9. ПЕРЕГОВОРЫ
Утром, преодолев долгий, тяжелый путь по раскисшей глине, и окончательно измотав лошадей, не привыкших ходить в обозе (все же это были боевые кони, а не обозные битюги), пришли повозки с раненными.
В селении сразу началась суета, связанная с размещением раненных и оказанием им помощи: многие нуждались в срочном оперативном вмешательстве. Уже к полудню доктор полка и три фельдшера буквально валились с ног, а работа была выполнена едва на треть.
В этот момент, когда практически весь казачий стан представлял собой огромный лазарет, и явился на переговоры шамхал Тарковский с делегацией.
Его острые глазки мгновенно оценили ситуацию и возможность выгодных "торгов" с русскими. Обремененные таким количеством раненных, которыми были забиты все более-менее приспособленные для жилья сакли и навесы, казаки и егеря не могли оказать серьезного сопротивления, поскольку в случае нападения горцев все усилии вынуждены будут направить на защиту раненных.
Шамхал переглянулся со своими амирами, и те понимающе закивали головами.
Но когда на встречу с парламентерами вышли полковник Зырянский и сотники Драгомил и Осычный, шамхал был само почтение, и глаза его просто излучали сострадание.
- Вах, какое горе, сколько раненных, - залопотал он, прихлопнув пухлыми ладошками. – Даже наши ночные потери не идут ни в какое сравнение с тем горем, которое постигло вас! Я думаю, господин полковник, что Вам сейчас не до переговоров, и мы вынуждены откланяться, чтоб не занимать Ваше драгоценное время, столь необходимое сейчас для поддержки Ваших умирающих солдат.
- Я благодарю Вас за высказанные соболезнования, - ответил Зырянский, - но все же прошу пройти в штаб и провести переговоры, как и было договорено.
- Что ж, воля Ваша! – промямлил шамхал и, кивнув свите, отправился за полковником.
Амир хиджретов Караташ еще ранним утром предложил шамхалу атаковать лагерь урусов. Его разведчики засекли обоз еще на подходе к селению, но не стали нападать на него ввиду своей малочисленности: их всего-то было трое. Они быстро вернулись в лагерь и доложили о прибытии обоза с раненными Караташу. Амир хиджретов, потерявший во время взрыва две трети своих воинов, кипел злобой и ненавистью, но, тем не менее, его предложение было разумным – русские, занятые выгрузкой и размещением раненных, представляли сейчас легкую добычу. Он не понимал, чего хотела добиться эта "хитрая старая лиса" шамхал от русских путем переговоров, если у них была реальная возможность атаковать и уже сегодня диктовать свои условия с позиции силы.
А шамхал не просто боялся принимать острые решения. Были на то очень серьезные причины, о которых он не мог распространяться в разговорах со своими амирами. Он сейчас находился, как бы между трех огней, каждый из которых в случае пожара мог уничтожить весь Дагестан. Совсем рядом было войско персов, стоящее у стен Баку. И в последний свой визит к шамхалу принц Кара-Мурза недвусмысленно намекнул, что видит Дагестан в числе своих владений. Со стороны Тифлиса его усиленно звал под свое крыло Аскер-Паша – командующий войсками Турции, прочно укрепившимися в Закавказье. И вот он – третий зверь, который точит свои острые клыки на земли Дагестана. Это его широкая, перетянутая ремнями портупеи спина, маячит сейчас пред глазами шамхала, представляя самую близкую и, пожалуй, самую реальную опасность – войско русского царя.
Вот поэтому и не решился шамхал атаковать ранним утром лагерь русских – знал, что кара за это будет жесточайшая. Он надеялся на свою хитрость и природный дар убеждения, надеясь убедить русских в своей силе и заставить прекратить военные действия.
Рассевшись в тесной сакле, временно приспособленной под штаб, полковник сразу начал переговоры, не допуская никаких отклонений от намеченного им плана.
