Бухарин, еще не остывший от проработки на заседании, плохо воспринимал слова Сталина, они скользили по поверхности его сознания. И потому он смотрел на говорившего Сталина рассеянным, отсутствующим взглядом.
- Ты слушаешь меня или витаешь в облаках? - осведомился Сталин,- То, что я говорю, тебе очень полезно усвоить.
Бухарин никогда не мог терпеть духовного насилия над собой, от кого бы оно ни исходило. В ответ на такое насилие он тут же ощетинивался и стремился сбросить с себя невидимые путы.
- Слушаю,- негромко отозвался он,- Но ты изрекаешь истины, которые известны любому школьнику. Заседание кончилось. Ты можешь хоть сейчас говорить нормальным человеческим языком?
Это взбесило Сталина, но он сдержал себя и лишь недовольно поморщился, усы его дернулись.
- Большое самомнение,- он укоризненно покачал головой.- Непомерные амбиции. Ты возомнил себя великим теоретиком. И думаешь, что партия без тебя пропадет. Партия и без нас с тобой будет жить и развиваться. Между прочим, я мог бы сейчас и не говорить с тобой. Все уже сказано на заседании. Но любое заседание страдает одним очень существенным недостатком: оно протоколируется. А между тем не все, далеко не все должно фиксироваться на бумаге… Бывают обстоятельства, при которых уместнее вести доверительный разговор с глазу на глаз.
- Ты жаждешь моей исповеди? - Бухарин тут же догадался, к чему клонит Сталин.- Но зачем тебе моя исповедь? Ты уже и так занес меня в списки людей, подлежащих повешению.
Сталин снова покачал головой, как это бывает, когда хотят уличить человека в неблагодарности.
- Ты плохой дипломат, Николай. И очень много говоришь, гораздо больше, чем следует политику. А господа Каменевы тебя продают.
- Иногда я думаю, имею ли я право молчать? - задумчиво, будто самому себе задал вопрос Бухарин.- Не есть ли это недостаток мужества?
- Молодые красивые женщины совсем заморочили тебе голову,- прозрачно намекая на любовные увлечения Бухарина, сказал Сталин.- Кому нужно мужество человека, который ложится на рельсы, зная, что через секунду будет раздавлен несущимся на всех парах поездом?
- Я и раньше догадывался о твоей тактике, Коба,- глухо сказал Бухарин.- В ней нет ничего нового. Все единовластные правители во все времена прибегали к ней. Помнишь, на Двенадцатом съезде ты обнимался с Каменевым и Зиновьевым, чтобы вместе свалить Троцкого? Позже ты столкнул лбами меня и Зиновьева. Потом, когда ты решил, что пришла пора свалить Каменева и Зиновьева, тебе понадобились я и Рыков. Рыкову ты сказал: "Давай будем как два Аякса. Руководить будем вдвоем". Теперь ты хочешь свалить и меня.
Сталин совсем закусил удила, уязвленный неприятным для него напоминанием Бухарина:
- Дело не в личностях. Я борюсь не с теми, кто против товарища Сталина. Я борюсь с теми, кто против Ленина, против партии, против ленинизма. Ты не можешь не помнить, что два года назад я просил пленум освободить меня от поста Генерального секретаря. На том основании, что оппозиция разбита и теперь на этом посту, как и завещал Ленин, уже не нужно иметь такого крутого человека, как Сталин. Разве я не говорил, что партия от этого только выиграет? Разве ты можешь упрекнуть меня в неискренности?
- Говорил. А насчет искренности…
- И что же? Вы же сами упросили, можно сказать, уломали меня остаться. Как же я мог идти против вашей воли? Или это как раз вы и были неискренни? Ты упрекаешь меня в стремлении к диктатуре. Но разве это моя личная диктатура? Это диктатура партии, диктатура пролетариата, и это есть историческая необходимость. Как можно обойтись без такой диктатуры в мелкобуржуазной стране? Ты же сам не раз говорил: "Чтобы поддержать диктатуру пролетариата, надо поддержать диктатуру партии". Не кажется ли тебе, Николай, что широта твоей славянской натуры очень странно сочетается с узостью предвидения? Только слепой может не увидеть твоего заблуждения насчет врастания кулака в социализм. Чем иным это можно назвать, как не экономическим капитулянтством? Совершенно не зная деревни, ты гнешь линию на торможение коллективизации.
