Девочкой Ольга всегда отрывала лепестки белоголовницы: любит - не любит… Забава была, казалось>что кто не любит - от того легко ноги унести… Но все тот же едкий страх мутит душу: любит - не любит… Сын? Всегда чувствовалось, что любит, но если столько от нее укрыл - значит, не любит…
Невестка не любит, но это не было мучением, казалось преодолимым - и вдруг каменная дорога и нельзя по ней пройди…
В женской душе много страхов, но самый большой - ромашковый: любит - не любит… Сочтешь всех близких, и если один–два не любит - уже трудно жить, а три - вовсе невыносимо… В тяжелые минуты вспоминаются ушедшие… С ними не свидишься уже на этой земле… Князь Олег ее любил, князь Игорь муж - любил… Хватаешься руками, будто за колья, вбитые в трясину, чтобы выбраться на твердую почву. Они любили - значит, дышать еще можно. Но их нет - и спазм боли может прервать стук сердца… Нет, нет, нет… И никогда не будет… Внучата любят - тянут к ней ручонки… Порсенна любит… Нянька любит…
После смерти князя Игоря ощущение временности жизни не покидало: зачем все устраиваются так надолго? Хлопочут? Ссорятся? Думают - вечность у них впереди? Это так боги посылают в своем снисхождении и людям - наградили их чувством вечности, будто смерть за ними не придет, а все у них только в будущем, даже - настоящее кое‑как можно переползти с вечной надеждой на лучезарность и дары небес… Другие смертны, а мы - не умрем…
Христианство после смерти князя Игоря стало княгине Ольге много ближе - там смерть главнее события жизни, твоей собственной, тебе предстоящей неотвратимо…
А за ней - обещание вечной жизни…
Княгиня Ольга знает, что князя Игоря убили, потому что он стал христианином. Подданные не стерпели измены старой вере предков… Но нельзя же голову держать только повернутой назад…
Отец когда‑то ей сказал: "Всегда смотри по сторонам - не только оглядывайся…"
Увидится ли в вечной будущей жизни княгиня Ольга со своим мужем? Если нет, то зачем она? Не раз так рвалась душа тоской, а потом приходило смирение: "Бог лучше меня знает обо мне…" Гордыня отступала…
Гордыня княжеская, но еще и человеческая, материнская, потому что князь Святослав был любящим сыном и славным правителем и храбрым воином…
И все‑таки скифская жрица Гелона на расстоянии почувствовала темное облако, приближающееся к терему княгини Ольги… Она увидела его не с той стороны, но омраченность солнца почувствовала верно…
Это пришло в голову княгине Ольге, когда она гладила по волосам свою невестку Марину и тщетно пыталась высушить ласковыми словами ее слезы.
А в голове крутилось - рута, листики ее, орех карийский… Что такое орех карийский? Орех понтийский знают все - его мешками привозят из Скифии… Нет, не орех карийский, смоква карийская…
"Догадывается ли Марина, что я знаю о ее Скифском лечебном саде?" - подумала княгиня Ольга.
Никогда прежде не видела она своей невестки в подобном виде. О, княгиня Ольга хорошо помнит свое состояние, когда слезы льются и ничто их не может остановить.
Это было после смерти князя Игоря, когда она днями не могла покинуть своей горницы… Ей казалось тогда, что внутри глаз ее идет дождь, выливаемый наружу…
Слезы идут потоками, внутри же их остается еще больше…
И вдруг княгиня Ольга поняла: тот раздирающий душу ужас невозвратности, мрака вечного, где не будет встречи с тем, кого любишь, больше не сможешь его ни обнять, ни поцеловать, а как же жить - с ЭТИМ? - обуял сейчас невестку Марину… Но почему? Или, может быть, Святославу грозит опасность?.. А она, его мать, не знает о ней? Нет, нет, здесь не ревность к Малуше… Или к неведомой болгарке… Страх смерти Святослава…
Холод пробежал по спине княгини Ольги… Красная молния сверкнула перед глазами, она схватила Марину за плечо так сильно, что та вскрикнула от боли:
- Ты отравила Святослава! - срывающимся голосом крикнула она невестке. - Говори же!
