– Разве ты вел счет святым людям, отличающимся благочестивым поведением, и больным людям, которых относишь к нечестивцам? – возразил Иисус. – Да или нет? Веришь ли ты, что тебя спасет гниющая нога? Веришь ли ты, что обряд крещения, совершенный Иоканааном, позволил телу избавиться от всех недугов? Веришь ли ты, что больное тело укрепляет могущество духа?
– А если тело одержимо страстью? – спросил ученик Иоканаана, заметно нервничая.
– Святой человек, который испытывает страсть к своей супруге, невиновен, иначе Моисей и Давид стали бы образцом греховности. А ты впал бы в грех, верша суд над своими предками и считая их виновными, – ответил Иисус. – Бойся хитроумных проделок Демона, который хочет внушить нам, будто мы ангелы!
– А если мужчина не женат? – не успокаивался ученик Иоканаана.
– Если мужчина не в состоянии обуздать страсть, он не должен оставаться холостяком.
Ученик Иоканаана низко опустил голову, взял хвост жареной рыбы, оставшийся на тарелке, не торопясь съел его и встал.
– Возможно, ты вылечил мою ногу, но замедлил мой шаг – сказал он, недобро улыбаясь и опираясь на здоровую ногу. – Кто убедит меня, что ты сам – не проделка Демона?
Иисус пожал плечами и налил вина в свой кубок. Но ученик Иоканаана не торопился уходить.
– Ты сказал моему учителю, что ты не Мессия. Но кто ты?
– Человек на службе Господа.
– Значит, – продолжал ученик, – ты человек, стоящий ниже моего учителя, человек, равный мне, поскольку мы оба служим Господу. Но что способны совершить люди, такие как мы, не ведомые Мессией, без такого человека, как Иоканаан? Ничего! Ничего, сын человеческий, ничего!
– Да что позволяет себе этот наглец! – вскричал возмущенный Филипп.
Ученик Иоканаана бросил на Филиппа насмешливый взгляд.
– Послушай, – сказал Иисус, – существует разница между взрослым и ребенком. Взрослый знает о законах природы, установленных Господом, в то время как ребенок удивляется, почему виноградная лоза не плодоносит зимой, а овцы не несут яиц. Ребенок живет в постоянном ожидании чуда.
– Что ты хочешь этим сказать? – садясь, спросил ученик Иоканаана.
– Послушай, – продолжил Иисус. – У нас были лицемерные священники, которые полагали, будто сумеют обойти Закон Моисея, играя словами, лишенными всякого смысла. Это вызывало горечь и разочарование. И тогда нашлись отчаянные люди, которые считали, что вина за лицемерие целиком и полностью лежит на римлянах и что, проломив несколько римских черепов, они успешно решат проблему. Иными словами, они были похожи на детей, начинающих пинать ногами стол, на который наткнулись. Римляне не несут ответственности за лицемерие нашего духовенства. Кроме того, существовали набожные люди, полагавшие, что недовольный Господь уничтожит Палестину и весь остальной мир, словно Он в своей бесконечной мудрости похож на базарного торговца, который, рассердившись, что ничего не сумел продать за целый день, собирает свой товар и отправляется на боковую. И твой учитель Иоканаан, и я сам, мы жили среди этих людей, ожидавших конца света с минуты на минуту. Все это детские игры. Пора бы уже повзрослеть.
– Что ты хочешь еще мне сказать?
– Что приход Мессии – это одно из тех чудес, каких ждут дети.
– Не хочешь ли ты сказать, что Господь не будет вершить чудеса? Что Он не пошлет нам Мессию?
– Никто не может знать, как поступит Господь. Я хочу сказать только, что, если все мужчины и все женщины ожидают чуда, чтобы восславить Господа в своих сердцах, это не значит, что чудеса должны совершаться каждый день, а Мессия – представать перед очами каждого поколения. Чудеса вершатся только по непредсказуемой воле Господа. Вера – вот единственное повседневное чудо.
Иисус налил вина ученику Иоканаана.
