Правда, щадя богатство и древность княжества, князь Олег не назначал сюда наместника, а оставил права распоряжаться князьям и старейшинам. Князь же Игорь отдал воеводе Свенельду право собирать дань с древлян с 922 года. Уже несколько лет Свенельд исправно это делает… Но отчего же он так угрюм и далек от всех? Будто боится сближения князя Мала с князем Игорем? Или сближения князя Игоря с князем Малом? Интересно - чего больше он боится…
Бог Хоре, как известно про него, часто перевоплощается в волка, и когда он таскает овец из стада, этим он наказывает его хозяина… Но откуда же в глазах Свенельда этот волчий блеск?
Он жаден к наживе, иногда страшно с ним находиться рядом: Ольга не робкая, но будто что‑то глубоко внутри запрятанное начинает подрагивать, a потом сплетается в ком беспокойства без всякой причины, будто неведомая угроза пришла откуда‑то и ты не знаешь о ней, но чувствуешь…
В гостях у князя Мала впервые ощутила княгиня Ольга эту особую породу Свенельда, его отъединенность от улыбающихся друг другу людей….
В детстве бабка сказала Ольге за теремом у необъятной ивы слова, что навсегда запомнились ей, как запомнились и текущие по морщинистому лицу слезы: "Твоя мать погибла, потому что не умела сдерживать сбегающих с ее языка слов. Погибнешь и ты - если не научишься молчать". Бабка сказала слово "погибла", а не "умерла".
Эти слова будто оглушили Ольгу, и она долго не могла говорить… Не раз после того она сидела под этой ивой, безучастно наблюдая шумящую жизнь вокруг, чувствуя себя будто чужой в ней. Вот мало летки–девицы с лукошками выходили в ягодник, посланные новой княгиней, распоряжающейся в доме. Вот пастух, потеряв скотину, оставив стадо на подпаска, прибежал домой, чтобы перед каменным Хорсом возжечь крапиву, лишающую страха. Свою просьбу к богу он читает громко и несколько раз: "Прошу тебя, Хоре, прошу тебя как Бога, унимай ты своих хортов полевых, лесовых и боровых, зажимай ты им зубы и губы своим хортам, чтобы они очами не видели, ушами не слышали мою скотину, в поле, в лесу и во всяком месте, и постанови ее, Хоре, на таком месте, чтобы моя скотина показалась хортам сухим пнем, гнилою колодою".
Пастух измучен, пот льется у него по лицу и шее, рубаха намокла, а он все бормочет и бормочет и шевелит в огне крапиву… Ольга сидит неподвижно, будто сама превратилась в изваяние… Наконец пастух кончает свои возжигания и просьбы, втыкает в землю нож и обводит круг… Когда скотина найдется, нож будет вытащен…
Хоре - волки… Но почему Свенельд?
В гостях у древлянского князя Мала, глядя на его тяжелую молоденькую княгиню, Ольга припомнила, как до Киева дошли неблагозвучные вести, будто супругу князя Мала изурочили - извели злобой. Ее убили на расстоянии, но сначала жрица - из ненависти к ней - сделала ее бесплодной… Она повесила ей на шею оправленные в серебро выпавшие зубки маленьких детей, уверяя, что это необходимо, чтобы родился мальчик… Далее она прибавила заделанный в серебро пальчик мертворожденного ребенка… Не подозревающая ни о чем княгиня была изурочена, замучена до смерти и скончалась в судорогах… Говорили, что князь Мал очень горевал о княгине, что жрица, мучимая раскаянием, что‑то кому‑то поведала, но было поздно… Князь Мал как верховный жрец повелел отрубить ей голову…
Волхв - волк… Волхвы могли превратиться в волка, а волки вернуться обратно и стать волхвом.
В доме отца Ольги была диковинная собака, похожая на волка, и о ней говорили, что это человек, не сумевший вернуться обратно из волчьей шкуры.
