- Там. Бедные малютки, они так горюют. Мадемуазель Дениза держится молодцом. Не понимаю, почему они не идут сюда. Позвать их?
- Не надо, - сказала госпожа Эрпен. - Я так взволнована. Дайте мне хоть немного подготовиться.
Пять минут спустя она поднималась, в черном платье, на второй этаж, искренне потрясенная и в то же время озабоченная тем, как ей подобает вести себя. На площадке она увидела дочерей - они стояли у двери отцовской комнаты. Госпожа Эрпен, с носовым платком в руках, направилась, чтобы поцеловать их.
- Бедные, бедные крошки! - вскричала она.
И вдруг остолбенела: все три раскинули руки, чтобы преградить ей путь.
- Вам туда нельзя, - сказала Дениза.
XXI
Когда дочери раскинули перед нею руки, чтобы не пустить в комнату, где лежал ее скончавшийся муж, госпожа Эрпен была так изумлена, что сразу не поняла смысла этого жеста, она подумала, что дети хотят избавить ее от тягостного зрелища.
- Не бойтесь, - сказала она. - Я буду так же мужественна, как и вы.
Она попробовала ласково разорвать эту хрупкую цепь.
- Незачем, - холодно ответила Дениза. - Вам туда нельзя. Вы всю жизнь причиняли ему страдания; теперь он умер, оставьте его в покое.
- Что? Что ты говоришь? - пролепетала госпожа Эрпен.
Она обернулась и бросила на лестницу тревожный взгляд; дочери сразу же поняли ее.
- Не беспокойтесь, они на кухне, - презрительно сказала Дениза. - И нам тоже вы достаточно причинили горя. Уходите.
Госпожа Эрпен с ужасом смотрела на трех маленьких черноголовых фурий.
- Да вы с ума сошли, - сказала она.
- Мы не сошли с ума, мы просто очень несчастны, и первый раз говорим вам правду.
Жермена Эрпен разразилась рыданиями. Она была в ужасе, ей казалось, что дочери чудовищно несправедливы. Она ведь действительно всю жизнь старалась любить этого несчастного человека. Он уже давно стал для нее только другом, но другом, за которым она ухаживала, которого никогда не оставляла. Конечно, очень жаль, что ее не было в минуту его кончины, но это только прискорбное совпадение. Она оставила его всего лишь на два дня, а разве у нее нет обязанностей и по отношению к тому, другому, который любит ее? Она отерла слезы.
- Дети мои, - сказала она, - прошу вас. Не будем ссориться в такую минуту, это ужасно. Вы еще слишком молоды и не можете понять всю чудовищность того, что вы затеяли. Со временем вы раскаетесь в этом, но будет уже поздно. А теперь дайте я пойду помолюсь возле вашего бедного папочки. Завтра мы все обсудим. Но не надо сиен около покойника. Бедный Луи, ведь он всегда так страшился всяких объяснений. Что он думает сейчас о нас?
Дениза с горечью отметила, что к авторитету слабовольного отца впервые взывают в его доме именно в тот день, когда он стал всего лишь холодным, бездыханным телом.
- В его комнате не будет сцен, - сказала она спокойным, но твердым голосом. - Не бойтесь, при посторонних сцен не будет. Мы знаем, что папа этого не любил. Но вам туда нельзя. Мы будем сидеть при нем по очереди. А вы оставайтесь внизу и принимайте посетителей… Придет много народу.
- Ты - чудовище! - воскликнула госпожа Эрпен.
Она поняла, что ей не сломить этих трех хрупких ожесточившихся девочек. Она в слезах вернулась вниз, в гостиную. Здесь, возле кресла, где так часто муж томительно ждал ее, прислушиваясь к шагам и к бою часов, она задумалась над будущим. Конечно, она выйдет за Жоржа Герена. Не сразу - через год, быть может, через два. Надо считаться с общественным мнением - Жорж не может им пренебрегать. Эжени ввела старую госпожу Эрпен. Та поцеловала невестку и заплакала. Она считала, что перед лицом смерти надо забыть о распрях. Однако она не удержалась и спросила:
- Вас не было при нем?
