"Какой он сильный, неутомимый", - подумала Елена Дмитриевна, и ее щеки запылали еще сильнее. Она вспомнила его крепкие, требовательные и в то же время нежные руки. Нет, еще никто так не ласкал и не любил ее. Появление Рули и его любовь изменили жизнь Елены Дмитриевны, сделали ее полной, интересной и необыкновенной. Вот хотя бы эти лыжи. Раньше ей не приходилось бегать на них. Но однажды Рули предложил ей совершить лыжную прогулку. Она вначале даже обиделась, потому что считала лыжи делом мужским, грубым, и согласилась с неохотой. Неожиданно для самой себя она оказалась способной ученицей и скоро поняла, сколько приятного доставляет и бег на Лыжах по насту, и легкая усталость после него. Теперь вечерние лыжные прогулки стали у них постоянными.
Елена Дмитриевна с силой оттолкнулась палками и заскользила вниз по склону навстречу Рули. Жизнь с ним была легкой, беззаботной и приятной. Не то что с пьяницей Трифоном или Мандриковым, который думал о ревкоме больше, чем о ней. Тут женщина невольно оглянулась назад, на Ново-Мариинск, и ей стало не по себе. Там где-то лежит Мандриков, холодный, неживой… Тревога наполнила ее, и она поспешно закричала Рули:
- Ого-го-о-о! Ру-у-у-ли!
Блэк возбужденно залаял. Американец, не отвечая, стремительно подлетел к ней и, подняв вихрь снега, резко затормозил. Его темно-бронзовое лицо раскраснелось. Рудольф пробежал немалое расстояние, но дышал он ровно и легко.
На нем красная замшевая куртка и пушистый малахай. Рули крепко стоит на лыжах, он точно врос в них. Фигура литая, сильная. Рули улыбнулся:
- Вы, Элен, рассматриваете меня так, словно прицениваетесь, сколько я стою.
- Жаль, что рабовладение отменено, - засмеялась женщина, - а то бы я вас попыталась приобрести, если бы, конечно, хватило денег.
- Человек - самый дешевый товар, - убежденно и как бы между прочим ответил американец. - И товар этот всегда в избытке.
Елена Дмитриевна не могла не согласиться с ним, но его слова омрачили ее настроение. Она вспомнила, что Рули ни разу не заговаривал о том, что возьмет ее в Америку. А сама она почему-то не решалась даже намекнуть ему об этом. Рули страшил ее, она чувствовала за ним холодную бездушную силу, но закрывала на это глаза. Раздосадованно отвернувшись, она передернула плечами:
- Холодно. Вернемся домой.
Рули ответил не сразу. Он с удовольствием смотрел на молодую женщину. В этом наряде, с серебром инея на рыжеватых волосах, она была очень красива. В узких глазах американца мелькнуло самодовольство. Будет, что рассказать Томасу. Не каждая операция сопровождалась таким приятным приключением. Томас не торопился отзывать их со Стайном. Ну, что же, здешняя жизнь не так и плоха. А потом будет Америка. Он получит отпуск и отдохнет где-нибудь во Флориде… Рули забыл о Елене Дмитриевне, и она напомнила о себе. В ее голосе прозвучало раздражение:
- Ну, что же вы?
Она посмотрела на него через плечо. И Рули увидел, какие у нее злые зеленые глаза. "Как у рыси", - сравнил он и миролюбиво сказал:
- Я уступаю вам дорогу, дорогая. Прошу!
Елена Дмитриевна направилась к поселку, который уже тонул в сумерках, а Освещенные окна походили на робкие сигналы бедствия. Блэк мчался впереди, радуясь возвращению.
К дому Бирича они подъехали уже в густой темноте. Блэк яростно зацарапался в дверь. Воткнув лыжи в снег, Елена Дмитриевна и Рули вошли в кухню. Груня с озабоченным испуганным лицом возилась у плиты.
- Завари свежего чая, - приказала ей Елена Дмитриевна и, сорвав с головы шапочку, направилась к себе в спальню, прежде чем прислуга успела ей что-то сказать. Рули же сразу уловил какую-то тревогу в доме. Из столовой доносились мужские голоса. Американец взглянул на вешалку и по одежде определил, что в гостях у Бирича Струков и Стайн. "Свои", - Рули направился в столовую в предвосхищении вкусного ужина и небольшой, особенно приятной после лыжной прогулки выпивки.