Однако княгиня Ольга не стала слушать ответа Марины, Она кинулась к двери, обернулась назад и увидела Марину на полу. Та лежала навзничь.
- Скорее! скорее! - закричала страшным голосом на весь терем княгиня Ольга. - Где нянька? Бегите за нянькой!
Нянька выскочила из какой‑то боковушки и остановилась будто столб.
- Нянька, скорее, скорее за твоей скифкой!..
- Она здесь, - прошелестела нянька, из‑за ее спины выступила закутанная женщина, лица ее не было видно.
- Гелона! - крикнула княгиня Ольга. И мгновенное удивление самой себе: "Как я имя‑то ее вспомнила из бреда няньки!?"
Быстрыми шагами та подскочила к двери и обернулась к княгине Ольге: "Можно войти!" Это прозвучало не вопросом, а возгласом, и голос был не тихий, скорее резкий.
Княгиня Ольга, вошла в горницу вслед за ней.
Марина все так же бездыханно лежала на полу, и Гелона повернулась к княгине Ольге, отбросив свое покрывало.
Лицо ее было смуглым, но глаза смотрели светло, и брови почти выцветшие. Ее нельзя было назвать ни старой, ни молодой. Она распахнула полы своего длинного одеяния, и княгиня Ольга увидела длинную рубаху и короткие сапожки, в которые были заправлены скифские штаны - портки. На поясе, прикрепленная к нему висела золотая скифская чаша, а рядом три мешочка…
Скифка ловко встала на одно колено, будто гибкая девушка. Княгиня Ольга кивнула ей, словно они были знакомы давным–давно. Вот уже золотая чаша в ее руках проворных и быстрых, одной рукой она держит голову Марины, другой - отвязывает мешочек, что‑то в пальцах ее… Подносит к лицу Марины, та открывает глаза и, словно от страха, закрывает их опять.
- Нет, нет! - жестко, как колючая трава в высохшей степи, говорит скифка. - Ты меня слышишь, быстро говори… Что и когда?
Марина опять открывает глаза и садится на полу: теперь голова ее опущена, она смотрит в пол и говорит ровным безжизненным голосом: "Рыбий яд… Дала в вине… ночью…"
В одном из мешочков - склянка, потому что княгиня Ольга слышит, как что‑то льется в чашу, и Марина глотает так громко, кажется, на весь терем слышно… Да, нянька тоже здесь…
- Какой рыбы? - спрашивает Гелона; княгиня Ольгу бьет озноб. "Она напрасно теряет время!" - проносится у нее в голове…
- Что биться с этой дурой?! Где Святослав?!
"Это ты дура, а не она!" - говорит она себе.
Скифка поднимается с колен и склоняется перед княгиней Ольгой в поклоне.
- Не тревожься, княгиня… Прости меня и няньку, но три последних дня она давала князю Святославу сильное противоядие… - Помедлив, добавляет: - из вербены…
…Даже венок на голове из вербены спасает от ядов. Это жреческая трава…
Но княгиня Ольга ее уже не слышит: "Жив, жив, жив…"
- Венки из вербены и васильков - травы кентавра–скифа Хирона….Любовь к василькам навечно сохраняется у скифов и у вас, славян…
Искусные руки Гелоны пристегивают к поясу золотую чашу…
Примечание автора
Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) считал, что "единородство славян с сарматами, чуди со скифами для многих ясных доказательств не споримо".
Василек - по–латыни Centaurea cyanus - трава кентавра синяя - любимое растение славян. Отношение к нему может служить доказательством устойчивости русского менталитета, глубинной связи его с греческой архаической культурой. Когда Геракл сражался с кентаврами (скифами), то нечаянно ранил Хирона стрелой, отравленной ядом Лернейской гидры. Помог Хирону василек. Не с этой ли поры любовь к васильку синему сохраняется в глубинах славянской души?
