Все просьбы поддержу. И говорю от души, меня радуют не только победы, но и то, что простой крестьянин наносит поражения старым царским генералам, которые из поколения в поколение изучали военное дело. В этом и есть сила Советской власти!
Расстались по-дружески.
Сопровождать двух председателей Семен Михайлович отрядил усиленный взвод.
Удобно разместившись в санях, Калинин и Петровский обменивались впечатлениями.
- Молодцы, - говорил Петровский. - Настоящие воины: и смелые, и дело свое превосходно знают.
- Вот какие разные могут быть мнения, - ответил Михаил Иванович. - Мы считаем, что это красные орлы, а кое-кто именует их бандитами.
- Значит, не может или не хочет понять.
- Когда ему нужно, он все понимает...
За разговором не заметили, как доехали до реки Дон, а там уж и город был рядом. Хотели отпустить охрану, но всадники сослались на строгий приказ: сопровождать до самого поезда.
В вагоне, обогревшись с дороги, Михаил Иванович принялся за газеты и письма. Особенно порадовала его поступившая из Москвы телеграмма, в которой сообщалось, что части Красной Армии подошли к Омску.
Успех на одном фронте мог быть и случайным. Но одновременные успехи на разных фронтах - это прочная закономерность. Боевые действия все больше удалялись от центра страны.
3
Сыпной тиф выкашивал колчаковскую армию, беженцев, жителей прифронтовых городов и железнодорожных станций. В Омске были переполнены больными все лечебницы, лазареты, общественные здания, школы. За больными некому было ухаживать, они сотнями замерзали в нетопленных помещениях, на лестничных клетках и в коридорах. Трупы валялись на улице, их оттаскивали с проезжей части к заборам. На вокзале, где скопилось множество эшелонов и было особенно людно, мертвецов собирали с путей и платформ, укладывали штабелями.
В семье Яропольцевых тиф не миновал никого.В лазарет Кузьма больных не повез. Бесполезно. Там быстрей, чем дома, богу душу отдашь. И хозяйка-купчиха отсоветовала. Сами, мол, позаботимся.
Врача удалось привезти только один раз, поэтому купчиха и Кузьма лечили Яропольцевых, как могли: и святой водой, и наговором, и настоем целебных трав. Толк в этом купчиха знала. Утром и вечером пила густо-коричневый от какой-то травы самогон, и Голоперову выдавала в день пять стаканов этой отравы. А на закуску - лук и чеснок.
- Пей! Через силу, но пей, - говорила хозяйка, сама не протрезвлявшаяся ни на час, переставшая готовить обед, нечесаная и грязная, похожая на косматую ведьму. Только и делала, что возилась со своей настойкой.
Может, помогло зелье купчихи или так уж на роду было написано, только ни она, ни Кузьма тифом не заболели, хотя заразная вошь кусала их не меньше других. И Яропольцев перемог хворобу. А Галина Георгиевна и оба сына, как слегли вместе, так и померли в один день 13 ноября.
- Успокоились, - перекрестила их купчиха. Кузьма разыскал в сарае доски, взял инструмент.
Намерился гроб сколотить. Работа непривычная, да кого же попросишь? Только успел пилой провести - прибежал из штаба рыжеусый вахмистр Остапчук:
- Приказано господина полковника вакуировать.
- А что так приспичило?
- Красная разведка в десяти верстах.
- Чеши язык-то!
- Стрельбу слышишь? Это рабочие на заводе бунтуют. Наши бегут все. Арестантов постреляли, а сами за чемоданами. Дежурный к вам послал. Ежели до вечера не вакуируем - каюк!
- На чем ехать-то?
- Как смогем. Шевелись веселей!
С горя хватил Кузьма еще стакан коричневого хозяйкиного зелья. Угостил вахмистра и начал соображать, что делать. Гробы сколачивать некогда.
Распахнул ворота, встал у столба. Брели по улице женщины с узлами. Прошел взвод офицеров-каппелевцев, вооруженных винтовками. Над крышами розовато светилось небо, широким пологом наплывал дым с пожарищ.
Появилась зеленая двуконная повозка. Голоперов, ни слова не говоря, взял коня под уздцы, повел во двор. Пожилой солдат-возчик в грязной мятой шинели нехотя слез на землю.
- Господин прапорщик, не дозволено.
- Что здесь у тебя?
- Энти... Боеприпасы.
- Сваливай к чертовой матери! Бери сено в сарае, стели, - распорядился Голоперов.
Сам - бегом на второй этаж.
Мстислав Захарович Яропольцев был настолько обессилен болезнью, что почти не стонал, когда Голоперов и вахмистр одевали его, натягивали сапоги, китель и полушубок. Кузьма порадовался: лоб у Яропольцева не горячий, на спад хворь пошла...
- Голову ему забинтуй али шею, - посоветовал вахмистр. - Скажешь, что раненый. С тифом в вагон не возьмут.
