- Погодь! - он подошел к Рыбину, взял его за локоть и, как ребенка, подвел к столу, но не пригласил сесть, а сказал: - Покажись всем, Рыбин, и скажи всем правду.
Слова Баляева были встречены шахтерами гулом одобрения. Гаврилович жестом руки восстановил тишину и спросил Рыбина:
- Ты нам обещал по пятьсот целковых за тонну уголька. Помнишь? - Рыбин кивнул, и Гаврилович одобрительно заметил: - Это хорошо, что память еще не потерял. Так вот. Получаем мы по полтыщи за тонну, а облегчения нет. Живем хуже, чем жили. Цены-то на товары ты знаешь какие? Небось коммерсанты с Советом стакнулись. - Рыбин неожиданно для себя кивнул в знак подтверждения. Гаврилович махнул рукой: - Это мы своим умишком сообразили. Так вот, скажи нам, любезнейший, какую народ выгоду получил от того, что вы порешили Мандрикова и весь ревком?
Рыбин сжался. Ему показалось, что вот сейчас шахтеры устроят над ним самосуд и отомстят за уничтожение ревкома. Он хотел сказать, что он ни в чем не виноват, что его заставили, что все получилось как-то неожиданно, но у него не было сил. Рыбин стоял, опустив голову. Гаврилович хотел и еще что-то сказать, но заметил, что один из братьев Нурмилет делает ему предостерегающие знаки, и Баляев понял его. Еще рано быть во всем откровенным. Есть среди шахтеров людишки с заячьей душой, есть и такие, что готовы друга за копейку продать. Тот же Малинкин. Гаврилович понял, что зашел далеко, и круто повернул разговор:
- По какой такой надобности пожаловал?
Рыбин понял, что гроза миновала, и ему стало несколько легче. Он торопливо ответил:
- Хочу, как вы… хочу работать… уголь копать…
- В начальниках надоело? - усмехнулся Агибалов, блестя лысиной. - Сюртук под мышками жмет?
Снова засмеялись шахтеры. Рыбин почти с отчаянием крикнул:
- Правду говорю!.. Правду! Поверьте. Ей-богу.
Его лицо дрогнуло, и Гавриловичу, который внимательно за ним наблюдал, показалось, что Рыбин вот-вот заплачет. Шахтер больше не сомневался, что Рыбин говорит искренне. Так, этот человек отшатнулся от Совета - отшатнулся сам председатель! Что ж, увесистая гиря на чашу весов того дела, которое он начал с шахтерами и Каморным. Гаврилович просто спросил Рыбина:
- Жрать хочешь?
Тот отрицательно покачал головой. Гаврилович понимал, что Рыбину сейчас и кусок в горло не пойдет. Он, не отпуская локтя Рыбина, повел его к нартам:
- Будешь спать по соседству со мной.
Они оказались около нар. Гаврилович указал Рыбину место. Там лежал только рваный грязный тюфяк и старая облезлая оленья шкура. Гаврилович нахмурился, тихо, глухо произнес:
- Бучек спал тут… Ну, устраивайся. Да где твои монатки?
- На нартах, - Рыбин не мог отвести глаз от нар. Он вспомнил Бучека и его товарищей по ревкому и, может быть, впервые почувствовал, что потерял в жизни, что-то очень большое я важное. Гаврилович сказал:
- Я притащу твое барахло и собак устрою. А ты сиди тут.
Он направился к двери. Шахтеры за столом оживленно обсуждали происшедшее. Гаврилович предупредил их:
- Рыбина не забижать. Кто пальцем тронет, того кулаком обласкаю.
Так началась жизнь Рыбина на копях. Когда шахтеры укладывались спать, около Гавриловича собрались Копыткин, Агибалов и братья Нурмилет. Их уже привыкли часто видеть вместе, и на это не обращали внимания. Копыткин чуть с присвистом из-за выбитых зубов неодобрительно заметил:
- И чего ты его под свое крылышко взял?