- Я устал от этих разговоров, Коба…
- Вот поэтому ты и не годишься в вожди,- в голосе Сталина прозвучали радостные нотки.- Вожди не имеют права на усталость. Вожди лишены многих прав: права быть абстрактными гуманистами, права плакаться в жилетку, права проявлять милосердие, когда перед ними враг. Ты думал, что жизнь вождя - это веселый карнавал?
- Думаю, что это не карнавал, а маскарад,- резко, давая понять, что не хочет идти на мировую, сказал Бухарин.- Ты лучше скажи, когда мне освободить кремлевскую квартиру.
- Зачем же съезжать с квартиры? - Сталина никак не могла радовать такая перспектива: лучше, когда соперники у тебя на виду.- Тебя никто не гонит. Кстати, чем объяснить, что ты перестал приезжать ко мне на дачу? Или господин Каменев лучше принимает, чем товарищ Сталин?
И в самом деле, еще не так давно не было такого выходного, чтобы на сталинской даче в Зубалове, что вблизи Усова, не появлялся Бухарин. Его приезда всегда ждали с нетерпением. Этот жизнелюб уже одним своим присутствием, обаятельной доброй улыбкой, умением развлечь, разогнать тоску, повести интересный разговор, вовлечь всех в водоворот искрометной дискуссии, веселыми шутками и забавными анекдотами, новостями столичной жизни, непоседливостью, страстью к походам, придумыванием веселых игр с детьми - всем этим он, едва показывался на пороге, сокрушал, опрокидывал застоявшуюся, излишне строгую, а порой и гнетущую атмосферу сталинской дачи. Бухарин любил жарить шашлыки в лесу, никому не доверяя священнодействия, связанного с их приготовлением. Все собирались у костра, и начинался самый настоящий праздник. Бухарин, выпив вина, превращался в неистощимого на выдумки подростка, затевал игру в прятки, дел песни, сколачивал хор, читал шуточные стихи, придумывал невероятные истории, якобы происходившие с ним, и всем этим вызывал тайное неудовольствие Сталина. "Не политик, а паяц. Ему бы затейником в клубе выступать, а не с трибун партийных съездов,- думал Сталин, с плохо скрываемым презрением глядя на искрящегося счастьем и весельем Бухарина.- И еще пытается стать вровень со мной. Надо придержать, а то далеко пойдет мальчик!…"
- Коба, у Каменева я был всего два раза…
- Три! - грозно поправил его Сталин.
- Может, и три… А у тебя я, кажется, чуть не поселился. Если память не изменяет, с девятнадцатого года, когда ты получил эту дачу.
- В политике непригодны правила арифметики,- хмуро отозвался Сталин.- Одно посещение заклятого врага может стоить десяти лет дружбы с единомышленниками. Впрочем, дорога тебе на дачу не заказана, приезжай, когда захочешь. Мои женщины будут рады. Особенно моя хозяюшка.- Этим ласковым словом Сталин называл маленькую Светланку.- Она часто спрашивает: "А когда приедет дядя Бухарчик?"
Глаза Бухарина увлажнились, и сейчас он больше всего опасался, что по щекам потекут слезы.
- Доживу до весны - приеду, коль приглашаешь,- пообещал Бухарин, наперед зная, что после сегодняшнего заседания Политбюро не приедет, не сможет заставить себя приехать.- Я по Светлячку очень соскучился. Подросла небось?
На озабоченном лице Сталина мелькнула и тут же погасла улыбка, и Бухарин догадался, что он, говоря с ним очень миролюбиво и даже дружески, как это было в старые добрые времена, не хочет распалять его озлобление и тем самым не желает превращать его окончательно в непримиримого противника. И что думает сейчас совсем о другом.