Его речь была очень короткой и емкой: владения шамхала Тарковского переходят под власть России и управляются царским наместником на Кавказе с сохранением всех привилегий горцев, древних обычаев – адатов и свободного отправления любого вероисповедания, принятого у народов и племен, населяющих земли Дагестана.
Шамхал встал и, склонившись в глубоком поклоне ответил:
- Мы выслушали Вас, господин полковник, и прекрасно понимаем – то, что Вы сейчас высказали, является волей русского царя. Но, к сожалению, и вы, и мы сейчас понесли жестокие потери, наше горе невосполнимо, как и ваше. Поэтому дать какой-то определенный ответ я сейчас просто не в состоянии. К тому же, мне нужно собрать старейшин племен и народов, имамов и мулл и обсудить этот вопрос с ними, и уже их решение будет окончательным.
До того, как это решение состоится, - продолжал шамхал, - я предлагаю прекратить между нами все военные действия, и дать народам Дагестана жить спокойно. Ваши солдаты не должны больше вторгаться на наши земли ни под каким предлогом, иначе, соглашение будет прервано, и война начнется снова. И последствия ее будут непредсказуемы, потому что против вас поднимется весь Кавказ. Вы и сейчас не в том положении, чтобы требовать от нас немедленного и непременно положительного ответа.
- И сколько времени займут ваши советы и согласования? – спросил Зырянский, уже прекрасно понимая, что на это уйдет не один год, и продолжения войны не миновать.
- Дагестан большая страна – более пятидесяти только крупных народов населяют ее, - уклончиво отвечал шамхал, - нужно время, чтобы обговорить ситуацию со старейшинами и имамами каждого из них, даже самых мелких, территория которых ограничивается хотя бы и одним высокогорным аулом. Поймите меня правильно, никто, ни один народ, как бы мал он не был, не должен быть обойден при принятии такого серьезного решения. А если учитывать все мелкие народы и племена, то их будет более ста.
- Эдак, вашего решения мы можем ждать годы и годы, а персы и турки будут тем временем укрепляться и терзать Кавказ, раздирая его по кусочкам. – сказал полковник.
- На все воля Аллаха, - вставая и смиренно кланяясь, промолвил шамхал.- Но иного пути решения изложенной вами проблемы не существует.
- За сим, - шамхал сделал скорбное лицо и едва не смахнул несуществующую слезу, - позвольте нам отбыть к исполнению своих скорбных обязанностей по погребению павших в ночном бою воинов, поскольку они продолжают умирать от ран.
Делегация горцев молча поднялась со скрипучих лавок и покинула помещение штаба. Высоко задирая полы капталов и бурок, чтоб не волочить их по грязи, горцы медленно отправились в свой лагерь.
Теперь, после уничтожения завала, путь между двумя лагерями был открыт и проход свободен. Но желающих пройтись в лагерь к противнику что-то не находилось ни с той, ни с другой стороны…
Полковник придержал шамхала и спросил:
- Откуда у вас такое знание русского языка?
- У моих детей, коих двенадцать маленьких и пятеро – уже в отроческом возрасте, шесть учителей русских, двое французов, один англичанин, и один немец. И музыку девочкам преподает пани Визицкая из Польши. Очень хорошо играет на фортепиано и на скрипке. Вот так, мой дорогой полковник, - шамхал впервые за все время разговора, вспомнив о своих детях, улыбнулся открытой добродушной улыбкой и заторопился догонять свою свиту.
- Ну, и что нам дали эти переговоры? – злобно спросил Караташ., когда шамхал поравнялся с ним. – Мы могли утром разгромить их лагерь и сейчас прошлись бы по его головешкам. И переговариваться было бы не с кем. Зачем ты дал им время?
- Ты так ничего и не понял, - ответил шамхал. – Я не им дал время, глупец! Я выговорил для нашего народа несколько лет мира, хотя бы с русскими… А за это время укрепятся позиции на Кавказе либо турок, либо персов – наших единоверцев. И бить русских мы будем уже совместно с ними! Но пока мы вынуждены жить с урусами в мире. Они на сегодня сильнее нас – у них большая армия, ружья, пушки, а их казаки ни в чем не уступают твоим хиджретам – такие же головорезы. Так что, по вопросу мира у нас у всех должно сейчас быть одно мнение…
Шамхал жестоко ошибался – и у Караташа, и у многих других амиров было по вопросу мира с русскими свое - особое мнение, и это мнение значительно отличалось от мнения шамхала Тарковского.