Шахтеры сидели у печки и курили. Говорили они вполголоса. Гаврилович видел, что никто из товарищей не одобряет его поступок. Он рассердился и выразительно постучал себя по лбу, на который падали спутанные волосы:
- Кумекать надо. Кто Рыбин? Председатель Совета. Кто его дружки на копях? Мы! Значит, и подозрения на нас не будет. Может, Рыбина нарочно послал сюда Бирич, а то и американцы.
- Так-то оно так, - протянул в раздумье Копыткин.
- А может, Рыбина из Совета турнули? - высказал предположение Агибалов.
- Может, может! Бабка надвое сказала! - вскипел Гаврилович. Ему стало обидно, что он об этом не подумал, но тут же усомнился в возможности предположения Агибалова. - Не с руки Совету нынче себя раздергивать. Поживем - увидим. И хватит о Рыбине. О деле давайте. Как у тебя, Копыткин?
Тот нагнулся и понизил голос:
- Деревянко и Юсупов одной с нами мысли. Нынче я с ними толковал. Сначала порознь, а потом вместе. Они же дружки. Согласны, что ревкома власть надо вертать. Говорят, что согласны, если надо. Совет турнуть, со всеми американцами. Только оружия надо.
- Веришь им? - Гаврилович был строг и требователен.
- Да этих угольщиков я уже пятый годок знаю! Кремень они. Скажут - сделают. Не продадут.
- Ладно, - Гаврилович обернулся к Нурмилетам: - А у вас как?
- Оглоблев, - Виктор улыбался, - готов в любой момент отправить Бирича и весь Совет, а заодно и других коммерсантов туда же, куда они отправили ревкомовцев.
- Как бы он в хмелю не проболтался, - предостерег Гаврилович. - Обильно льет в утробу Катькино зелье.
- А ему нечего пробалтывать, - успокоил Виталий Нурмилет. - Он ничего не знает. Разговор у нас шел так, между прочим.
Гаврилович перевел требовательный взгляд на Агибалова. Тот несколько смущенно пожал плечами.
- Ни черта не добьешься от моего молодца, - Агибалов говорил о шахтере, которого товарищи наметили привлечь к себе. - Молчит. Что бы я ни говорил - только мотает башкой. Понимаю, мол, я с тобой согласный, а сам ни гу-гу.
После отъезда Каморного и Клещина товарищи осторожно начали среди шахтеров подбирать единомышленников. Дело медленно, но верно двигалось вперед. Теперь Гаврилович и его друзья знали, что на их стороне уже человек десять, на которых можно рассчитывать. Ненависть к Совету коммерсантов, к жизни, которая стала еще тяжелее и голоднее, выводила их на единственную правильную дорогу - дорогу борьбы.
Баляев взял на себя самое трудное - найти среди милиционеров Струкова таких людей, которые бы в нужный момент оказались на стороне тех, кто выступит против Совета коммерсантов. Гаврилович после нападения на радиостанцию, переждав несколько дней, начал искать встречи с милиционером, которого он тогда ночью оглушил. Учватов и милиционер молчали о случившемся, а патроны, которые Баляев оставил под мостом, исчезли. Все это придавало ему уверенность в возможности осуществления задуманного.
Поговорив еще немного, вспомнив Каморного и Клещина, шахтеры разошлись по своим нарам. Рыбин не спал. Гаврилович заметил, как блестят его глаза в полумраке.
- Чего не спишь?
- Не могу, - Рыбин не сдержал вздоха. - Трудно…
Гаврилович согласился:
- На новом месте завсегда трудно вначале.
Он лег и почти сразу же захрапел, а Рыбин еще долго лежал, глядя в темноту, прислушиваясь к вздохам, стонам, сонному бормотанию людей, и ему становилось спокойнее. Так хорошо он себя давно не чувствовал, хотя ни на секунду не забывал, что он очень виноват перед этими людьми. Ему хотелось как-то оправдаться перед ними, рассказать все, облегчить свою душу и, главное, убедить их в том, что он не враг им, что он понял свою ошибку и попытается ее исправить, искупить. Рыбин чутко прислушивался к дыханию Гавриловича и ждал, не проснется ли он. Если бы шахтер сейчас не спал, то Рыбин многое бы ему рассказал. Баляев упустил удобный момент.
