- Сможешь! Сможешь, - стала уверять она. - Ты у меня умный! Ты у меня смелый и решительный! Ты все сможешь! Ты и меня научишь водить трактор. Да, да, и меня!
- Не женское это дело - трактор, - мягко обнял он ее.
- Таковы вы, мужчины: сам еще и трактора не видел, а уже объявляешь работу на нем чисто мужским делом.
…Чудовище приближалось, наводя страх на все живое. Лязг и грохот опережали его, вызвали переполох за колхозным забором и во дворах хадзаров. Лошади поводили ушами. Овцы сбились в кучу, каждая старалась втиснуться в середину. Петухи вытянули шеи, испуганно кукарекали, и куры, захлопав крыльями, со всех ног бросились в сараи и под бедарки и арбы. Исступленно залаяли собаки.
Старики, которых грохот и лязг застали на нихасе, настороженно прислушались и, как ни старались казаться равнодушными, не смогли скрыть охватившего их беспокойства.
- Неужели река что-то тащит? - вырвалось у одного из них.
- Против течения?! - поразился старейший.
- Значит не река, - удивился своей оплошности старец.
- Тогда что за шум?..
Из домов повыскакивали женщины. Односельчане опасливо всматривались туда, на дорогу, откуда доносился гул…
- Что-то страшное бежит на село!
- Ой, беда, беда, приближается!..
Необычайный шум, ржание обезумевших лошадей, неистовый лай собак сорвал с мест школьников. Они высыпали на улицу, наиболее отчаянные озорники побежали навстречу трактору.
- Тамби, куда?! Назад! Домой!!! - понеслись вслед мальчишкам испуганные крики матерей и бабушек.
Зина из-под ладони всматривалась в даль. Что-то там, у огромного камня, который огибала дорога, сверкнуло на солнце, раз, второй, - и чудовище стало медленно и неотвратимо вползать в село. Чудовище дышало, раз за разом выплескивая в небо клубы жгучего дыма. Женщины, с криками выскакивая из дворов, побежали наперерез чудовищу, стараясь опередить его и скорее достичь школы, возле которой толпилась детвора.
- Ой, страшилище! Спасайте детей!
Зина радостно захлопала в ладони:
- Не пугайтесь! Это же трактор! Трак-тор!
И в ответ понеслось на разные голоса:
- Трактор!
- Тот самый, за которым отправился Агубе!
- Ой, какой он, этот трактор!
- Так и катит, так и катит… Чего Агубе не останавливает его?..
- А вон и сам Агубе. Ишь как оседлал чудовище!
- На нас страх нагнал, а сам улыбается, этот Тотикоев!..
- Да останови же его, Агубе! Видишь, скотина обезумела!..
За колхозным забором конь Тотырбека порвал уздечку. Собаки, завидя чудовище, теперь не рвались к нему, а, наоборот, визжа, жались к стенам хадзаров и заборам.
Трактор подкатил к колхозному двору и замер. Агубе, веселый и замызганный, довольный случившимся переполохом, с черными от смазки руками и грязным пятном на правой щеке, поискал глазами в толпе. Встретившись взглядом с Зиной, он засмеялся и легко соскочил на землю. Агубе сперва поздоровался с колхозниками, которые все еще с опаской косились на неведомую машину, шутливо шикнул на малышей, облепивших ее, и только после этого неспешно направился в сторону своего дома. Сын устремился навстречу ему и озадаченно оглянулся на мать. И невдомек ему было, что Агубе очень хотелось броситься к Зине, обнять ее, и лишь страх нарушить обычай отцов заставил его обуздать свои чувства. Проходя мимо жены, он только осмелился взглянуть на нее украдкой и прошептать:
- Я сдал экзамен, Зина…
- Вижу! - вырвалось у нее.
Люди глядели им вслед.
Старейший житель села неторопливо приблизился к трактору, окликнул Агубе.
- Коня бросил посреди села и бежишь домой, - упрекнул он. - Где это видано? Неужели не понимаешь, как нам не терпится узнать, что это за штука, твой трактор? - И он закружил вокруг трактора, трогая палкой то одну, то другую деталь, уточняя, для чего она служит; его интересовала и маневренность его, и стоимость; напоследок он заявил: - Вижу, Агубе, ты ночь не спал. Но учти: не уйдешь домой, пока я его не оседлаю.
