- Да, вы правы. Я и говорю: расшатанность, неуравновешенность. Это неизлечимо… Я повредила людям, которых люблю, потому что у меня мучительная жажда деятельности, и я стараюсь ее утолить, заставляя этих людей действовать… Помните, Бертран, какое желание я высказала как-то вечером, на террасе Сент-Арну, при вас и аббате? Я была права… Тогда мне и следовало бы умереть.
- Вовсе нет, все гораздо проще, чем вы думаете, - ответил Бертран. - Вы ищете любви, вы ее не знаете, вы принимаете за нее множество других явлений и гонитесь за ними, а как только достигнете одно из них, вы убеждаетесь, что ошиблись. Вот вся ваша история.
- Вы так думаете?
Зал опять погрузился в темноту. Рычал лев, просунув голову в обруч. В Пиренеях по дороге неслись лошади. Послышался удар биты по мячу - где-то в Аргентине играли в поло. Самолеты обволокли американский флот белым непроницаемым туманом. Разглагольствовал какой-то министр. Пропела птичка. Вертелся глобус.
XVI
Обычно Ольманы переезжали в Сент-Арну в июне. В 1931 году они отправили туда детей, а сами из-за финансовых затруднений и плохой погоды задержались в Париже. Они уехали только в конце июля, да и то с большим трудом. Всех их друзей, как и их самих, видимо, удерживала в Париже какая-то непреодолимая сила. Казалось, что в дни великого потрясения всей цивилизации люди, сознавая грозящую человечеству опасность, нуждаются друг в друге. Шмиты остались в городе, Тианжи - тоже. Дениза каждый вечер говорила с детьми по телефону. Мари-Лора жаловалась:
- Мамочка, что же вы совсем не приезжаете… Обещайте, что приедете на мои именины, второго августа.
- Второе число - воскресенье, - сказала Дениза мужу. - Надо непременно съездить. Мне не хочется огорчать детей. Поедемте в Сент-Арну в субботу, а если вы к тому времени еще не успеете закончить все дела, можете возвратиться в Париж в понедельник.
Когда они приехали, оказалось, что маленький Оливье немного простудился и лежит; зато Мари-Лора и Патрис встретили их с восторгом. Дети веселились, чувствовали себя непринужденно. Патрис был занят главным образом собачкой Микет, которую ему недавно подарил садовник.
- Мама, Микет хворала, но сама виновата. Знаете, чего она сделала? Она ест всякие гадости, внутренности животных…
- Не говори: "Чего она сделала". Надо говорить: "Что сделала".
- Знаете, папа, она по ночам охотится, она зубами убивает зайцев… Садовник сам видел. Он устроил всем нам по садику…
- Да, но мы в садиках еще совсем не работали, и они заросли сорной травой… - вставила Мари-Лора. - Мамочка, вы не забыли про пирог ко дню моего рождения и про девять свечек?
Дениза не забыла. Она привезла и подарок. Ей хотелось, чтобы этот торжественный день, даже в год тяжелых испытаний, остался в памяти дочери радостным событием. Погода стояла прекрасная. Коричневые и белые коровы, пасшиеся на залитых солнцем лугах, искали прохлады на опушках леса. Дениза с удовольствием села на террасе, но детская болтовня быстро ее утомила. Она завидовала женщинам, которые, как Элен де Тианж, могут часами играть в прятки, в бирюльки и находить в этом удовольствие. Воспитательницы говорили о Денизе: "Она не любит своих детей". Это было неверно; она все сделала бы для них, но в их присутствии она чувствовала себя чужой, ей не хватало терпения.
- Знаешь, Мари-Лора, - сказала она, - сегодня вечером к нам приедут господин Шмит и господин де Лотри. Завтра они будут на твоем праздничном обеде. Ты заказала то, что тебе хочется?
У них установился такой обычай, что каждому ребенку в день его именин предоставлялось право заказать обед по своему вкусу.
Из отворенного окна донесся бесстрастный голос:
- На нью-йоркской бирже… начало вялое… Индекс акций…
- Это папа включил радио, - пояснил Патрис.
