Зато князь увез свое главное в жизни приобретение во Францию, где красота и ум Авдотьи - теперь она себя только так и называла - расцвели в полной мере. Но еще до этого произошел тот самый странный случай, во многом определивший дальнейший образ жизни блистательной княгини. Некая гадалка предсказала ей, что умрет она ночью, во сне.
"Смерть не застанет меня неприбранной", - надменно ответила молодая красавица и…
- Это я помню, это я слышала! - вскричала Като. - И что же сделала княгиня?
- Превратила день в ночь. Ложилась спать на рассвете, приемы начинала заполночь. В Париже, а затем в и в Петербурге, куда после смерти императора Павла недавно вернулись князь и княгиня Голицыны, Авдотью прозвали "Princesse Nocturn" - "Ночная княгиня". В ее салон на Миллионной улице теперь может попасть только тот, кто способен увлечь ум красавицы - а не ее сердце. И попасть только ночью: днем княгиня не принимает никого и никуда не выезжает до заката… Вот вам обещанная история, княжна, а теперь спокойной ночи.
- Бедная княгиня, - пробормотала Като, у которой уже слипались глаза. - Как бы я хотела познакомиться с нею поближе…
- Ваши судьбы обязательно пересекутся, - шепнула Мария еле слышно. - Но лучше бы этого не случилось…
Но Като уже сладко спала, опустив длинные ресницы на побледневшие щеки.
"Вряд ли графиня Ливен одобрила бы такие сказки на ночь, - подумала Мария, укладываясь спать в смежной маленькой комнате. - Но ведь я не имею права открыто рассказывать этой малютке о том, какая судьба ее ждет. Пусть себе пока грезит о коронах".
Графиня Ливен была неизменной старшей воспитательницей всех дочерей императора Павла, и чрезвычайно строго следила за тем, чтобы соблюдались все правила приличия и хорошего тона. Мать девочек доверяла ей так, как никому другому - и не зря. В отличие от сыновей Павла, все его дочери получили блистательное образование и впоследствии слыли незаурядными умницами, даже Александра и Елена, которые не успели расцвести полным цветом.
Воспитывали великих княжон строго, но достаточно разносторонне. Кроме необходимого знания нескольких европейских языков - французского, языка просвещенной Европы; немецкого, родного языка их матери, им читали курсы математики, политической экономии, истории и географии.
Конечно, их обучали музыке, танцам, верховой езде и хорошим манерам, все они прекрасно рисовали. Екатерина же даже занималась, по примеру матери, гравированием, а кроме того прекрасно владела не слишком тогда распространенным в высшем свете России английским, и хорошо говорила и писала по-русски, что для женщин из высшего общества в конце XVIII века было большой редкостью.
И английский, и русский языки преподавала ей фрейлина Алединская, хотя и императрица, и графиня Ливен, не были от этого в восторге. И уж совсем непонятным было для них то, что Екатерина самостоятельно овладела латынью, что для барышни ее положения было уже почти неприличным. Но Като, как обычно, настояла на своем. И ее оставили в покое, тем более, что императорской семье приходилось решать куда более серьезные проблемы.
1802 год явил петербуржцам новую королеву красоты, а императорской семье - очередной трагический скандал, результатом которого стал окончательный разрыв Великого князя Константина и его супруги. Но перед этим произошла история, потрясшая не только Петербург - чуть ли не всю Европу.
Из всех четырех сыновей Павла I более других походил на отца внешностью и нравом второй - Константин, чье сумбурное отречение от царствования впоследствии стоило России бунта декабристов, а пока приносило непрерывные тревоги его брату-императору и матери - вдовствующей императрице. Константин не переносил отказов, любой его каприз должен был исполняться немедленно, а в отношениях с женщинами был совершенно необуздан.
И вот среди созвездия петербургских красавиц ярко заблистала очаровательная жена состоятельного французского негоцианта месье Араужо, приехавшего в Россию поторговать и поправить свои пошатнувшиеся дела. Константин Павлович, которому в ту пору шел двадцать третий год, не замедлил обратить благосклонное внимание на молодую женщину. Однако ни прямые намеки на чувства, переполнявшие сердце его высочества, ни долгое и настойчивое ухаживание ни к чему не привели.
Великий князь, истомленный страстью, ежедневно посылал адъютанта с букетами цветов, подарками, но красавица оставалась холодна и неприступна. Константин пребывал в недоумении - до сих пор ему не доводилось иметь дело со столь несговорчивыми особами, ибо титул великого князя и наследника престола с легкостью отворял двери в спальни самых строгих фрейлин. Да и внешностью его бог не обидел.
"У него широкое круглое лицо, и если бы он не был курнос, то был бы очень красив; у него большие голубые глаза, в которых много ума и огня; ресницы и брови почти черные; небольшой рот, губы совсем пунцовые; очень приятная улыбка, прекрасные зубы и свежий цвет лица", - описывала в письме внешность Константина его теща герцогиня Саксен-Кобургская.