- Конечно, подросла,- рассеянно проговорил Сталин.- Почему бы ей не подрасти? Не заметим, как и невестой станет. Придешь на свадьбу?
- До свадьбы еще далеко,- с грустью ответил Бухарин.- Боюсь, не доживу.
- Не стыдно тебе, Николай? - пожурил его Сталин.- Моложе меня. А так рассуждаешь. Не могу понять, почему такой неисправимый оптимист, как ты, вдруг ударился в другую крайность - в пессимизм? Все наши идеологические споры позади. Надеюсь, ты возьмешься за ум и станешь нам помогать бороться за генеральную линию партии. Но если ты впадешь в уныние, какой из тебя боец?
"Генеральная линия - это твоя личная линия, а вовсе не партии",- подумал Бухарин, но вслух не решился высказать эту мысль.
- Ты прав,- согласился он.- Я уже не тот, каким был. Обрубили крылья. Укатали сивку крутые горки. А без крыльев не взлететь.
- Крутые горки, конечно, были. Были, есть и будут,- словно радуясь этому, возвестил Сталин.- А вот насчет крыльев… Может, крыльев-то и не было?
Слова эти больно ужалили Бухарина. Это говорят ему, посвятившему революции свою жизнь, главной мечтой которого всегда было одно - установить на земле человеческую справедливость.
- И как после этого я могу считать тебя своим другом? - Голос его задрожал.
- Ладно, ладно, не надо придираться к словам,- попытался смягчить удар Сталин.- Ты любое слово воспринимаешь как приговор. Первый признак больной психики. Тебе надо отдохнуть, подлечиться. Поезжай в Кисловодск.
- Я подумаю,- сказал Бухарин, воспринимая предложение Сталина как желание отделаться от него и заслать в почетную ссылку.- Что остается человеку, отрешенному от дел?
Глава седьмая
Все лето Сочи было во власти жаркого солнца. Ослепительное, до ярости раскаленное, оно, казалось, возжелало нагреть море до точки кипения. Утомленные его жадной лаской, деревья и кустарники недвижно застыли в безветренном мареве.
И вдруг эта нестерпимая жаркая погода сменилась в одночасье холодами. Свирепый ветер обрушился на город с лесистых гор, потоки ливня, перемежаемые градом, ринулись на улицы, превратив их в горные речки. Ветер ревел как разъяренный тигр. На даче в Пузановке, где отдыхал Сталин, ночью с корнями вырвало два старых дуба.
Сталин придвинул кресло поближе к жарко пылающему камину, но никак не мог заставить себя заняться каким-то серьезным делом и сосредоточиться. Он прислушивался к грохоту моря, и временами противный озноб страха охватывал его. Ему чудилось, что еще одно мгновение - и бушующее море понесет свои могучие валы на сушу, на город, низвергая все на своем пути и увлекая под мощную толщу воды людей, дома, деревья, горы… Сочи станет второй Атлантидой…
Сталин опасливо поглядывал на плотно закрытые ставнями окна, поеживался и с нетерпением ждал, когда же хоть немного образумится и стихнет ураганный ветер.
Чтобы хоть на время отвлечься от мрачных мыслей, он достал из ящика стола пачку писем. То были письма его жены, Надежды, или, как он чаще всего любил называть ее в своих письмах,- Татьки. Из первого конверта он извлек письмо, доставленное ему совсем недавно фельдъегерской почтой.
"Здравствуй, Иосиф,- писала жена,- направляю тебе "семейную корреспонденцию". Светланино письмо с "переводом", так как ты вряд ли разберешь все те важные обстоятельства, о которых она пишет".
Сталин начал с письма Светланки. Он долго читал и перечитывал коротенькое послание дочери, и почти нежная улыбка слабо затеплилась на его жестком суровом лице.
