2
Бирич медленно крутил в пальцах тонкую ножку рюмки и недовольно поглядывал из-под лохматых бровей на сидевших за столом. Ему уже стал надоедать этот пьяный говор, шум, выкрики. Кроме американцев и сына с женой здесь были Струков, Перепечко и Пчелинцев. Больше никого Бирич не пригласил к себе, и остальные гуляли в доме Щеглюка. Правда, был приглашен еще Бесекерский, но он не пришел, сославшись на нездоровье. "Хитришь, Исидор Осипович, виляешь, как лиса, - мысленно обращался Бирич к Бесекерскому, своему конкуренту. - Мы все своими руками делаем, идем на риск, а ты получаешь готовенькое. Пора бы и честь знать, рассчитаться за услуги бы не мешало…" И тут у Бирича родилась мысль, от которой его бросило в жар. Он обтер платком заблестевший каплями пота лоб, шумно выдохнул и, торопливо взяв сигару, стал жадно затягиваться крепким дымом, успокаивая нервы. Руки предательски дрожали, и ему с трудом удавалось это скрывать. Сквозь голубую пелену табачного дыма он наблюдал за пирующими. Перепечко и Пчелинцев были очень пьяны, но не переставали наливать себе рюмки и громко спорили, почти не слушая друг друга, Струков, с бледным лицом, слишком прямо сидел на стуле, и часто кивая, слушал Стайна. Американец, размахивая рукой, в которой была зажата старая обгорелая трубка с множеством зарубок на мундштуке, что-то ему рассказывал. Потом Стайн поднял рюмку. К нему присоединился Струков. Они выпили, и Сэм опять наклонился к молчавшему Струкову, продолжая разглагольствовать.
Трифон сидел, облокотившись на стол и закрыв лицо ладонью. Он, казалось, думал. И жалость, я легкое презрение к сыну испытывал Павел Георгиевич, понимая, что если сейчас резко не изменить жизнь сына, то он окончательно погибнет - сопьется или наложит на себя руки. "Куда бы его послать? Подальше отсюда, от этой смазливой потаскухи", - размышлял старый коммерсант. Он с удивившим его самого спокойствием наблюдал, как оживленная и раскрасневшаяся Елена Дмитриевна кокетничала с Рудольфом Рули. Смуглолицый, узкоглазый, очень похожий на алеута, американец сдержанно улыбался и совершенно не пил вина. В его присутствии у Бирича всегда возникало ощущение опасности. Ему хотелось, чтобы Рули скорее уехал. "Знаю я вас, защитников и приятелей, - думал Бирич. - Так и норовите в карман себе все положить. Испугались, что большевики не позволят вашим тут поживиться, вот и примчались сюда". Но не мог не признаться себе Бирич в том, что без американцев едва ли бы удалось одолеть ревком.
"Уедут же американцы, - невесело размышлял Павел Георгиевич, - мы останемся одни. Петропавловск занят красными. Весной в Ново-Мариинск могут прибыть большевики. Как объясним расстрел Мандрикова и его приятелей?" Бирич задумался. Если все свалить на американцев? Не поверят. Да и не скроешь, что стрельба велась из его дома. Остается один правильный ход, о котором Бирич уже думал, когда Рули объяснял ему план уничтожения ревкома. Можно попытаться. А если не выгорит - тогда бежать, бежать в Америку, и не с пустым карманом. Тут Бирич опять вспомнил о Бесекерском, и в глазах его появилась жестокость, а ноздри дрогнули, как у зверя, почуявшего добычу и вот-вот готового броситься на свою жертву.
Громкий крик оборвал размышления Бирича. Это поднявшийся на ноги Пчелинцев, покачиваясь и разливая из рюмки водку, кричал:
- Господа! Господа! Я… мы… за нашу победу над большевиками! Ура!
Он залпом опрокинул рюмку в широко раскрытый рот и снова выкрикнул свое "ура!", а затем напомнил всем, по, какой причине они собрались здесь за столом. В комнате стало тихо.
"А ты мне пригодишься, - прищурившись, смотрел на Пчелинцева старый коммерсант. - И ты и Рыбин. Этого надо было бы тоже пригласить. Как же я о нем забыл? Ну да ладно. Нечего баловать. Чем дальше от себя держишь человека, тем больше он тебя уважает и слушается. А Рыбин будет меня слушаться!"