10. КРЕСТ...
Отправив обоз, Заруба ушел в лес к кресту, высеченному из огромной глыбы базальта. Крест он обнаружил в свой первый ночной выход, когда пленил двоих "водяных псов", но все еще не было времени сходить рассмотреть его, он только ощупал его в ночной тьме. И все это время какая-то непонятная сила тянула его к кресту
И вот теперь он стоял около креста в каком-то оцепенении. Что-то происходило, что-то витало в воздухе, но что – он не мог понять.
Крест был явно православный – на нем еще с трудом читалась глубоко высеченная когда-то старославянскими буквами надпись "упокой…раба твоего…". Камень глубоко врос в землю, поэтому остальные слова надписи, скрыла земля. Как, в кои века попал сюда русский православный человек, похороненный под этим каменным крестом? И ведь кто-то должен был высечь крест из крепкого горного камня, затратив на это немало времени и труда. А ведь по всему историческому раскладу выходило, что появились русские люди на Кавказе совсем недавно, да и то - на терских гребнях, верстах в трехстах отсюда…
Заруба прошелся по поляне, на которой обнаружил крест, и вдруг в глубокой траве увидел сначала один, затем второй, третий кресты. Все они глубоко вросли в землю, покренились, ветры и дожди закруглили и обломали их края, но это явно был погост, православное кладбище. Пораженный своим открытием, Гнат вернулся к первому кресту, который выделялся и размерами и материалом изготовления (все остальные кресты были высечены из обыкновенного песчаника).
Он присел около креста и обнял его за перекрестие. К великому изумлению Гната, камень вдруг начал выделять тепло и мелко задрожал… Через некоторое время Гнат вдруг почувствовал чье-то присутствие рядом с собой. Он вскочил на ноги и рванул саблю из ножен. Но какое-то невыразимое спокойствие вдруг пришло к нему, и, вложив саблю в ножны, он вновь присел подле креста и обнял его. Закрыв глаза, он отрешился от дум, но вдруг какая-то неведомая сила вздернула его вверх, едва не оторвав от земли. Его голова устремилась вверх, и он увидел воина в страрорусских доспехах. Воин был, как бы, соткан из воздуха и парил в воздухе. Лицо его скрывала дымка, и его черт рассмотреть было нельзя, но хорошо было видно, что из- под шлема волной выбивались абсолютно белые волосы, спадающие на плечи. Белая же борода спускалась ему на грудь, скрывая герб, украшавший доспехи. "Значит, воин стар и мудр" - подумал Гнат, и тут же в него полились слова. Он не слышал их слухом, они возникали прямо в его мозгу непостижимым образом. Ясно было только, что с ним говорит старый воин, парящий в воздухе. Его речь была короткой:
- Ты пришел вовремя, сыне мой! Ступай, забери лошадей, коих вы оставили во вражеском стане, и поспеши на помощь своим братьям. Каменные стены не спасут их от огня, потому как вороги ваши поняли, что вы подожгли земляной елей, чтобы уничтожить их, и сбираются этой ночью сделать то же самое. Ежели ты не поспешишь, в огне погибнет все русское войско"…
- Как мы заберем лошадей?– спросил Заруба, не раскрывая рта. – У нас нет ни одной лошади, чтоб заманить табун и увести его…
- Твой конь ждет тебя – он приведет табун…
Старец медленно растаял в тумане, а Заруба еще некоторое время стоял, как вкопанный, не в силах сдвинуться с места. То, что произошло сейчас с ним, было наяву, в этом не было никаких сомнений. В то же время, этого не могло быть, чтоб разговаривать с мертвецом, погибшим может быть лет двести назад.
