- В основном да. Правда, кое-что из жизни императоров Нового Рима и патриарха и их отношений с соседними христианскими владыками и Римским Папой требует дополнений или уточнений, но об этом мы побеседуем позже. Если это вообще понадобится, ибо разговор с великим князем попросту может не состояться.
- Хорошо, поговорим позже... если в этом возникнет необходимость, - спокойно согласилась Ольга. - А сейчас обсудим наш общий план об ожидаемом нападении на Русь уже двух её заклятых врагов - Византии и Хазарии. Впрочем, почему к ним не может примкнуть печенежский каган, чья орда обосновалась у днепровских порогов и не даёт житья ни нашим, ни заморским купцам? Как видишь, Григорий, я тоже признаю справедливость народной мудрости, что два ума лучше одного.
Слушая Ольгу дальше, Григорий не мог поверить тому, что всего несколько минут назад пытался отговорить её от задуманного ею плана. Как в нём всё тщательно продумано, как досконально учтены все детали положения на языческой Руси и в граничивших с ней иудейской Хазарии и христианской Византии, как тонко подмечены сильные и слабые черты возможных будущих противников Ольги, с которыми ей придётся столкнуться в борьбе за великокняжескую власть в случае гибели Игоря! Разве говорил он ей когда-либо о вражде патриарха и Папы, тем более о надвигающейся угрозе деления единой пока Церкви на Восточную и Западную? Никогда! Наоборот, он всегда стремился показать только сильные стороны христианства, особенно православия, при всяком удобном случае выставляя в неприглядном свете все другие религии, в первую очередь язычество. Но Ольга, несмотря на его ухищрения и недомолвки, самостоятельно постигла истинное положение дел в христианском мире. О, это не женщина, а таран, который при умелом использовании нанесёт удар по язычеству ничуть не меньший, чем князь Аскольд своим крещением! Тараны, подобные Аскольду и Ольге, вначале пробьют брешь в стене язычества на Руси, а затем сокрушат её целиком! И удары эти нужно любыми способами усиливать и делать безостановочными!
Разве, ещё не будучи лично знакомым с Ольгой и только внимательно присматриваясь к ней, он не постиг главную черту её незаурядной натуры - поставив перед собой самую дерзкую цель, Ольга для её достижения сметёт со своего пути всех и всё, кто или что будет ей противостоять. Поэтому в сторону излишнюю осторожность и опасения за будущее своей паствы - он, бывший гвардейский центурион Нового Рима, знает, что на войне счастье и удача являются уделом только смелых и решительных, и в войне христианства с язычеством в полной мере действует тот же закон! Григорий сделает всё возможное и невозможное, чтобы язычница киевская княгиня в ближайшие дни превратилась в христианку, его духовную сестру Ольгу. А когда это случится и он станет её духовным пастырем, тогда настоящим хозяином Руси...
- Григорий, ты дремлешь? - громко прозвучал голос Ольги. - Мне ещё раз повторить сказанное?
- Не нужно, я всё слышал. Ты велишь, чтобы я уже сегодня утром от имени своей паствы преподнёс щедрые дары жрецам Перуна и главному воеводе Ярополку. Это должно настроить наших недругов в пользу христиан, что скажется на поведении городской черни, когда в полдень Киев узнает о появлении в днепровском лимане ромейских кораблей. Ещё ты желала бы, чтобы послушные мне люди, причём не только прихожане, немедленно начали настраивать простонародье против Хазарии, дабы требующая выхода ярость черни обрушилась в первую очередь на проживающих в Киеве хазарских иудеев и мусульман, обойдя по возможности христиан. Как видишь, я всё помню.
- То, что я отдала должное изобретательности твоего ума, помнишь тоже? Найдя для Руси ещё одного врага - Хазарию, ты также отвёл удар от своей паствы, направив его на хазар-иноверцев. Или, выполняя главную цель - спасение паствы, ты заодно смог оказать мимоходом услугу и мне? - лукаво прищурилась Ольга.