И тракторист подсадил его на площадку… Старец, держась одной рукой за спинку сиденья, другой - за беспощадно дымящую трубу, покачивался в такт работающей машине и горделиво поглядывал по сторонам. Агубе тронул трактор с места, направившись в конец села. Следом бежали, громко крича, малыши. Испуганно дергались, стараясь сорваться с привязи, лошади. Блеяли овцы, тараща глаза на чудовище…
Глава одиннадцатая
…Колхоз набирал силу. Не так быстро, как хотелось бы. Но люди уже поверили в него. Вскоре подал заявление и младший из сыновей Дзамболата - Урузмаг.
Вне колхоза во всем Ногунале остались лишь Умар да два-три кулака. Тотырбеку казалось, что теперь, когда Умар увидит, в какой компании оказался, он спохватится и придет к ним. Но время шло, а Умар и заговаривать на эту тему не желал. Он вел себя так, будто в Ногунале колхозом и не пахло. И как поразился бы Тотырбек, если бы узнал, что Урузмаг подал заявление по настоянию Умара.
Странно складывались взаимоотношения двух братьев. Вначале Умар и знать не желал Фаризат, ибо она была из тотикоевской фамилии. Он и на свадьбу пошел скрепя сердце… В тот первый год пребывания в Ногунале, когда семьи братьев жили вместе, пока не построили отдельный домик для Урузмага, Умар приглядывался к Фаризат. Ему пришлось по душе, что молодая жена Урузмага старалась жить, придерживаясь старинных законов: быть незаметной в доме, не лезть на глаза, появляться только, когда необходимы ее работящие руки и сноровка, с утра до ночи быть в хлопотах, просыпаться раньше всех, ложиться позже всех; накрывая на стол, усаживаться за него только после того, когда все члены семьи - сытые и довольные - поднимутся.
Через год после свадьбы Фаризат родила сына. Нарекли его Измаилом. На кувд в честь новорожденного первым пришел Умар. Неожиданно для всех он сделал щедрый подарок Измаилу - подарил коня, в жилах которого текла кровь арабских скакунов. Урузмаг был тронут до слез.
Позже Умар еще несколько раз под тем или иным предлогом заглядывал в дом брата, вел себя шумно, весело, подзывал к столу хозяйку и благодарил ее за угощение. В одно из таких посещений он и вырвал у Урузмага согласие вступить в колхоз.
- Ты по мне не суди, - сказал он брату. - У меня своя дорога. Ты прислушивайся к Тотырбеку. Он по-своему мыслит. - Умар насмешливо произнес: - У его дум и желаний полет легкий, они не отягощены заботами о нажитом богатстве. - И вздохнул: - Иногда я ему завидую. Не тому, как он живет, а тому, как решителен в поступках и мыслях…
В другой раз заговорил о городе. "Там, конечно, жить легче", - вздохнул Умар и принялся говорить о том, что не мешало бы Урузмагу перебраться со временем во Владикавказ. Умар поможет ему купить дом, обзавестись мебелью. Предложение брата застало Урузмага врасплох, но, поразмыслив ночь, он пришел к выводу, что ему, инвалиду, в городе не так тяжко придется, как в селе, где все хозяйство держится только на нем. Утром Урузмаг дождался, когда Умар вышел из дому, и будто невзначай пошел ему навстречу. Поравнявшись с братом, объявил, что он согласен перебраться в город, на что Умар усмехнулся:
- Не сразу, брат, не сразу… Ты не пожалеешь, что избрал Владикавказ… - и больше не заговаривал с ним на эту тему…
В последнее время Умар был озабочен, хотя и скрывал это старательно. Урузмаг, как никто другой, понимал, что происходило со старшим братом. Выросший в нужде, голоде и холоде, он, ощутив достаток, уже не мог остановиться, копил добро, не пересилил себя, не смог вовремя с ним распрощаться. И разговоры Тотырбека ни к чему не привели. Умар трудился как одержимый. И себе минуты передышки не позволял, и домочадцев с утра нагружал поручениями.