Даже дети тогда шептались, что кто‑то в лесу унес нож, который слуга князя воткнул в пень, под особый заговор, чтобы превратиться в волка. Ну, а уж коли нож унесен, не бывать ему больше человеком… Пропал тогда слуга - появилась странная серая собака, и все ее боялись… Потому что пришла неизвестно откуда… А потом также неизвестно куда пропала…
Что только не лезет в голову спустя много лет, а тогда казалось, что ничего в ней не задерживается, много уплывает, будто по воде… Но отчего же встретить волка всегда почиталось удачей?
Зайца увидеть - к беде, волка - к радости… Сколько всего волхвы напридумывали - это ясно теперь, но тогда… Был и страх, и недоумение, и боязнь…
Теперь уже трудно вспомнить, как же все тогда обстояло…
Взгляд княгини Мала Ольга помнит, но где тогда был Святослав? С няньками? С ними? Или его оставили в Киеве?
Как странно, что этого память не удержала, а вот дымы над Красными горками княгиня Ольга видит столь зримо, будто они и сейчас стоят перед глазами.
…Говорили о Радунице… Этот праздник всегда был очень торжественный… Да ведь и ее привезли в Киев на Красную горку…
Тогда все дружно распевали песню, как ходили походом на Царьград… Еще с князем Олегом… Гусляры… Скоморохи… Гудцы…
Подойду, подойду,
Под Царь–город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу!
Выкачу, выкачу,
С казной бочку выкачу!
Подарю, подарю
Люту свекру–батюшке!
Будь добре, будь добре -
Как родимый батюшка!
Подойду, подойду
Под Царь–город подойду!
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу
Вынесу, вынесу,
Лисью шубу вынесу!
Подарю - подарю
Люту свекровь–матушку!
Будь добра, будь добра,
Как родима матушка…
Ольга вспомнила, что когда впервые услышала эту песню, удивилась, что она написана женщиной - ведь обращение к свекру и свекрови - только у жены… Князь Игорь был немало озадачен: "Почему же ее поют гусляры?"
А потом сказал задумчиво: "При мне не было, но князь Олег говорил, что когда собирали войско, чтобы идти на Царьград, там были и княгини и княжны - предводительницы своих земель…".
И Ольга часто вглядывалась в собиравшихся в гриднице воинов - нет ли среди них женщин?
Прошлое туманится завесою, но изредка она отходит в сторону, открывая, казалось бы, давно забытое…
Радуница приходила сразу же за Красной горкой и была полна радости.
На Радуницу встречались с умершими предками, и это было великой радостью… Радованье покойников… На могилах ставят яства, чтобы они откушали, вспомнили, как здесь радовались… Никто никогда не отберет этого праздника и этой радости… Сколько снеди раскладывается на могилках… Сколько яиц, и пирогов, и блинов, и лепёшек, и оладий… В долбленых тыквах приносят меды - не сосчитать их… Поливают могилки медом - брагою… Вот тут и приходят молодые - жених и невеста - поклониться предкам, попросить у них заступничества перед древними и славными славянскими богами. Ведь все теперь там, на небесах, и легко поклониться, в ноги кинуться, вымолить, выпросить счастья, удачи, здоровья, богатства, любви мужа, деток здоровых, силы…
Чем больше на Радуницу умилостивишь своих предков, дедов и бабок, родителей, свекра, свекровь, тем больше подадут тебе здесь удачи, здоровья, хлеба, пива, меда, зверья… Каждый кланяется у могил своих предков, а потом идут и кланяются сообща…
Как живут–поживают предки на небе, в царстве бога Солнца - Даждьбога?
-Стоят там палаты, все изукрашенные каменьями–самоцветами, и растет там дивный сад с золотыми яблоками… А распевают в этом саду жар–птицы, жар их солнечный…
И спускаются к нам родители–предки по радуге…
Поэтому и Радуница называется…
Радуга только и связывает землю и небо, и только по ней можно ненадолго вернуться туда, где ты жил…
Радуемся мы радуге, она ведь часто и дождь приносит… Встанет радуга дугой, опустит свои широкие рукава и пьет, пьет воду из всех озер, ручейков и речек, колодцев и прудов, запруд и морей…
Широки рукава у радуги, широки они и у жриц, что проводят праздник Радуницы, радость встречи каждогодней с умершими.