Голоперов достал марлю, закрутил ее вместо шарфа, опластал голову. Сверху насунул ушанку.
До вокзала доехали без помех, но на железной дороге творилось такое, что Кузьма растерялся. Тысячи людей пытались пролезть, протолкаться, пробиться к вагонам. Перрон был оцеплен плотным строем солдат. Возле вагонов мельтешили белочехи, еще какие-то чужаки и почти не было русских.
- Эти смоются, а нас шашками посекут, - уныло сказал вахмистр. Слова его будто подхлестнули Кузьму. Не пропадать же, действительно, здесь вместе с барином!
- Жди! - велел он, а сам отправился разыскивать кого-нибудь из начальства.
В дальнем конце станции ему удалось незаметно нырнуть под вагон и миновать оцепление. Приглядывался, к кому обратиться, чтобы наверняка. Наконец увидел двух офицеров. Один иностранец - высокий и тощий. У второго на рукаве бекеши выделялась нашивка: красное поле и скрещенные пистолеты. Отличительный знак боевой Ижевской дивизии.
- Господин капитан, я от полковника Яропольцева.
- Отстань! - махнул рукой ижевец.
- Полковника нельзя бросить...
Ижевец шагал, не слушая. Высокий иностранец повернулся к прапорщику.
- Господин Яропольцев? Мстислав э-э-э...
- Мстислав Захарович, так точно! - заторопился Кузьма. - • В повозке он. Вакуировать надо.
- Что с ним?
- Ранен. В шею и в голову. Но уже поправляется, - самозабвенно врал Голоперов.
- Полковника оставить не можно, - четко произнес иностранец. Капитан неохотно козырнул ему.
Два солдата-ижевца растолкали толпу, помогли перенести Яропольцева к эшелону.
В пассажирском вагоне было не холодно и не очень тесно. Здесь лежали раненые офицеры, приходили греться те, кто озяб в оцеплении. Для полковника нашлось место на нижней полке. Голоперов и вахмистр, обрадованные удачей, устроились возле него на полу. Когда поезд тронулся, Яропольцев приоткрыл глаза:
- Где я?
- Все в порядке, ваше высокоблагородие, - успокоил Кузьма. - Вот водички испейте.
Яропольцев сделал несколько глотков и вновь погрузился в глубокий сон.
Поезд с ижевцами за ночь отмахал километров сто. Это был один из последних эшелонов, ушедших из Омска. На рассвете город заняли передовые подразделения 5-й армии, которую вел молодой командарм Михаил Тухачевский.
4
Два года молодая республика вела непрерывную борьбу с внутренней контрреволюцией и зарубежными интервентами. Два года истощались экономические ресурсы, и без того подорванные мировой войной. Самые преданные революции рабочие и крестьяне, самые сознательные, закаленные в политических схватках, уходили на фронт и многие не возвращались оттуда. На заводах и фабриках почти не осталось старых кадров, в деревнях - сельских большевиков, активистов. Их места занимала молодежь, не имевшая опыта, а иногда люди случайные, карьеристы и даже противники новой власти. В некоторых городах и уездах вновь подняли головы эсеры и меньшевики, вели свою пропаганду, спекулируя на трудностях, которые переживала страна.
Особенно остро почувствовал это Калинин, когда приехал в Иваново-Вознесенск. Казалось бы: пролетарский город, пролетарская губерния, так много сделавшая для революции! Месяц за месяцем одевали ивановские ткачи Красную Армию. Отправили на фронт многие тысячи добровольцев. В самые трудные моменты по партийной мобилизации посылали в бой своих коммунистов. И вот, наверное, все это, вместе взятое: и голод, и длительное перенапряжение, и отсутствие испытанных кадров - все сказалось теперь, в феврале двадцатого года.
Знакомясь с постановкой советской работы, Михаил Иванович почувствовал у руководящих товарищей на местах какую-то вялость, усталость. И выступление на собрании трудящихся не принесло Ка-липину удовлетворения. Выслушали его без особого интереса, похлопали и разошлись.
Михаил Иванович насторожился: почему не оказалось контакта с людьми? Уже не допустил ли какую-нибудь промашку? На следующий день он должен был выступить на губернской конференции беспартийных крестьян. Решил подготовиться особенно тщательно. Совсем недавно, на Первом Всероссийском совещании по партийной работе в деревне, Владимир Ильич Ленин отметил деятельность Михаила Ивановича по укреплению союза рабочего класса и крестьянства. Он так и сказал: "Выбор товарища Калинина Председателем ВЦИК исходил из того расчета, что мы должны непосредственно сблизить Советскую власть с крестьянством. И благодаря товарищу Калинину работа в деревне получила значительный толчок. Крестьянин, несомненно, получил возможность более непосредственного сношения с Советской властью, обращаясь к товарищу Калинину, который представляет в своем лице высшую власть Советской республики".
