"Здравствуй, Иосиф! Как твое здоровье? Приехавшие товарищи рассказывают, что ты очень плохо выглядишь. По этому случаю на меня напали Молотовы с упреками, как это я могла оставить тебя одного и тому подобное, по сути, совершенно справедливые вещи. Я объяснила свой отъезд занятиями, по существу же, это, конечно, не так. Это лето я не чувствовала, что тебе будет приятно мое присутствие, а наоборот. Прошлое лето это очень чувствовалось, а это нет… Оставаться же с таким настроением, конечно, не было смысла. И я считаю, что упреков я не заслужила. Очень рада, что тебе хорошо на южном солнце. Персики, которые ты прислал, оказались замечательными. Неужели это с того нашего дерева? Они очень красивы и вкусны… Да, Каганович квартирой остался очень доволен и взял ее. Вообще был тронут твоим вниманием. Сейчас вернулась с конференции ударников, где говорил Каганович. Очень неплохо, а также Ярославский. После слушала "Кармен", оркестр под управлением Голованова, замечательно".
Сталин неожиданно для самого себя едва слышно напел арию Кармен. Им овладело лирическое настроение.
"Вот все думают, что Сталин живет одной властью, что Сталин - фанатик и сухарь. А товарищу Сталину, как и Марксу, ничто человеческое не чуждо. Разве Сталин не может быть романтиком, разве Сталин не может плакать над страницами книги или хохотать, слушая хвастливые пассажи Хлестакова? Нет, он не кремлевский затворник, он наделен всеми чувствами, которыми наделил человека Бог…"
Сталин встал и подошел к окну. Казалось, что ураган набрасывается на дачу с еще большим остервенением. Сейчас свирепый порыв снесет крышу, ворвется в разбитые окна, обрушит стены и вождь, которому беспрекословно подчиняется вся держава, окажется погребенным под обломками своей же дачи. Какое-то мгновение ему даже захотелось, чтобы вся планета погрузилась во мрак и траур, чтобы в голос завыла эта вечно не удовлетворенная жизнью Надежда, неспособная оценить своего счастья, не умеющая или не желающая славить своего кумира…
И тут он вдруг очнулся: "А Светланка? Вот кто обожает его! Не то что Васька - непутевый сын. Этот через неделю забудет о гибели отца. А Светланка души в нем не чает, в своем отце. И потому он должен, он обязан жить!"
Ветер немного притих, ливень угомонился, стало легче на душе. Сталин снова стал перебирать письма.
"…А в Москве уже холодно. Бедные москвичи зябнут, так как до 15 октября Москвотоп дал приказ не топить. Больных видимо-невидимо. Занимаемся в пальто, так как иначе все время нужно дрожать.
О тебе я слышала от молодой интересной женщины, что ты выглядишь великолепно, она тебя видела у Калинина на обеде, что замечательно был веселый и тормошил всех, смущенных твоей персоной. Очень рада.
Ну, не сердись за глупое письмо, но не знаю, стоит ли тебе писать в Сочи о скучных вещах, которых, к сожалению, достаточно в московской жизни".
"В воскресенье была в Зубалове, там все было в порядке. Просека сделана, цесарки живы. Светлана, увидев только меня, сразу заявила: "А почему мой папа не приехал?"
Вчера звонил Микоян, интересовался твоим здоровьем и моими делами. Говорил, что будет у тебя. Кстати, должна тебе сказать, что в Москве всюду хвосты за молоком и мясом главным образом. Зрелище неприятное, а главное, все же можно было бы путем правильной организации это все улучшить.
Сегодня вернулся из Нальчика Ворошилов, звонил и рассказывал, что остальное время он провел в Баксане и очень доволен, в день его отъезда туда приехал Серго с Рудзутаком".
"Ребята переболели гриппом и ангиной. На днях мне прислали снимки, сделанные в Сочи, посылаю тебе, смешные только. Особенно смешной вышел Молотов. Только привези их обратно обязательно. Со следующей почтой, если еще не вернешься к тому времени, пошлю книгу Дмитриевского "О Сталине и Ленине" (Дмитриевский - это невозвращенец). Я вычитала в белой прессе о ней, где пишут, что это интереснейший материал о тебе. Любопытно? Поэтому я попросила Двинского достать ее.