- Эдмон! - крикнула Дениза. - Не надо! Дайте себе хоть здесь отдохнуть!.. Достаньте, пожалуйста, мою книгу.
Он выключил приемник, принес ей книгу, взял газету и уселся против нее. В Сент-Арну, наедине с Денизой, в окружении детей, он чувствовал себя счастливым. Она стала было читать:
"Поступки некоторых людей отзываются на многих тысячах человек подобно тому, как пертурбации и изменения среды оказывают влияние на всех живущих…"
Патрис подозвал свою собачку:
- Микет! Микет! Не смей это трогать! Вот противная! Микет, сюда!
"Всякому существу непременно нужно мучить другое", - подумала Дениза.
"Как явления, таящиеся в природе, способствуют образованию града, тайфуна, радуги, эпидемии, так явления интеллектуального порядка воздействуют на миллионы людей, подавляющее большинство которых принимает их точно так же, как принимает прихоти неба, моря, земной коры. Ум и воля…"
В гостиной раздался звонок.
- Телефон! - молвила она с досадой. - Париж не хочет оставить нас в покое… Подойдите, Эдмон.
Он вошел в дом и тотчас же вернулся.
- Это вас, - сказал он холодно. - Мужской голос.
- Вероятно, Лотри или Шмит не могут приехать.
Она встала, подошла к аппарату. Мари-Лора лежала на ковре в углу гост иной и рассматривала картинки в старом иллюстрированном журнале. Дениза взяла трубку. Звонил Монте. Она удивилась. Парламент был распущен на каникулы.
- Слушаю! Да, понимаю, - говорила она. - Я думала, вы в Перигоре.
- Нет, я в Париже, на сутки. Мне непременно надо повидать вас. У меня неприятности… Провести с вами вечер будет для меня большим утешением.
- Очень сожалею, но это совершенно невозможно, - отвечала она. - Дети страшно огорчатся.
Она взглянула на Мари-Лору; та молчала, погрузившись в журнал, и даже не подняла голову.
- Послушайте, Монте, - продолжала Дениза, - чего же проще… Приезжайте вы сюда. У нас будут только свои - Лотри, Шмиты.
- Нет, нет, - возразил он, - это совсем не то. Я не в состоянии участвовать в общем разговоре. Я хочу видеть только вас. Умоляю - приезжайте, хотя бы на один вечер…
- Не могу.
- Я думал, вы великодушнее. Дети будут при вас все лето.
Она уже колебалась.
- Но вы сами виноваты, - сказала она. - Зачем было выбирать именно этот день? Вы же знаете, что в субботу вечером мы почти всегда в Сент-Арну.
- Нет, в последнем письме вы говорили, что никак не можете решиться уехать из Парижа. А я примчался из дордонской глуши специально, чтобы повидаться с вами. Представьте себе мое разочарование, когда ваш швейцар сказал, что вы уехали… Ну, прошу вас… Только на один вечер…
- Но у нас весь дом заперт.
- Приезжайте в гостиницу.
- Нет, Монте, этого я не могу.
Она посмотрела в окно. Эдмон делал вид, что читает, но, несомненно, прислушивался. Жужжали насекомые. Птичка с красной грудкой опустилась на газон и что-то клевала. В деревенской тишине слышался скрип повозки, направляющейся к какой-то ферме. Дениза представила себе осунувшееся лицо Монте, искаженное желанием и тоской.
- Ну хорошо… Алло? Слушаете? Сегодня никак не могу; я жду к себе Лотри и Шмитов. Если я уеду, это будет совершенно необъяснимое невежество. А завтра я уеду отсюда после обеда и проведу с вами вечер. Довольны? Где же мы встретимся? Где? Хорошо. Хорошо, около восьми… Нет, по железной дороге… Да… Разумеется… До завтра.
Она повесила трубку и вышла на террасу, намереваясь объяснить мужу сложившиеся обстоятельства. Но он уже встал с кресла:
- Я, надеюсь, не так понял? - сказал он. - Вы не обещали Монте приехать завтра вечером в Париж?
Она собиралась говорить с мужем ласково и деликатно, но его резкий выпад понудил ее насторожиться.
- Почему? - спросила она сухо.