- Думай как хочешь, - спокойно ответил Григорий, очередной раз убеждаясь, что за годы знакомства с Ольгой они научились читать мысли друг друга. - Но ты забыла сказать, к какому сроку мои люди должны быть готовы предстать перед тобой и воеводской радой.
- А ты сам не догадался? - притворно удивилась Ольга. - Твои люди должны быть готовы повторить то, что ты им велишь, в любой час дня и ночи, когда мне это потребуется. Но что именно им следует говорить и чем подтверждать истинность сказанного, мы с тобой окончательно решим после прибытия с днепровского порубежья тысяцкого Рогдая. А он будет у меня завтра-послезавтра...
- Кто ты, варяг?
Голос Младана, сидевшего в кресле у окна горницы, прозвучал ровно и спокойно. Но в глазах, которые кмет ни на мгновение не отводил от Фулнера, читалось не столько любопытство, сколько плохо скрываемая настороженность.
Сотника Владимира и викинга только что доставил в замок повстречавший их на горной дороге болгарский разъезд. Русича, который находился в забытьи и едва дышал, поместил в одной из комнат дома кмета, передав его на попечение домашнего лекаря Младана. Фулнера, позволив ему только перекусить, выпить стакан вина и наскоро смыть с лица грязь и пот, сразу доставили к хозяину замка. Сейчас Младан с непонятной ему смутной тревогой всматривался в высокую, крепкую фигуру викинга, в его грубое, заросшее густой светлой бородой лицо. До этого он уже успел обратить внимание на его изодранную одежду и покрытые пылью сапоги, на исцарапанные в кровь руки.
Фулнеру на самом деле пришлось не сладко: боясь оказаться обнаруженным вместе с акритами, он расстался с ними за три стадии до выхода на дорогу и до встречи с болгарским разъездом, один тащил русича на спине. Теперь тяжёлый, опасный путь был позади, и следовало думать, как убедить сидевшего напротив кмета в том, что он действительно тот, за кого себя выдаёт.
- Варяг, я не слышу тебя. Кто ты и почему оказался вместе с русичем? - снова раздался голос Младана.
Фулнер усилием воли сбросил обволакивавшую тело усталость, попытался унять противную дрожь в коленях. Погасил желание на что-либо присесть, к чему-то прислониться и хоть на короткое время дать отдых гудевшим от длительной ходьбы ногам, с трудом разгибавшейся от многочасового напряжения спине. Никак нельзя поддаваться усталости! Наоборот, он должен быть до предела собранным и целиком себя контролировать, помня одно: в его теперешнем положении лучше о чём-то умолчать, чем сказать лишнее. И Фулнер смело глянул в лицо Младана.
- Я - викинг Фулнер из дружины ярла Эрика. Я и тридцать сотен моих товарищей под знаменем великого киевского князя Игоря шли морем на Царьград, но ромеи разбили нас. Поэтому я сейчас на этой земле и в твоём замке, болгарский кмет.
Младан поморщился:
- Я знаю о походе русичей и постигшей их участи и спрашиваю тебя не об этом. Я хочу слышать, как очутился ты вместе с сотником. Почему тот ранен и что заставило тебя искать у меня убежище, как сказал ты на дороге моим воинам?
Фулнер распрямил тотчас занывшую от усталости спину, сверху вниз посмотрел на сидевшего боком к окну кмета.
- Болгарин, я и мои товарищи-викинги храбро сражались вместе с русичами против Нового Рима на море. Так же отважно мы будем биться с ромеями теперь на суше. У нас и у русичей один общий враг - Византия, она всегда была и недругом Болгарии. Вот почему главный воевода Асмус послал к тебе сотника Владимира, а мне и десятку других воинов приказал сопровождать его. Не моя вина в том, что твой проводник и мои товарищи сейчас мертвы, а сотник ранен, их судьба могла стать и моей.
Фулнер увидел, как напряглось в кресле тело Младана, а его взгляд стал тяжёлым и пронизывающим.
- Значит, тебя послал ко мне воевода Асмус? Отчего ты у него в такой чести?