Старинная воинская мудрость гласит: когда крепости не сдаются - их берут хитростью… Именно такой совет подал Константину его флигель-адъютант генерал-лейтенант Баур. После долгого обсуждения был разработан хитроумный план кампании по овладению очаровательной госпожой Араужо.
Как это принято у стратегов, начали с глубокой разведки и вербовки агентов в стане супостата. Очень скоро выяснилось, что строптивая красавица не то чтобы неприступна, а просто занята неким более предприимчивым охотником до ее прелестей. В известные дни поутру она приезжала к молодой вдове, баронессе Моренгейм, которая жила на Невском проспекте. Здесь она отпускала свою карету домой, а вскоре за ней приезжал в наемном экипаже человек с запиской от ее любовника.
Госпожа Араужо тотчас выходила от баронессы и отправлялась на тайное свидание. Вновь на Невском, у вдовы Моренгейм, она оказывалась уже в сумерках. Поздно вечером за ней приезжала карета, и она возвращалась домой уставшая, но очень довольная. И муж, и родственники пребывали в счастливой уверенности, что все это время она проводила с аристократической подружкой в невинных беседах за рукоделием.
Узнав о подобном поведении предмета своей страсти, великий князь Константин Павлович разгневался не на шутку. Еще бы - он был отвергнут ради другого! Такого поворота событий наследник русского престола никак не ожидал. Пылкая душа Константина требовала отмщения, а в гневе сын Павла I был просто страшен…
10 марта 1802 года камердинер Константина - разбитной и ловкий малый, наряженный точно так же, как одевался человек любовника госпожи Араужо, нанял того самого извозчика, ту же карету и тех же лошадей, что регулярно приезжали за ней на Невский проспект. Вскоре лошади зацокали под окнами баронессы. Подружки выглянули из окна, увидали знакомый экипаж. Трепещущая в ожидании скорых любовных ласк Араужо, наскоро поцеловав баронессу, выпорхнула из подъезда. Дверцы кареты захлопнулись, лошади понесли вскачь.
Однако вскоре госпожа Араужо заметила, что карета едет совсем не туда, куда ее возили прежде. Она пыталась крикнуть кучеру, чтобы он остановился, но тот только подгонял лошадей. И вот они оказались перед Мраморным дворцом - резиденцией великого князя.
Придворные лакеи извлекли драгоценную добычу из экипажа и на руках отнесли извивающуюся женщину в комнаты генерала Баура. Здесь у камина уже сидел великий князь Константин. Он был пьян, возбужден и нетерпелив.
О том, что произошло дальше, рассказывать сложно. По-видимому, Константин даже не смог как следует насладиться своей победой - Араужо, пребывающая в полуобморочном состоянии, не вызвала в нем особых желаний. Он наскоро утолил свое желание и быстро удалился в свои апартаменты.
И тут произошла отвратительная оргия. За своего хозяина принялись мстить сначала генерал Баур, затем адъютанты, наконец, лакеи и солдаты, бывшие на карауле при дворце…
Женщина давно лежала без сознания, и насильники опомнились только тогда, когда увидели, что она едва дышит и вся в крови. Кое-как ее привели в чувство, одели, отнесли в карету и отвезли к баронессе Моренгейм. На другой день несчастная скончалась…
Слухи о преступлении, в котором был замешан великий князь Константин Павлович, поползли по столице. Подобного дикого происшествия никто не помнил, многие отказывались верить сплетням, но скорые и тайные похороны госпожи Араужо невольно подлили масла в огонь: неужто высочайшее лицо позволяет себе подобные развлечения, да еще столь извращенным способом?! Было от чего изумленно охнуть и глубоко задуматься над падением нравов…
Александру I чрезвычайно осторожно доложили об инциденте и неблаговидной роли во всей истории его младшего братца. Император был возмущен и обескуражен. Требовалось предпринять срочные меры и наказать виновных. Но огласка скандала неизбежно влекла серьезные политические последствия, ведь в то время Константин являлся прямым наследником престола, и обвинение его в смертоубийстве могли нарушить всю династическую стабильность в государственной машине России.
Слухи о происшедшем дошли даже до Англии. Русский посол граф С.Р.Воронцов отписал из Лондона своему брату: "Императору следует удалить всех негодяев, которые окружают цесаревича, иначе в государстве будут две партии: одна из людей хороших, а другая из людей безнравственных, а так как эти последние, по обыкновению, будут более деятельны, то они ниспровергнут и государя, и государство".
Сколь ни любил Александр I младшего брата, но был вынужден назначить строжайшее следствие. Замешанных в деле немедленно посадили в крепость, а великий князь Константин оказался под домашним арестом.