- Нет, - ответила госпожа Эрпен, прикладывая к глазам платок, - я была в Руане у мамы; она тоже, бедняжка, очень плоха. Я никогда не утешусь, что отсутствовала в этот день.
Она опять заплакала. Старая госпожа Эрпен выразила желание повидать внучек. Мать робко, опасаясь отказа, велела Эжени позвать их.
- Они не хотят оставлять его, это очень трогательно, - сказала она. - А мне приходится сидеть здесь. Надо, чтобы кто-нибудь пожертвовал собою и принимал посетителей.
Дениза и Сюзанна пришли, оставив при отце Шарлотту. Вместе с ними в гостиную вошла госпожа Кенэ. Она занимала в этой местности положение королевы и поэтому, сама того не сознавая, усвоила облик пожилых женщин королевской крови - переняла скромность их нарядов, их старомодные шляпки, манеру задавать вопросы благожелательно и высокомерно.
- Я тотчас же поспешила к вам, - сказала она. - Ашиль страшно огорчен. Он так любил вашего супруга!
В действительности же, когда зять Лекурб сказал Ашилю Кенэ: "Эрпен умер", - тут буркнул: "Вот те раз! Кто же теперь возглавит фирму?" Но переводить на общепринятый язык дикие, "суконные" обороты мужа было одной из общественных обязанностей госпожи Кенэ.
- Он очень мучился? - спросила она у госпожи Эрпен. - Вы находились при нем в роковые минуты?
- Увы, нет, - ответила госпожа Эрпен. - Я была в Руане; мамочка очень больна.
Она избегала взглядов Денизы, а та, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Теперь госпожа Эрпен могла спокойнее продолжить рассказ. Она повторила версию, сообщенную Эжени:
- Горничная и кухарка услыхали крики. Они прибежали. Бедный Луи держался за грудь и говорил: "Кончено… умираю". Последним его словом было: "Жермена". Это для меня большое утешение. Какая страшная утрата! Он всегда был для меня руководителем, опорой.
Она умолкла, а старые дамы, помолчав, невольно обратились к другой теме, которою в то время были заняты в Пон-де-Лэре все умы.
- Вы слышали, что младшая Ромийи разводится? - как бы вскользь прошептала госпожа Кенэ.
- Как же, слышала, - ответила старая госпожа Эрпен, и мрачный тон ее голоса прозвучал вразрез с живым любопытством, сквозившим в ее словах. - Слышала. Это прямо-таки невероятно. Оказывается, во время войны…
Разговор настолько оживился, что гостьи позабыли о шепоте; вдова тоже приняла в нем участие. Все три уже почти хохотали, но тут Эжени доложила о приходе госпожи Пельто. На лицах дам, словно по уговору, сразу же появилось благопристойное, скорбное выражение. Госпожа Эрпен встала навстречу вошедшей, и та долго целовала ее.
- Я уже приходила утром, - сказала она. - Какое горе! Вас не было дома?
- Увы, - ответила госпожа Эрпен, - я была в Руане у моей бедной мамочки.
Она вновь повторила принятую версию смерти господина Эрпена, а госпожа Пельто, уже слышавшая ее от Эжени, не без тайного удовлетворения отметила, что рассказы сходятся точь-в-точь. Несколько минут спустя заговорили о разводе супругов Ромийи. Когда госпожа Пельто поднялась, госпожа Эрпен сказала ей вполголоса и как нечто не имеющее особого значения, что после похорон ей надо будет повидаться с мэтром Пельто.
Дениза оставила при отце Шарлотту, а сама села писать Жаку.
"Бывают дни, когда доходишь до самого дна и тщетно отбиваешься от всего, что низменно и подло. Сегодня для меня был именно такой день. Я в отчаянии. Кроме тебя, у меня нет никого на свете. Я действительно, как говорила мадемуазель Обер, "атом, брошенный в безмерное пространство", - жалкий крохотный атом, который терзают, мучают, попирают и люди и обстоятельства. Я никогда не думала, что можно быть до того одинокой, до того жалкой в своем одиночестве…"
В это мгновение Эжени постучалась в дверь и сказала, что мать просит ее в гостиную, приехала тетя Марта.