Викинг интуитивно почувствовал, что вопрос кмета не так прост, как мог показаться на первый взгляд. Поэтому необходимо быть предельно осторожным, постаравшись уклониться от дальнейшего разговора о главном воеводе Асмусе, о его теперешнем местопребывании либо планах. Ведь в эти минуты Фулнер играет не словами, а собственной жизнью.
- Ты меня не так понял, болгарин, - невозмутимо ответил он. - Главный воевода послал к тебе только сотника, а, поскольку я побратим Владимира, он взял меня с собой. Но зачем главный воевода отправил к тебе гонца, я не знал до тех пор, покуда сотник не сказал мне об этом.
- Он поведал тебе о поручении воеводы Асмуса? - недоверчиво спросил Младан. - Зачем и когда?
- Сотник был ранен в плечо и ногу, потерял много крови. К тому же ромеи шли по нашему следу, и я не имел времени даже перевязать его. Перед тем как потерять сознание и начать разговаривать с душами предков, уже окружившими его, сотник сообщил мне, с чем послал его главный воевода.
- Что же он сказал тебе? - Младан впился глазами в лицо викинга.
- Твой побратим Асмус передаёт тебе только одно слово - "пора".
- И больше ничего?
- Не знаю, болгарин. Сотник велел передать мне лишь это. Надеюсь, он скоро придёт в себя, и тогда ты узнаешь у него всё, что пожелаешь или считаешь нужным. А сейчас позволь мне отдохнуть. Я очень устал и едва держусь на ногах.
- Ты отдохнёшь, викинг, но вначале расскажи, что всё-таки случилось с вами в пути. Как погиб мой проводник и вся охрана сотника? Отчего ранен он сам и почему цел и невредим только ты, единственный среди русичей варяг.
- Я отвечу на все вопросы, болгарин. Мы скакали в замок вслед за проводником, когда на нас внезапно напали ромеи. Вначале они обстреляли нас из луков, затем набросились из засады на уцелевших. Стрелами были ранены почти все наши воины, кроме сотника и меня. Мы скакали с ним рядом, поэтому ромеи, которым гонец нужен был живым, не выпустили по нам ни единой стрелы. Завязался рукопашный бой, мы с сотником стали пробиваться в придорожный лес, остальные русичи прикрывали наш отход. Когда они все погибли, ромеи двинулись по нашему следу. Но стоило нам на узкой горной тропе в одном из ущелий свалить троих из них стрелами, как желание охотиться на нас у них пропало. На прощание они засыпали нас стрелами, две из них угодили в сотника...
- И ни одна в тебя? - насмешливо спросил Младан, перебивая викинга на полуслове.
- И ни одна в меня, - нисколько не смущаясь от язвительного замечания, ответил Фулнер. - Нас преследовали акриты, умелые и опытные воины. Им ли не отличить простого викинга от знатного русского сотника, который только один мог быть столь нужным для них гонцом? Убедившись, что им не удастся захватить гонца живым, они стреляли в первую очередь в него.
- Что произошло дальше? - спросил Младан, которому ответ Фулнера показался вполне правдоподобным.
- Вначале мы шли по ущелью, в котором отвадили от себя ромеев. Но когда возле родника сотнику стало совсем худо, я понёс его на себе и начал пробиваться вновь к дороге. Уже на ней, рядом с замком, нас повстречали твои дружинники. Вот и всё, что я могу рассказать. Тебе этого достаточно, кмет?
- Можешь отдыхать, варяг, - ответил Младан. - Найди во дворе замка воеводу Бориса, он укажет место, где тебе надлежит находиться. Ступай.
Фулнер не сдвинулся с места.
- Кмет, я и сотник - побратимы. Ты знаешь, что это такое. Разреши мне остаться с раненым. Я хочу неотлучно быть подле него и делать для русского брата всё, что в моих силах.
- Ты прав, варяг. Полностью одобряю твоё решение, - дрогнувшим голосом сказал Младан. - Будь с сотником, а когда ему станет лучше и он сможет говорить, немедленно сообщи мне.