Мысль предупредить марковцев о возможном нападении появилась у Чумакова сразу же на Совете. Вот почему Чумаков предложил включить в диверсионный отряд Соболькова, который жил на рыбалке рядом с ним и был ему предан. С тех пор как Чумаков появился в Марково, он стал подкармливать старого чуванца, дарил ему поношенные вещи, требуя за это лишь сообщать все, что он услышит на посту. Постепенно одинокий, не имеющий близких и родных Собольков стал верным слугой Чумакова. В нем Чумаков не сомневался.
Утром, когда Собольков собрал упряжку и укрепил немудреный багаж на нартах, намереваясь ехать к дому Тренева, где должен был собраться весь отряд, Чумаков позвал Соболькова к себе в квартиру.
- Выпей перед дорогой, Мирон, - указал Чумаков на стакан со спиртом. - Сегодня холодно.
- Большой мороз, однако, - согласился обрадованно Собольков, увидев спирт. Он торопливо взял стакан, но Чумаков придержал его руку: - Погоди пить.
Собольков был благодарен Чумакову, что тот послал его к Биричу. Старый коммерсант дал ему, как и другим, пятнадцать долларов; в лавке у Свенсона они получили новые винчестеры, много патронов и вдоволь вкусной еды.
- Вот какое дело, - начал Чумаков, и в его голосе слышались нерешительность, сомнение, тревоги. То, что он задумал, было опасно. А вдруг Собольков проговорится или вздумает на нем заработать и выдаст его? Тогда надо немедленно бежать из Ново-Мариинска, иначе его пристрелит Бирич или кто-нибудь из его соучастников.
- Говори, - поторопил Собольков, и Чумаков решился.
- Марковцев убивать нельзя.
Собольков непонимающе уставился на Чумакова, а тот, наклонившись к его уху, стал наставлять, как Мирону действовать.
- Выпей еще, Мирон! - предложил Чумаков, когда план действий был согласован.
Собольков послушно проглотил жидкость. Конечно, он сделает все так, как велит Чумаков. Ведь он для Мирона лучший друг и столько ему сделал хорошего.
- Будет, как ты велишь, - пообещал Собольков.
Они подъехали вдвоем к дому Тренева. Здесь уже собрался весь "Отряд особого назначения". Пчелинцев, Бирич, Тренев и Струков стояли на крыльце, вяло переговариваясь. Было еще рано. Сильный утренний мороз перехватывал дыхание. Собаки, покрытые изморозью, дрожали и сбивались в тесные кучи. Люди, успевшие уже промерзнуть, сердито поглядывали на Соболькова и Чумакова. Бирич не удержался, проворчал:
- Задержали вы всех, Петр Васильевич!
- Сборы - дело хлопотное, - делая вид, что не замечает недовольства Бирича, отшутился Чумаков. - Но признаю - виноват, виноват.
- Тогда в путь! - Бирич хлопнул Губанова по плечу. Его он назначил начальником отряда. - Надеюсь, что все будет сделано, как надо.
- Дело плевое, - усмехнулся Губанов. - Это что мух давить.
- Ну, с богом, - пожелал Бирич, но в это время Тренев воскликнул:
- Свенсон торопится.
Олаф, действительно, быстро шагал к собравшимся. "Хочет убедиться своими глазами, что его товары отправляются выручать", - с раздражением подумал Бирич, но встретил Олафа широкой дружеской улыбкой.
- Чуть не опоздали, дорогой Олаф! Еще пять минут, и отряд выехал бы.
- Эти пять минут я оставил в запас, - Олаф глубоко дышал. Американцы накануне договорились, что не будут присутствовать при отправке, чтобы не давать лишнего повода для разговоров. Однако Свенсон вечером забеспокоился. Что может произойти в Марково с его товарами, если там наступит временное безвластие? Найдутся люди, которые, захотят пошарить в его складах. Олаф не верил, что большинство товаров распродано, как писали сами марковцы. Что-то надо было предпринять. Всю ночь Олаф плохо спал. Незадолго до рассвета он поднялся, зажег лампу.