Светлая жизнь, когда знаешь, что никто не уходит безвозвратно - на Радуницу все вместе собираются, а то, что не видишь любимых умерших, так стоит только закрыть глаза и испить волшебного зелья из рога в руках жрицы, как ты начинаешь видеть тех, кого хочешь еще раз встретить на этой земле…
На жрице рубаха с длиннющими рукавами, широкими, как рукава радуги, и рубахи все цвета радуги, так что когда отопьешь из рога, что жрицы всем подносят на Радуницу, все цвета их рубах сливаются в радужное сияние. А из него и выходят… они, любимые, долгожданные, каждой мыслью обласканные, каждой памятью взлелеянные… Каждой слезой умытые… Рады и они встрече… Ведь ждут этого дня весь год, когда добрые боги позволяют им заглянуть на землю, где столько любимых осталось…
…Добрый Белее пасет на небесном свете, на том свете души ушедших, умерших. Здесь он пасет скот, а там - души на зеленых лужайках, среди цветов и трав. Если только не утащит кого в преисподнюю Чернобог…
Тогда в гостях у князя Мала она с князем Игорем не встречала Радуницу. Радуница - только со своими… Только в родном доме, в своем княжестве, в своем граде, веси, селении… Но память посылала виды древлянских Красных горок, с дымящимися кострами… А вокруг них хороводы, и в каждом жрица в одеянии радуги - с рукавами почти до пят… Они стояли часто в центре и взмахивали рукавами, будто ветры Стрибога приманивали… Они же радугу призывали на землю, мост желанный между небом и землей… Кружится хоровод вокруг жрицы, мелькают в воздухе ее длиннющие рукава, которыми она машет над головой и в стороны, так что всем в хороводе уже кажется, что радуга сошла на землю… Но она сначала опасна для людей, в ней слишком много огня неба, поэтому нельзя под ней стоять - всосать в себя может, превратить в мужчину, вот жрица и пытается не только вызвать радугу, но и умилостивить ее…
Непростым был танец жрицы радуги - свести с неба, обезопасить доверчивых и радостных женщин…
Так всегда - все мы не ведаем опасности, когда радость близка, не хочется думать о дурном…
Но не. всем, не всем на Радуницу выпадет радость встречи с ушедшими на небо… Не всем поднесет жрица чару с зельем.
Княгиня Ольга помнила, как вскоре после смерти матери, на Радуницу, бабка отвела ее в такие хороводы… Как подкашивались у нее ноги, как кружилась голова и руки падали… Потом жрица приближается к ней, приближается, ее красное одеяние вот совсем близко… И чара с напитком, пахнущим мятой и чесноком, касается ее губ. "Пей!" - шепчет жрица…
Она выводит ее из хоровода, все также танцуя, закидывает рукава ей на плечи, обвивает ими ее тело… И все… Потом появляется мама, нежная, с распущенными волосами, а в них ветка цветущего жасмина. Ольга протягивает к ней руки и кричит: "Мама!"
Больше не помнит ничего… Очнулась дома, в своей постели, бабка склонилась над ней, ее голос: "Пришла в себя…".
Никогда больше на Радуницу княгиня Ольга не видела матери… Но часто жрицы–чародейницы могли с помощью своего зелья и чародейных чар вызвать мертвых… На Радуницу…
Но не всем… не всем… Чаще же чародейница видела и слышала покойников, вступала с ними в разговор, вела беседу с теми, ради кого они вернулись на землю…
Мертвые ведь невидимы для людей, а чародейница видит их, говорит с ними, передает их вопросы и ответы людей…
Потом уже не раз княгиня Ольга видела это действо на Радуницу…
Чародейница дает из рога пригубить меда, и только после Этого начинается общение… Причем тут мед? - нельзя сказать, чтобы княгиня Ольга так думала или спрашивала. Как берегиня она знала, что негоже задавать вопросы там, где ты не хозяйничаешь, где ты только гость…
…Конечно, мед был особый, особым способом приготовленный, и даже ей, княгине, никогда не выдадут секрета…
Запах этого радуницкого меда нельзя было спутать ни с чем… Что‑то степное и лесное, особая свежесть воды или воздуха… И вкус кислый, как у киселя. Его иногда называли кисляждь, и был он волшебно целебный, но все это тайны чародейниц…
Как удавалось им сохранять во всем многолюдье праздника свою обрядность, свою правильность? Не спутать тех, кто должен был увидеться, с теми, кто будет говорить со спустившимися с неба через чародейницу?