Владимир лежал в небольшой, опрятно убранной комнате на низкой широкой лавке. В его лице не было ни кровинки, руки безжизненно свисали до пола, в углу рта запеклась струйка крови. Фулнер осторожно присел на краешек лавки, поправил наброшенный на сотника свой плащ, перевёл взгляд на хлопотавшего возле русича невысокого, подвижного старика болгарина.
- Я слышал, что ты лучший лекарь кмета. Скажи, будет ли жить мой товарищ?
Болгарин перестал перемешивать в деревянной чашке мутное снадобье, бросил в него щепотку коричневатого порошка.
- Варяг, не я даю людям жизнь, не мне отнимать либо распоряжаться ею. Мне неведом конец жизненной черты твоего товарища, однако постараюсь сделать её как можно длиннее. Всё остальное в руках Божьих.
Фулнер хрипло рассмеялся:
- Старик, ты веришь в Христа, а хочешь исцелить язычника. Знаешь ли, что только сегодня утром он шёл против твоих единоверцев с мечом в руках? Неужто твой Бог может помочь в подобном деле? - насмешливо спросил он.
С лица болгарина исчезло добродушие, с губ сбежала улыбка. Он пристально посмотрел на викинга.
- Раненый - русич, значит, мой брат по крови. Каждому из нас дано выбирать веру и кумиров, мы можем отрекаться от них и находить новых. Однако голос и зов крови не позволено изменить никому. Я стану бороться за жизнь русича до конца, даже если наперекор сему пойдут все обитатели Небес. Я должен спасти своего брата и твоего боевого товарища.
- Помоги тебе в этом Один. Но в твоих ли это силах, старик? - усомнился Фулнер. - Ведь раненый почти не дышит.
- Русич молод и крепко сложен, его раны неопасны и не загрязнены. Он просто очень устал и потерял много крови. Ему прежде всего нужны сон и покой, а мой уход и снадобья ускорят его выздоровление. Если твой товарищ увидит завтра солнце, можешь считать его спасённым, - уверенно закончил болгарин.
Фулнер собирался продолжить разговор, но громкое ржание и звон оружия во дворе замка привлекли его внимание. Подойдя к окну, он в наступивших сумерках сумел разглядеть, что в крепостных воротах появился большой отряд болгарских всадников. Викинг обратил внимание на ехавшего впереди отряда высокого смуглого воина, который в сопровождении нескольких спутников сразу поскакал к дому кмета. Спешившись, воин бросил поводья коня в руки выскочившего навстречу ему слуги и направился внутрь дома. Остальные всадники тоже соскочили с лошадей, двинулись за ним.
Вот тяжёлые шаги вошедших в дом загремели рядом с дверью комнаты, в которой находился Фулнер, переместились к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, где располагалась горница кмета. Нахмурив брови, болгарин-лекарь подошёл к двери, распахнул её, высунул голову наружу.
- Воевода, здесь раненый! - крикнул он. - Ему нужны тишина и покой!
- Прости, старче, - донеслось виновато от лестницы, - я ничего не знал. Эй, вы, потише, здесь не лес... - раздался этот голос уже с повелительными интонациями, и шум шагов сразу стал тише.
Удивлённый Фулнер замер у окна. Лекарь назвал прибывшего воина воеводой, а у кмета Младана было только два воеводы: Борис и Любен. Борис находился в замке, значит, прискакавший не кто иной, как Любен, который сейчас должен находиться в ущелье у Острой скалы и собирать там в единый кулак дружину кмета. Что заставило его оставить указанное Младаном место? Наверняка нечто важное. Но что?
Фулнер подошёл к двери, высунул голову из комнаты. У лестницы, ведущей наверх, в покои кмета, стояли два воина с копьями в руках. Шаги воеводы и его спутников звучали уже наверху. Вот они оборвались, раздались два глухих удара от упёршихся в пол древков копий, и тотчас проскрипели открывавшиеся двери. Фулнер провёл рукой по лицу, задумался. Как важно услышать разговор кмета и воеводы, однако наверх ему не попасть: осторожный воевода выставил стражу у лестницы и у дверей горницы Младана.