Вот что пишет об этой, на его взгляд, странной любви писатель Владимир Солоухин: "Давно втолковывали людям, что это растение - вредоносный и злой сорняк, а люди, когда спросишь о любимом цветке, продолжают твердить по–прежнему: василек.
Просветительский агрономический разум вскипает в ярости перед чудовищной обывательской тупостью, а тупой обыватель ("обывательница") очарованно смотрит на синий–синий цветок и срывает его, не только не испытывая никакой враждебности и ненависти, но радуясь и любя. И ничего уж тут не поделаешь. Такова власть красоты". Однако это не только власть красоты, но и глубинного, уходящего в толщу тысячелетий знания и любви. Узость и примитивность такого "агрономического" знания налицо.
Не зря василек называют любимым цветком русалок, и больше всего он любит поля ржи. Рожь - русалка - и рядом василек… Лечебную силу его знал не только кентавр Хирей, но и все древние целители.
Современные специалисты по лекарственным растениям называют василек растением с широким спектром действия: он помогает при заболеваниях почек, сердечно–сосудистой системы, болезнях глаз. Вот славяне и сохраняют любовь к цветку Хирону, что бы и кто бы им на него ни наговаривал. И за это часто получают прозвище "тупых обывателей".
Любовь к природе у славян носит сакральный характер.
Подобные разногласия и непонимания разделяет славян с европейцами, где давно утеряна сакральность отношения к жизни и природе и преобладает природе агрономический разум, о котором пишет Солоухин..
По свидетельству римского естествоиспытателя Плиния, Пифагор оставил немало трудов о лекарственных травах, но они до нас не дошли. Известно, однако, что
Средь трав, заслуживших хвалу Пифагора,
Первой по праву горчица его похвалу получила.
Как известно, горчица - это исконно русская трава. Хвалил ее и капусту…
Как ни пытались сломать или переменить менталитет русских, никогда это не кончалось победой. Почему? Вспомним необъяснимую любовь к василькам русского народа…
В глубинах народной памяти все это хранится незримо для всех. Но скоро, скоро несметные сокровища прошлой славянской жизни выйдут на поверхность, и весь мир увидит сокрытое, как когда‑то явлено было Европе античное прошлое, погребенное под развалинами погибшей Римской империи…
В 1506 году в развалинах терм императора Тита, в августе 70 года взявшего Иерусалим, недалеко от бассейна крестьянин Феличе де Фредис обрабатывал свой виноградник и наткнулся на подземную камеру с инкрустированным полом, где обнаружил знаменитую скульптурную группу "Лаокоон". Как напишет впоследствии художественный критик, "из этой группы паросского мрамора, как из каменной тюрьмы, вырвался дух древнего языческого мира и вновь вернул себе господство над миром. Весь Рим и днем и ночью бежал к термам: туда шли и кардиналы и весь простой народ".
Вспомним миф о Лаокооне, троянском прорицателе, жреце Аполлона. Когда греки, осаждавшие Трою, потерпели поражение и не сумели взять осадой город, они решили притворно уйти из‑под его стен, оставив только деревянного коня - в дар богине Афине, внутри его были спрятаны воины с оружием. В раздумье стоит над деревянным конем сам троянский царь Приам. Троянцы склоняются принять дар своих врагов. Один Лаокоон яростно возражает против этого, пытаясь убедить своих сограждан не принимать дары от "данайцев, дары приносящих". Но тщетно сражается с легковерием и доверчивостью земляков всевидящий прорицатель. Он даже проткнул коня копьем, и все услышали звон оружия.
Боги в заговоре против Трои! И они насылают помрачение На троянцев: те будто ничего не слышат и никакое опасение не проникает в их сердца. Лаокоон вместе с сыновьями совершает на берегу моря жертвоприношение Посейдону. Внезапно по морю приплывают две огромные змеи, они набрасываются на детей Лаокоона и душат отца вместе с ними. (По другой версии - жрец остается в живых, чтобы вечно оплакивать смерть детей.)