Все кипело, сверкало яркими красками одежд. Все были веселы и рады встрече с ушедшими.
Когда княгиня Ольга была в Византии, император Константин сказал ей: "Вы, россы, отличаетесь от всех народов тем, что не берете в рабство пленных и почти сразу отпускаете их. А еще - не верите в смерть… Может быть, поэтому такие бесстрашные воины…".
На Радуницких торжествах с той поры она часто вспоминала эти слова.
Какая же смерть, если каждый год встреча?
К Радунице готовились загодя, ее ждали…
Поливали могилки (а прежде того - курганы!) медами сычеными, пивом хмельным… Просили покойников, чтобы на том свете -у Белеса - выпросили бы они дождя, посланного на землю… Просят истово - ведь от этого зависит вся жизнь… Прольется ли дождь - будут ли посевы рослыми…
И не было ни одного дня Радуницы, чтобы не пролился бы дождик, чтобы не ответили дорогие покойники на просьбы, к ним обращенные…
Странно, однако же, то, что никогда на Радуницу княгиня Ольга не пыталась увидеться со своими дорогими покойниками… Не говорила с ними через чародейниц, не обращалась к тем из них, кто мог вызвать их воочию… Как тогда, девочкой, увидела мать с жасминовой веткой в волосах… Иногда ей очень хотелось свидеться с бабкой… Услышать ее голос ведь невозможно - его слышит лишь чародейница… Она слышит и передает вопросы, ты отвечаешь, а уж чародейка говорит ей… Нет, это не то…
Ей самой хотелось услышать ее милый голос, доброе ворчанье. Ощутить ее радость, что вот, внучка - княгиня…
Чародейки - будто толмачи другого племени, племени Белеса, живущего теперь в другом, незнакомом краю…
Впрочем, тогда у князя Мала и его скромной молоденькой жены княгиня Ольга ни о чем не думала. Вот только воевода Свенельд был суров, а воевода Борич, как всегда, румян и весел.
Тогда весь мир был другой, потому что был жив князь Игорь и все было полно жизни и счастья. И счастье это переливалось у нее через край, будто из горшка каша убегала, и могла бежать долго и далеко и накормить по дороге всех, всех, всех.
А теперь в душе и ложкой не наскребешь.
Глава 14
Мужские безумства
Княгиня Ольга еще не оправилась от своевольства князя Святослава, как ей пришлось огорчиться новым безумством Порсенны, который заявил, что желает немедленно отправиться в Ростовское княжество и заняться собственными поисками пребывания там этрусков.
Княгиня подумала, что старик сошел с ума после осквернения святилища, которое так тяжело пережил. Со свойственной ей распорядительностью, она уже стала соображать, какого лекаря следует ей позвать к Порсенне, тем более что он был капризен, как ребенок, когда заболевал, не доверял Валегу, бормоча о коварных греках: "Я жил в Византии!"
Ольга вспомнила, что прошлой зимой старик отчаянно простудился и доверился лишь старой няньке княгини. Она отпаивала его горячим медом, отварами гречихи и липы и еще каких‑то кореньев, что вынула из тесного холщового мешочка. Любопытства княгини нянька не пожелала удовлетворить и на расспросы ее - что за коренья? - поджала губы: "Чай, сама знаю, княгинюшка, а худого ничего не дам…".