– А ты, – немного подумав, сказал ученик, – что ты намереваешься делать? Проповедовать, как раввин, не имеющий синагоги? Разве люди поверят тебе, если ты не покажешь им знак Божественного могущества, наподобие Иоканаана, который вздымается ввысь, когда молится?
– Именно это я и собираюсь проверить, – ответил Иисус. – Восток наводнили кудесники. Не знаю, привели ли они к Богу хотя бы одну заблудшую душу.
– А что должен, по-твоему, делать я?
– Когда твоя нога заживет, возвращайся к своему учителю.
Мужчина встал, недоуменно покачал головой и вышел.
Симон, Андрей и Филипп пребывали в задумчивости.
– Ты идешь вперед, не раскрывая секретов, – сказал Филипп, сидя с закрытыми глазами. – Ты говорил нам, что от тебя не стоит ожидать ничего важного, но тем не менее…
Филипп открыл глаза. Возле них стоял молодой человек. Худой, насупившийся, с горящими глазами.
– Прости меня, – заговорил он, – но я слышал твой разговор с тем человеком. И я понял, что ты тот, о ком я слышу вот уже на протяжении нескольких недель. Можно мне присоединиться к вам? Меня зовут Нафанаил.
– Чем ты занимаешься, Нафанаил?
– Если это можно назвать занятием, – сказал, улыбаясь, Нафанаил. – Я сын раввина. Однако мне пришлось заняться торговлей. У меня есть брат, который уже стал раввином.
– Почему ты хочешь следовать за нами?
– Я хочу следовать за тобой, – уточнил Нафанаил.
Он обвел невидящим взглядом стол. Иисус налил ему вина.
– Я слышал, как ты говорил, – повторил Нафанаил. – Ты есть сама свобода. Прежде я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил так же, как ты. В своей жизни я еще ни разу не поступил так как мне хотелось. Я давно не испытывал таких потрясений, как сейчас, когда услышал тебя.
– А еще? – продолжал настаивать Иисус.
– Пора бы уже повзрослеть.
Тлеющая головешка, которую, чтобы она вспыхнула, надо просто поднести к огню.
– Я не вправе запретить тебе следовать за нами. Возможно, тебя постигнет разочарование. Но как бы то ни было, добро пожаловать! Это Андрей, Симон и Филипп.
Четверо. Несомненно, появятся и другие. А он сам, что он собирается делать? Очевидно, говорить. Вибрации его голоса разбудили тех, кто видел дурной сон. Затем он, вероятно, предпримет решительные меры.
На следующий день пятеро мужчин пересекли границу Самарии. Ночью они вошли в Сихем, город, который в ту пору называли также Сихаром.
– Сихар! – пробормотал Симон, вспомнив избитую шутку, согласно которой название самаритянского города происходило от арамейского слова, означающего "пьянство".
– Сихар, город пьяниц!
– Перестань, – сказал Иисус. – Они молятся тому же Богу, что и мы, хотя и считают священными другие места.
– Самаритяне! – презрительно бросил Симон. – Разве ты не знаешь, что кусок хлеба, поданный самаритянином, еще более нечистый, чем свинина?
– Я ел свинину и самаритянский хлеб, – возразил Иисус, возмущенный таким проявлением нетерпимости. – Не будь более фанатичным, чем священники Храма!
– Учитель! Ты ел свинину и самаритянский хлеб и осмеливаешься говорить об этом вслух?! – воскликнул удивленный Андрей.
Нафанаил и Филипп никак не отреагировали, услышав признание в грехе, упомянутом во Второзаконии: употребление в пишу мяса нечистого животного.
– Раньше свинину запрещали есть, потому что выращивание свиней обходилось слишком дорого. Свиньи не пасутся на полях, как разрешенные Законом животные. Их надо кормить зерном. Именно по этой причине египтяне не стремились разводить свиней.
– И самаритянский хлеб! – прошептал Андрей, в то время как Филипп спрашивал у встречного прохожего, нет ли поблизости трактира, который содержит грек или сириец.
– Хватит! – крикнул возмущенный Иисус – Вы остановитесь на ночлег скорее в доме язычника, чем в доме иудея-самаритянина, поскольку ваши отцы и отцы ваших отцов из-за пустяков поссорились с самаритянами!