XXII
Уже три дня Луи Эрпен покоился на кладбище, под свежей, еще рыхлой землей. Госпожа Эрпен облеклась в траурный креп и хранила жалобно-кроткий вид. Жители городка ценили ее старания изъявлять скорбь в строгом соответствии с установленными правилами и относились к ней благожелательно. Она тщательно избегала малейшего повода к конфликту с дочерьми. Чтобы предотвратить тягостные объяснения, она выписала из Руана госпожу д’Оккенвиль: в ее присутствии девочки, при всей своей черствости, не станут высказываться свободно, а в трудные минуты старуха будет выручать ее, рассказывая о походах Адеома и о продаже замка Тюисиньоль. На шестой день, часов в десять утра, когда Жермена принимала ванну, в дверь кто-то постучался.
- Что такое? - спросила она.
- Это я, Дениза.
- Я в ванне. Что тебе? Разве нельзя подождать?
- Нет.
- Входи.
Дениза остановилась в нескольких шагах от ванны. Она была очень бледна, и эта бледность еще подчеркивалась черным платьем. Она взглянула на мать и помолчала, задержав взор на линии ее плеч. Как еще моложава эта женщина!
- Что ты хочешь? - сказала госпожа Эрпен с заметной тревогой.
- Мама, уже три дня я тщетно ищу случая переговорить с вами. Вы каждый раз уклоняетесь. Вы ставите кого-нибудь между нами. Вы избегаете разговора. Почему? Мне надо знать. Мне с сестрами необходимо принять решения.
Госпожа Эрпен машинально намыливала шею и руки.
- Какие решения? - спросила она. - Не понимаю.
- Это необходимо, мама. Вы, конечно, выйдете за доктора Герена замуж?
Госпожа Эрпен выронила мыло. Жестокая прямолинейность дочери пугала ее. Она была из числа женщин, которые не любят, чтобы о некоторых вещах говорилось все до конца.
- Но послушай, Дениза! Я тебя просто не узнаю. Ты всегда была очень тактична. Как можешь ты задавать подобные вопросы в такой момент? Уверяю тебя, я и не помышляю о замужестве, когда твой отец только что скончался.
- Значит, вы совсем не выйдете за доктора Герена?
- Этого я не говорю… Совершенно очевидно, - раз уж ты заговорила об этом, что в ваших же, твоих с сестрами, интересах, чтобы у нас дома со временем вновь появился мужчина… Благодаря вашему незабвенному папочке, который всегда мною руководил, я не привыкла заниматься делами; поэтому придется подумать о том, чтобы кто-нибудь и, разумеется, такой человек, которому можно вполне довериться, занялся нашими делами… Но об этом не может быть и речи еще очень долго… два, может быть, три года…
- Мы с этим согласны, - сказала Дениза. - Но ни я, ни мои сестры не желаем жить у господина Герена и поэтому уедем из дому.
- Дениза, ты с ума сошла! Жорж, словом, доктор Герен к вам очень расположен, если он со временем и будет жить вместе с нами, он станет для вас как бы отцом.
- Возможно. Я ничего не имею против господина Герена. Просто я не хочу у него жить. Это, думаю, мое право. К тому же, что касается лично меня, то я теперь могу учиться только в Париже. Туда я и уеду, как только выясню, на что я могу рассчитывать в материальном отношении. Сестры еще некоторое время подождут.
- Ты не будешь одна жить в Париже. Я тебе это категорически запрещаю.
- Уже месяц, как я совершеннолетняя, мама.
- Дениза, поведение твое просто постыдно. Мне не в чем упрекать себя. Я окружала вас заботой и лаской. Я пожертвовала ради вас гораздо большим, чем ты можешь знать или лаже вообразить. Быть может, жизнь у меня была и сложная, но не тебе ее судить. Твой отец был снисходительнее, или, вернее, справедливее. Он очень любил меня, - до самого конца.
- Не обольщайтесь, - вскричала Дениза, - у него была другая женщина!