Одновременно начались тайные переговоры с родственниками Араужо. Их доверительно убеждали: умершую, мол, все равно не воскресить, а изрядная денежная компенсация может в значительной мере ослабить горе неутешного вдовца и его близких. Вдовец после недолгих размышлений согласился с предложением.
Открытого скандала удалось избежать, но чтобы окончательно погасить нежелательные толки в столичном обществе, Александр I повелел напечатать и разослать по Петербургу особое объявление, из которого следовало, что преступление "оставлено в сомнении", а великий князь и наследник престола Константин Павлович вообще к нему никакого касательства никогда не имел.
Однако ни официальные доводы, ни увещевания императора не показались убедительными великой княгине Анне Федоровне, которая спустя месяц после этой грязной истории навсегда уехала из России: "по неизлечимой болезни для жительства в уединении".
Перенесенные переживания и семейные неурядицы не отвратили великую княгиню от русских: она сохранила православное вероисповедание, живо интересовалась событиями, происходившими в России, однако на неоднократные приглашения вернуться в Петербург к мужу всегда отвечала категорическим отказом.
Като тяжело переживала эту историю, считая, что на их семью это легло несмываемом пятном. С тех пор и до самой своей смерти она поддерживала с Константином чисто официальные отношения и старалась по возможности не находиться с ним в одном помещении. Впрочем, самого Константина это мало заботило: о погубленной им француженке он забыл очень быстро, а после отъезда законной супруги вообще менял любовниц чаще, чем некоторые меняют камзолы.
Одно время он мечтал даже сочетаться браком с княжной Жанеттой Антоновной Святополк-Четвертинской (сестрой фаворитки Александра I М.А. Нарышкиной), но разрешения семьи на это не получил. Потом довольно длительное время был связан с Ульяной Михайловной Фридрикс, француженкой по происхождению, от которой имел своего единственного ребенка - графа Павла Константиновича Александрова.
Уже много позже, в 1820 году, после развода с первой женой Константин Павлович женился на польской графине Жаннетте Антоновне Грудзинской, которую Александр I, смирившись с причудами брата и надеясь на то, что властная полячка сумеет обуздать непростой нрав супруга, возвел в княжеское достоинство с титулом светлости под фамилией Лович. Вследствие этого морганатического брака, Великий Князь отрекся от престола. Акт отречения держался в тайне, поэтому после смерти Александра I с 20 ноября по 14 декабря 1825 г., формально считался российским императором.
Но все это было позже. А пока вдовствующая императрица Мария Федоровна сильно опасалась, что скандал с похищением и гибелью француженки помешает браку великой княжны Марии. Но этого, к счастью, не произошло. Вопрос о браке Марии Павловны и принца Карла-Фридриха был решен окончательно: обручение назначили на 1 января I804 г.
Но эта радостная для семьи новость была вскоре омрачена полученным из Мекленбурга известием о смерти после родов в сентябре 1803 г. второй дочери Марии Федоровны - герцогини Елены Павловны.
Удар был тем сильнее, что никто его не ожидал. Хотя герцогиня Мекленбургская была слаба здоровьем, но первые роды у нее прошли благополучно и вторую беременность она перенесла сравнительно легко. Роды тоже прошли без осложнений, и второй ребенок, дочь, родилась вполне здоровой. Но через несколько дней после этого герцогиня скончалась совершенно неожиданно для окружающих, не успев даже позвать кого-нибудь на помощь.
Като горько рыдала на плече у своей верной Марии:
- Господи, за что нам все это? Елена была так молода, так хороша собой, даже счастлива в браке… И вот ее нет, как и Александрины, а что ожидает Мари? Меня? И Анну, которая еще ребенок, но тоже со временем выйдет замуж…
- Успокойтесь, ваше высочество, - нежно гладила ее по плечам Мария. - Клянусь вам, больше вы не будете оплакивать ни сестер, ни братьев. Вот увидите, они проживут долгую жизнь… хотя Константин с его характером… Тут трудно что-то предвидеть, он слишком много внимания и времени уделяет недостойным женщинам.
- И слишком много пьет! - вздернула голову Като. - Константин мне безразличен, прости меня Господи. Но потери еще одной сестры я не вынесу. Да и Александр…
- Говорю вам, ваше высочество, вы их не потеряете. Конечно, ваша жизнь не будет безоблачной, в ней возможны утраты, но и новые радости тоже будут. Поверьте мне, ваше высочество.
- Ты же знаешь, Мари, я всегда тебе верю, - сказала немного успокоившись Като. - К тому же та гадалка на балу предсказала Александру долгую жизнь.
- Вот видите. Вытрите ваши прелестные глазки и давайте обсудим, что вы наденете на торжества по случаю свадьбы великой княжны Марии. А торжеств будет много, да еще вам нужно постараться не затмить невесту, но при этом блистать самой.
