Жизнь гения проходит под завистливыми взорами современников. И нет ничего удивительного в том, что он старается набросить на нее завесу тайны.
Что же предстанет взору, если занавес будет отдернут?
Жуткие и восхитительные мгновения торжества творца, когда мир наполнился изобретенными им машинами. Пролитые по его вине реки крови. Но… все равно это будет ложно.
Правду можно узнать, только вглядевшись в его гениальные картины…
Содержание:
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА 1
Пролог 1
Часть первая - CARITAS 4
Часть вторая - MATERIA 39
Часть третья - MENS 63
Часть четвертая - FORTUNA 91
Послесловие автора 110
Примечания 111
Джек Данн
Тайная история Леонардо да Винчи
В память Джой Ло Брутто, Джули Робертс Вескови, Бекки Леви, Джин Линдслей и моего дорогого отца, Мюррея И. Данна
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Аббако Бенедетто де - инженер, друг Тосканелли.
Агостин - офицер канониров.
Айше - наложница Деватдара Димурдашааль-Каити.
Анджиолелло Джованмария - посол Венеции в Османской империи.
Антонио - телохранитель Медичи.
Ачаттабрига - отчим Леонардо.
Барончелли Бернардо де Бандини - авантюрист и сторонник Пацци.
Бенчи Джиневра де - возлюбленная Леонардо.
Бенчи Америго де - богатый банкир, отец Джиневры.
Беччи Джентиле - епископ, друг Медичи.
Боттичелли Сандро - художник и друг Леонардо, ученик Верроккьо.
Браччиолини Джордано - автор и один из предводителей Платоновой Академии во Флоренции.
Верроккьо Андреа дель - художник, златокузнец, скульптор, мастер и учитель Леонардо.
Веспуччи Америго - путешественник и протеже Тосканелли.
Веспуччи Симонетта - любовница Лоренцо Медичи.
Винчи Леонардо да - художник, изобретатель, старший ученик Андреа дель Верроккьо, изобретатель машин, инженер.
Винчи Пьеро да - отец Леонардо, нотариус.
Винчи Франческо да - дядя Леонардо.
Винчи Алессандра да - тетка Леонардо.
Гроссо Нанни - старший ученик Верроккьо.
Гутне - рабыня Зороастро.
Джиневра - см. Бенчи Джиневра де.
Деи Бенедетто - путешественник, авантюрист, друг Леонардо.
Деватдар (Димурдаш аль-Каити) - посланник Кайит-бея, калифа Египта и Сирии.
Зороастро - см. Перетола Зороастро да.
Кайит-бей - калиф Египта и Сирии, великий султан Вавилонии.
Калул - сын Уссуна Кассано.
Катерина - мать Леонардо.
Колумб Христофор - путешественник, авантюрист, протеже Тосканелли.
Креди Лоренцо ди - художник, ученик Верроккьо.
Куан Инь-ци - помощник Деватдара, мнемонист.
Леонардо - см. Винчи Леонардо да.
Лука - слуга Симонетты.
Макиавелли Никколо - юный ученик Леонардо.
Медичи Джулиано де - брат Лоренцо.
Медичи Клариса де - жена Лоренцо.
Медичи Лоренцо де - правитель и Первый Гражданин Флоренции, именуемый также Великолепным.
Мельци Франческо - ученик Леонардо.
Мехмед Завоеватель - правитель, султан Османской империи, Великий Турок.
Мильоретти Аталанте - лютнист и певец, друг Леонардо.
Мирандола Пико делла - философ, врач, друг Медичи.
Миткаль - юный мамлюк-евнух.
Моро - см. Сфорца Лодовико.
Мустафа - сын султана Мехмеда.
Нери - см. Онореволи Гульельмо.
Николини Луиджи ди Бернардо - богатый купец и сторонник Пацци.
Нори Франческо - друг Медичи.
Онореволи Гульельмо - молодой патриций, известен также под прозвищем Нери - Черный - за свое пристрастие к одежде темных тонов.
Паскуино Бартоломео ди - златокузнец, друг Нери.
Пацци Якопо - патриарх старинного семейства флорентийских банкиров, враг Медичи.
Пацци Джованни де - сын Якопо.
Пацци Франческо де - сын Якопо.
Пацци Гульельмо де - сын Якопо.
Перетола Зороастро да - изобретатель, авантюрист и друг Леонардо.
Перуджино Пьетро - художник, старший ученик Верроккьо.
Полициано Анджело Амброджини - поэт и доверенный друг Лоренцо Медичи.