"Здравствуй, папочка,- детской ручонкой были старательно выведены эти пляшущие на листке бумаги строчки,- приезжай скорей домой фчера ритка такой пракас зделала, уж очень она азарная целую тебя твоя Сятанка".
- Ну и Сятанка! - сказал он вслух, так и не согнав с лица светлой, доброй улыбки.- Великая писательница! И никакого перевода не требуется, это Надежда выдумывает. А какая важная информация, прямо-таки донос на Ритку!
Он снова принялся читать письмо Надежды Сергеевны:
"Получили альбом со съемками на аэродроме, тоже посылаю. Из новостей почти ничего нет. Были на "Баядерке" с Семеновой, она была не в ударе, но тем не менее прекрасно. Вечерами много приходится заниматься. В отношении московских дел: усиленно работают над Лубянской площадью - убрали фонтан в центре и по прямой линии прокладывают трамвай, освобождая тем самым круговое кольцо. Около Московской гостиницы ремонт улицы еще не закончен и очень кругом наворочено. Думаю, что к твоему возвращению сделают. Охотный ряд закрыт забором и усиленно разрушается. Двор гаража дня три-четыре тому назад начали ремонтировать. Думаю, что Авель информировал тебя более подробно, так что я ничего нового добавить не смогу".
"И что за дурная привычка сообщать о самом несущественном? - недовольно подумал Сталин.- Ни слова о настроениях в обществе, ничтожно мало о детях, а о своем отношении ко мне и вовсе ни слова".
Он взял другое письмо, полученное недели две назад.
"Москва выглядит лучше, но местами похожа на женщину, запудривающую свои недостатки, особенно во время дождя, когда краска стекает полосами. Очень красивый вид с Тверской на Красную площадь. Храм Христа Спасителя разбирают медленно, но уже "величие" голов уничтожено…"
"Опять о Москве,- еще сильнее нахмурился Сталин.- Что, все мое государство умещается в этом городе? А вот насчет храма… Не боишься ли ты, атеистка, что Всевышний может не простить тебе такие вольности? Сожалеешь, что разбирают медленно? - Его вдруг охватил озноб.- А кто решил взорвать? Тому какая кара? Хотя, впрочем, решение принял ЦИК СССР. Так, значит, небесная кара перво-наперво обрушится на этого лаптежника Калинина,- злорадно подумал Сталин.- Будет знать, как шутить со Всевышним. Даже умудрился в постановлении слово "Храм" изобразить с маленькой буквы!"
Удовлетворенный, будто ему действительно удалось отвести Божью кару от самого себя, он продолжил чтение:
"В Кремле чисто, но двор, где гараж, безобразен, в нем ничего не сделали и даже ремонтную грязь не тронули. Это, мне кажется, нехорошо. Словом, тебе наскучили мои хозяйственные соображения".
"Вот именно! - облегченно вздохнул Сталин.- Сама сообразила. А то дался ей этот несчастный гараж! Тут во всей стране еще ремонтную грязь не тронули, а она - гараж! И как это можно в разгар политической борьбы умудриться ни слова не написать о политике!" И ведь всегда была такой, такой и осталась! Даже когда работала в секретариате у Ленина, ни разу не поделилась так нужной ему, Сталину, информацией. А ведь он так надеялся, что с ее помощью будет в курсе многих секретов Ильича. Бахвалилась только, что Ленин ее, видите ли, очень ценит и доверяет во всем. Даже прощает ей частые опоздания на работу, зная, что у нее маленький ребенок. И даже грамматические ошибки, которые порой проскальзывают в тексте, отпечатанном ею, прощает. Что поделаешь, она же не окончила гимназию - революция помешала. А как он надеялся на нее, на то, что она будет ему верной опорой. Само имя ее к этому обязывало: Надежда. И у Ленина тоже была Надежда. Вожди нуждаются в надежде!