Змеи скрываются в Трое в храме Афины. Ошеломленные троянцы толкуют это страшное событие как наказание богини за непочтение к ней, поскольку Лаокоон пытался отвергнуть дар греков.
Афина сражается с Аполлоном, боги ведут свою битву. Бедные люди не могут верно истолковать увиденное, довериться подлинному предостережению. Они не понимают происходящего перед их глазами, слепо верят всем богам, уверенные в том, что их дары умилостивят всемогущих. Но боги и богини смеются… И над человеческой глупостью, и над напрасной доверчивостью смертных к ним, небожителям.
Аполлон помогал троянцам. Его жрец пытался своей прозорливостью предостеречь их от ложного шага. Но все было тщетно… Троянцы втянули деревянного коня в город, ночью из него выскочили греческие воины, и Троя погибла в огне пожаров.
Лаокоон приносил жертву Посейдону, потому что Аполлон вместе с Посейдоном возводили стены Трои, когда она строилась… Не помогло… Заговор богов нельзя одолеть! Потом ходило много толкований о трагической судьбе Лаокоона: будто он нарушил запрет Аполлона вступать в брак и иметь детей и за это был наказан. Однако тут другое: Аполлон, конечно же, знал - не мог не знать! - предвидел судьбу своего жреца и запретом не иметь детей хотел уменьшить его страдания.
Если бы Лаокоон погиб один, он бы страдал несравнимо меньше. Если бы троянцы вняли его предостережениям, Троя бы не погибла!
О, это мучительное "если бы…"
Быкай, не быкай, а быка не добудешь…
Возможно, что на Руси так говорят с древнейших времен: когда быка приносили в жертву славянскому Перуну, троянцы - своим богам, имен которых хитрые греки не сохранили.
Глава 21
Сокрушение гордости
Когда княгиня Ольга стала христианкой, то труднее всего ей давалось понимание гордости как сильного греха. Казалось, что гордость защищала от княжеской неумелости верно рассудить споры людей, ставила на высоту, которую не достигали волнения торжищ и площадей, высоко поднятая голова спасала от собственных оплошностей и ошибок. Тебя обидели - а ты отвернулся с пренебрежением и пошел прочь - думайте что хотите, я даже и объясняться не собираюсь…
Князь Олег был горд, и князь Игорь был горд, и княгиня Ольга была горда…
Помнится, какой вызвала невероятный гордый гнев уверенность древлянского князя Мала, что княгиня Ольга после смерти мужа согласится пойти за него замуж, чтобы спасти свое Киевское княжество. Его князь Мал считал присоединенным к Древлянскому княжеству. И для княжества этот гнев был благом, потому что заставил ее действовать быстро и решительно и помог ей сокрушить древлян.
Древлянская земля покорена, и теперь княгиня Ольга посещает ее совсем с другим чувством - да, в этом чувстве много гордости, гордости за то, что она, вдова князя Игоря, это сумела сделать.
Княгиня Ольга полагала, что тем, кто ничего не сделал" гордиться нечем, а ей можно - пусть втайне! - и погордиться. Чем? Многим, многим… И успешным правлением, и тем, что люди ее любят, и сын Святослав - достойный князь, правитель после нее…
Впрочем, она уже давно чувствовала, что Святослав слишком увлечен военными походами, может быть, причина в ней…
Он хороший сын и не станет сражаться открыто с ее установлениями, но и ему пора садиться на княжеский киевский стол.
"Святослав сокрушит все христианские храмы! - говорил ее внутренний голос.
- Нет, он не посмеет - он любит и уважает мать… - возражала она.