Поло Аньоло ди - старший ученик Верроккьо.
Пульчи Луиджи - поэт и сатирик, друг Медичи.
Раффаэлло - кардинал и племянник Папы Сикста IV.
Ридольфи Антонион - друг Медичи.
Сальтарелли Джованни - брат Якопо Сальтарелли.
Сальтарелли Якопо - натурщик.
Сальвиати Франческо - архиепископ Флоренции.
Сансони Риарио Раффаэлло - см. Раффаэлло.
Симоне Франческо ди - помощник Верроккьо.
Скала Бартоломео - гуманист и друг семьи Медичи.
Смеральда - служанка Верроккьо.
Стуфа Сигизмондо делла - друг Медичи.
Сфорца Лодовико - брат Галеаццо, герцога Миланского. Известен также как Моро - Мавр; это прозвище он получил за смуглый цвет кожи.
Тиста - ученик Верроккьо и Леонардо.
Торнабуони Марко - молодой флорентийский патриций.
Тосканелли Паоло ди Поццо - лекарь, астроном и географ.
Уго - ученик Тосканелли.
Унгермамет - сын Уссуна Кассано.
Уссун Кассано - царь Персии.
Фарис - евнух-мамлюк, эмир.
Франческо Неаполитанский - лютнист.
Хилал - евнух-мамлюк, эмир.
Работы Леонардо да Винчи цитируются по изд: Леонардо Да Винчи. Избранные произведения: В 2 т. СПб.; М., 1999.
Пролог
Большая птица первый начнет полет со спины исполинского лебедя, наполняя вселенную изумлением…
Леонардо да Винчи
А он все вглубь и вглубь неспешно реет,
Но это мне лишь потому вдогад,
Что ветер мне в лицо и снизу веет.
Данте Алигьери
В прозрачных сумерках Амбуаза, городка во Франции, маэстро Леонардо да Винчи сидел перед слабым огнем камина и по одной бросал в его рыжеватые сполохи страницы самого ценного из своих рукописных "кодексов" . Пламя шипело, когда из свежего зеленого дерева рождались капли и, пощелкивая, умирали от жара; а страницы свертывались, как цветы на закате и темнели, охваченные огнем.
Хотя у Леонардо и оставались еще силы, он чувствовал близость смерти. Не умерла ли уже его правая рука? Она недвижимо висела, покоясь на колене, чужая, бесчувственная. Хорошо хоть последний удар не затронул левую руку; он все еще мог немного рисовать, хотя последнюю картину, обнаженного и чувственного Иоанна Крестителя, заканчивал под его наблюдением юный ученик и компаньон Леонардо Франческо Мельци.
Тусклый свет сочился сквозь высокие узкие окна, дробясь в концентрических розетках, как в плохо шлифованных призмах; вдали виднелись луга и деревья, тающие в зеленом сиянии, - там была река Амас. Белоснежные стены большой спальни закоптила сажа от какого-то опыта Леонардо - а их было в эти дни не много, потому что, хоть ум Леонардо был быстр и по-прежнему полон идей, тело изменяло ему, как слишком туго натянутая веревка блока, не выдерживающая большого напряжения. Книги, бумаги и свитки были сложены вдоль стен и на длинных полках; на столах и на полу лежали карты, чертежи, инструменты, линзы и кое-какие другие вещицы его изобретения: калориметр для измерения расширения пара, высокие, странной формы сосуды для гидромеханических исследований, весы с посеребренными полукруглыми рамами, гигрометр, чтобы замерять влажность воздуха, кривые зеркала и устройства для демонстрации затмения в соответствии с идеями, высказанными Иоаннесом де Сакробусто в его книге "Сфера Мира".
Все это было собрано в его спальне, хотя вилла Кло-Люсе была более чем просторна, с библиотеками, гостиными, спальнями, балконами, внутренними двориками, кабинетами и залами - маленький замок, подаренный Леонардо королем Франции Франциском Первым.
Отрывая листок за листком и скармливая каждый огню, Леонардо улыбался - но эту ироническую улыбку породило отчаяние. Он взглянул на страничку записной книжки, прежде чем отправить ее в пламя. Этот набросок он сделал во время тайного пребывания в Сирии, но сделал так подробно и с таким тщанием, словно то был чертеж. Рисунок изображал летающую машину с длинными неподвижными крыльями, подобными крыльям летучей мыши; под ее остовом висел в сбруе человек: руки простерты, ладони сжимают рычаги механизмов управления под крыльями.