После речи Пчелинцева наступила гнетущая тишина. Люди словно разом протрезвели. И неожиданно слишком громко и визгливо, почти истерически залилась хохотом Елена Дмитриевна, на колене которой лежала рука Рули:
- Ох, как мне жарко! - Она обмахивалась салфеткой. Лицо ее пылало, а в зеленых глазах плавал страх. И чтобы подавить его, отогнать, Елена Дмитриевна снова рассмеялась. - Нам тут жарко, а им прохладно.
Она протянула унизанную кольцами руку в сторону темного окна. Слова молодой женщины показались Струкову смешными. Он расхохотался:
- Им не грозит опасность получить насморк!
Тут засмеялись все. Струков перевел свои слова Стайну. Американец одобрительно кивнул:
- Неплохо сказано.
- Надо бы приказать убрать трупы, - сказал Струков, но Рули отрицательно помахал рукой:
- Не каждый может понять слова, которые ему говорят, но каждый хорошо понимает, когда перед ним лежит мертвец.
- Вы правы, - одобрил Бирич слова Рули. - Пусть денька два-три полежат на виду эти ревкомовцы. Пусть все видят, что будет с теми, кто посмеет снова над постом вывесить красную тряпку и…
Бирича перебил Струков.
- О, черт! Как же мы забыли о их собачьем флаге. Завтра же все его увидят. Флаг надо сорвать, сорвать! - Он ударил кулаком по столу. - Сейчас же!
- Так за чем же дело стало? - Перепечко с трудом поднялся на ноги. - Пошли!
- Пошли! - вскочил молчавший до сих пор Трифон. Он был мрачен и избегал смотреть на жену. Левая его широкая черная бровь подергивалась, а руки, сжатые в кулаки, уперлись в стол. - Пошли!
Теперь голос Трифона прозвучал грубо и требовательно, как приказ. Павел Георгиевич подумал, что надо поддержать это предложение и таким образом избавиться от гостей, иначе могла возникнуть ссора. Она уже чувствовалась в воздухе. Трифон мог наброситься на Рули, который точно позабыл, что он находится в компании, что рядом с ним муж Елены Дмитриевны, за которой он слишком откровенно ухаживал.
- Да, да, - Павел Георгиевич вышел из-за стола. - Правильно, господа. Надо немедленно сорвать красную тряпку!
С шумом отодвигая стулья, все поднялись и направились к вешалке. Павел Георгиевич заметил, как Рули придержал за руку Елену Дмитриевну и что-то ей тихо сказал. Она, сузив зеленые глаза, пристально посмотрела на американца. На ее губах появилась улыбка, которая заставила Бирича выругаться про себя. "Вначале Свенсон, теперь Рули…"
Вспомнив о Свенсоне, Павел Георгиевич нахмурился. Пока он, Бирич, занят борьбой с большевиками, Свенсон преспокойно ездит по стойбищам, наживает новые тысячи. Бирич рискует, а Олаф богатеет без волнений и опасностей… "И тебя заставлю раскошелиться", - погрозил Бирич своему самому крупному конкуренту и обратился к Рули:
- Пойдемте, Рудольф?
- Нет, - качнул головой Рули. - Мы с Еленой Дмитриевной подождем вас здесь. Смена флага - событие национальное.
Из кухни выглянул Стайн. Он был уже одет. Рули сказал ему:
- С вами идет мистер Бирич.
Павлу Георгиевичу показалось, что его выгоняют из собственного дома, но он не подал виду и вышел в кухню, где толпились уже одетые гости. В руках у них были винчестеры. Тут же на кухне находились Еремеев и Кулик. Бирич встретился взглядом со слезящимися глазами Еремеева. Тот едва заметно кивнул. Павел Георгиевич, накинув соболью шубу, громко сказал:
- Ну, господа, в путь-дорогу!
Все вывалились из дома в гудящую, завывающую ночь. Пурга осыпала их снегом. Когда дверь захлопнулась за спиной Бирича, он схватил за руки Еремеева и Кулика:
- Стойте!
Голоса направившихся к зданию ревкома людей слабели. Пурга заглушала их. Бирич подождал еще несколько секунд и дернул за плечо Еремеева:
- Сделал?