Раньше тон ее писем был другим:
"Дорогой Иосиф! Ты мне в последних письмах ничего не пишешь о своем здоровье и о том, когда думаешь вернуться. Без тебя очень и очень скучно, как поправишься, приезжай и обязательно напиши мне, как себя чувствуешь. Мои дела пока идут успешно, занимаюсь очень аккуратно. Пока не устаю, но я ложусь в одиннадцать часов. Зимой, наверное, будет труднее. Должна тебе сказать, что публика очень хорошая и живем дружно. У меня теперь есть хорошая подруга. Зовут ее Лариса со смешной фамилией Грач. Муж ее работает в "Правде", может, ты читал его публикации. Лариса работает у нас в Профкоме. Тебе, наверное, хочется знать, как я успеваю. В отношении успеваемости делают определение следующим образом: кулак, середняк, бедняк. Смеху и споров ежедневно масса. Словом, меня уже зачислили в правые. Словом, приезжай. Вместе будет хорошо. Ребята здоровы. В Москве дни ясные, по холодные. Пиши, как себя чувствуешь. Целую тебя крепко, крепко. Приезжай. Твоя Надя".
Сталину почудилось, что он слышит грудной голос жены, ощущает ее ласку. Разве не о любви говорит это вроде бы и банальное обращение - "Дорогой Иосиф", и то, что ее волнует его самочувствие, и то, что с нетерпением ждет его возвращения в Москву, и уверенность, что вместе им будет хорошо. Выходит, любит? И все же, перебирая другие письма, Сталин не мог отогнать от себя овладевшие им сомнения. В этих, более поздних, письмах в традиционном обращении уже исчезло слово "дорогой", столь много говорившее ему прежде, И в подписи уже пропало слово "твоя", и нет даже намека на то, что она скучает без него и ждет, когда он приедет. Какая-то холодная, зияющая пустота образовалась между ними.
А любит ли он ее, любит ли, как прежде? Раньше он испытывал чувство гордости от того, что Надежда - совсем еще девчушка с гибким станом, черными волосами и томными глазами, очень похожая на грузинку, согласилась стать его женой, не приняв во внимание очень большую разницу в возрасте, не послушав матери, которая, как могла, сопротивлялась их браку и называла свою дочь дурой за то, что та согласилась выйти замуж за "страшного грузина". Сталину потом передавали верные ему люди, что теща не раз предсказывала дочери всяческие несчастья. Тоже мне, цыганка, пророчица! Он гордился тем, что Надежда не послушала ничьих советов, даже материнских, и наперекор всему и всем связала свою судьбу с ним.
Сталин понимал, что его жена не получает от него в полной мере всего того, что может дать мужчина любимой женщине: ласку, нежность, заботу и внимание. Власть и женщины, власть и семья, власть и любовь - несовместимы; в этом он был твердо убежден. И хотя и власть и женщина - слова одного, женского, рода, они глубоко враждебны друг другу. Как бы мог он любить ее, если бы не мешала власть! Она, эта ненасытная власть, безжалостно отнимала у него и время, предназначенное для любви, и чувства, рождавшиеся при воспоминании о любимой женщине. Она, власть, ослепляет и оглушает настолько, что перестаешь видеть лицо любимого человека, слышать его голос, сжигает даже любовную страсть, понуждая жить одной всепоглощающей холодной и всесильной страстью - страстью повелевать всеми другими людьми, всем человечеством.
Что она еще там писала?
"Я живу хорошо. Занимаюсь. Против ожидания на первом курсе ввели политэкономию, меня это из всех предметов больше всего пугает, но ничего, как-нибудь нужно выкарабкаться… Иосиф, пришли мне, если можешь, рублей пятьдесят, мне выдадут деньги только в октябре в Промакадемии, а сейчас я сижу без копейки. Если пришлешь, будет хорошо. Надя".
Сталин саркастически усмехнулся: жена вождя одной шестой части мира униженно просит у него каких-то жалких полсотни рублей! Какая ирония судьбы, какой трагикомический парадокс! Впрочем, так и должно быть, ради этого мы и совершили революцию. Почему жена вождя должна утопать в роскоши и жить лучше, чем простые смертные?