- Потому, что это совершенно немыслимо… Мы только что приехали сюда, у нас до понедельника гости…
- Вы с ними и останетесь.
- Право же, Дениза, вы безрассудны… Не воображайте, что я позволю вам провести ночь одной в Париже…
- А вы не воображайте, что я стану просить у вас позволения…
- В таком случае я поеду вместе с вами.
- А это уж совсем нелепо и невозможно… Нельзя же оставить здесь гостей одних. Наконец, я еду в Париж, чтобы повидаться с Монте, он расстроен, у него большие неприятности, и он хочет видеть меня, а не вас…
- Да, но вы сами рассудите, Дениза… Неужели вы думаете, что я допущу, чтобы вы поехали к этому человеку?
Она уже вышла из себя:
- Да, думаю. Я не делаю ничего дурного. И для вас, и для меня Монте оказался безупречным другом, вы это отлично знаете. Теперь он в беде; не в моих привычках отказывать друзьям, когда они нуждаются в помощи. Хотите вы этого или не хотите, а я поеду, и поеду одна.
- Где вы будете ночевать?
- В гостинице… Или у нас.
- Там все заперто.
- Привратнице не так уж трудно будет приготовить мне постель.
Тут с ревом прибежал Патрис:
- Мамочка! Микетку стошнило мне прямо на руки!
- Вы обещаете мне ночевать у нас? - спросил Ольман.
Она увидела перед собою детей. Мари-Лора побледнела. Дениза сделала мужу знак, чтобы он замолчал.
- Please stop this… The children are listening… Что ты говоришь, Патрис?
- Микетку стошнило мне на руки!
- А кто виноват? - возразила брату Мари-Лора. - Ты ее кормишь мясом по четыре раза в день, а садовник тебе запретил.
- Неправда! Неправда! Вот я вам скажу, чего она сделала… Она копалась в помойке.
- Довольно, перестань! - сказала Дениза. - Поди попроси мадемуазель, чтобы она вымыла тебе руки одеколоном. И не говори: "Я вам скажу, чего она сделала". Говори: "Я скажу, что она сделала". Понял?
XVII
Чтобы положить конец пререканиям, она пошла вместе с детьми наверх; проходя через буфетную, она распорядилась:
- Люси, приготовьте мне чемодан на завтра, часам к трем. Я поеду в Эвре к поезду шесть тридцать девять. Положите только розовый халат, пижаму, смену рукавчиков и воротничок… Платьев не надо, я в понедельник вернусь…
Вдруг она осеклась: в зеркальце, висевшее на стене, она увидела Мари-Лору. Девочка стояла у нее за спиной и слушала, понурив голову.
- Что ты тут делаешь, Мари-Лора?
- Я жду Патриса, мамочка. Он моет руки.
- Жди его внизу. Или поиграй с Оливье.
- Хорошо, мамочка… А вы в самом деле хотите уехать?
- Только на одну ночь, милочка, и не сегодня, а завтра.
- А завтра я именинница.
- Вот поэтому я и поеду только вечером. А на твоем именном обеде я буду.
Мари-Лора насупилась.
- Вечером я тоже буду именинницей, - заметила она.
Потом она крикнула брату:
- Пат, когда вымоешься - возьми велосипед, прокатимся до конца аллеи.
И ушла, не взглянув на мать.
День прошел тягостно. Дети куда-то исчезли и явились только к чаю. Эдмон был бледен, молчалив и открывал рот только для того, чтобы пожаловаться, что его опять "схватило". Последнее время он считал себя больным, упоминал об аневризме, о грудной жабе. Врачи говорили, что сердце у него в порядке, а явления, на которые он жалуется, - нервного происхождения. Шмиты и Лотри приехали вместе в седьмом часу; они сразу же поняли, что попали в напряженную обстановку и что надо вести себя очень осторожно. Вскоре дети пришли, чтобы попрощаться перед сном. Дениза была с ними ласковее обычного, зато они еле поцеловали ее, а "спокойной ночи, мамочка" произнесли чуть слышно.