Порсенна лежал на широкой лавке, укрытый диковинным вязаным одеялом, испещренным разными узорами и знаками. Ольга могла поклясться, что видит такое в первый раз. На удивленное восклицание княгини нянька не без гордости подняла голову:
- Времени терять не люблю, а это одеяло… я хотела тебе изумление сделать…
Старуха ловко вязала костяным крючком, это знали все. Но сделать подобную вещь…
Ольга покачала головой: . - Когда же ты успела? И что за узоры тут?
Порсенна, укутанный льняным полотном, лежал под одеялом, будто в пещере.
Время от времени нянька подходила к Порсенне и вытаскивала из‑под загадочного одеяла кусок полотна, тот, что был ближе к телу.
- Нянька! Сколько же у тебя там полотен?! - воскликнула княгиня.
И нянька гордо ответила:
- Было семь! Да вот только три осталось. Болезнь впитывается, а: я ее и вытаскиваю. Скоро всю изведу.
Княгиня Ольга покачала головой: нянька водила дружбу с волховами из пещер Матери Сырой Земли. Она взглянула пытливо, и нянька поняла немой вопрос.
Чуть отвернув в сторону голову, будто склонив ее набок, нянька сказала:
- Это одеяло я связала, как Мати мне велела. С этими знаками можно переправиться и через Огненную реку… Плат…
Мати было имя верховной волховы в пещерах. С той поры, как Ольга приняла христианство, она стала очень осторожна в своих расспросах.
Нянька продолжала:
- Река Огненная - высотой до неба, глубиной - до бездны, как упал с неба Сатана со своими дьяволами, там и Огненная река потекла, меж этим и тем светом.
Княгиня поняла, что нянька произносит положенную при изгнании болезни требу, и тихо вышла.
"Знаки вывязаны на том плате–одеяле, чтобы переправиться через Огненную реку. А они чудодейственны и лечат хвори", - подумала княгиня Ольга, словно повторяя слова няньки. Нянька ее любила, но не приняла Христа. Поэтому и не сказала ничего княгине о своей работе.
-…для переправы через Огненную реку!!! - опять повторила княгиня, качая головой. Она не могла обидеть няньку - та приехала с ней из Пскова… Сколько же ей было лет? Рядом с Ольгой не было человека умнее этой старухи. Она видела каждого во весь его рост- и его высоту и его бездну, куда все падают время от времени, но не все умеют оттуда выкарабкаться. "Так и плавают в Огненной реке!" - сказала себе княгиня и улыбнулась. Нянька никогда ей не льстила и не лгала. Не всю правду говорила, может быть, но не лгала. Очень рассердилась на княгиню, когда Ольга сожгла древлян в бане. Но не позволила обличать ее перед всеми. Только пришла к княгине и сказала: "Ты что же, непутевая, натворила? Сколько душ погубила? Забыла, как были мы с тобой берегинями?!"
Ольга тогда ничего ей не ответила, только сказала: "Уйди, и без тебя тошно". Нянька ее любила и была ей верна. В каждом, кто позволял себе что‑то дурное сказать об Ольге, нянька видела своего личного врага. Она могла возражать княгине, а больше - никто…
На следующий день тогда Порсенна встал на ноги и был совершенно здоров. Во дворце шептались и о "волшебном", заговоренном в пещерах покрывале, и о льняных обертываниях няньки. И уж, конечно, о ее разных медах. Целебных. Волшебных…
- Все у них волшебное, - снисходительно усмехнулась княгиня.
"Надобно няньку спросить о Порсенне, что с ним делать - разрешить ли ехать в такую даль старику. Придумал в Ростовское княжество". - Ольга зашла в гридницу. Где Порсенна? Ей не хотелось за ним посылать.
Порсенна пришел сам - веселый и довольный.
- Княгиня, я просто счастлив, я нашел место, откуда шли наши предки в Малую Азию. Ведь никто этого не знает, все–все забыли об этрусках… И вот случайный разговор с воеводой мне открыл глаза, - заговорил он.
Ольга молчала. Столько было тяжелых дел, клубки их перепутались, будто у нерадивой хозяйки.