Иисус обратился к прохожему и объяснил, что произошло недоразумение и что они ищут трактир, которым владеет самаритянин.
– Такой трактир есть на соседней улице, – ответил прохожий.
Иисус, не дожидаясь своих спутников, решительно пошел в нужном направлении. Если они сейчас не пойдут за ним, значит, они вскоре оставят его. Но они, пусть и нехотя, пошли за своим учителем.
Трактирщик вытер стол. Андрей и Симон продолжали ворчать, утверждая, что не проглотят и кусочка самаритянской пищи.
– В год, когда я родился, – заговорил Андрей, угрюмо насупив брови, – они осквернили Храм, забросав костями Святую Святых накануне Пасхи. В тот год Пасху не праздновали.
– Так или иначе, Храм – это средоточие беззакония, – откликнулся Иисус, первым делая глоток самаритянского вина.
– Неужели ты рассчитываешь проповедовать слово Божье, говоря людям, что ты ел свинину и что самаритяне – добрые иудеи? – допытывался Симон. – Да тебя побьют камнями, и нас заодно.
– Мул всегда остается мулом, – холодно произнес Иисус.
Однако ел он один. Его спутники довольствовались финиками и вином.
Когда Иисус поел, трактирщик подсел к нему за стол, наклонился и спросил, пристально глядя Иисусу в глаза:
– Почему ты, иудей, ешь мой хлеб и при этом не плюешься? Я слышал, о чем говорили твои спутники, но и твои слова я тоже слышал. Чем же ты отличаешься от них?
– Возможно, я помню пословицу, которая гласит, что Господь ненавидит того, кто разжигает вражду между братьями.
– Значит, теперь мы братья?
– Разве мы не молимся одному Богу?
Трактирщик задумчиво вытирал стол.
– А из-за чего мы поссорились тогда? – прошептал он.
– Из-за слов, – ответил Иисус. – И потому что и те и другие считали, что могут присвоить себе божество. Иначе говоря, мы все были высокомерными и преисполненными гордыни.
– Но разве сейчас мы не такие?
– Возможно, наступило время осознать, что мы не являемся собственниками ни божества, ни его слов.
Андрею, Симону, Филиппу и Нафанаилу было неприятно слушать этот разговор.
– Ты ел свинину, – продолжал трактирщик.
– Да, я ел свинину.
– Ты пьянствовал.
– Нет. Но разве не Бог создал свиней? Или он создал их только для римлян?
– Почему же и вам, и нам, самаритянам, запрещено есть свинину?
– Ты уже слышал почему. Неразумно выращивать свиней, поскольку они дорого обходятся.
Трактирщик скрестил руки на груди и на этот раз обратился сразу к пятерым мужчинам:
– Что творится в Палестине? Отшельник по имени Иоканаан заявляет, что Мессия уже пришел и что его зовут Иисусом. Иудей, здравомыслящий человек, признается мне, что он ел свинину, и это меня нисколько не возмущает. Что же происходит?
Трактирщик воздел руки к небу, а затем медленно опустил их.
Иисус размышлял. Иудеями овладело беспокойство, вот и все. Вернувшись из комнаты для омовений, где он довольно долго приводил себя в порядок, поскольку в дороге они очень запылились, Иисус увидел, что Нафанаил, опустив голову, прислонился к стене.
– Комната для омовений находится в глубине двора, – сказал ему Иисус.
Нафанаил поднял голову. Вид у него был мрачный.
– Я лучше пойду обратно, – сказал он.
– Почему? – спросил Иисус, приглаживая волосы.
– Ты перевернул мне душу. Ты отрицаешь все, во что я верил. Я сойду с ума.
– Ты совсем недавно сказал мне, что для тебя я есть свобода, следовательно, я не имею права тебя лишать ее. Я хочу добавить, что за свободу надо платить. Тебя пугает не безумие, а сама свобода.
– Я предчувствую, что ты на этом не остановишься. Везде, где ты будешь появляться, произойдут перемены. Ведь ты наделен таким светлым умом!
Нафанаил лихорадочно взмахнул руками, словно желая особо подчеркнуть последние слова.