Она убежала, вся дрожа. На площадке она остановилась у дверей пустой комнаты и с поразительной ясностью представила себе на отцовской подушке доктора Герена, его рыжие кудри, его розовую плешь.
"Что со мной? - подумала она. - Зачем так взвинчивать себя, раз я уезжаю. Я поступила неправильно… Но я не могла сдержаться. Я чувствовала неодолимую потребность раздавить эту женщину".
Она спустилась в сад и долго ходила вокруг клумбы, вдыхая свежий воздух, - он умиротворял ее. Потом она вернулась в дом, вошла в гостиную и машинально открыла рояль. Она коснулась клавиш, наигрывая каватину Фауста "Привет тебе, приют невинный…" Бедный папочка! В дни молодости он пел эту арию, конечно, думая о том доме, где будет жить с любимой женщиной. "Привет тебе, приют священный…" Перед ней вновь возникла квадратная бородка, склоненная набок голова, она вспомнила голос неуверенный, дрожащий, но все же полный простодушной страсти. Она подумала, много ли знала об отце мадемуазель Прота - девушка с худым лицом, так безутешно плакавшая на похоронах? "Привет тебе, приют…" Дверь медленно приотворилась, и вошла госпожа Эрпен - изумленная, шокированная. В черном платье с воротничком, обшитым белым крепом, она была хороша как никогда.
- Это ты? - проговорила она. - Нам с бабушкой просто не верилось. Значит, шесть дней спустя после смерти отца ты уже занята музыкой?.. Если у тебя, несчастная, нет сердца, то все-таки следовало бы считаться с обстоятельствами.
Днем госпожу Эрпен посетил мэтр Пельто. Она показала ему завещание, хранившееся у нее в зеркальном шкафу. В завещании все было отказано ей. Она наследовала половину общего достояния супругов, четверть в собственность, четверть в узуфрукт; кроме того, господин Эрпен просил предоставить ей в пожизненное пользование дом на улице Карно, в котором она будет жить с дочерьми. Других дарственных распоряжений не было. С помощью нотариуса госпожа Эрпен произвела кое-какие подсчеты. Ей приходилось около восьмисот тысяч франков; каждой из дочерей, ко времени совершеннолетия по сто тысяч. Возвратясь домой, нотариус сказал жене:
- Любопытно! Муж, которому она всю жизнь изменяла, не предоставил никаких преимуществ дочерям. В самом выгодном положении оказывается Герен.
- Ты думаешь, она выйдет за него? - спросила госпожа Пельто.
Он пожал плечами:
- Посмотрим. Меня больше волнует наш Жак. Пока Аристид Эрпен жив, у девочек больших капиталов не будет. Да и после.
- Ну так не надо нам соглашаться на этот брак.
- Не спеши, - возразил нотариус. - Главное - не высказывайся. Ты нынешнее поколение не понимаешь. Если не хочешь этого брака, старайся о нем не говорить.
Вернувшись к себе в кабинет, нотариус стал изучать документы супругов Ромийи и подумал, что в дальнейшем, при моральной неустойчивости современной молодежи, ему только и останется, что составлять договоры о разделе имущества.
Часть вторая
I
ДЕНИЗА ЭРПЕН - СЮЗАННЕ ЭРПЕН
"Париж, 15 ноября 1919 г.
Дорогая моя!
С тех нор как я получила твое письмецо - такое грустное, такое безнадежное, я только о тебе и думаю. Представляю себе, как ты сидишь в своей комнатке на третьем этаже этого проклятого дома. Ах, до чего мне хотелось бы вызвать тебя сюда и поделиться с тобою моим счастьем! Однако прочь лирику… ("Опять напыщенность!" - написала бы здесь на полях мадемуазель Обер…) Попробую набросать сухой и точный конспект моей жизни ("Составьте план, мадемуазель Эрпен, план!")
1. Материальные условия. Мэтр Пельто сказал, что будет высылать мне ежемесячно около восьмисот франков. После долгих поисков я нашла на улице Вожирар пансион, где за пятьсот франков мне предоставляют комнату и питание. Триста франков остается на книги, концерты, наряды (впрочем, у меня уже есть из платья все, что нужно на зиму). Думаю, что я поступила разумно.