На днях звонил Серго, жаловался, подхватил плеврит и провалялся несколько дней.
Отдыхай хорошенько. Целую тебя.
Надя".
Сталин аккуратно сложил конверты с письмами в ящик стола и закрыл его на ключ. Как все-таки неприятно одиночество! Если бы не эти письма, можно совсем одичать. А они хоть немного согрели душу.
"Ну вот, умеет же писать обстоятельные письма,- мысленно похвалил он жену.- Правда, пишет уж очень сумбурно, что с нее возьмешь, она и в жизни такая часто бывает - взбалмошная, непредсказуемая… Все-таки не повезло тебе с женой, не такая жена должна быть у вождя. Надежда - человек настроения, то хохочет, то рыдает, середины нет. Или все женщины такие? Уж очень они хитры и коварны, умеют прятать свое истинное лицо и этим крайне опасны. На людях - одни, наедине с собой - другие, в постели с мужем - третьи, а с любовником - четвертые… Из них получились бы неплохие политики или дипломаты".
Сталин припомнил строки из письма жены о какой-то молодой интересной женщине. Явный намек на его неверность, намек не прямой, завуалированный. Если бы просто написала о том, что ей рассказали об обеде на даче Калинина и что рада хорошему настроению мужа. Так нет, решила больно уколоть: рассказала ей не просто женщина, а "молодая, интересная"… Сталин представил себе, с каким бурным негодованием восприняла этот рассказ жена, и поежился. Порой он сам удивлялся тому, что, будучи человеком крутого и даже жестокого нрава, он инстинктивно боялся женского гнева, женских упреков и женских слез. Что же она хочет, чтобы он на обеде после выпитого грузинского вина сидел как истукан, будто не в веселой, искрящейся смехом компании, не среди молодых и красивых женщин, в которых старик Калинин знал толк, а на заседании в Кремлевском дворце, в президиуме?
Сталин вновь и вновь прокручивал в голове возмутившую его фразу, распаляя себя и с неприязнью думая о жене. И как она осмелилась написать ему такую пакость, граничащую с дерзостью? Радовалась бы, узнав, что мужу хорошо и весело. Так нет, этим женщинам никогда не возможно угодить! Хмурый, злой, неласковый - плохо. Веселый, счастливый, сыплющий шутками и остротами - еще хуже! Ревность их буквально испепеляет! Нет, не такие женщины нужны вождям!
И Сталин внезапно почувствовал, как волна ненависти окатила его с головы до ног с такой силой, что он сам испугался этого властного чувства. Самое страшное состояло в том, что ненависть эта была обращена не на женщин вообще, а именно на его жену. "И ненавижу и люблю!" - вдруг вспомнились ему строки из Катулла. Его "Книга лирики" совсем недавно была издана в Москве и теперь стояла на книжной полке в его кремлевской квартире. Строку эту он подчеркнул красной жирной чертой и всякий раз, обращаясь к ней, пытался разгадать непостижимую тайну, почему этот римский поэт, живший еще до нашей эры, на первое место поставил ненависть, а на второе любовь? Случайность, необходимость выдержать стихотворный ритм или точное изображение того, что происходит в реальной жизни? Неизменное соотношение полярных чувств у мужчины и женщины, соединенных друг с другом волею рока? Как и во всем, как и в политике, Сталин и тут прибегал к диалектике, точнее, к спасительной для него диалектике, всегда выручавшей его,- и тогда, когда нужно было громить оппозицию, объяснять массам сложные, противоречивые и запутанные проблемы и когда требовалось во что бы то ни стало доказать недоказуемое.
"Единство противоположностей,- рассуждал он.- Сила любви измеряется лишь силой ненависти, и оба эти чувства могут, в зависимости от обстоятельств, перетекать одно в другое. Недаром говорится, что от любви до ненависти - один шаг. И, следовательно, от ненависти до любви тоже".