Он разорвал страничку и швырнул в огонь. Следующая походила больше на набросок к картине, чем на рисунок: на нем парили летающие машины, видимые будто в дымке, а над крылатым флотом реяли баллоны с горячим воздухом - большие мешки, взлетающие к неведомым областям огня и дальше, к разделенным планетным сферам.
И это тоже - в камин.
Он проиграл, хоть и был в его жизни жуткий и восхитительный миг торжества, когда небеса наполнились этими изобретенными им машинами. Он помнит холод воздуха высоко в разреженной атмосфере, так близко от области огня, когда на краткое мгновение ему показалось, что древний Пифагор был прав, что музыка сфер - невероятное трение небес - существует. Он летел над облаками, странами холода, льда и воображения, но не приближался, подобно Икару, к разрушительной сфере огня; не искал он и помощи демонов, чтобы получить в награду сломанную шею, как Симон Маг.
Леонардо и сейчас точно помнил, как выглядит сверху земля: даже и теперь стояли перед его мысленным взором маленькие, как модели на столе, горы и реки, равнины и пашни, крепости и селения. А испуганные армии Мехмеда Завоевателя - Великого Турка, грозившего Сирии и Малой Азии, - казались колоннами муравьев, обтекавшими игрушечные замки и укрепления.
Воспоминания, сильные, ясные и мучительные.
А он помнил… все помнил…
Он позволил себе обагрить руки кровью и стать убийцей на службе у святейшего султана Вавилонии. Он убивал так же бездумно, как любой вор и бандит, вот только его совесть отягощали тысячи замученных душ, и все, что он мог сделать теперь во искупление своей вины, - это сжечь дорогие ему диаграммы, рисунки и планы, чтобы никто не мог использовать их во зло, как использовал он эти тяжко доставшиеся ему знания.
Но уничтожать чистое и точное знание - то же, что убивать.
Леонардо прикрыл глаза, словно мог затвориться от прошлого, но он понял, слишком поздно понял, что память, не зрение, есть главное из чувств. Память, холодная, темная и бесконечная, нависла над ним непроницаемым шатром. Память - все, что осталось ему от жизни и стремлений, и вина была оком памяти, оком, что никогда не закрывалось. Проклятием Леонардо было помнить все, потому что давным-давно его друг и учитель Паоло Тосканелли - великий врач и географ - научил его, как возвести свой собор памяти в великих традициях Симонида Кеосского, Квинтилиана и Фомы Аквинского. Священный дом памяти, в котором не терялось ничто.
Леонардо попытался вырвать мысли из храма памяти - места куда более знакомого ему, чем комната, где он сидел, сооружения огромного и прекрасного, где появились уже новые помещения, чтобы устроить его позднейший опыт, - и не смог. Он мог только сидеть и смотреть, как корчатся в огне страницы. Его труд. Его жизнь. Его поражение.
В гневе, стыде и разочаровании он швырнул в огонь то, что осталось от книжки. Это эпитимья, которую он сам наложил на себя зато, что сделал. Быть может, Святая католическая церковь простит его, та самая церковь, над которой он смеялся всю жизнь. Теперь же, в старости и болезни, он принял Святое причастие от церковников, которых некогда объявлял фарисеями.
- Маэстро, что вы делаете? - вскрикнул вошедший в комнату Франческо Мельци.
Выронив поднос с супом и хлебом, он подбежал к огню и попытался вытащить последние листки - но тщетно.
- Оставь, - спокойно сказал Леонардо. - Ты обожжешь пальцы.
- Зачем вы сделали это? - Франческо опустился на колени подле Леонардо. - У нас же столько времени ушло на разбор ваших заметок.
Леонардо вздохнул.
- То, что я уничтожил, к ним не относится.
- Теперь, конечно, нет, - саркастически заметил Франческо, вставая.
Этот внешне тихий юноша был человек с характером; бывало, что Леонардо, несмотря на всю верность Франческо, подумывал, не отослать ли его домой, в Милан. Он был загадкой: то простой, едва ли не лебезящий слуга, то вдруг начинал дерзить, будто вспоминал о своем положении в обществе.
- Вы заставили меня поклясться, что я сохраню ваши записки, не допущу, чтобы они были проданы или уничтожены. И я поклялся, потому что считал, что они бесценны, что они помогут улучшить наш мир.
Леонардо откинул голову на высокую спинку кресла и закрыл глаза.
- Ты поклялся, потому что считал, что я умираю.
- И потому, что люблю вас.