- Наконец-то и вы, - встретил американца Бирич. Голос у него был глуховато-раздраженный. В нем звучали даже нотки нетерпения и гнева. "Что-то случилось", - Рули быстро скользнул взглядом по лицам Струкова и Стайна и успокоился, прочитав на них вежливо-снисходительное терпение и наигранную участливость.
- Я к ужину никогда не опаздываю, как пастор к молитве, - пошутил Рули и вытащил из кармана трубку и кисет. - Хотя ужин предпочитаю молитве.
- Вы еще не знаете, что тут произошло! - Бирич резко поднялся с кресла. - Бандиты с копей…
Испуганный крик в спальне прервал его. Все обернулись к двери. Из спальни выбежала побледневшая Елена Дмитриевна:
- Что с Трифоном? Он мертв… убит?..
Войдя в спальню, где не была зажжена лампа, Елена Дмитриевна стала переодеваться и только тогда заметила, что на кровати лежит ее муж. Она удивленно спросила его:
- Ты почему тут?
С тех пор как Рули поселился в доме. Бирича, Трифон перебрался к Пчелинцеву. И вот он снова здесь. Трифон молчал. Елена раздраженно схватила, его за плечо и потрясла:
- Ну?!
Трифон не отозвался, а плечо было такое податливое, что у Елены Дмитриевны мелькнула мысль! Трифон мертв. Она с криком отпрянула от него. Нет, ей не было жаль его. Она просто испугалась, что в ее спальне мертвец.
- Он зверски избит бандитами! - с горящими от гнева глазами пояснил старый коммерсант. - Он избит углекопами, этим отребьем, этими каторжниками! - У Бирича перехватило дыхание. Он глубоко вздохнул и уставился на Рули, который уже успел набить трубку и сейчас затягивал кисет. - Шахтеры мстят нам! Я требую вашего разрешения немедленно схватить зачинщиков и к стенке их, к стенке! Как тех!..
Он махнул рукой в сторону темного окна.
Елена Дмитриевна еще никогда не видела старого Бирича таким взволнованным и разъяренным. Его лицо было в красных пятнах, волосы разлохматились, а руки все время дергались, словно он не мог с ними совладать.
Рули вопросительно посмотрел на Струкова, затем обменялся взглядом со Стайном и понял, что они не разделяют мнения старого коммерсанта, который продолжал кричать:
- Нельзя медлить! Сегодня они чуть не убили Трифона, а завтра набросятся на нас!
- Я не думаю, что следует применить такие крайние меры, - заговорил Струков. - Ваш сын ввязался в пьяную драку. Это же не в первый раз. Никто бы не посмел поднять на него руку, если бы он не вынудил к этому людей…
- Вы же там не были! - почти закричал Бирич. - Вы потакаете им, вы боитесь этого сброда с копей и заискиваете перед ним!
- Я хорошо знаю вашего сына, - Струков говорил сдержанно, хотя ему хотелось послать Бирича к черту. - Он слишком злоупотребляет алкоголем…
- Трифон неисправимый пьяница, - брезгливо бросила Елена Дмитриевна, которая уже успокоилась и теперь с негодованием думала о том, что на ее кровати лежит грязный, пьяный, ненавистный ей человек. И он был ее мужем! Она передернула плечами и добавила: - Он так и подохнет пьяным.
Павел Георгиевич тяжело шагнул к женщине и медленно произнес, точно ударил наотмашь:
- Б… не место в этом доме. Вон!
В комнате стало очень тихо. Струков и Стайн по-прежнему сидели на диване, а Рули взял в зубы трубку и разыскивал по карманам спички. Зеленые глаза Елены Дмитриевны сузились. Она усмехнулась:
- Ваши слова меня не задевают. Я была себе самой противна, когда спала с этой падалью, - она мотнула головой в сторону спальни. - Я бы и сама больше не могла оставаться в этом склепе! - Елена Дмитриевна повернулась спиной к Биричу и сказала Рули: - Рудольф, мы уходим. Я сейчас соберу вещи. А вас, господа, - обратилась она к Струкову и Стайну, - приглашаю на новоселье. Сегодня. Вы знаете, где мой настоящий, - на этом слове она сделала ударение, - дом!