Действительно, следовало готовиться к торжественному дню бракосочетания. Чтобы Мария Павловна могла ближе познакомиться с культурой своего будущего нового отечества, в царской семье стали устраивать чтения лучших произведений немецких писателей. Их инициатором был сопровождавший принца Карла-Фридриха барон фон Вольцоген. Именно он впервые познакомил Марию Федоровну и ее дочерей с трагедией Шиллера "Дон Карлос".
Произведение великого поэта и драматурга так понравилось императорской семье, что Мария Федоровна решила послать в подарок Шиллеру великолепный перстень. Этот жест тем более знаменателен, что когда-то у Шиллера были очень непростые отношения с дядей Марии Федоровны, герцогом Вюрюмбергским, преследовавшим писателя. Мария Павловна заочно прониклась симпатией к Шиллеру, с которым ей вскоре предстояло познакомиться лично.
Как и было назначено, 1 января 1804 г. состоялось торжественное обручение Карла-Фридриха и Марии Павловны. Петербург отметил это событие балом в Зимнем дворце, иллюминацией и колокольным звоном городских церквей.
Здесь, пожалуй, уместно позволить небольшое отступление, поскольку наши представления о балах того времени сильно отличаются от реальной действительности.
Слово "бал" пришло в русский язык из немецкого; в переводе означает мяч. В старину в Германии существовал такой обычай: на Пасху сельские девушки с песнями обходили дома своих подруг, которые за минувший год вышли замуж. Каждой из них дарили по мячику, набитому шерстью или пухом. В ответ молодая женщина обязывалась устроить для всей молодежи деревни угощение и танцы, наняв за свой счет музыкантов. Сколько было в селе молодоженов, столько давалось и мячей, или балов, то есть вечеринок с танцами.
В России до конца XVII в. ничего похожего на балы не существовало. В 1718 г. указом Петра I были учреждены ассамблеи, ставшие первыми русскими балами. На протяжении XVIII–XIX вв. балы все прочнее входили в русский обиход и вскоре перестали быть принадлежностью только дворянского образа жизни, проникнув во все слои городского населения. Некоторые бальные танцы, например кадриль, в XIX в. стали танцевать даже в деревне.
Бал имел свои правила, свою последовательность танцев и свой этикет. Обязательной принадлежностью бала был оркестр или ансамбль музыкантов. Танцы под фортепьяно балом не считались. Бал всегда заканчивался ужином и очень часто включал дополнительные, кроме танцев, развлечения: небольшой концерт специально приглашенных артистов или любителей - певцов и музыкантов - из числа гостей, живые картины, даже любительский спектакль.
По сложившейся в России традиции не принято было устраивать балов, как и других многолюдных развлечений, в период больших постов, особенно Великого поста, а также во время траура.
Наиболее официальной разновидностью были придворные балы, довольно чопорные и скучные. На них собирались тысячи гостей. Участие в придворных балах было обязательным для приглашенных. От него могла избавить только серьезная болезнь.
На балах, кроме императора, императрицы и членов царской семьи - великих князей, княгинь и княжон, присутствовали придворные чины: гофмейстеры, гофмаршалы, шталмейстеры, церемониймейстеры, камергеры, камер-юнкеры, статс-дамы, фрейлины и пажи, а также дипломаты, гражданские чиновники, имевшие по "Табели о рангах" четыре высших класса, все живущие в Петербурге генералы, губернаторы и предводители дворянства, гостившие в России знатные иностранцы.
Обязаны были ездить на придворные балы и гвардейские офицеры - по два человека от каждого полка. Для этого существовали специальные графики - разнарядки, помогавшие соблюдать очередность. Офицеры приглашались специально как партнеры по танцам. Все семейные должны были являться с женами и взрослыми дочерьми.
На придворные балы полагалось приезжать в полной парадной форме, в наградах. Для дам также были установлены платья специального фасона, богато расшитые золотой нитью. В некоторых случаях ко двору приглашались также представители богатого купечества и верхушки горожан.
В результате дворцовые залы оказывались битком набиты народом, делалось очень тесно и жарко. Из-за преобладания пожилых людей танцующих было немного. Некоторые садились играть в карты, а большинство гостей чинно перемещались из зала в зал, дивясь пышности дворцового убранства, глазея на императора и высокопоставленных вельмож и дожидаясь ужина.
Представители знатнейших и богатейших семей Петербурга и Москвы давали великосветские балы. Именно они наиболее полно выражали особенности той или иной бальной эпохи. Особенно великолепны были великосветские балы второй половины XVIII и первой половины XIX в. Здесь тоже бывало многолюдно, но в меру - до тысячи приглашенных. Гости созывались по выбору хозяев дома из числа их друзей, родственников и великосветских знакомых.