Начинало смеркаться. В Сент-Арну сумерки напоминали вечера на морском берегу. Гряда огненно-красных облаков окружила холмы. Зажглась первая звездочка. На террасу доносился аромат жимолости. Дениза завела патефон и поставила "Pea-Nut" - модную в тот год песенку, которая ей очень нравилась. Мужчины молча курили. Изабелла, полная любопытства и иронии, старалась разгадать тайну этого напряженного вечера. Бертран сказал:
- Мне хочется пройтись. Составьте мне компанию, Дениза.
- Тогда наденьте пальто или накиньте испанский шарф, - сказал ей Ольман.
Лотри пошел в гостиную, чтобы выключить патефон. Изабелла осталась одна с Ольманом. Они заговорили о воспитании детей. Изабелла сказала, что ее сын Ален не любит читать. Патрис такой же. Это поколение техников. Потом Ольман попробовал - очень нерешительно - подготовить Изабеллу к завтрашней поездке Денизы.
Вечером Шмиты в своей комнате обсуждали положение.
- Это просто невероятно! - говорила Изабелла. - Завтра в пять она уедет, оставив нас с мужем… Вот уж действительно - не церемонится.
- Она мне все объяснила, - ответил Бертран. - У нее особые причины, и я ее отлично понимаю.
- Какие причины?
- Я не могу сказать, она доверилась только мне.
На другое утро, когда горничная пришла в спальню Денизы, чтобы открыть шторы, она сначала убедилась, что господин Ольман в ванной, на другом конце коридора, а потом подошла к кровати:
- Со мной приключилась беда, мадам, - сказала она. - Но я не виновата. Я тут ни при чем.
Дениза приподнялась в испуге.
- Что такое?
- Вчера вы мне велели приготовить пижаму и розовый капот… Я не стала откладывать дела на сегодня, когда и без того много хлопот с гостями; после обеда я выгладила вещи, завернула в папиросную бумагу, и все было готово. А сегодня - открываю чемодан, чтобы положить туда дорожную аптечку, и что же я вижу? Сплошное черное пятно. Кто-то вылил целый пузырек чернил прямо в чемодан!
- Чернила? Но кто же мог сделать такую гадость?
- Я вам скажу, мадам. Тут не может быть сомнения… Это дети. Потому что чернила черные, а во всем доме только они такими пишут. И у вас, и у господина Ольмана, и у нас на кухне чернила синие… Да и мадемуазель, которой я это показала, говорит, что она заметила, как дети вчера весь день что-то замышляли и сговаривались.
Дениза, сильно побледнев, вскочила с постели.
- Мадемуазель следовало бы предупредить меня, - сказала она. - Надеюсь, она не говорила с детьми на этот счет?
- Нет, мадам, ведь они еще спят. Но они свое получат, мадемуазель их накажет.
- Скажите ей, что я решительно запрещаю говорить с ними об этом. Или нет, подождите. Я сама приду.
- А что же мне приготовить вам в дорогу?
Дениза подумала, подошла к окну, отдернула занавески. Начинался прекрасный летний день.
- Не знаю, Люси… Кажется, теперь я уже не поеду. Соедините меня с гостиницей на набережной Вольтера, в Париже. Впрочем, нет. По воскресеньям принимают телеграммы?
- Да, до двенадцати.
- В таком случае перенесите сюда телефон… и приготовьте мне ванну.
Оставшись одна, она продиктовала телеграмму:
- Париж, набережная Вольтера, гостиница… Монте… Нет, мадемуазель: те… те… Теодор, Элен… Монте… Да, так… Вопреки искреннему желанию приехать задерживаюсь непреодолимыми препятствиями… Нет, два последних слова вычеркните… Просто: задерживаюсь… простите… привет… Подпись: Д… Да, одна буква… Д… Дениза. Все. Повторите, пожалуйста.
Воскресенье прошло еще более уныло, чем суббота. Дети, что-то затаившие и недовольные, ждали расспросов и удивлялись, что старшие молчат. Денизу дважды вызывали к телефону:
- Вас просят, мадам. Из Парижа.