…Ураган за окнами стихал; громыханье тяжелых морских волн, с ненавистью обрушивавшихся на сдерживающий их берег, успокаивало Сталина. Он заснул с чувством умиротворенности.
Следующий день Сталин начал с просмотра телеграмм. Среди них была и шифрограмма от Кирова, в которой тот напоминал ему о своем приезде в Сочи (они договаривались об этом еще в Москве) и просил разрешения отправиться из Москвы на самолете.
Уже одно слово "самолет" приводило Сталина в ярость. Стремясь делать все от него зависящее для развития авиации - от строительства авиационных заводов, использования немецкого опыта самолетостроения до частых встреч с авиаконструкторами и летчиками-испытателями и обсуждения с ними проблем проектирования новых самолетов,- он в то же время боялся самолетов и предпочитал, чтобы на них летали все - от летчиков-испытателей до обыкновенных пассажиров, но только не он сам и близкие ему люди. И потому тут же продиктовал помощнику ответ Кирову:
"Не имею права и никому не советую давать разрешение на полеты. Покорнейше прошу приехать железной дорогой.
Сталин.
11 сентября 1931 года".
- Отправьте немедленно,- распорядился Сталин.- Какой летчик нашелся!
Сталин был уверен, что Киров, очень тонко чувствующий психологию людей и умеющий читать подлинные мысли за внешним камуфляжем, поймет его ироническое, на грани легкого издевательства, "покорнейше прошу" и, конечно, при встрече, раскатисто хохоча, напомнит это, не выказав своей обиды.
Сталин вышел погулять перед обедом.
Ветер еще не совсем утих, он гнал по небу встревоженные, жалкие в своей беспомощности облака, море по-прежнему бушевало, но было ясно, что гроза миновала. У берегов вода была темной, потерявшей свою извечную синеву, грязная пена клубилась над гребнями волн. Пахло морскими водорослями, мокрым песком, йодом и рыбой. Пальмы стояли растрепанные, взъерошенные, на земле в беспорядке валялись сломанные ветки, сучья, старые птичьи гнезда. Чайки метались над волнами, опасаясь приблизиться к воде.
Шифротелеграмма Кирова не выходила у Сталина из головы. "Хорошо, что приедет. Поговорим по душам. Таких людей нельзя долго держать на удалении. Слишком широко шагает Мироныч! Гонится за дешевой популярностью, ходит без охраны на заводы, изображает рубаху-парня. А массы - это стадо баранов - визжат от восторга: "Какой великий и какой простой!" Как легко можно этим массам втереть очки: судят не по делам, не по великим делам, которые вершатся по воле его, Сталина, а по звонким речам ораторов, по деятелям, у которых хорошо подвешенный язык. Видите ли, Киров хороший оратор… Ну и что из того? Когда им, Сталиным, выработана четкая и ясная генеральная линия, пересказывать ее с трибуны - большого ума не надо".
Даже от самого себя ему хотелось скрыть, что он завидует Кирову - его динамизму, его умению говорить с людьми по-человечески просто, его широкой солнечной улыбке, вечному оптимизму.
"Еще немного - и готов еще один "любимец партии". Ну что ж, посмотрим…"
К приезду Кирова снова установилась теплая и мягкая солнечная погода, какой она и бывает у моря в это время года, привычно именуемое "бархатным сезоном".
Едва выйдя из машины, Киров взорвал тишину сталинской дачи. Лицо его сияло жизнерадостной улыбкой, светлый плащ распахнут. Он весело, по-свойски здоровался со всеми, кто попадался ему на пути,- с охранниками, садовниками, поварихами, помощниками Хозяина, находя для всех какие-то добрые слова и зажигая улыбки на дотоле настороженных, сдержанных лицах.
Сталин неторопливо направился ему навстречу. Они обнялись как родные братья, крепко, по-молодецки (правда, Сталин лишь одной правой рукой, а Киров - обеими руками) стиснули друг друга. Потом несколько минут молча и пристально смотрели один на другого прямо в глаза. Оба были невысоки, и потому никому из них не приходилось поднимать голову, чтобы встретиться со взглядом другого.