Особенно доставалось Иналу и нанятым подросткам-сиротам. Младший из них ежедневно должен был снабжать дом хворостом для очага. Засветло ему приходилось переправляться по перекинутому над рекой с одного берега на другой тесаному бревну, карабкаться вверх по мокрому снегу к темнеющему на склоне горы лесу, собирать засохшие ветви, связывать их в огромную, с торчащими корягами вязанку и волоком тащить вниз… Самое трудное было переправить ношу через реку. Инал советовал мальчонке таскать хворост по частям. Но тот, мечтая поскорее оказаться в тепле хадзара, упрямо взваливал связку на тощие плечи…
…Первой встревожилась Сима. Она поспешила к мужу, который перебирал картофель в подвале, испуганно прошептала:
- Младшего из Тотикоевых нет до сих пор… Случилось что?..
Случилось непоправимое…
Увидев обледенелое бревно над водой и прибитую к нему потоком вязанку хвороста, Умар задрожал. Он представил себе, как ноги мальчишки заскользили по бревну, как беспомощно он взмахнул руками, как падали одновременно он и эта злосчастная вязанка - по разные стороны бревна. Упасть бы мальчишке направо - бурный поток прижал бы его к жалкому мостку, как вот эту вязанку, которая навсегда врежется горцу в память…
Умар бросился вниз вдоль реки, жадно всматриваясь в грозный поток…
…Следователь, упорно избегая взгляда Умара, жестко спросил:
- Вы знали, сколько ему было лет?
Умар промолчал.
- Судить вас будем…
…На следующей неделе Умар поехал навестить родных в Хохкау. С собой он взял сына Хаджумара. Подросток был поражен, когда услышал, как отец сказал своему брату Мурату:
- Ты мечтал сделать из моего сына командира. Оставляю его с тобой. Ему есть чему поучиться у тебя, красного командира…
Опасался ли Умар чего-то? Конечно. Иначе не поймешь, почему он так сурово поступил и со вторым сыном. Обиделся Руслан на него. Сильно. Чего ради на отца напала блажь отвезти его, четырнадцатилетнего, на стройку, в палатку, к незнакомым людям? Чем Руслан провинился перед ним? Все в доме, в том числе и сам Руслан, были убеждены, что он у отца любимец. Доказательств тому было не перечесть. И лошадь у него была такая прыткая, что ее мог обогнать лишь отцовский конь. И одевался Руслан лучше всех в селе - отец привез ему черкеску из Кабарды. И за столом ему подкладывал лучшие кусочки. Руслан ломал голову, пытаясь понять, чем разгневал отца. Чем-то ведь вызвал недовольство, если отец оторвал его от семьи. Умар в дороге пел, серьезных разговоров избегал, настойчивых взглядов сына старательно не замечал…
На фоне лесистых гор разбросанные посреди поля палатки, освещенные лучами заходящего солнца, казались живыми существами, вцепившимися кольями-щупальцами в землю. Отец направил бедарку к самой большой из них, рассчитанной этак на десять - двенадцать человек. На одной из стен ее было написано: "Наш комбинат будет крупнейшим в Европе!!!" Метрах в сорока одиноко торчала заводская труба, на которой краской была выведена дата "1914" и фамилия "Ага-Бала Гулиев". А за нею кирпичные стены ползли, казалось, в самое небо. Возле палатки у грубо сколоченного стола собралась взволнованная толпа строителей.
- Как пчелы гудят, - усмехнулся Умар и натянул поводья: - Тпру!
Строители не обратили внимания на подъехавшую бедарку. Они были увлечены письмом, которое им, сердито посапывая, читал сухой старик, сидевший во главе стола.
- "Горцы! Осетины! И вот я, Ага-Бала Гулиев, обращаюсь к вам!" - голос старика в негодовании запнулся.
Рыжий паренек толкнул в бок соседа, дурашливо прризнес:
- Слушай, Ахсар, к тебе обращается твой заграничной благодетель.
- Сергей! - шикнули на него, и толпа опять уставилась на старика.
- "…Я подарю вам свой завод. Но взамен требую: прочь большевиков! Гоните Советскую власть!" - старик поверх очков оглядел строителей и усмехнулся: - Вот так! Гоните Советскую власть - и его труба - ваша! - Он махнул рукой себе за спину: - Вот эта труба!