Но Заруба не стал ничего из происшедшего подвергать сомнениям, а поспешил в лагерь к своим пластунам…
11. ПЛАН КАРАТАША
Караташ, аварский хан Нуцал и хан Касым Кумыкский уединились, уйдя за уступ скалистого берега Аксая.
Шамхал и другие амиры , предав земле павших воинов, спешно собирали остатки снаряжения и оружия, и один за другим их отряды покидали лагерь.
Отряды хиджретов, аварцев и кумыков ушли вверх по склону в сторону перевала и укрылись в древнем буковом лесу.
- Урусы устроили взрыв с помощью земляного масла, источник которого находится где-то в селении, - сказал Караташ, обращаясь к Нуцалу и Касыму. – Я даже примерно знаю, где. Когда мы уходили с переговоров, я обратил внимание на канаву, забросанную свежей землей. Канава ведет к последним саклям селения, значит, источник где-то там.
Если хиджреты ночью проберутся к источнику и пустят земляное масло к саклям, где лежат раненные, и подожгут его, урусы все выбегут на помощь. Нам останется только перебить их метким огнем наших ружей и стрелами лучников. Они будут освещены, а мы будем скрыты ночной тьмой, они не смогут причинить нам вреда, поскольку будут слепы, как новорожденные котята. Вы согласны?
Аварский хан Нуцал – молодой, жаждущий боевой славы и почестей горец, ответил согласием, не раздумывая.
Касым Кумыкский долго думал – он был умудрен жизнью, коварен и лжив. Если можно было чего–то добиться путем обмана, а не применения силы, он с легким сердцем шел на обман и лживые обещания. Вот и сейчас, он задумался, как согласиться с Караташем (которого боялся и уважал за отчаянную храбрость) и, в то же время не принять участия в намечающейся бойне. Он-то прекрасно знал, что после разгрома русских придут тысячи новых солдат и, в наказание за подлый налет на раненных, сотрут с лица земли несколько кумыкских селений. Аварцам легче – они живут в горах, а большинство кумыкских аулов разбросаны на равнине, и урусы первыми покарают именно их. Поэтому Касым выразил свое согласие таким образом, что и сам, в конце-концов, не понял, пойдут ли его воины в бой, но на словах получилось, что его воины примут самое активное участие в ночном набеге. Хотя, на самом деле, Касым решил держать их позади позиций аварцев, а после боя кто там разберет, где чье войско находилось и какое участие приняло в сражении…
- Когда запылают огни земли, уничтожая неверных и отправляя их в ад, - напыщенно провозгласил Касым, - на концах наших стрел полетит воля Аллаха, чтобы донести до каждого кафира гнев Всевышнего. И тогда мы все, как истинные правоверные, пойдем к урусам, чтобы схватиться с ними лицом к лицу, и на клинках сабель воинов Аллаха заиграет их кровь!
Караташ даже рот открыл от изумления – он никогда не слышал столько слов, вроде бы, и о деле и, в то же время ни о чем. Хитрость Касыма не удалась.
- Так кумыки с нами или доверяют биться вместо них Всевышнему? – грозно насупив брови, спросил Караташ.
- Кумыки с вами, - вынужден был ответить хитрый Касым.
- Тогда действуем следующим образом, - Караташ взял прутик и стал на мокром песке вычерчивать схему расположения строений в заброшенном селении, ставшем временным пристанищем казаков и егерей.
Горцы присели около него на корточки и стали внимательно слушать и рассматривать предложенный амиром хиджретов план ночного нападения на стан урусов.
12. ХАРАКТЕРСТВА ЗАРУБЫ
Возвратившись в кошару, Заруба с радостью и грустью узнал, что утром рано воротился Лукьян Синица – его старый друг и побратим. Он уже знал, что случилось с его младшим братом и, предупреждая слова покаяния, готовые сорваться с уст Гната, положил ему руку на плечо и тихо сказал:
- Не надо никаких слов, братыку… Антипка сам пошел казаковать, не спросив дозволу ни у тата, ни у матинки. Все мы знаем свою долю, и все найдем свою саблю в сечи, або пулю в перестрелке. И жалкувать тут не о чем: как хотел казак, так и жил – каждый день в обнимку со смертью.