– Ты вызовешь смятение в этой стране – точно так же, как вызвал его во мне.
– Итак, ясный ум вызывает смятение, – заметил Иисус, связывая ленточкой волосы на затылке. – Такое мне никогда не приходило в голову.
– Вот видишь! – воскликнул Нафанаил. – Ты сразу обнаруживаешь противоречия.
Нафанаил отступил от стены и покачал головой.
– Но если я уйду, возможно, буду жалеть об этом всю жизнь!
Сколько страсти и неуверенности!
– Ты сердишься на меня, – сказал Нафанаил.
– Нет.
Нафанаил сел у ног Иисуса.
– Даже если бы я этого очень захотел, я не смог бы уйти, – сказал Нафанаил. – Но правда и то, что я боюсь все подвергать сомнению.
– Не стоит ложиться спать грязным, – мягко сказал Иисус. Немного помолчав, он продолжил: – Что касается твоего страха, сей зерно утром, когда время для этого самое подходящее, и не думай о своем страхе до вечера, чтобы не получилось так, что прорастет не зерно, а страх, а может быть, они взойдут одновременно.
Нафанаил вышел. Когда он вернулся, Иисус спал. На следующий день Иисус и его спутники добрались до Севастии, древней столицы, которую Ирод Великий переименовал в Августу, хотя многие продолжали употреблять первое, греческое название города. Севастия была построена по римскому образцу и походила на множество других городов Декаполиса.
– Это храм? – спросил Нафанаил, никогда не бывавший в городах севера.
– Нет, ипподром.
– Что такое ипподром?
– Круглая площадка, на которой римляне устраивают бега. Они ставят на лошадей, и победитель получает неплохой приз.
– А могу ли я тоже поставить на лошадь? – спросил Филипп.
– Что?! – вскричал возмущенный Симон.
– А вон там, разве это не храм?
– Нет" это стадион, еще одна площадка, на ней атлеты показывают свою силу и доблесть.
– А есть ли атлеты среди иудеев? – спросил Нафанаил.
– Вот где наша погибель! – горестно воскликнул Симон.
– Почему погибель? – спросил Иисус.
– Тело… тело… – запинаясь, сказал Симон.
– Да, тело. Ну и что? – возразил Иисус. – При помощи чего мы возделываем землю и ловим в море рыбу? Каким образом продолжается наш род?
Спутники Иисуса остановились. На Симона и Андрея было жалко смотреть.
– Разве мы были бы более счастливы, если бы у нас было рубище вместо тела? Разве мы были бы более счастливы, если бы превратились в скелеты?
– Но… тело… язычники… статуи… – запротестовал совершенно растерявшийся Симон.
– Разве не Господь одарил нас телом? Разве Он когда-нибудь требовал презирать его? Да, язычники обожествляют тело, но что мы знаем о нем? И разве это причина, чтобы делать вид, будто тела не существует? – сказал Иисус.
Они вновь пустились в путь, погрузившись в мрачную задумчивость.
– Но почему Иоканаан истязает свое тело? – нарушил молчание Андрей.
– Иоканаан больше не владеет собой, – ответил Иисус.
Однако Андрей задал весьма разумный вопрос.
– А вот это здание наверняка должно быть храмом, – сказал Филипп, указывая на возвышавшееся на холме, в западной части города, строение, увенчанное башенкой.
– Нет. – Иисус улыбнулся и объяснил: – Это древний дворец царя Амврия.
– Неужели в этом городе неверующих нет храма? – удивился Симон.
– Вот он, – заговорил Иисус, – но это синагога.
И он указал на здание, построенное в римском стиле.
– И перед ним статуя обнаженного мужчины! – возмутился Симон.
– Кто такой царь Амврий? – спросил Нафанаил.
– Великий царь, победивший филистимлян. В его честь Израиль на протяжении многих поколений называли Домом Амврия. Это было еще до того, как мы поссорились с самаритянами. Кстати, вы собираетесь и впредь поститься или питаться черствым хлебом? – спросил Иисус. – Или вы все же согласитесь, что всякий хлеб есть дар Господа? Хочу вам напомнить, что именно в этот край пришел Иоканаан, чтобы проповедовать и крестить.