Леонардо кивнул, соглашаясь. Он чувствовал в правой руке тепло и покалывание, словно он отлежал ее. Тепло медленно превращалось в боль.
- Уничтожить эти страницы - все равно что совершить убийство.
- Ты не говорил бы так, знай ты, что это такое - убивать. - Леонардо помолчал. - Тем не менее я клянусь тебе: эти страницы не были частью моей работы. Они не более чем развлечение и ничего не значат.
Он говорил, а боль струилась в нем, как вода; она текла вверх, от кисти к плечу, оставляя за собой онемение. Леонардо ничем не выдал себя; то, что за ним придет смерть, не удивляло его. Однако он не был готов к ней и не будет готов никогда, ибо даже еще не начал понимать, из чего сотворены мир и небеса.
- Неправда, - сказал Франческо, нечувствительный, как все юнцы его возраста. - Это были ваши заметки о полетах. Я читал их. Я знаю. Вы летали по воздуху, я прочел эту рукопись. И ваши письма.
Леонардо открыл глаза. Неужто Франческо обшарил все шкафы и сундуки в поисках обрывков бумаги с его набросками?
- Это все выдумки, - сказал он. - Сказки для развлечения правителя.
- Франциска? Я был с вами, когда вы говорили с королем, но…
- Для развлечения герцога Миланского Лодовико Сфорцы, мой юный недоверчивый друг. Это было лет тридцать назад, а я был немногим старше тебя. Когда я понял, что герцога не интересуют мои предложения в области военного дела, мне пришлось завоевать положение при его дворе с помощью иных талантов - лютниста и рассказчика. Я не понадобился ему ни как изобретатель, ни как архитектор, ни как художник. Лодовико Моро был человек тщеславный и хитрый, но он любил музыку и красивые истории. Помнишь, я рассказывал тебе о лире в форме конского черепа, которую я изготовил из серебра?
Франческо нехотя кивнул. Он был явно не расположен слушать своего хозяина, который, казалось, размышлял сейчас вслух. Обычно громкий голос Леонардо звучал тихо, почти неслышно.
- Он призвал меня ко двору из-за этого инструмента, так пришлась ему по душе эта лира. И я стал устроителем герцогских маскарадов, празднеств и свадеб. Ты читал мои записки о "Рае", который я придумал к свадьбе молодого герцога Галеаццо? Мне пришлось тогда изобрести механизм, который являл бы зрителям актеров, изображавших богов.
Леонардо ушел в рассказ, и боль в плече отступила, словно, отвлекаясь, он исцелялся; но вдруг его пробрал ледяной озноб.
И все же он не чувствовал, что умирает. Быть может, коса Жницы вновь миновала его.
- Я читал ваши письма Деватдару Сирийскому. Я знаю про землетрясение, поход мамлюков, ваши гашишные бомбы…
Леонардо лишь улыбнулся.
- Все вздор. Я никогда не был на Востоке. Истории для Моро - развлечение, идеи для которого я черпал в рассказах странствующих монахов, путешественников и рабов из Нубии, России и Черкессии.
- Но все эти рисунки, заметки, изобретения…
- Я каждую неделю переодевался и читал свои заметки за столом Моро и его друзьям. И показывал наброски, картинки и диаграммы. Им нравилось.
- Маэстро, я не верю. Если все так, почему же вы не сожгли того, что мы собирали?
- А почем ты знаешь, что я не собирался это сделать? - с мягкой насмешкой спросил Леонардо.
На нем был белоснежный дамасский халат; мягкость и простота ткани подчеркивали бледное чеканное лицо с сильными, резкими чертами, отразившими всю тяжесть прошедших лет.
В юности ангельское личико Леонардо послужило моделью для нескольких самых возвышенных скульптур Верроккьо. Но теперь годы иссекли и избороздили его лицо, точно оно было tabula rasa, над которой долгой ночью потрудился одержимый демон с серебряным стило. Мягкий, почти женственный рот Леонардо отвердел, углы тонкой верхней губы опустились, длину ее подчеркнула длинная, струящаяся седая борода. Но самой поразительной чертой Леонардо стали с годами его глаза; они захватывали врасплох друзей, придворных и королей. Бледно-голубые, глубоко посаженные, на этом гордом сухом лице они производили странное впечатление: казалось, словно юноша надел греческую маску.
Но сейчас лицо было спокойно, глаза затуманились и смотрели куда-то в очаг. Помолчав, Леонардо сказал:
- Больше я не сожгу ничего.