Она распорядилась перенести аппарат в спальню и уходила разговаривать туда, подальше от любопытных. В одиннадцать часов она повела детей к обедне; Изабелла пошла вместе с ними; приходский кюре произнес проповедь на тему о супружеских обязанностях. Мари-Лора внимательно слушала; Патрис играл фуражкой и наблюдал за младенцем, который, как ни старалась мать успокоить его, все порывался расплакаться.
Лотри и Шмит, оставшись на террасе, обсуждали международные дела.
- Что это? Провал капитализма? - говорил Лотри. - Быть может, будущим историкам наша эпоха раздутых займов покажется эпохой странного безумия? Быть может, они будут судить о ней, как мы теперь судим о системе Лоу? Или, наоборот, тогда покажется наивным наше стремление поддержать золотую валюту?
- Мне скорее думается, что это провал демократии, - ответил Бертран. - Возраст правительств определяется возрастом финансов, подобно тому как артерии определяют возраст человека. Абсолютную монархию подрывали личные траты королей и плохая организация сбора податей. А демократия еще уязвимее, потому что она перерождается в демагогию и расточает богатства страны ради привлечения избирателей. Она парализована, потому что не может действовать быстро. Конгресс Соединенных Штатов - самое нелепое и самое громоздкое установление, какое только мог себе представить столь деятельный народ. И даже у нас…
Тут к ним присоединился Ольман; он спросил, хорошо ли они спали. Он казался счастливым, успокоившимся.
- Вы знаете, что Дениза решила не уезжать? Не хочет расставаться с солнцем и друзьями.
- Ура! - воскликнул Лотри. - Вот приятная новость! Я не вполне согласен с вами, - продолжал он, обращаясь к Бертрану. - Это провал не демократии вообще, а определенной ее разновидности - демократии парламентской. Мне кажется, что профессиональные корпорации будут отныне играть в государствах все большую и большую роль. Внутри каждой корпорации будет необходим строгий контроль. Биржевые агенты его и сейчас уже осуществляют. Банки…
- Ну, если вы завели разговор о банках, я лучше пойду встречать детей, - сказал Ольман.
Он направился по тропинке, ведущей к церкви.
- Это Монте просил ее приехать в Париж? - негромко спросил Лотри. - Она сама вам сказала?
- Сама, - ответил Бертран. - Не знаю, почему она раздумала… Я почти что жалею об этом. Такое беззаветное понимание дружбы…
Они умолкли - за углом террасы показалась группа женщин и детей. Патрис, бежавший впереди, стал подзывать собачку:
- Микет!
Мари-Лора подошла поздороваться с Бертраном Шмитом, с которым она особенно дружила; она была очень оживленна.
- Здравствуйте, лентяи, - сказала Дениза. - Вам подали все, что нужно? Лотри, можно у вас на минутку отнять Бертрана? Мне надо ему кое-что сказать.
Она увела Бертрана Шмита к розарию.
- Мне необходимо поговорить с вами, - сказала она. - Я в отчаянии… Эдмон вам сказал, что я решила не ехать? Монте звонил сегодня уже три раза. Он резко упрекает меня, говорит, что я веду себя с ним, как пустая кокетка, обвиняет меня в мещанской трусости и отсутствии благородства. Эдмон ничего не понял в этой истории, но хорохорится как победитель и доводит меня до исступления… А главное - дети…
Она рассказала историю с чернилами.
- Понимаете, я в ужасе от мысли, что могу причинять детям страдания, какие переживала сама… Эта мысль не дает мне покоя… Я знаю, по вашей теории, теперешних детей такие вещи не волнуют… Это, может быть, и верно в отношении подростков, - да и то я не уверена. Но это, во всяком случае, неверно в отношении детей… Я перехватила несколько взглядов Мари-Лоры. Девочка уже начинает осуждать меня… И вот я между ней, мужем и Монте… клянусь, это невыносимо!
- Ну так съездите куда-нибудь, - сказал он. - Когда все идет из рук вон плохо, отлучка почти всегда приносит облегчение.
- Да, но куда ехать? Буду ли я в Версале или в Тамари - Эдмон теперь все равно станет думать, что я поехала к Монте. Знаете, куда я поехала бы, не будь у меня таких тягостных воспоминаний? В Пон-де-Лэр. Мама настойчиво зовет меня в каждом своем письме.