- Щедрый! - засмеялась девушка и взглянула на бедарку и незнакомцев.
- Дядя Соломон, да кто он такой, этот Ага-Бала? - с горячностью спросил Ахсар.
- Э-э, не к тому обращаешься. Пусть дядя Мисост поведает вам об одноруком персе, - произнес Соломон и кивнул на сутулого пожилого горца, не забыв насмешливо добавить: - Ему он показался богом.
- Почему не умирает твоя память? - в сердцах проговорил Мисост. - Почему держит в себе каждую мелочь? Язык твой, Соломон, на тебя похож - такой же длинный. Мой ведь не рассказывает молодежи, в каком виде я впервые увидел тебя?!
Толпа с интересом следила за их перепалкой. Умар и Руслан стояли в пяти метрах от строителей и ждали, когда на них обратят внимание. Ну и одежда была на строителях - рваньем и то трудно назвать. Черкески с дырами, а то и залатаны разноцветными лоскутками. У Асхара спина и живот повязаны шерстяным платком. Неужто он, Руслан, будет работать рядом с ними?
- Так вы видели Ага-Бала?! - спросил Сергей.
Мисост и Соломон нехотя поведали о том, как много лет назад, в жаркий летний полдень, они заснули в тени дерева у обочины дороги. Проснувшись от стука колес, Мисост поднял голову, глянул влево и ахнул: по дороге не катилась, а летела чудо-коляска. Фаэтон покачивался от быстрой езды, а из него поглядывал по сторонам, не-ет, не человек - сам бог в высокой островерхой белой папахе и красной черкеске. Завидев сонных пацанов, он вытянул руку, - а она без пальцев!.. Обомлел Мисост: и знал, что не сон, а сном казалось появление этого человека, повторявшего одно и то же осетинское слово: "Цас? Цас?" - "Сколько? Сколько?" И Соломон проснулся. Позже выяснилось, что Ага-Бала - а это был он - ездил по полям Осетии и дотошно расспрашивал горцев, купцов и перекупщиков, сколько зерна кукурузы получают осетины с гектара и какова цена ей на базаре. Повсюду видел он кукурузу, а чуял запах золота. Не дурак он был, этот Ага-Бала, не дурак. Узнав, что здесь высокие урожаи, а цены низкие, задумал построить завод по переработке кукурузы. И место для него выбрал неплохое. Рядом - станция Беслан, под боком - река Терек. И еще одну фразу, рассчитанную на бедняков, заучил по-осетински перс: "Я вас осчастливлю!" Ага-Бала выкрикивал ее везде, твердил, что будет закупать на месте, как говорится, на корню, всю кукурузу, освобождая горцев от лишних хлопот. Да тонка оказалась у перса кишка: в течение нескольких лет смог он воздвигнуть только стены двух корпусов да трубу, а тут и бежать ему время пришло к себе на родину. И вот Ага-Бала опять выплыл, весточку прислал, ответа ждет… Чудно!.. Соломон покачал головой…
Умар вдруг шагнул вперед, внимательно взглянул на Соломона и Мисоста. Что-то ему явно в рассказе не понравилось, и он поморщился. Руслану даже показалось, что отец собрался вернуться к бедарке, но, встретившись с взглядом сына, передумал.
- Есть предложение послать письмо господину Ага-Бала, - заявила Надя. - Всю нашу позицию по данному вопросу ему высказать. Не дарите, мол, господин, того, что вам не принадлежит!
- Заместо резолюции - открытое письмо персу! Можно и так, Надя, - согласился Соломон и разложил бумагу.
- Да откровенно, - разгорячился каменщик Сергей Зыков. - Как казаки турецкому султану. А что?! Почему мы должны цацкаться с буржуями? Мы не холуи! Они там вишь как пишут: выгоняйте большевиков да получайте подарочек! С такими нужно разговаривать по-нашенски. Бабы и все слабохарактерные, заткните ушки пальчиками, я буду диктовать! "Ты, старый, вонючий, бесхвостый ишак, господин Ага-Бала…"
Дальше пошли такие слова, что Умар покосился на сына - и вновь ему захотелось повернуть к бедарке и поскорее уехать отсюда. И снова он пересилив себя и терпеливо выслушал слова, рвавшиеся из уст строителей, только взглядом показал, чтобы Руслан отошел подальше. И много грубостей еще донеслось бы до ушей сына, если бы вдруг Надя не поморщилась и решительно не закричала:
- Теперь я…
- Я затыкаю уши, - дурашливо завизжал Сергей.