Женщина вышла из комнаты. Струков укоризненно покачал головой:
- Зачем же вы так, Павел Георгиевич, резко?
Бирич точно не слышал его вопроса и вернулся к своему:
- Так вы решили оставить шахтеров безнаказанными?
- Дорогой Павел Георгиевич, - Струков поднялся с дивана, подошел к Биричу, взял за руку, заговорил участливым, дружеским тоном. - Я понимаю вас, понимаю ваши отцовские чувства, но поверьте, что какие-либо репрессивные действия сейчас против угольщиков принесли бы только вред нашему общему делу. И заверяю вас, что я не забуду этого и виновные будут очень жестоко со временем наказаны! Так, как вы пожелаете! А сейчас надо, чтобы люди успокоились после переворота.
Струков спросил Рули и Стайна, прав ли он, и они согласно кивнули. Бирич чуть развел руками и тут же безвольно уронил их вдоль туловища, вяло проговорил:
- Может быть, вы и правы… Может быть…
Сразу все почувствовали себя и легче и свободнее. Рули задымил трубкой.
"Ну, кажется, пронесло", - Струкову никак не хотелось вступать в какое-либо столкновение с шахтерами, тем более по такому незначительному поводу. Контрразведчик прекрасно понимал, что после расстрела ревкомовцев шахтеры чувствуют себя обманутыми. Малейшая искра может вызвать взрыв, последствия которого трудно даже представить. Во всяком случае, неприятностей может быть много.
Стайн думал о предстоящем ужине у Елены Дмитриевны. Он совсем потерял интерес ко всему происходящему в уезде. Карьера, которую он думал сделать здесь, не удалась из-за приезда Рули, и его, Стайна, положение в Американском легионе остается прежним. Теперь стоило заниматься только одним - побольше подкопить пушнины. Она в Штатах превращается в звонкие доллары. Стайн стал прикидывать, какие еще пути и возможности он не использовал, и решил: "Надо будет завтра побывать в ближнем стойбище. Даже пара песцов - неплохой трофей. Товары возьму у Бирича или у Лампе".
- Нам надо до начала навигации, до прихода первых судов из Америки сохранить в Анадырском уезде тишину и порядок, - сказал Струков.
"Боишься, что большевики явятся раньше, чем ты сможешь бежать, - взглянул на Струкова из-под бровей Бирич. - Я тебе сейчас чуть-чуть подпорчу настроение". Он хлопнул себя по нагрудному карману и громко воскликнул:
- Господа! Совсем запамятовал!
Все с недоуменным любопытством посмотрели на него. Бирич был снова собран, энергичен. Он неторопливо достал из кармана радиограмму и, смакуя каждое слово, прочитал ее. Как он и ожидал, больше всех был обеспокоен запросом Петропавловского областного ревкома Струков, Он сердито заметил:
- Что же вы держите радиограмму при себе? На нее нужен немедленный ответ.
- Вы поторопились с сообщением о перевороте, - вставил замечание Рули. - Не каждое предприятие нуждается в рекламе.
- Шила в мешке не утаишь, - обрызнулся Струков и тоном приказа сказал Биричу: - Надо немедленно послать ответ.
- Какой? - с намеренной наивностью спросил Бирич.
- Ну, что… - Струков нахмурился, подыскивая слова, но придумать ему ничего не удалось, и он предложил: - Немедленно надо собрать Совет и там составить ответ.
Стайн весело расхохотался:
- О-о, мистер Струкофф, вы отлично усвоили большевистскую терминологию. У вас есть все шансы пройти в наш конгресс. Его члены - отличные жонглеры.
- Сэм, - остановил его Рули. - Стоит ли оплевывать стены своей комнаты?
- О, простите, Рудольф, - шутовски поклонился Стайн. - Я забыл о гигиене жилища.