"Не отводит глаз, это хорошо,- подумал Сталин, всегда подозревавший тех людей, которые при встрече не выдерживали его взгляда, в затаенных коварных замыслах.- А может, притворяется?"
И все же, несмотря на то что Сталину не удалось полностью отделаться от подозрений, он, глядя в скуластое, озорное, жизнелюбивое лицо Кирова, уже готового рассмеяться, казалось бы, без всяких видимых причин, и сам не смог удержаться от сдержанной улыбки.
- Счастливый человек,- добродушно, с напускной завистью сказал Сталин.- Начинен радостью, как динамитом. Можно подумать, что мы уже победили на всех фронтах.
- А мы обязательно победим, дорогой Коба! - хохотнул Киров.- И как можно не радоваться, когда из промозглого Питера попадаешь в самый настоящий рай?
- Три дня назад ты попал бы не в рай, а в ад,- заметил Сталин,- Такого урагана мне испытать не доводилось.
- Ураганы нас только закаляют,- Киров пытался настроить Сталина на шутливую волну.
- "Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны",- наставительно процитировал Сталин строку из "Витязя в тигровой шкуре".
- Шота Руставели прав,- посерьезнел Киров.
- Однако соловья баснями не кормят. Я еще не обедал.
- С удовольствием составлю тебе компанию, если не против. Я чертовски голоден.
- "Если не против",- передразнил его Сталин,- Мы же не на заседании Политбюро. Ты мой гость. А гостю - почет и уважение. Устраивайся и приходи через полчасика прямо в столовую.
- Спасибо, я мигом.
Кирова провели в отведенную для него половину дачи. Просторные, полные южного солнца комнаты, упругие струи душа, свежий костюм… Хорошо!
Когда он - свежий, бодрый и все такой же сияющий - вошел в столовую, Сталин уже сидел за столом.
- Мы тебе не дадим умереть с голоду,- пообещал Сталин, обводя руками уставленный живописными блюдами стол.- На первое у нас борщ, суп и уха; выбирай, что тебе по вкусу.
- Вообще-то я поклонник борща, но у тебя отведаю ушицы… Из какой рыбы?
- Форель? - полувопросительно обратился Сталин к официантке.
- Форель, только что выловленная, товарищ Сталин.
- Но учти, это совершенно особая уха, грузинская.- Сталин, как хлебосольный хозяин, иногда, если у него было хорошее настроение, любил порассуждать на кулинарные темы.- Если сказать точнее, это рыбное харчо. Тут и чеснок, и толченые грецкие орехи, и помидоры. И даже сунели.
- Сунели? - оживленно переспросил Киров.
- Сунели,- подтвердил Сталин.- Ты столько лет провел на Кавказе и забыл, что такое сунели? - И, не ожидая ответа Кирова, пояснил с видом большого знатока: - Сунели - это сухая смесь семян киндзы, красного перца, петрушки, укропа и других пряностей. Но чтобы в полной мере ощутить всю прелесть этого харчо, товарищ Киров должен выпить добрый бокал настоящего грузинского вина.
- А можно водочки? - хитровато прищурился Киров.
- У нас никто никого не насилует,- подражая ему, отозвался Сталин,- У нас полная, можно сказать, безбрежная демократия. Пройдет еще несколько лет, и мы запишем это в своей Конституции.
Они выпили, закусили и принялись за обед, как изрядно проголодавшиеся люди. Киров нахваливал рыбное харчо, уверяя, что оно понравилось ему еще больше, чем привычная рыбацкая уха. Сталин недоверчиво поглядывал на него, выбирая момент, когда будет в самый раз перейти от всяческой пустяковины к серьезному разговору. Чем больше примет Мироныч водочки, тем свободнее потечет беседа. Хотя Киров и без застолья говорит не таясь, все же так будет надежнее.
- Хвалишь харчо, а сам любитель сварганить уху на костерке,- все еще не решаясь затрагивать более важные темы, усмехнулся Сталин.- Наслышан о твоих охотничьих и рыбацких увлечениях. Ходят прямо-таки легенды.