- Да. Ключи от железного ящика и стола нашел у Мандрикова. Вот они. - Еремеев сунул в руку Павла Георгиевича связку холодных ключей, которые он взял у убитого. Положив ключи в карман, Бирич облегченно подумал, что теперь все дела ревкома в его руках. Теперь надо спешить, пока не пришло Струкову и другим в голову поджечь здание. Нет, этого он не должен допустить.
- За мной! - Бирич быстрыми широкими шагами двинулся вслед за ушедшими. "Надо отвлечь их от документов, - думал Бирич. - А завтра утром я их все пересмотрю. Кое-что мне пригодится".
Бирич и его спутники уже почти настигли Струкова и других, когда неожиданно раздался выстрел.
- Пьяные свиньи! - выругался Бирич. - Перестреляют друг друга!
Снова прозвучал выстрел, и тотчас послышался отчаянный крик, который тут же захлебнулся. Его сменила частая ружейная пальба. Бирич бросился на снег. Около него присели испуганные Кулик и Еремеев. Наконец выстрелы прекратились. Едва Бирич поднялся, как сбоку за стеной пурги пробились два маленьких огонька и послышались возбужденные голоса. Они быстро приближались. Бирич направился навстречу и столкнулся с большой группой полупьяных людей. Это была компания, которая гуляла в доме Щеглюка. Выстрелы заставили прервать гулянку. Здесь были Рыбин, Тренев, Сукрышев. У всех в руках винчестеры. Алкоголь придал им храбрости. Самого Щеглюка с ними не было, должно быть он хватил больше других и храпел, теперь в постели.
- Эй, кто там? - донесся голос Струкова. - Сюда! Огонь нужен.
Сукрышев и Тренев, которые кроме оружия несли лампы-"молнии", пошли на голос. За ними двинулись остальные. Через полтора десятка шагов они наткнулись на Струкова, Трифона, Пчелинцева и Стайна, которые топтались на месте.
- Сюда, сюда светите, - приказал Струков, но тут же вырвал из рук Сукрышева лампу и направил ее луч, в котором плясали снежинки, на лежащего в снегу человека. Павел Георгиевич, как и остальные, не сразу рассмотрел, понял, что перед ним, но потом невольно отшатнулся.
Перепечко, упираясь руками в снег, пытался подняться. Он какими-то странными рывками закидывал назад голову. При каждом движении из его изуродованного рта хлестала струя крови. Обе пули, посланные Ниной Георгиевной, попали в Перепечко. Одна раздробила ему нижнюю челюсть, а вторая - пробила легкие.
Люди стояли в оцепенении, не зная, что делать. Перепечко нельзя было помочь. Он умирал. Офицер пытался подняться. Тело его дергалось, а глаза непрерывно мигали.
Руки Перепечко подломились, и он упал лицом в мокрую от его крови снежную кашицу. Судорога прошла по телу колчаковца, и он затих.
- Кончился, - проговорил Тренев. - Царство ему небесное.
- Какая сволочь стреляла?! - закричал Струков. - Убью!
Он бросился к ревкому, точно там надеялся найти невидимого противника. Все, позабыв о Перепечко, побежали следом. Бирич, задыхаясь, едва поспевал за ними. Он боялся, как бы не опоздать. Но вот и темное здание. Огоньки ламп мелькнули на крыльце, затем появились за окнами.
- Помогите мне, - прохрипел Бирич. Еремеев с Куликом подхватили его под руки.
Павел Георгиевич поднялся на крыльцо и вошел в здание ревкома, Оно гудело от возбужденных голосов. Люди с руганью, криками бегали из комнаты в комнату, что-то ломали, били. Со звоном сыпались стекла. Бирич, отшвыривая со своего пути мешающих, вошел в кабинет Мандрикова. Здесь при слабом свете лампы несколько человек под наблюдением Струкова пытались вскрыть сейф, но он не поддавался.
- Стойте! - крикнул Бирич и подошел ближе. - Стойте! К чему сейчас вскрывать сейф?
Стало тихо. Все смотрели на Бирича.
- Там на нас приговоры, - выступил вперед Тренев, указывая на сейф. - Там на нас кляузы и…
- Мы не бандиты, - перебил его Бирич. - К чему такая торопливость? Завтра изберем свой законный Совет, и он по правилам, как и положено законной власти, сможет пересмотреть все дела, разыскать те, которые обличают Мандрикова и его сообщников как авантюристов, бандитов.