- Дорогой, что ты так рано? - спросонья спросила Елена Дмитриевна.
- Спи, спи, - успокоил ее Олаф и сел за стол. Он писал Мартинсону и Маклярену, чтобы они востребовали все долги, покрыли все убытки, причиненные большевиками, и ждали его приезда. В письме к Мартинсону Олаф приказывал немедленно опечатать склад Черепахина, "так как все его товары принадлежат мне. Лучше всего попытайтесь подольше задержать в Марково приехавших людей, которые уничтожат большевиков, и нанять их для охраны складов до моего появления. Как только это сделаете, срочно сообщите. Если же в Марково появится Черепахин - к товарам его не подпускать. У меня есть расписка, что весь его склад принадлежит мне. Он брал у меня все в кредит". У Олафа не дрогнула рука, когда он это писал. Он давно считал, что на этой земле должны торговать три-четыре крупных коммерсанта, а мелким пора исчезнуть. Каждый из них в отдельности не опасен для компании, но все вместе они превращаются в ощутимую конкурирующую силу и берут у туземцев много пушнины. О встрече с Черепахиным и о договоре с ним Свенсон никому не рассказывал. Он всегда придерживался правила, чем меньше о его делах будут знать, тем лучше. К тому же Свенсону совершенно не хотелось, чтобы его имя Связывали с именем фельдшера, вставшего на путь вооруженной борьбы против Советов, хотя Олаф страстно желал их уничтожения.
После посещения Нома Свенсон старался не вмешиваться в политическую борьбу, не связывать себя с действиями легиона и его людей здесь, в уезде, но жизнь распорядилась иначе, и он оказался в центре событий. Свенсон с горечью признал это и задумался о своем будущем. Как оно сложится? Особых причин для беспокойства нет. Большевики не скоро сюда придут. Да и придут ли вообще? Их армия застряла где-то у Байкала. Остановилась перед японскими и белыми войсками. Свенсон вспомнил последние радиограммы. Японцы вырезали главных большевиков и, по всему видно, не собираются покидать русский Восток. Опасаться жалкой горсточки большевиков в Петропавловске и Марково было бы смешно. И все же у Свенсона не было полного спокойствия. Нет, его не особенно огорчали возможные убытки в Марково - это мелочь по сравнению с колоссальными прибылями на других факториях и здесь, в Ново-Мариинске. Свенсона тревожило то, что американские войска покинули Приморье и японцы остались там полновластными хозяевами. Полезут ли желтолицые сюда, на Север? Не придется ли ему да и другим коммерсантам потесниться, уступить часть прибылей японцам? Сдаваться Свенсон не собирался. Он должен укрепиться еще прочнее здесь. Японцам придется с ним считаться. Он должен использовать любую возможность для усиления своего влияния на Чукотке. Пока можно, пока есть время, надо уничтожить всех противников, разорить всех конкурентов и стать единственным хозяином этого края. Олаф пришел к решению забрать товары у Черепахина, который так неосторожно ему доверился, находясь в тревоге и растерянности. К тому же у Свенсона теплилась надежда, что Черепахина не минует пуля на выбранной им дороге вооруженной мести большевикам. Передавая Губанову письмо для Мартинсона, Олаф строго сказал:
- Только Мартинсону в руки! Вот тебе за то, чтобы письмо не потерялось, - Свенсон поверх крепко запечатанного конверта положил несколько зеленых бумажек. Губанов аккуратно свернул доллары под завистливыми взглядами своих спутников и спрятал под кухлянкой вместе с письмом. Свенсон добавил:
- Мартинсон вас угостит хорошо. Я ему пишу об этом. Вернетесь - еще добавлю.
- За бумагу можете быть спокойны, - Губанов натягивал рукавицу. - В целости доставлю.
- Пора, пора ехать! - поторопил Бирич.
- Покедова, - за всех попрощался Губанов и первый тронул свою упряжку. За ним двинулись остальные. Провожающие смотрели им вслед до тех пор, пока они не спустились на замерзшую реку Казачку, вынеслись на другой берег и скрылись за постройками.