Неожиданно викинга осенило. Он вновь подошёл к окну, по грудь высунулся наружу. Окно выходило в маленький ухоженный садик. Стена, в которой находилось окно, была густо увита диким виноградом. Большие ярко-зелёные листья покрывали стену сплошным пышным ковром до самой крыши, оставляя доступными для солнца и воздуха лишь не заслонённые ими окна. Чтобы лоза могла виться в нужном направлении, в стену дома были вбиты толстые металлические крючья, к которым заботливые руки садовника крепили виноградные плети, придавая им необходимое положение и не позволяя падать вниз под собственной тяжестью. Фулнер дотянулся рукой до ближайшего к нему крюка, изо всех сил дёрнул к себе. Крюк был вбит надёжно и в стене даже не пошевелился. Что ж, это как раз то, что ему нужно. Викинг внимательно скользнул глазами по второму этажу дома. В нём виднелись несколько окон, однако свет горел только в одном, самом большом и богаче других украшенном резьбой. Именно оттуда доносились приглушённые и почти неразличимые на расстоянии звуки голосов. По всей видимости, это было окно горницы кмета, располагалось оно от викинга по прямой не далее как в трёх десятках локтей. Совершеннейший пустяк, если учесть, что Фулнер знал путь, которым мог к нему попасть.
Викинг отвернулся от окна, со страдальческой миной на лице подошёл к лекарю, менявшему на голове раненого русича мокрую повязку и не обращавшему ни малейшего внимания на Фулнера. Согнувшись и обхватив живот руками, викинг качнулся из стороны в сторону, прислонился к стене рядом с болгарином.
- Старик, - простонал он, - меня тошнит и выворачивает наружу. Трое последних суток я питался лишь ягодами и грибами, наверное, съел нечто плохое. У меня режет живот, от боли темнеет в глазах. Помоги мне.
Болгарин подержал руку на лбу викинга, заставил его высунуть и показать язык. В глазах лекаря мелькнуло недоумение, он пожал плечами:
- Я не знаю, что с тобой. Видимо, поел волчьих ягод или нехороших грибов.
- Старик, меня всего корчит и бросает то в жар, то в холод. Помоги мне, - прохрипел Фулнер, опускаясь возле стены на колени.
- Хорошо, варяг, постараюсь унять твою боль, хотя не знаю, отчего она. Немного подожди, поскольку мне придётся сходить к себе за травами. Мой дом недалеко, я мигом обернусь туда и обратно.
Закончив менять повязку на голове русича, болгарин засеменил к двери. Едва замерли звуки его шагов, Фулнер вмиг преобразился. Резкими, судорожными от нетерпения движениями он сбросил с себя оружие и кольчугу, рубаху и сапоги. Затолкал вещи подлавку с раненым, прикрыл снятым с Владимира своим плащом. Оставшись в одних штанах, он сунул в зубы обнажённый кинжал, воровато выглянул в окно, предварительно поставив свечу в комнате на пол у двери.
Сумерки уже сгустились, было темно. Садик располагался между стеной дома кмета и крепостной башней замка, и викинг не заметил поблизости ни единого человека. Он влез на подоконник, мягко, по-кошачьи, спрыгнул в садик. Не разгибая спины, бесшумно метнулся в сторону освещённого окна, затаился под ним среди виноградных лоз.
Теперь окно было как раз над ним, всего в десятке локтей. Звучавшие в комнате голоса доносились намного отчётливее, однако различить их всё равно было невозможно. Викинг пробрался среди виноградных плетей вплотную к стене дома, прикрытой листьями, встал во весь рост. Напрягая зрение и шаря по стене рукой, он вскоре обнаружил первый подходивший для его замысла крюк. Подпрыгнув, Фулнер поудобнее ухватился за него руками, стал подтягиваться вверх, к следующему крюку.