- Нечего ждать, - возразил Тренев, опасаясь, что в делах ревкома будут найдены документы, которые могут принести ему вред. - Сжечь все, и дело с концом.
- Верно! Правильно! - загудели голоса. - Сжечь, чтобы и духу большевистского здесь не осталось!
- А вот лежит еще один тут! - закричал низкорослый пожилой человек с заячьей губой и реденькой, точно выщипанной, бородкой.
Кочур, вспомнил Бирич фамилию кричавшего. Это был один из его должников. Вначале, после приезда в Ново-Мариинск, Кочур работал на копях, но потом потянулся торговать и взял у Бирича под проценты товару рублей на сто. Вот уже третий год Кочур не мог рассчитаться с Павлом Георгиевичем и по существу стал его торговым агентом.
- Выволоки на улицу, - спокойно сказал Бирич. - Уж тебя ли ревком не обидел?
При этих словах Кочур вспыхнул и затрясся. Он вспомнил, как Мандриков назвал его спекулянтом и заставил бесплатно перевезти пятьдесят мешков угля.
- А что? - Кочур сунул свой винчестер рядом стоявшему Стайну, который курил и с интересом наблюдал за происходящим, - собаке по-собачьи и валяться.
Он схватил за ноги тело Гринчука и потащил его в коридор. Там он ударом ноги выбил оконную раму. В коридор ворвалась пурга. Кочур перевалил тело Гринчука через подоконник, и оно исчезло в темноте.
Люди, молча следившие за тем, что делал Кочур, сразу же заговорили. Струков снова отдал команду:
- Ломай сейф!
- Нет! - Бирич подошел к сейфу и заслонил его спиной. - Вы хотите взять на себя всю вину ревкома, скрыть, что он тут натворил? Завтра мы все документы изучим и сообщим в Петропавловск о злодеяниях Мандрикова и его Дружков. Пусть там убедятся, что мы сегодня правильно поступили. А если вы сейчас сожжете документы, то будет ясно, что здесь попытка спрятать концы в воду. Разве я не правильно говорю?
- Правильно, Павел Георгиевич! Верно! - одобрительно зашумели те, кто минуту назад требовал уничтожения документов.
- Да и не вскроем мы сейчас сейф, - махнул рукой Струков.
- А флаг-то красный все над нами, - не без ехидства напомнил Бирич.
- Сорвать его! - заорал Струков и приказал Трифону и Рыбину, которые были около него. - Ну, чего стоите? Сейчас же снять!
- И я с ними, - выступил Тренев.
- Хорошо, - согласился Струков. - Идите.
Трое вышли из кабинета. Оставшиеся зябко кутались в шубы. Их воинственный дух падал по мере того, как проходило опьянение. Бирича не устраивало это. Мысль, пришедшая ему за столом о Бесекерском, вновь и вновь возвращалась к нему. "Более удобного момента не будет", - думал Бирич и торопливо искал повод для того, чтобы избавиться от свидетелей. И Бирич нашел повод.
- Чего же вы стоите? Почему не ищите убийцу Перепечко?
- Ищи-свищи ветра в поле, - насмешливо протянул Сукрышев.
- Найдешь в такую ночь! - в тон ему произнес кто-то за спиной Стайна. - Поди угадай, кто?
- А может, это подружка коммуниста Мохова? - как бы в раздумье проговорил Бирич. - Кому же еще в нас стрелять?
- И верно, братцы! - воскликнул Кочур. - Это она, брюхатая, за своих большевиков вышла исподтишка стрелять. Это она!
Кочур старался выслужиться перед Биричем. Люди нерешительно переминались, поглядывали друг на друга. Тут в кабинет, расталкивая столпившихся, вошли Трифон, Рыбин и Тренев, запорошенные снегом. В руках младшего Бирича было скомканное полотнище флага. Трифон швырнул его на стол:
- Вот!
Все смотрели на темно-красный материал, и во взгляде многих сквозила боязливость. Струкова это обозлило. Он схватил флаг и рывком разорвал на две части. Треск раздираемого материала прозвучал как пулеметная очередь. Струков бросил куски на пол к ногам Кочура:
- Тебе на портянки.