- Пожалуй, вы правы, - согласился Бирич со Струковым. - Вот сегодня и соберем Совет. Вы с нами пойдете?
Последние слова относились к Рули, но тот отрицательно покачал головой:
- Каждый хозяин сам решает свои дела в своем доме. Вы больше всех заинтересованы, чтобы ваш дом не сгорел.
Цинизм ответа Рули никого не удивил. К тому же американец считал, что он сделал главное, а все эти радиограммы стоят столько же, сколько скорлупа съеденного ореха. Да, Рули был уверен, что Бирич и его компания не допустят ошибки, давая ответ, но тем не менее он посоветовал:
- В Петропавловске должны прийти к убеждению, что наша маленькая революция здесь была просто необходима, как бывает необходимо кровопускание больному.
- Я готова, Рули, - в дверях стояла уже одетая в шубу Елена Дмитриевна. Она улыбалась вызывающе и нагло, чтобы позлить старого Бирича. - Я надеюсь, что господа помогут донести кое-какие мои вещи.
- Транспортная компания Стайн и К к вашим услугам, - первым откликнулся Сэм. - Доставка багажа в срок и с гарантией.
Следом за ним поднялся Струков. Бирич, с трудом владея собой, напомнил ему:
- Через час я вас жду у Тренева.
Струков в ответ только кивнул. Ему не нравилось, что против воли он все больше как-то становился на виду в Совете. Он же не член его, так почему же Павел Георгиевич все время его настойчиво тянет за собой? Хочет связать ему покрепче руки, чтобы потом было легче вместе спасаться или за компанию веселее тонуть? А может быть, при случае подставить его под удар Вместо себя? Струков уже больше не верил В искренность коммерсанта. И какая может быть искренность во всей их волчьей жизни?
Оставшись один, Бирич несколько минут сидел неподвижно, погруженный в размышления. Вот уже несколько дней, как уничтожен большевистский ревком, свершилось то, о чем он давно мечтал, а радости, удовлетворения не было. Наоборот, его одолевала тревога. "Нервы, нервы, - пытался успокоить себя Павел Георгиевич. - Нечего раскисать. Надо действовать быстро, решительно и с пользой для себя".
С этой мыслью он встал с кресла и направился к вешалке, но тут вспомнил о сыне и зашел к нему в спальню. Прислушался, Трифон спал, изредка у него вырывался протяжный стон. "Не дам я тебя больше в обиду, - прошептал Бирич, - и отомщу так, что долго все помнить будут".
Прежде чем Бирич успел выйти из дому, ему пришлось принять одного неожиданного посетителя. Это был Малинкин. При виде человека с копей у Бирича вскипела кровь, и он угрожающе спросил:
- Зачем пришел?
- Я с добром, с добром, - Малинкина напугал враждебный вид коммерсанта. - Я только что из кабака. Вашего сына, Трифона Павловича, били Агабалов, Занин и Копыткин… - Малинкин говорил торопливо, глотая окончания слов, опасаясь, что Бирич может его не дослушать, но Павел Георгиевич уже не пропускал ни слова. Когда Малинкин замолк, он сказал:
- Молодец, что пришел. Отблагодарю. И еще…
Бирич посмотрел на Струкова, как бы советуясь, и увидел, что тот недовольно свел брови. Павел Георгиевич торопливо сказал:
- Нет, так легкомысленно относиться к Петропавловску, господа, мы не можем. На Дальнем Востоке везде ревкомы. Не забудьте, что Владивосток в руках партизан. Нам надо поступать так, как советует поговорка: "С волками жить - по-волчьи выть".
- Так что же ответим? - недовольно покусывал?
- Павел Георгиевич прав! - нашел нужным сказать Струков.
- Ну а теперь мы сообщим, что авантюристы, проходимцы, проникшие в ревком, грабили население, расхищали товары из государственных складов, насильничали и убивали без суда и следствия, что готовились с награбленным бежать в Америку. Население восстало против шайки бандитов, прикрывавшихся званием большевиков.
"Хорошо работает голова у старика", - вынужден был признать Струков, видя, что ответ Бирича понравился членам Совета.