- Не ждут в Марково гостей! - засмеялся Тренев. Но его никто не поддержал. Люди стали расходиться. Бирич недовольно заметил:
- Рыбин что-то не пришел.
- Проспал, - Пчелинцев растирал побелевшую щеку. - Кусается еще зима. А ведь весна скоро.
Струков догнал Бирича, который с Чумаковым и Треневым подходил к двери дома последнего.
- Павел Георгиевич! - окликнул он старого коммерсанта. - Я вас задержу на минутку.
- Зайдемте в тепло, - Бирич поежился. - Сегодня действительно морозец крепкий.
Они вошли в дом Тренева.
- Что вы хотели, Дмитрий Дмитриевич?
- Как ваш сын? - спросил Струков.
Напоминание о Трифоне, который после почти трехмесячной болезни едва стал подниматься с постели, не было приятно Биричу. Павел Георгиевич недовольно шевельнул щетками бровей, взглянул из-под них на Струкова почти враждебно. С чего это начальник милиции вдруг вспомнил о Трифоне? Старый коммерсант не мог забыть, как Струков помешал ему разделаться с шахтерами, которые так зверски избили Трифона. И за все время ни разу не навестил Трифона. А сколько вместе пили водки! Так что же надо теперь Струкову?
- Слава богу. Поднялся на ноги, - ответил он угрюмо.
- Я думаю, что сейчас настал момент, когда мы можем и должны привлечь к ответственности тех, кто посягал на жизнь вашего сына. Справедливость прежде всего. А преступление не должно остаться безнаказанным.
Бирич не мог скрыть своего удивления. Он уже давно свыкся с мыслью, что случившееся с Трифоном в кабаку Толстой Катьки забыто, как обычная пьяная драка. Сам же Струков тогда, кажется, так говорил. С чего же он решил ворошить старое, обидное? В то же время ему было приятно, что о его боли, его оскорблении и позоре не Забыто и за них хотят отомстить. Он нерешительно проговорил:
- Я не знаю, захочет ли сам Трифон…
- Разрешите мне его навестить? - Струков был настойчив. Он уже окончательно решил припугнуть шахтеров. Он покажет всем, что у него твердая рука. Струкову хотелось доказать тем, кому здесь принадлежит власть, что он стоит больше, чем они думают. К тому же в последние дни Струков все чаще и чаще вспоминало Колдуэлле и Фондерате. Недавно Рули как бы мимоходом обронил, что он ждет из Америки русского полковника. Кто это может быть? Конечно, сразу же на память Струкову пришел Фондерат. Все возможно в этом мире, и после краха Колчака Фондерат вполне может оказаться здесь.
- Трифон будет рад видеть вас, - сказал Бирич, заметив, что Струков о чем-то сосредоточенно думает.
- Благодарю, - Струков направился к двери.
Бирич вслед сказал:
- Свидетелем этого ужасного события был шахтер, - Павел Георгиевич запамятовал фамилию, но ее подсказал Тренев:
- Малинкин, Малинкин!
- Да, да, он самый, - подтвердил Бирич и усмехнулся. - Такой услужливый, с запоминающимся лицом.
- Знаю, - кивнул Струков. - И еще одна просьба, Павел Георгиевич. Дайте мне список всех должников по налогам и тех, кого ревком от налогов освободил.
- С превеликим удовольствием, Дмитрий Дмитриевич! - воскликнул Бирич. Он уже с симпатией смотрел на Струкова. Ему понравилось, что Струков сам взялся за дело, о котором Бирич хотел ему напомнить. Казна должна пополняться, и если Струкову удастся выколотить со всех налогоплательщиков их долги, то соберется порядочная сумма.
- Сегодня же список будет готов, - заверил он Струкова.
- Я зайду к вам после поездки на копи.
Струков вышел.
- Деятельный офицер, - похвалил его Бирич. - Если бы все мы так служили общему делу, все бы иначе в России сложилось.
- Судьба России еще будет решаться, - несколько высокопарно произнес Чумаков. - Большевики долго не продержатся! Дальний Восток уже отпал от России, возникла Дальневосточная республика.