Преимущества пансиона Вижоля: комната на шестом этаже с балконом, вид на Люксембургский сад, очень милая хозяйка, близко от Сорбонны, и четыре раза в день мне приходится пройтись по чудесному саду; наконец, по соседству у меня Жак, он снимает комнату на улице д’Асса.
Неудобства пансиона Вижоля: уродливая мебель, однообразная пища, разглагольствования госпожи Вижоля (она бывшая учительница и считает своим долгом поддерживать за столом "назидательную" беседу, ибо у нее живет несколько студентов-иностранцев).
2. Занятия. За все лекции, которые я намерена слушать, я заплатила. Я, разумеется, занимаюсь по всем предметам, обязательным для лиценциатов: английский, французский, латынь и проч. Я добавила к ним курс эстетики, который читает Виктор Баш, - во-первых, потому, что тема этого курса - Вагнер, во-вторых, потому, что Баш слывет крамольником и посещение его лекций равносильно свидетельству о самых передовых убеждениях. А мои политические взгляды тебе известны: "За все, что против установления порядка! Все отжившее - долой!" Что касается философии, то в понедельник я была на лекции Жане и в полном восторге от него. Соседка моя была крайне озадачена, когда он сказал, что мысль - не что иное, как замедленное действие. А мне это понравилось.
3. Человеческие существа. Прежде всего, конечно, Жак. Я вижусь с ним несколько реже, чем мне хотелось бы, потому что он на юридическом, а я в Сорбонне. Зато я провожу с ним каждое воскресенье, а вчера мы ходили вместе в Опера-Комик на "Пеллеаса" (у Жака он вызывает некоторое внутреннее сопротивление, зато я по-прежнему от него в восторге). В самом пансионе - несколько румынок, с одной из них я подружилась, есть канадцы, два француза.
а) Эдмон Ольман. Он представился мне, сказав, что его отец знаком кое с кем из нашей местности: с Кенэ, Леклерами и т. д. Он сын крупного нансийского банкира. "Огромное состояние!" - почтительно говорит о нем госпожа Вижоля. Отец его хочет, чтобы сын жил по-студенчески, очень просто. Юноша застенчивый, худой, подслеповатый, но не лишен изящества (чем-то напоминает Жака, но черты лица похуже). Чуточку франтоват. Серые гетры. Модные жилеты. Но не суди худо. По вечерам он заходит ко мне поболтать. Некая тетя Фанни шлет ему из Нанси чудесные посылки - макароны и прочую земную снедь. Ольман (как и Жак) изучает право и политнауки;
б) Пьер Менико. Готовится на лиценциата, живет на стипендию. По словам Ольмана, он из Перигора, сын податного инспектора. Галстук бантом. Помятый воротничок. Отросшие вихры, потому что нет денег на парикмахера. Бычок с могучей грудью. Ольман уверяет, будто он необыкновенно умен. До сих пор еще не удостоил меня разговором. Он сказал Ольману, что я, вероятно, из разряда студентов-дилетантов. Меня это задело. Хотелось бы с ним познакомиться.
4. Отношения с Жерменой. Умопомрачительно сердечные. Ты была права. Ей так хочется верить в свою добродетельность, что она искренне забывает или отстраняет все, что может повредить тому идеальному, трогательному представлению, какое у нее составилось о самой себе. Утром я получила от нее письмо, в котором говорится: "Я рада, что ты счастлива. Я - козел отпущения, я уже не надеюсь на счастье, и если бы мне не надо было жить ради вас троих, единственное, чего мне хотелось бы, - это умереть. Сюзанна разговаривает со мною все тем же язвительным, колючим тоном, и меня это крайне огорчает. Мне кажется, ей полезно было бы пожить год вне семьи, тогда она стала бы больше ценить любовь родных и поняла бы, что в обращении с окружающими надо быть более уживчивой и мягкой". Хорошо бы тебе поймать ее на слове и попроситься в Англию, в какую-нибудь семью или в школу. Там ты будешь свободнее и усовершенствуешь произношение.