Спутники Иисуса скорчили недовольные физиономии.
– Я могу есть их хлеб, однако я никогда, разумеется, не стану есть свинину! – заявил Симон.
– Можно есть их хлеб, но не говорить с ними, – подхватил Андрей.
– Да, конечно, потому что мы выше их! – недовольно проворчал Иисус.
Иисус и его спутники брели по улице в поисках какого-нибудь трактира. Вдруг они наткнулись на толпу, состоящую из двух-трех десятков людей, которые окружали человека, лежавшего на земле с закрытыми глазами. Его лицо было мертвенно-бледным.
– Он умер, – сказал какой-то мужчина. – Надо позвать раввина.
– Он грек, и поэтому надо сообщить в городскую управу, – возразил другой.
– Да нет же, – запротестовал третий, – вам и ребенок сразу скажет, что это финикиец. Разве вы не видите, как у него подстрижена борода?
– Грек или финикиец – не важно, – заметила одна из женщин. – Но не оставите же вы его здесь, на растерзание стервятникам?
Иисус наклонился над мужчиной, заметил на шее золотую цепочку, потянул за нее и увидел талисман. Приложив ухо к груди несчастного, Иисус услышал слабое биение сердца.
– А этот-то явно не иудей! – саркастически заметил один из зевак. – Посмотрите, он дотронулся до трупа! Только бы затем он не дотронулся до меня! Отойдите от него подальше!
Иисус ущипнул мужчину за последнюю фалангу мизинца, затем с силой нажал пальцами на глазницы. Мужчина повернул голову и поднял руку. По толпе, теперь уже значительно разросшейся, пронесся восхищенный ропот.
– Чудо! – крикнула какая-то женщина.
– Чудо! Чудо! – вторили ей другие.
– Не поможет ли мне кто-нибудь из вас перенести этого человека в тень? – спросил Иисус.
Симон, Андрей, Филипп, Нафанаил и еще несколько человек, прежде из осторожности отошедшие подальше от мнимого трупа, бросились к Иисусу. Они посадили мужчину на скамью, стоявшую перед лавкой. Иисус попросил людей расступиться, чтобы "воскресший" смог дышать полной грудью.
– С ним случился солнечный удар, – объяснил Иисус.
Он попросил принести ему кусок ткани, смоченный в воде с уксусом, и кувшин воды. Мужчина открыл глаза, но по всему было ясно, что ему нехорошо. Иисус заставил мужчину выпить как можно больше воды и положил ткань ему на голову.
– Ты здесь живешь? – спросил Иисус мужчину.
Тот отрицательно покачал головой.
– Пусть кто-нибудь проводит тебя, а когда придешь домой, сразу же ложись и не вставай до завтра. Прикладывай к голове ткань, смоченную в воде с уксусом, до тех пор пока не почувствуешь облегчение, и пей побольше воды.
Двое прохожих помогли мужчине подняться и медленно повели его по улице. В это время собравшиеся принялись судачить, пытаясь понять, кто же такой Иисус. Кудесник? Нет. Знаменитый финикийский доктор? Нет. Пророк? Очевидцы объясняли подошедшим позднее, что на их глазах человек воскрес из мертвых. Они клялись, что Иисус вырвал из небытия покойника, лежавшего на общественной дороге. Волнение достигло высшего предела, а когда прибыли охранники, человек двадцать поспешили засвидетельствовать свои показания. Именно тогда женщина, несомненно, та самая, что первой принялась кричать о чуде, завопила во весь голос:
– Это Мессия! Мессия среди нас! Воздайте хвалу Господу!
Надо было спасаться бегством. Иисус вошел в ближайшую лавку.
Она принадлежала сапожнику, присутствовавшему при сцене мнимого воскрешения. От удивления у сапожника отвисла челюсть.
– Закрой дверь! – попросил Иисус, преследуемый толпой.
– Ты действительно Мессия? – спросил сапожник, настолько потрясенный встречей с легендарным существом, пусть и предвестником скончания веков, что даже не подумал помочь чужеземцу выйти из затруднения.