- Чего не наболтают, Коба,- рассмеялся Киров, и щеки его еще сильнее зарделись, будто он и впрямь сидел возле рыбацкого костерка.- Вот ведь какой народец: рот нараспашку, язык на плечо. Хотя чего скрывать: нигде так не отмякнешь душой, как на охоте или на рыбалке. Смотришь на поплавок и все на свете забываешь - и работу, и семью, и даже самого себя.
- Счастливый человек,- повторил полюбившуюся ему фразу Сталин.- Находит время и речи произносить, и Питер перестраивать, и даже на поплавок смотреть. Может, и про мировую революцию не забываешь? - как на экзамене, подбросил вопрос Сталин.- И про социализм?
Киров со смаком доел уху и шутливо погрозил Сталину пальцем:
- Э, нет, Коба, меня так просто на слове не поймаешь. Да ты же обо мне все знаешь.
- Все или не все - это еще вопрос,- раздумчиво произнес Сталин.- А то, что мне о тебе известно, не всегда могу одобрить. Извини за большевистскую прямоту.
Киров метнул в его сторону настороженный взгляд.
- Не пугайся,- усмехнулся в усы Сталин.- Речь идет, можно сказать, о пустяках. То, что охотишься иногда,- что тут за криминал? Только напарников странно выбираешь. Ну, с Медведем другое дело, с чекистами и не захочешь, так надо дружить. А вот, например, с Тухачевским? Какой он охотник? Ему за бабами охотиться, не за дичью. Теперь разгуливаешь по городу без охраны. Хочешь показать, что такие, как товарищ Сталин, боятся, ни шагу без охраны, а ты - черт тебе не брат? Неужели не понимаешь, что классовый враг не дремлет?
- Знаю. Но не могу же я идти к рабочим на завод в сопровождении толпы жандармов?
- Зачем так говоришь? Зачем оскорбляешь наши славные чекистские органы? Ты им спасибо скажи, что еще живой…
Сталин приумолк, искоса наблюдая за тем, как Киров реагирует на его слова, и вдруг спросил в упор:
- Уши у тебя в порядке?
- Уши? - удивленно вскинул на него глубоко сидящие темные глаза Киров.- О чем ты, Коба?
- Такой проницательный товарищ, а не догадываешься, о чем речь. Скажи, пожалуйста, если человек чуть ли не каждый день слушает, как гремят аплодисменты, переходящие в овацию, могут быть у него в порядке уши? И не правильнее было бы предположить, что такому человеку недолго и оглохнуть?
Киров нахмурился:
- Понимаю, Коба. Но когда аплодируют? Вот на пленуме обкома два года назад чествовали мы товарища Сталина. Я назвал тебя вождем коммунистической партии и Коминтерна, стальным руководителем, главным часовым нашей партии. И разразились аплодисменты, как ты сказал, переходящие в овацию. Как я мог их запретить?
- А ты, дорогой товарищ Киров, оказывается, не прост…
- Нет, Коба, я прост и честен. Но, каюсь, не простак. И разве мне одному аплодируют? Партии аплодируют. Вождю аплодируют. И ты взял бы да и запретил. И бурные. И продолжительные, и просто аплодисменты.
- Одному мне это не под силу,- попытался парировать Сталин.- Ты разве не видишь, как я с трибуны делаю отчаянные жесты, чтобы утихомирить этих энтузиастов. А что в ответ?
- А в ответ - "гром аплодисментов". Уж если ты не можешь унять, так я тем более.
"Ловко вывернулся Мироныч,- сердито подумал Сталин.- Его за рубль двадцать не возьмешь".
- Не скромничай. Ну да ладно, все это пустяки по сравнению с тем, что происходит в стране, да и в твоем Ленинграде,- примирительно сказал Сталин.- Скажи честно, долго ты еще будешь нянчиться с остатками оппозиции?
- Коба, ты знаешь, что оппозиция в целом разгромлена. А те, что остались, погоды не делают.
Сталин отпил из бокала глоток вина.