- Зачем мне? - попятился Кочур, но его остановил голос Павла Георгиевича:
- Чего испугался? Бери, бери. Да и сходи-ка к той, что эту тряпку расшивала. Спроси-ка ее, как она в Перепечко целилась? Так же, как ниткой в игольное ушко?
- У, стерва красная! - крикнул Тренев, догадавшись, что речь идет о Моховой, и первый шагнул к двери. - Я сейчас ее…
В криках и ругани, которые заполнили ревком, исчезли последние слова Тренева. Толпа повалила к выходу. Бирич придержал Кочура:
- Не забудь и о докторше… - он добавил грязное ругательство и расхохотался. - Можешь заодно с ней часок побаловаться. У них же коммуния. Привычная…
Кочур осклабился, показав мелкие острые зубы.
Струков внимательно следил за старшим Биричем и сосредоточенно думал: "Чего добивается этот матерый волк? Для чего натравил дураков на баб?" Но как ни напрягал Струков ум, найти ответа на свой вопрос не мог.
Кабинет опустел. Ушли все, даже Стайн. В кабинете остались Струков и Бирич. Бирич притворно зевнул:
- Однако пора и на боковую. Поздновато. Спокойной ночи, Дмитрий Дмитриевич. Завтра в полдень собираемся, у меня, что ли? Нет, лучше у Тренева. Надо же нам власть избрать.
"Хозяином хочешь быть? - подумал Струков. - Я не против, только без отступного тут не обойдется". И сказал:
- Совершенно верно, Павел Георгиевич. Власть нужна. Вы уж подумайте, кого избрать управляющим.
- Что вы? - замахал руками Бирич. - Какой теперь может быть управляющий? Во Владивостоке партизаны. В Петропавловске ревком. Ну, а нам и Совет будет не помеха. Да и звучит оно по-современному.
Они встретились взглядами и усмехнулись, поняв Друг друга. Струков весело произнес:
- Совет так Совет. Кажется, и я хочу спать. Беспокойный день выдался.
- Утречком прошу на завтрак. - Бирич стал напяливать рукавицы. - Там и прикинем предварительно, Кого в Совет стоит порекомендовать.
- С удовольствием зайду, - пообещал Струков. - Только у вас в доме и можно почувствовать, что где-то есть цивилизация, что где-то люди живут и едят по-человечески.
Бирич взял "молнию" со стола, и они вышли из кабинета. В коридоре, ежась от холода, похлопывая себя по бокам, ходили Кулик и Еремеев.
- О, ваши верные оруженосцы, - усмехнулся Струков.
- Стар один в такую погоду ходить по ночам, - с напускной горечью ответил Бирич. - Вот и провожатые, к сожалению, потребовались.
Он передал фонарь Еремееву, и тот прошел вперед.
Они спустились с крыльца.
Струков попрощался с Биричем, за руку и исчез в бушующем мраке. Бирич продолжал идти к своему дому. Только убедившись, что за ними никто не следит, Павел Георгиевич, направился к избе Бесекерского.
Ставни на окнах его дома были плотно прикрыты, но сквозь щель из окна кабинета коммерсанта просачивался слабый свет.
Бесекерский не спал. Его мучила бессонница. События минувшего дня так подействовали на его нервы, что он не находил себе места. Исидор Осипович с того часа, как его дом покинули участники заговора, стрелявшие по ревкомовцам, ходил и ходил из угла в угол, сложив на животе руки. Изредка он останавливался у буфета, торопливо выпивал рюмку водки. Но это не приносило ни облегчения, ни успокоения, а вызывало только изжогу. Сморщенное, с крючковатым тонким носом лицо Бесекерского стало как будто еще меньше. Да и весь Исидор Осипович как-то съежился, похудел за эти немногие часы.
- Что-то будет, что-то будет, - шептал он бледными губами. - Каким безумием был расстрел ревкома! Ведь в Петропавловске красные. Они не простят убийства Мандрикова и всех ревкомовцев. Уж лучше бы их не трогать. Дождаться весны и тихонечко, незаметненько уехать, бежать отсюда.
Нет, не хотел он, Исидор Осипович, плохого ревкомовцам, хотя они и были несправедливы к нему. Он во веем подчинялся ревкому, выступить против красных его заставили Бирич и американцы.