Радиограмма была составлена быстро и убедительно. Пчелинцев засмеялся:
- После такой телеграммы и сами бы петропавловцы расстреляли наших ревкомовцев.
Тренев, до сих пор скромно сидевший в стороне и внимательно ко всему прислушивавшийся, осторожно добавил:
- Полезно было бы внушить эту мысль всем жителям нашего уезда, разъяснить положение в стойбищах, в селах, где не знают о справедливой каре, что постигла ревкомовцев, и разъяснить прежде, чем туда доползут вредные слухи, которые могут насторожить народ.
- А ведь и верно, господа, - подхватил Бирич мысль Тренева. - Как мы это могли упустить?
- Прежде всего надо послать наше обращение к жителям тех мест, где успели побывать ревкомовцы, - предложил Пчелинцев. - Они там успели нагадить. Там где-то Куркутский сидит. Ну ничего, и до него дойдет очередь.
- Пусть это будет воззванием Совета к гражданам Усть-Белой и Марково, - Бирич вертел в руках листок с текстом радиограммы в Петропавловск. Он задержал на ней взгляд и воскликнул: - В воззвании мы напишем то же самое, что в этой телеграмме, только…
- Потоньше, - захохотал Пчелинцев. - Потоньше!
Все понимающе улыбнулись.
Когда неожиданные залпы из пуржистой темноты сбили Берзина с нарты и испуганная упряжка понесла Ульвургына от Ново-Мариинска в тундру, он ее не останавливал до тех пор, пока собаки, выбившись из сил, сами не остановились. Выстрелы, крики людей, стоны - все это так испугало, ошеломило каюра, что он долго не мог прийти в себя. Единственной его мыслью, желанием было как можно дальше оказаться от Ново-Мариинска. Так он и заночевал в тундре, вырыв себе глубокую яму в снегу и загородившись с наветренной стороны нартами. Собаки сбились тесно вокруг хозяина.
Пурга выла, плясала над Ульвургыном, крутила вихри снега и широкими взмахами засыпала каюра и собак, свернувшихся в тугие клубки. Ульвургын попытался спокойно, неторопливо обдумать все, что произошло в этот вечер, но на него навалилась усталость, и каюр уснул.
Когда он проснулся, то не сразу сообразил, где находится. Дышать было тяжело. Тело затекло и болело. Каюр с, облегчением вспомнил, что он в безопасности, далеко от Ново-Мариинска, В его убежище было довольно тепло и сквозь, толщу снега пробивался слабый серый свет. Каюр чуть шевельнулся, и в ответ недовольно спросонья заворчали собаки. Ульвургын вспомнил события прошлого дня и попытался в них разобраться. Но это ему не удалось. Кто-то стрелял из темноты, куда-то делся Берзин. Наверное, убит. Каюр точно не знал этого, и сейчас к нему пришло ощущение вины. Он бросил своего пассажира, оставил его, даже не узнав, что с ним произошло! А где же остальные люди, упряжки, с которыми он возвращался? Ему стало беспокойно и неловко перед собой за вчерашний страх.
Ульвургын выбрался из-под снега. Снежная равнина, однообразная и привычная, лежала под тяжелым серым небом молчаливо и угрюмо. Каюр высвободил из-под снега нарты и стал приводить в порядок упряжку. Голодные собаки недовольно ворчали, скалили друг на друга клыки. Ульвургын хотел покормить их, да и сам подкрепиться, но тут обнаружил, что мешка с мороженой рыбой для упряжки нет, как нет и другого, в котором хранился весь его багаж. Каюр поискал их в снегу, но не нашел, а увидя на нарте обрывки ремней, которыми мешки были к ней привязаны, догадался, что их сорвал, очевидно, Берзин, когда падал с нарт, стараясь удержаться.
Это не особенно огорчило Ульвургына. Хорошо, что уцелело ружье с полным магазином патронов. Зверь в тундре есть и еда будет. Но Берзин, Берзин… Что с ним? Может быть, он жив? Где все остальные?..
И что произошло в Ново-Мариинске, почему в них стреляли? Ульвургына охватило беспокойство о своей семье, и, забыв об опасности, каюр погнал упряжку к Ново-Мариинску.