. - Причем тут мать? Немедленно поднимут головы - да, да - те ненавистники Христа, что считают его приход в княжество огромным злом и тебя виновницей этого. Крещение Аскольда и Дира уже забыто, но не забыта насильственная их смерть от руки князя Олега… Аскольда и Дира почитают как русских князей, хотя они и приняли Христа, а вот князь Олег и князь Игорь - ненавистные варяги…
- Но ведь варяги–вагры - живут и ныне на побережье Балтийского–Варяжского моря - это же славяне, никакие не датчане, не шведы–свены, не немцы… немецкое племя "неметы" жили совсем не на побережье, а вот по ним - стали всех немцами звать… Об этом еще князь Игорь говорил, и она сама знает - ведь вереницы купеческих обозов из этих земель все через Киев идут… Да, вагры - варяги, совсем рядышком с Ютландией… И тут же другие все славянские племена - и бодричи, и ратаре, и укране, и лютичи, все они на берегу моря, а дальше вглубь земли - гаволяне, и сербы, лужичане, мильчане, и бобране по реке Бобер… Между реками Лабой и Одрой. - Одр‑то - стол погребальный, тоже славянское слово, - думает княгиня Ольга - одни славяне и живут …
- Чем же вагры–варяги хуже их всех? Рядом с ваграми - дитмары, это уже не славяне…
- В земле вагров - город Старгард, на самом берегу моря… в укромном заливе… А рядышком город Буковец - и на реке, и на краю озера… А чуть южнее его - и тоже у озера - город Зверин… В тех лесах много водится дичи - так купцы говорят… Дальше по берегу моря - Росток, остров же Рюген, куда ездил отец в святилище бога Световита, славяне часто звали- Рана…
Городов было много, и сейчас они стоят, и все со славянскими именами: Бранибор… Любузна… Медзиречь… Любузна у люжичан… Город Стрела на Лабе… Там гломачи…"
Примечание автора
Действительно, между реками Эльба (Лаба) и Одер (Одра) на территории Германии поразительно много славянских названий, оставшихся от жизни здесь славянских народностей.
Там, где жили вагры, город Трайя (почти Троя!) на реке Трене. Город Лютенбург - город Плен. Приток Эльбы (Лабы) - река Ильменау - напоминает наш новгородский край, наше озеро Ильмень. Город Войценбург на Лабе.
У реки Сала жили сербы, на реке Родах - город Россох. Город Крин. Росток стоит недалеко от реки Варнов. Города Гюстеров и Тетеров. На реке Рекниц - город Рибниц у берега моря. Города Каров и Борков, Путлиц и Пене, Узедом и Гнойен. Река Даров впадает в Балтийское море. Город Перлеберг (перлами называли на Руси жемчуг). Гора Кликовец. А еще есть города Клокков и Миров. Остербург и Белиц, Бельциг и Борна, Глаухау и Остров. Города Торгау и Риза на Лабе. Город Лейпциг - от славянского слова "липа".
Прошли через века, сохранились прежние, древние названия…
Когда прибыли сюда варяги, то никакого затруднения при разговоре у них не возникло и толмачи им тоже не требовались. Варяги представлялись иноземцами, чтобы покичиться, но на самом деле понимали язык и все их тоже понимали… Это не было тайной - славянство варягов, но и распространяться об этом тоже не полагалось.
Княгиня Ольга, молоденькая жена князя Игоря, об этом сначала не знала, как и многого, что совершалось вокруг… "Понимаем, но не обсуждаем даже между собой" - этот главный ход княжеской жизни она усвоила сразу, может быть, потому, что и у себя дома была приучена к молчанию… Варяги да варяги, одетые в заморские доспехи, производили впечатление на всех, и о славянстве их даже и не шептались. О многом следовало догадываться самой, князь Игорь заботился о том, чтобы она не была только зрительницей жизни, он дорожил отношением князя Олега к ней, сразу приметившего сообразительность молодой княгини. Все это заставляло ее быть постоянно настороже, чтобы ничего не упустить из происходящего и вместе с тем не спрашивать лишнего, выказывая свое непонимание и наивность, делать это мешала и гордость.
Но никогда не ползла земля у нее под йогами от открываемся вдруг бездны… не горя - хотя горе было сильное - а пропасти, на дне которой невиданные ею прежде чудовища, готовые пожрать всю ее жизнь…