Они присели в уголке, и Лукьян рассказал о ночном бое с горцами. Из его рассказа узнал Заруба, как с помощью нефтяной скважины егеря устроили взрыв огромной силы, после которого воевать было уже не с кем. Слушая Лукьяна, Гнат вдруг понял все, о чем хотел поведать ему старый воин, возникший около стародавней могилы из тумана.
А Янычар уже стоял рядом, как человек, переминаясь с ноги на ногу, и ждал, когда же хозяин обратит на него внимание.
Заруба поднялся и обнял коня. Нашарив в кармане огромных штанов, необъятных как Азовское море, яблоко, несколько штук которых всегда носил с собой для угощения коня, он протянул его Янычару, и тот, мягко взяв его с ладони хозяина своими бархатными губами, захрустел угощением.
- Зараз будет нам работа, друже, - сказал Гнат, почесывая коня за ушами. – И ты должен будешь эту работу сделать сам-один, понимаешь? Надо будет табун дикий привести вот прямо сюда. Сможешь?
И конь, уже в который раз, удивил Зарубу, закивав по-человечески сухой, породистой головой.
Объяснив Лукьяну, что он намеревается сделать, Гнат велел открыть ворота загона для скота и держать их постоянно открытыми.
- Как же ты в одиночку загонишь табун? – удивленно спросил побратим. – Ты ж сам знаешь, что не менее трех табунщиков надо, чтоб только собрать табун. А еще гнать его прямо сюда, в загон… Как ты собираешься все это сделать в одиночку?
- Долго объяснять, брат! Но с Божьей помощью сделаю! А табун не я, а Янычар пригонит, а потом вернется за мной. А ты оседлай-ка его, пока я казакам наказы дам.
Заруба быстро собрал казаков и отобрал из них два десятка самых отважных и отчаянных. Он коротко рассказал им о замысле горцев и о том, как они должны будут этот замысел сорвать. Приказав казакам готовиться, он оставил охрану для раненных, назначив Лукьяна старшим в свое отсутствие, поставив ему главную задачу: не допустить прорыва горцев, если таковой случится, к кошаре. Отдав необходимые указания, Заруба отправился к Янычару, который уже в нетерпении бил копытом землю, предчувствуя боевую работу.
Легко вскочив в седло, Заруба разобрал поводья и легким наметом поскакал в сторону бывшего лагеря психадзе, очень надеясь на то, что табун "водяных псов" все еще пасется в знакомом распадке, а не ушел выше в горы, где найти его будет не так-то просто…
На удивление быстро Гнат нашел распадок и увидел табун. Запасов травы, густо покрывающей склоны распадка, хватило бы до конца лета еще на два таких же табуна, хотя и в этом Гнат насчитал не менее тридцати голов.
Укрываясь в густых зарослях орешника, Гнат на сколько мог, приблизился к табуну, и дальше, чтобы лошади не учуяли его, не пошел. Встав с коня, он потрепал его за холку и, легонько шлепнув по крупу, одними губами произнес: "Ну, друже, гони"!
Янычар спокойно вышел на поляну и сделал круг, высматривая возможных соперников. Опытный глаз боевого коня сразу определил, что кони, хоть и низкорослые, но крепкие и подтянутые. Он не увидел ни одного провисшего крупа, покатой спины, сбитой холки. Перед ним был табун настоящих боевых коней, таких же диких, как и их прежние хозяева. Даже кобылицы смотрели на красавца – коня, вдруг появившегося среди них невесть откуда, спокойными, равнодушными глазами. Тем не менее, он выбрал самую красивую и статную лошадь – серую с большими белыми яблоками на боках, и игриво, боком притерся к ней. Лошадь отреагировала на чужака злобно: она широко оскалила крупные желтоватые зубы, пронзительно заржала и попыталась лягнуть задними ногами.