Девушка гневно отвернулась от него, покосилась на Умара и Руслана и стала диктовать:
- "Мы вас еще в семнадцатом году лишили украденных у народа богатств. Теперь мы сами решаем, что нам делать с землей, с урожаем… Приезжайте к нам чёрез пару лет - и вы увидите новый, крупнейший в Европе комбинат!"
- Э-э, так не пойдет, - запротестовал Сергей. - Письмо как начали - так и продолжать надо. Я еще кое-что придумал.
Тут Соломон встретился взглядом с Умаром и прервал не на шутку разошедшегося рыжего паренька:
- Цыц1 - И спросил Умара: - Вам кто нужен?
- Если видишь человека за столом, покрытым красной скатертью, можешь должность не спрашивать: начальство - и все! - ответил Умар. - Раньше князей по белой черкеске и вышитому башлыку определяли, теперь начальство по бумажкам и портфелям узнаешь. Так что ты нам нужен…
Умара строители выслушали без улыбки, и это заставило его говорить по-другому.
- Привез вам работника, - серьезно сказал он и показал на сына. - Крепкий. Все умеет делать. Сам учил.
Теперь все уставились на Руслана.
- Сколько тебе лет? - спросил Соломон.
- Четырнадцать, - выпалил Руслан.
- Шестнадцать, - поправил, строго глянув на сына, Умар. - Я его отец. Мне лучше знать, когда он родился. Поставьте рядом четырнадцатилетнего - Руслан будет на голову выше. А силенка у него, как у восемнадцатилетнего, - прищурившись, он посмотрел на сына.
Потупив взор, Руслан неловко и нехотя кивнул головой, чувствуя, что краснеет.
- Хочешь работать у нас? - смерил его взглядом Мисост.
- У меня надо спрашивать, хочу ли я, чтобы мой сын трудился на стройке пятилетки, - заметил отец. - И я отвечаю: хочу! Ему наслаждаться новой жизнью - пусть сам ее и строит.
- Он собрался строить новую жизнь? - возмутился Сергей. - Да он на второй день даст тягу отсюда. Ты сколько раз в день кушаешь? - подскочил он к Руслану.
- Три, - сказал тот и, помедлив, уточнил: - Четыре, - вызвав оживление среди строителей.
- Ну, а здесь - разок будешь, - торжествуя, заявил Сергей. - Да утром и вечером - чаек. Спишь на холоде?
- У нас в доме русская печь, - горделиво сказал Умар.
- А здесь одна буржуйка - в женской палатке, - сообщила Тоня.
- В нашей берлоге летом - что в жаркой пустыне, а зимой - словно в леднике, - вздохнул Ахсар.
- И в ливень не спасает, - подала голос Надя.
- Перемени план, парень, покуда отец тут, не то пешком придется домой добираться, - посоветовал Сергей.
- Мы с утра до вечера по доскам - вверх-вниз, - сказал Ахсар. - Вверх - с кирпичом на горбу, да все бегом, потому что соревнуемся с бригадой Колиева. Не слабы ли твои ноженьки в этих сапожках?
- Гагаевы - крепкая порода, - прищурился Умар.
Соломон внезапно поднялся, задумчиво произнес:
- Где-то я тебя видел. Голосок знакомый.
- Не думаю, - поспешно, слишком поспешно отрезал Умар, но блеск глаз выдал его - он явно узнал бригадира.
- И мне ты кого-то напоминаешь, - подтвердил и Мисост. - Уж извини, но кто-то из наших знакомых явно твой брат.
- У меня тоже много друзей, - даже не глянув в сторону Мисоста, заявил Умар. - И каждый новый кого-то напоминает. Жесты у разных людей бывают одинаковыми…
- А у нас с тобой не может быть ничего одинакового, - неприязненно прошептал Руслану Сергей. - Воспитание не то.