Приятно было Михаилу Ивановичу узнать о такой оценке, она окрылила его. Хотелось работать еще лучше, еще энергичнее.
На этот раз Калинин пришел в зал до открытия заседания, когда появились: лишь самые первые делегаты. Послушал, о чем толкуют крестьяне. Сразу уловил эсеровские настроения. Вот, дескать, в Советах одни большевики позасели, всех мужиков хотят в коммунию согнать. Душат крестьян продразверсткой, чтобы рабочих кормить, а мужику-то от этого какая выгода?!
Свернул самокрутку, чиркнул спичкой. Рядом остановился крестьянин с курчавой черной бородой. Хитроватые глаза глубоко запрятаны под густыми бровями.
- Эй, земляк, не пожалей серника. - И, прикуривая у Калинина, добавил: - Богато живешь. У нас в деревне этого чуда с самой революции нет. Как в старину, кресалом огонь добываем. Вот какая жизнь в Совдепии. Без спичек, без соли, без керосина теперь сидим.
- Трудно, - сказал Михаил Иванович. - Война. . - А на кой ляд она, война эта?
- А ты что, ждешь, чтобы белые воротились?
- По мне, хоть белые, хоть красные, хоть зеленые - один черт. Ярмо нам на шею.
- Так какая же тебе власть требуется? Ты сам-то инаешь?
- Почему не знаю, - обиделся бородатый. - Справедливая власть нужна, чтобы без всякого грабежа. Земля крестьянская? Крестьянская. Нашей кровью и нашим потом политая. Мы на ней будем хлеб растить, леи, овощ всякую. Мы свой товар в город, а город нам ткани, машины. И электричеству можно. Баш на баш, без обиды. А бездельников, которые на мужицкой шее сидят, нам не надобно. И чтобы никто порядок этот не нарушал, в хозяйство крестьянское не лез. Сами управимся. Умные люди пущай наукой интересуются, учителя наших детей учат, фельдшера от болезней лечат, милиция воров за решеткой держит. Вот и пойдет равная жизнь у всех мужиков.
- Да ведь мужик мужику рознь.
- Слыхали мы эту песню. Есть мужик работящий, а есть лодырь. Вот и весь сказ. Лодырь пущай в город подается, в городе бесталанным всегда дело есть. Дороги мести, ящики таскать, мусор выгребать. А хочет в деревне остаться, пущай справному мужику помогает.
- Батрачит? На кулака шею гнет? Какая уж тут равная жизнь! Нет, Советская власть с этим не согласится.
- Ишь ты, - сердито блеснули глубоко посаженные глаза. - Тогда на кой ляд хозяйственному мужику такая власть?
- Верно. Кулаку наша власть поперек горла. Он ведь как хотел? До революции помещик и кулак среднего мужика грабили, а теперь кулак за двоих грабить нацелился. И за себя, и за помещика. А Советская власть ему говорит: стой, эксплуатировать не позволим!
- Советская власть сперва бы о спичках позаботилась, о керосине.
- Спички рабочий делает. Его накормить надо, потом и спрашивать...
Разговор этот заставил Михаила Ивановича несколько перестроить свой доклад. О международном положении можно и поменьше, это сейчас не первостепенное. Основной упор на обстановку в стране. Главный удар нанести по эсерам, по эсеровским настроениям.
Открыл конференцию председатель Ивановского горсовета. Человек уважаемый, старый рабочий. Но сразу после него поднялся на трибуну тот самый крестьянин, с которым спорил Калинин, бойко зачитал список кандидатов в президиум. Ни председателя горсовета, ни Калинина в списке не оказалось. Это был явный выпад против Советской власти. И только после того как президиум был избран и занял свое место за столом, в первом ряду поднялся кто-то и начал говорить, что в зале сидит Председатель ВЦИК, что избрать его надо было первым, а так получается непорядок и безобразие.
Делегаты зашумели, оглядываясь, поднимались с мест.
- Калинина просим!
- На сцену его!
- Чего сразу-то не объявили!
Дружно взметнулись руки: Председателя ВЦИК единогласно выбрали в президиум.
Михаил Иванович остановился возле трибуны, поправил очки, спросил, обращаясь к делегатам:
- Как же это получается так? Ваш съезд происходит в губернии, где по крайней мере семьдесят процентов населения составляют рабочие и крестьяне, работающие на фабриках. Да и собрались-то вы в помещении, которое вам гостеприимно предоставили рабочие организации. А вы не избрали представителя ивановских рабочих в свой президиум.
Из зала донеслось:
- Мы сами по себе!
- На кой ляд!
- А ты чего учишь?! Чего учишь?! - орал кто-то, размахивая руками.
Михаил Иванович чувствовал: конференция эта готовилась тщательно и отнюдь не сторонниками Советской власти. Но все же основную массу делегатов составляют середняки, такие же, как в его родной деревне, - неужели он не найдет с ними общегоязыка?!